Текст книги "Некто без имени"

В его глазах блеснул неподдельный интерес. ОН даже слегка наклонил голову в бок, как делают, наверно только овчарки, глядя что-то любопытное.

– Так ты фаталистка?

Этот интерес позабавил меня. Дело в том, что я никогда не задумывалась об этом, разве только интуитивно, ну, как минимум, свою позицию на этот счет не формулировала.

– Скорее, половина наполовину.

ОН даже развернулся ко мне в пол-оборота.

– Это как?

– Ну… – протянула я, – наверное, когда я проявляю такое вот безрассудство, то я – фаталистка. Это служит замечательным оправданием любых безумств, дескать, все равно, что будет, то будет, и от меня ничего не зависит. А вот когда меня что-то не устраивает в моей жизни, то я от души верю, что сама кую свое счастье, и стремлюсь все перекроить, так, как мне хочется.

ОН улыбался. Это было мало похоже на улыбку в доступном нам понимании этого слова. Порезы, видимо, основательно повредили его мимические мышцы. У него лишь дрогнули уголки губ, да морщинки возле глаз стали заметнее. Зато сами глаза! Они улыбались по-настоящему. Они превратились в два ограненных сапфира, что искрятся на свету, преломляя лучи солнца. Это был гипноз! Не хотелось отрывать взгляда от этих танцующих искорок в безумно красивых синих глазах. Я была просто заворожена этим зрелищем.

– Очень удобная позиция, – признался ОН.

– Так это заложено в человеческой природе, выбирать удобные жизненные позиции. Нам очень комфортно оправдывать свои действия, или ходить только проторенными маршрутами.

– Трудно не согласится, – грустно ответил мой сосед, словно вспомнив что-то далекое из своей жизни, – я сейчас смотрю с высоты на улицы, а вижу большой муравейник. Каждый муравьишка живет своим миром. Топает одними и теми же дорогами от дома до работы, смотрит одни и те же программы по возвращению, пьет кофе, или молоко из одной и той же чашки, терпит несносного начальника, сплетников и бездельников на работе, порой даже не предпринимая попыток что-то изменить в своей жизни к лучшему.

– Не все, – возразила я, – далеко не все. Есть и те, кто все время куда-то рвется, что-то ищет, теряет, находит, постоянно меняет место жительство, работу, хобби. Правда, таких меньшинство. Есть люди, которые и рады бы что-то поменять, но в силу сложившихся обстоятельств, они оказались пойманы в свою ненавистную постоянность, словно в клетку. Но ты прав, есть и те, кто просто смирился, и никуда больше не стремится.

– Почему?

– Так безопасней.

– Они не могут знать, что безопасней.

– Для человека лишь то безопасно, что он знает, и что уже испробовал. Мы очень боимся неизвестности, даже если эта неизвестность будущего сулит нам большее благо, чем настоящее. Всегда в голове пульсирует «А вдруг…» А вдруг будет хуже, а вдруг я лишусь стабильности. И даже наплевать, что эта стабильность уже ненавистна. Мы можем жить в ненавистном месте, или делить кров с невыносимым человеком, боясь потерять что имеем. А что мы имеем?

– Так ты уже ответила – отсутствие страха.

– О нет! Страх – это неизменный спутник нашей жизни. Он с нами ежесекундно, и это нормально. Это то, что помогает нам выживать. Мы учимся из страха не найти в будущем работу, работаем из страха остаться без денег и крова, терпим не тех людей из страха остаться в одиночестве. Порой, мы даже женимся по этой же причине, что лично у меня вызывает особый протест.

ОН слушал меня очень внимательно, потом спросил:

– Ты поэтому никогда не была замужем?

Я смутилась, хоть и слегка:

– Ты тоже находишь это странным? Я просто не хочу никому принадлежать. По крайней мере, пока…. Вот и все.

– Я полагаю, окружающие находят это странным, верно?

Ненадолго повисла тишина. Я подбирала слова в уме, а ОН меня не торопил. Просто, мы сидели на крыше, на узкой скамеечке. Ветер начинал потихоньку стихать. Серое небо опустилась еще ниже, в преддверии дождя. Казалось, все вокруг погрузилось в состояние ожидания. Деревья перестали качаться, остатки листьев больше не шелестели, а влажная прохлада стеной замерла в воздухе.

Наконец мои слова нарушили выжидательную тишину.

– Знаешь, некто без имени, в первой половине 20го века жил в Вене выдающийся архитектор Фридрих Хундертвассер. Он был настолько странен и непостижим окружающим, что даже его архитектура приводила всех в изумление. Он был противник однообразия и одинаковых окон, благодаря чему, все его дома напоминали огромную, разноцветную мозаику. Так вот, он всегда носил на ногах разные носки, как правило, контрастные. Когда его спрашивали, почему он носит разные носки, он неизменно отвечал: «А вы, почему носите одинаковые?» Просто у каждого есть СВОЯ правда.

Мой пример явно повеселил моего собеседника. Два голубых сапфира заискрились еще ярче.

– Да, у каждого, правда своя, – эти слова были адресованы в никуда, словно дополнение к его собственным размышлениям.

– Даже не в правде дело. Все дело в форматах: форматах мышления, форматах жизни. Если это квадрат, значит, он должен иметь четыре угла. Если это женщина тридцати лет, значит, она должна быть замужем, ну, в крайнем случае, разведенная. В глазах окружающих даже мать-одиночка, пусть и глубоко несчастная, выглядит меньшей аномалией, чем незамужняя женщина, хоть эта незамужняя во сто крат счастливей окружающих ее соседей. Создается ощущение, что в нашем обществе взращивается и лелеется культ несчастья. Может нам так жить проще, кто знает. Мы охотно рассказываем о своих проблемах, в подробностях. Любим сочувствовать неудачникам, и очень любим осуждать тех, у кого все сложилось. Так что, все просто – что не в заданных рамках, то находится вне их.

Он задумался.

– Интересная мысль. Только ведь у квадрата действительно четыре угла.

– Так ведь люди не геометрические фигуры. К ним нельзя применять те же законы.

Разговор начал принимать философское направление. Он снова решил вернуть его в более обыденное русло:

– Откуда ты знаешь про архитектора? Читаешь много?

– Нет, – ответила я, – читаю мало. Просто я по образованию архитектор, мне положено знать такие факты.

ОН внимательно смотрел мне в глаза несколько секунд, словно стремясь прочесть в них какую-то информацию, после чего сказал:

– Ты не создаешь впечатление человека, довольного своей работой.

– Так я и не довольна – призналась я, – я давно уже не работаю по специальности. Так, занимаюсь документооборотом в одной фирме. Входящая и исходящая корреспонденция, приказы, визы, это невероятно скучно…

– Ну да, особенно для творческого человека, – продолжил за меня мой собеседник. – Почему не по специальности?

– Так получилось, – я вздохнула, не хотелось вдаваться в подробности, – все возможно в нашей стране.

Мне очень понравилось, как звучит слово «наша», оно объединяло меня с моим незнакомцем в одну общность, но мне это было приятно, и где то в глубине души хотелось иметь больше таких «наше». Наш дом, наш город, наша страна. Как же приятно это звучит.

– А чем ты занимаешься? – отважилась спросить я.

– Я консультант, – сухо ответил ОН

– А что консультируешь? – снова осторожно задала вопрос я

– Разные вопросы, – услышала я ответ тоном, не допускающим дальнейших расспросов. Между нами снова выросла стена.

На крышу упали первые капли дождя, затем еще и еще, пока перед глазами не предстал настоящий ливень. Хотя мы сидели под крышей беседки, капли, тем не менее, стали долетать и до нас.

– Думаю, пора спускаться в помещение, – произнес ОН, снова обращаясь скорее к себе, чем ко мне.

Я кивнула, скинула плед, и мы быстрым шагом направились к двери.

Сначала спустился он, потом подал руку мне и, страховал меня от падения все то время, как я спускалась с крутых ступеней. Мы остановились друг против друга. Надо было, как то попрощаться, что-то говорить, но ничего подходящего на ум не шло. Наконец я сказала:

– Что ж, у тебя в гостях я уже была, моя очередь пригласить тебя на чай в удобное для тебя время.

В ответ он покачал головой:

– Нет, не приду. Ты меня совратишь, чего доброго.

Это было произнесено так серьезно, и лицо было серьезным, а глаза смеялись. Конечно, он просто насмехался надо мной, наслаждаясь моим замешательством. Есть же люди, способные насмехаться только глазами. Ему, определенно, нравилось выводить меня из душевного равновесия. И конечно, я смутилась, сильно смутилась. Но единственным возможным выходом из глупого положения, могла быть только такая же усмешка в ответ. И, приняв самый беззаботный вид, я ответила:

– Ну, может оно того и ст… стоит.

Катастрофа. Мой голос предательски дрогнул, и вместо насмешливого тона из моих уст сорвалось бесконечно смущенное, невнятное бормотание. То, что произошло дальше, повергло меня в панику – я начала краснеть. Щеки залились сначала алым, затем бордовым цветом. О, если бы сейчас можно было сменить агрегатное состояние и испариться, улететь, исчезнуть, чтоб не чувствовать себя школьницей перед студентом старшекурсником.

В ответ на это, в его глазах появилось странное выражение. Они больше не искрились озорством. Они буквально всматривались в самый центр моей сущности, вгрызались в меня, изучали, обнажали душу, так же как способны глаза обнажать тело, даже под одеждой. Секунды длились вечность под этим взглядом. Это была просто пытка. Наконец, коротко бросив «Может быть», ОН резко развернулся, и скрылся за своей дверью.

Ты идиотка! И-ДИ-ОТ-КА! Ну что ты вытворяешь? Почему ты позволяешь не пойми кому, так выводить себя из равновесия?

Я возвратилась домой в бешенстве. Я никогда еще не чувствовала себя так унизительно. Кретинка! Я кретинка! От досады, я пнула табурет. Нет, надо с этим заканчивать. Если в присутствии человека я не способна удержать контроль над своими эмоциями, лучше больше с этим человеком не встречаться. Жила же я до этого как-то? Нет, серьезно, какая кретинка, он только пальцем поманил, и я рванула на крышу. Хватит с меня! Все! Довольно!

Я подошла к своей кастрюльке с позабытыми куриными ножками. А ведь я могла спокойно посидеть дома, и попить теплый бульон. Ну, вот сейчас я дома, а кушать совсем не хочется. Мне вообще ничего не хочется. Разболелась голова. Я пошла, легла на кровать, и снова уставилась в потолок.

Мой белый лист снова вывел мне слова чужим наклонным подчерком:

«Не жалей ни о чем, ни о сказанном слове, ни о брошенном взгляде, ни об искренней интонации, не режь свою жизнь на части Я-Я и Я-мир вокруг меня, не теряй себя иначе тебя потеряют окружающие».

Прочитав это, я усмехнулась. Кто-бы не писал это ахинею, он не был на моем месте. Силой мысли я вывела другую фразу:

«А если в глазах другого человека выглядишь ну просто круглой дурочкой?»

«А если не дурочкой, а просто самой собой? Если это ценно сейчас, когда носить маски стало нормой?» – ответила мне новая фраза.

«Да кому сейчас нужна искренность?»

«Не всем, но быть искренней значит понимать, кто нужен тебе».

«Мне никто не нужен…. Никто»

Я закрыла глаза, а в голове все еще пульсировало «Никто». Когда я открыла глаза, было уже темно. Мой день продлился всего несколько часов, за которые я даже не успела поесть нормально. Что поделать? Пойду, поприветствую недоваренные ножки, перекушу да проверю электронную почту.

Ножки сварились быстро. Теплый бульон согрел меня изнутри, и успокоил мой разгневанный желудок. Электронная почта порадовала парой писем от старых друзей, и даже одним с работы, с пожеланием скорейшего выздоровления. Корпоративная культура. Что ж, мерси, приятно. Остаток вечера прошел за написанием ответов, и, хотя я безумно была рада их получить, тягостный осадок на сердце все никак не покидало меня.

Нужно придумать занятие на завтрашний день. Не хочу сидеть дома, не могу.

Занятие нашлось. Рано утром я оделась и почему-то на цыпочках вышла из дома. Перед выходом я по привычке взглянула на потолок. Мой белый лист поприветствовал меня новой записью:

«День чудесный! У тебя все получится»

– Доброе утро, дядя Паша! – помахала я рукой моему любимому дворнику. Он, в ответ, одарил меня теплой улыбкой:

– Куда спешишь, девочка?

– Есть дела, дядя Паша.

Я невольно подняла глаза на крышу, где еще вчера, сидя под теплым одеялом… Нет, хватит. Опустила глаза и ускорила шаг прочь от дома.

Ноги сами привели меня к небольшому двухэтажному кирпичному зданию. На входной двери висела неприметная вывеска «Детский центр эстетического развития». Я давно хотела сюда прийти, да все откладывала, а сейчас есть и время, и настроение глотнуть свежего воздуха детской наивности и искренности. Я всегда считала детей маленькими существами из другого мира, и всегда боялась идти с ними на контакт. Мне казалось, что они умнее меня, и я зачастую чувствовала себя неловко в их присутствии, может потому, что совершенно не знала как себя нужно с ними вести.

Мой профессор по живописи всегда говорил, что только у детей в рисунках присутствует чистое творчество, не пойманное в рамки форм и пропорций. Это в дальнейшем, взрослея и развиваясь, мы попадаем в ловушки существующих стандартов, и уже не способны вырваться из них. А пока детская душа не отягощена знаниями и опытом, она свободна, она парит, для нее все возможно. Дети передают не форму, они рисуют содержание, суть вещей.

Центр был открыт. В холле была экспонирована выставка детских работ от 4 до 10 лет. Все рисунки были аккуратно обрамлены в разноцветные рамочки, и представляли собой разноцветную трогательную мозаику на стене.

Я подошла ближе. Картины и правду были просто волшебными, такими нежными и трогательными, с таким интересным сочетанием красок. Взрослому человеку такое на ум точно не придет. Вот на одном рисунке изображена странная птица, сама синяя, а крылья размыты. Если смотреть расфокусированным взглядом, создается впечатление чистого полета. И правда изображена не птица, а ее суть – полет и свобода. На другой картине была нарисована семья: папа – человечек с тонким телом, но большой головой, а мама почему-то с длинными руками. Почему так? Хотя если включить логику, то все просто: папа – умный, у него большая голова, там много мыслей, а мама много работает по дому, у нее должны быть длинные руки, чтобы все успеть.

– Привет! Ты любишь рисовать? – послышался за спиной тонкий детский голос. Я обернулась. Передо мной стояла девочка лет 4–5, в зеленом, аккуратном платьишке с косичкой.

– Привет, – немного растерялась я. – Люблю, да.

Большие, небесно-голубые глазки девочки буравили меня с искренним интересом.

Я присела на стульчик, чтоб быть ближе к лицу девочки, она тоже вызвала у меня любопытство.

– А что ты любишь рисовать? – спросил маленький ангелок в зеленом платье.

– Дома, разные дома, – ответила я.

– А кто в них живет? – снова задала бесхитростный вопрос девочка.

– В них живут разные люди.

– Хорошие люди?

– И хорошие, и плохие, разные – сказала я, но мой ответ явно огорчил ангелка.

– Ты не рисуй домики для плохих людей, тогда в мире не будет плохих людей, им будет негде жить.

Ничего себе идея. Железная логика, нельзя не согласиться.

– А где твой рисунок? – поинтересовалась я.

Девочка показала пальцем на картинку, где был изображен дом, а рядом нечто, по форме напоминающее амебу. Это нечто было странного грязно кирпичного цвета, имело глаза, и, кажется даже хвост.

– А что это? – наивно спросила я.

В ответ девочка посмотрела на меня так, словно я спрашиваю о такой очевидной истине, что она даже не понимает, как тетя способна не знать таких элементарных вещей.

– Это же чудовище! – наконец ответила малышка. И для убедительности сделала убедительный жест, протянув вперед ручку, раскрытой ладошкой вверх. И действительно, как я могла не догадаться?

– Оно злое?

– Нет, просто оно очень грустное. Но ничего, скоро придет слоник, и они пойдут играть. И чудовище перестанет грустить.

– А почему слоник? – удивилась я.

– Потому, что все слоники добрые. – Услышала я неожиданный, но по-детски вполне объяснимый ответ.

– А что ты делаешь, когда тебе грустно? – я начала проникаться детским мышлением, таким простым и бесхитростным.

– Я прошу маму купить мне мороженое, – сказала девочка, и тут же резко развернулась, и побежала к маме, появившейся в коридоре.

Ну что ж, мороженое, так мороженое. Сегодня я просто позволяю себе насладиться чудесным днем.

Погода стояла восхитительная, пахло мокрой осенней листвой, а проказник ветер то и дело проникал под полы моего пальто. Я прошлась по городскому парку, собирая в букет большие, красные листья клена. Ноги утопали в мокром ковре, смягчая тем самым мои ритмичные шаги. По дорожкам и аллеям парка бродили молодые мамаши с колясками и влюбленные парочки. Они гуляли, кто в обнимку, кто, держась за руки, периодически останавливаясь, перешептываясь и хихикая. Я засмотрелась на одну пару, высокого худощавого парня и девушку, похожую на маленького эльфа. Внешне они оба выглядели несуразно, и даже комично. Уверена, поодиночке каждый из них казался бы не более чем смешной мультяшкой. Однако, гуляя сейчас по парку за руку, они смотрелись очень гармонично, как один единый организм. Я даже поймала себя на мысли, что никогда раньше не видела пары красивей. Девчонка-худышка рассказывала что-то своему молодому человеку, очень эмоционально, постоянно жестикулируя. Ее глаза пылали возбуждением, и ни на секунду не смолкал бубенчик ее голоса. Парень слушал очень внимательно, и периодически кивал головой. И тут я ощутила укол где-то под сердцем. Это был самый настоящий укол зависти. И все это не потому, что они были влюблены и счастливы. Мне стало завидно, что эта девочка может кому-то рассказать, о том, что ее волнует, беспокоит, или вызывает интерес. Меня сейчас тоже переполняли противоречивые чувства, за столько лет накопилось столько мыслей, и так распирало изнутри рассказать о них тому, кто не будет к ним безразличен. Мне тоже захотелось, чтоб кто-то кивал головой в такт всему, что я говорю, прогуливаясь со мной рядом. Я провела столько времени в молчании. По сути, я молчала, даже когда вела светские беседы, обсуждала дела по работе, или болтала о пустяках с подружкой. Это все так, сотрясание воздуха. Слова ведь должны быть не только информативны. Слова – это ценность, средство донести то, что нельзя увидеть глазом. Это способ раскрыть внутренний мир. А я даже забыла, когда я говорила, по-настоящему. Наверное, я очень устала от молчания, наверное, поэтому завидую, впервые в жизни. Что ж, у одиночества тоже есть свои издержки.

И все же, день вне дома принес мне облегчение. Я снова почувствовала себя физически окрепшей, вернулась ясность мышления.

Утро следующего дня встретило меня приветливыми лучами осеннего солнца. После непродолжительной уборки дома, я, с превеликим удовольствием, подставила свое тело под душ. Когда я стою под душем, то всегда представляю себе, как струи воды смывают с меня не только грязь, но и суетную мелочность моего быта. Вода обладает воистину чудесным эффектом, она целительна. Недаром крещение проходит именно водой. Она очищает, облегчает и смывает с души бремя грехов. А еще, удивительное наблюдение, если мне нужно подумать, прийти к какому-нибудь решению, найти идею, то я иду именно к воде. Если нет возможности посидеть рядом с природным источником, то я встаю под душ. Говорят, что вода даже обладает памятью, и если нужно лучше усвоить информацию, то во время обучения нужно пить воду. Так это, или нет, я не поручусь, но то, что она действительно помогает думать – это факт.

С чувством обновления, обмотав волосы полотенцем, я вышла в прохладную комнату. Осталось взять фен, высушить волосы, и снова полюбить свое отражение в зеркале.

Кстати о фене, у меня кажется провод не в порядке, надо будет отнести в ремонт. «Надеюсь, током меня не ударит», мелькнула мысль, когда я подносила вилку к розетке. И за секунду до включения я буквально подпрыгнула от звука дверного звонка. Бог мой! Как же я напугалась! Кто посмел потревожить меня в такой чудный день? Какими проблемами? Может торговые агенты, или дяде Паше чего потребовалось? Не открыв – не узнать. Я снова натянула полотенце на голову, чтоб спрятать влажную копну не уложенных волос и повернула замок входной двери.

Открыв дверь, я буквально оцепенела от неожиданности. У порога стоял ОН, прислонившись к стене. Как всегда высокий, угрюмый и непостижимый. Увидев меня растерянной, с полотенцем на голове, он улыбнулся, эта гримаса впервые напомнила мне настоящую улыбку. А глаза засмеялись, самым озорным образом. Казалось, эти синие прожекторы принадлежат еще юному, развязному парню, а не угрюмому медведю средних лет, столько в них было живости и молодости. Этот контраст молодых искрящихся глаз на мрачном, истерзанном лице всегда потрясал меня.

– Привет! Чем обязана визиту? – удивленно спросила я.

– Так, ты ж сама пригласила, помнишь?

Ой, лучше бы мне не помнить, я пытаюсь забыть этот конфуз уже третий день. Однако, воспоминания об этом неловком моменте на шестом этаже явно придали мне сил и дерзости. Я сердилась. В основном сердилась на себя, сердилась на него, за то, что это ОН поставил меня в такое идиотское положение. Хотя, нет, конечно, я сердилась на себя.

– Вообще-то вежливые люди сначала предупреждают, прежде чем прийти, – ответила я с вызовом. Но что самое ужасное, ни мой тон, ни мои слова нисколько не смутили моего нежданного гостя. Наоборот его глаза заискрились еще сильней.

– У меня же нет телефона, ты забыла? – сказал хитро прищурившись.

Я указала рукой на окно:

– Мог бы “SMS” прислать.

– Чтоб дать тебе шанс сбежать из дома за пять минут до моего прихода? – ответил ОН насмешливо.

Его непробиваемость рассердила меня еще сильней. И все же, иное, неведомое доселе чувство, где-то в глубине моей души, вдруг, вступило в бой с моим раздражением. И, увы, победило. Я сделала шаг в сторону, предлагая визитеру войти.

– Куда-то уходишь? – поинтересовался будничным тоном мой сосед, заходя в квартиру.

– Просто голову мыла, – угрюмо буркнула я.

– А, ну понятно, иди суши волосы, а я пока чай сделаю. – Сказал он и свернул на кухню. Пару секунд я постояла на месте, опешив от такой вольности, однако, через некоторое время, снова превратившись в послушного капрала, зашагала в комнату завершить начатое дело.

Сквозь шум работающего фена с кухни доносились звуки звенящей посуды, закипающего чайника и открывающейся дверцы холодильника. По-хозяйски открывались шкафчики и двигались баночки.

Я наклонила голову, чтоб хорошо просушить затылок и через несколько секунд увидела ноги мужчины, стоявшего в дверном проеме. Подняла голову и выключила фен, всем своим видом демонстрируя превеликое внимание к тому, что мне должно было быть сказано. Мои растрёпанные волосы торчали в разные стороны, и догадываюсь, что выглядела я в тот момент очень потешно.

ОН внимательно следил за каждым моим движением, и когда фен был выключен, сказал:

– Знаешь, как говорят о таких холодильниках, как у тебя? Что в них даже тараканы вешаются от голода.

Я гордо вскинула голову. Все-таки я была на своей территории, и родные стены придали мне уверенности:

– Вообще-то в гости не приходят без коробки конфет, хотя бы. А я вот гостей не ждала.

ОН небрежно пожал плечами.

– Ну, во-первых, я уже несколько лет не ходил в гости к молодым девушкам, потерял навык, мне это можно простить. А во-вторых гости гостями, а сама-то ты чем питаешься? Святым воздухом?

Я еще сильней распрямила плечи.

– Не померла, как видишь. Наоборот, прибываю в хорошей форме.

В подтверждение своей правоты, я раскинула руки в стороны, демонстрируя свою, довольно таки неплохую фигуру, в облегающей серой футболке и спортивных штанах. В ответ, он демонстративно скользнул по мне взглядом, от макушки с лохматой копной волос до носков, самым критическим образом, и ухмыльнулся:

– Ну да, не Джулия Ормонд, но сойдет.

От такой наглости у меня аж свело связки. Первый раз я услышала от мужчины не комплимент, а оценку ниже среднего. Мое женское достоинство не могло такое снести, и, забыв про такт, я выпалила:

– Прошу прощения, но вы мосье тоже далеко не Кларк Гейбл. Особенно с таким эээээ…. макияжем.

К моей величайшей досаде он совершенно не смутился моей атаке, наоборот улыбнулся еще сильней и весело ответил:

– А как же стереотип, что шрамы украшают мужчину. Разве они не придают лицу брутальности. Разве все женщины не любят брутальных мужчин?

– А я не все! – отчеканила я.

Он зааплодировал:

– Браво, девочка! 1:1

Признаюсь, такая реакция меня порядком обескуражила.

– Ты что, проверяешь меня? – осторожно спросила я.

– Да нет, просто я по природе своей сволочь, так что, мне надо давать отпор периодически. – Небрежно бросил он, словно говорил о каких-то бытовых вещах. – А сейчас я предлагаю выкурить трубку мира и пойти пить чай.

Меня немного остудила такая самокритика, и я тихонько поплелась за ним на кухню.

На столе уже стояли чашки с чаем и сушки, которые прятались от меня в шкафчике. Скудно. Но в этом что-то было необычно уютное.

Мы сели, друг против друга.

– Я кстати не курю, – сказала я, отхлебнув чаю.

– Я тоже, – бодро добавил он, – бросил, когда мне легкое зашили.

Боже, как же мне хотелось подвести разговор к вопросу о его шрамах! Казалось, момент был самый благоприятный: и настроение у него хорошее, и обстановка располагала, да и к тому же, он первый коснулся темы личного. И все же, я испугалась. Памятуя о том, как быстро выросла между нами стена, там, на крыше, лишь стоило мне спросить что-то о его жизни, я струсила попробовать еще раз. Очень уж мне хотелось продлить это чудесное мгновение беззаботного разговора и почти семейного уюта. Так что, упустив такой чудесный шанс, я свернула разговор на незначительные темы.

– А тебе правда нравится Джулия Ормонд?

ОН кивнул:

– Умница, красавица, трудоголик. Как она может не нравиться? А тебе правда нравится Кларк Гейбл?

– Мне нравится «Унесённые ветром», – неопределенно ответила я.

– А, ну да, «Я не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом после» … – припомнил он знаменитую фразу Скарлетт О’ Хара.

– Между прочем, очень ценный навык. Мне хотелось бы им овладеть. Но пока вот, что-то не получается. Я человек импульсивный, эмоциональный, и это, как говориться играет против меня. Бывает так, что одним порывом выпалишь что-нибудь, или сделаешь такое, о чем потом жалеешь. Сижу порой, уже post factum какой-нибудь глупости, анализирую, как все могло сложиться, сохрани я хладнокровие в той или иной ситуации. Эх, если бы не ляпнула я что-нибудь на горячую голову, не попала бы в дурацкое положение.

Он внимательно выслушал меня, глядя казалось, прямо в душу своими синими сапфирами, а потом очень серьезно произнес:

– Не надо! Не жалей ни о чем, ни о сказанном слове, ни о брошенном взгляде, ни об искренней интонации, не режь свою жизнь на часть Я-Я и Я-мир вокруг меня.

От услышанного, у меня в горле встал ком. Эти слова, написанные беглым подчерком, давно врезались мне в память. Повинуясь странному инстинкту, я закончила эту мыль:

– ….. не теряй себя, иначе тебя потеряют окружающие.

ОН изумленно впился в меня глазами.

– Это твои мысли, или ты мои прочитала? – совершенно искренне спросил странный человек без имени.

А мне было не до ответа на этот вопрос, да и ответ я не знала. Мысли эти, конечно же, не мои, я словно подглядела их в чужой тетрадке, но и его мысли я прочесть не могла, ОН по-прежнему оставался для меня непостижимой тайной. Я ничего не могла прочитать ни из его глаз, ни с мимики, которая, ко всему, была изуродована порезами, ничего. Но от того, что эти слова сотрясли воздух в моей кухни, мне стало настолько не по себе, что просто хотелось вжаться в стенку, и стать незаметным барельефом.

Мое смятение было настолько очевидно, что смутило даже его. ОН опустил глаза и замолчал, глядя в темную бездну чая в чашке. Мы оба не знали, что сказать друг другу. Момент застыл под аккомпанемент звенящей тишины.

Наконец, я встала и подошла к окну. Волна эмоций, зародившаяся где-то в районе солнечного сплетения, подобно цунами, поднялась, и ударила мне в лицо.

– Говоришь, не сожалеть? А ты? Ты ведь сожалеешь! Посмотри на себя, на свое затворничество! Что это, если не сожаление? Ты боишься людей, света, зеркал. Не давай советов, которым не следуешь сам!

Я выпалила это с таким отчаяньем, которого не ожидала от себя. Он прав, искренность – великая ценность. Она бывает сильнее всякого оружия, ей сложнее всего сопротивляться. Это стало очевидно, как белый день, когда моя отчаянная искренность пробила броню его защиты. ОН поднял глаза. Первый раз я увидела в них такую невысказанную грусть, такую боль, такое бездонное озеро непостижимой тоски.

– Милая, я не жалею. Пойми, жизнь – это большая школа. Вот это, – он ткнул пальцем в косой шрам на щеке – плохая оценка за урок, как отличить поддельное от истинного. Видимо, я много прогуливал теоретический материал. Вот и получил двойку за практическое занятие. Но теперь я усвоил этот материал на отлично, поверь мне. Остался лишь один неприятный момент, у меня нет ни желания, ни сил применять эти знания в дальнейшем на практике. А вот ты – маленькая гордая птичка, которая так хочет казаться сильной, и уверенной, а на деле всего лишь трусиха, по больше моего. Ведь ты всего боишься. Ты и сейчас боишься меня спросить, откуда у меня такое распрекрасное лицо. Тебя просто распирает от любопытства, а спросить напрямую, духу не хватает.

– А ты бы ответил? – робко спросила я.

– Это другой вопрос, но, по крайней мере, ты бы не мучилась в дальнейшем горьким сожалением, что даже не попробовала это узнать. Ты боишься делать поступки, потому что боишься ошибаться!

Я молчала, словно завороженная слушая эту горькую правду. ОН поднялся, в два шага подошел ко мне и крепко схватил меня за запястье. Жгучая боль пронзила руку до самого плеча.

– Ты – всего лишь маленькая беспомощная ласточка. Тебе нужно подняться на крышу, чтоб ощутить себя свободной. Ты искренне веришь, что ты независима, и отлична от других. Нет, девочка, то, что ты чувствуешь – это псевдосвобода. По-настоящему свободный человек чувствует свободу среди людей, ему не нужно подниматься наверх, ему не нужны специальные условия, потому, что свобода у него в голове и в сердце. А ты живешь в страхе и самообмане. В твоем холодильнике еда лишь на сутки. Ты не покупаешь больше. Ты боишься завтрашнего дня, боишься своих решений. Да ты и сейчас, глядя мне в глаза, боишься признаться, что вот в эту самую минуту у тебя болит запястья под моей ладонью. Оно было сломано в той же аварии, когда пьяный водитель сбил тебя на легковой машине. У тебя было сломано бедро, открытый перелом левого запястья и возможно сломано пару ребер. Так ведь?