Текст книги "Магия успеха"

ГЛАВА 18

Арсенал тачного оружия российских спецслужб огромен и отработан до совершенства. Если в семидесятые годы сотрудники КГБ опускали в карман диссиденту радиоактивную монету, чтобы легче было следить за ним, или опыляли радиоактивной пылью самиздат, чтобы определять круг читателей, то в наше время для достижения своих целей ФСБ использует самые последние достижения физики, химии и биоэнергетики.

Это могут быть:

1. Инфразвуковая техника (вибрационная и импульсная). Инфразвуковая волна, направленная мощным импульсом, может вызывать летальный исход, вызывать чувство беспричинного страха.

2. Электронная аппаратура для облучения радиоволнами различных частот вплоть до СВЧ.

3. Психотронная аппаратура, предназначенная для вторжения в работу мозга, – торсионные мчкролептонные генераторы.

4. Лазерная аппаратура для физических Ожеговых поражений.

5. Видеоаппаратура, позволяющая вести наблюдения сквозь стены, – тепловидение, методы промышленного рентгена и др.

Субъективно данные воздействия характеризуются судорогами в мышцах, зудом, жжением в подошвах, болью в ушах, ударами в носоглотку, вызывающими кашель, насморк, чихание, аритмией сердца, появлением Ожеговых пятен на теле. При длительном воздействии электромагнитным полем возникают сильные боли в области сердца, ощущение песка в глазах, выпадают волосы, ломаются ногти, кровоточат десны. Развивается чувство жжения в конечностях, холодеют пальцы рук ч ног.

Информация Комитета по правам человека

"Здравствуйте, Дорогой друг. Вначале информация к размышлению. В конце восьмидесятых начальник Генштаба М. Моисеев, проявлявший интерес к паранормальным явлениям, поручил подполковнику А. Савину сформировать группу по сбору и изучению информации, касающейся нетрадиционных областей знания. Так появилась на свет божий в/ч 10003, специалисты которой уже давно и на солидном научном уровне рассматривают всевозможные духовные практики и методы экстрасенсорного воздействия, пытаются раскрыть резервные возможности человека, изучают тонкие психологические технологии, используемые тоталитарными сектами типа «Белое братство». Группа финансируется из госбюджета и лоббирует свои интересы на самом высоком уровне. Так, премьер-гэкачепист Валентин Павлов высказывал живейший интерес к работам Савина, несколько раз встречался с ним лично – накануне августовского путча. По непроверенным косвенным данным, приоритетная область исследований касалась в то время создания аналога национальной идеи – универсальной мировоззренческой концепции, приемлемой для всех слоев общества. Другими словами, военных экспертов волнуют в первую очередь психологические механизмы оккультных и эзотерических практик, позволяющих построить иерархическую систему подчинения, в которой немыслим не то что бунт, но и сам зародыш недовольства. Не это ли так интересовало премьер-министра Павлова? И еще. Дорогой друг, любопытный момент для осмысления. Как известно, сразу после путча начали выбрасываться из окон высшие партийные чиновники, такие как управляющий делами ЦК КПСС Николай Кручина или ответственный работник международного отдела ЦК Дмитрий Лисоволик. Всего в период с августа по октябрь 1991-го года спикировали тысяча семьсот сорок шесть человек!!! Будто массовое безумие обуяло номенклатуру – орлята учатся летать! Головой на асфальт.

А теперь вернемся в наше время. Вчера примерно таким же манером покончили с собой исполнительный директор фирмы «Магия успеха», некто Забелин, 1956 года рождения, и врио главного бухгалтера Никитина тридцати восьми лет от роду. Это все то немногое. Дорогой друг, чем я хотел порадовать вас, не обессудьте".

«Спасибо, Аналитик, конец связи».

– Это черт знает что такое. – Расплескав кофе, Плещеев в сердцах отодвинул чашку, закурил, посмотрел на Пиновскую в упор. – Может, вы переусердствовали, а? Перегнули палку?

– Обижаете, Сергей Петрович, в душу плюнуть норовите. – Марина Викторовна надулась, прищуренные глаза ее стали злыми. – Не первый год замужем. Беседовали мирно, без эксцессов. Они не отрицали, что вначале пришли деньги, а потом факс с инструкциями за подписью Шидловской, – она ведь, как-никак, генеральный директор фирмы. Heважно, что в последнее время держит связь исключительно по телефону, криминала здесь ноль.

– Ну конечно, криминала здесь ноль. – Плещеев с яростью затянулся, описал сигаретой восьмерку в воздухе. – Только вот полеты на бреющем да мозги всмятку на асфальте, а так все хорошо, прекрасная маркиза!

Вчера утром Пиновская и Фаульгабер имели разговор с руководством «Магии успеха», а вечером и исполнительный директор, и врио главного бухгалтера свели счеты с жизнью, выбросившись, соответственно, с седьмого и девятого этажей. Причем, что интересно, почти синхронно, с разницей по времени в пару минут, словно кто скомандовал:

«На старт! Внимание! Марш!» Ужастик из жизни зомби, да и только.

– А этот ваш… э… Невиномысский, он-то что говорит? – Плещеев загасил окурок, голос его подобрел. – Вы ведь наверняка уже проконсультировались, признавайтесь?

– Конечно. – Марина Викторовна поднялась и неторопливо, стуча каблучками, прошлась по кабинету. – Все это здорово напоминает эпидемию самоубийств, охватившую номенклатурщиков после августа девяносто первого. Чувствуется один почерк, речь идет о латентном зомбировании, превращении людей в биороботов с жесткой программой самоликвидации, которая инициируется при определенных условиях. Например, по команде, при затрагивании информации из области табу, при угрозе разоблачения и т.д. и т.п.

– Кодирование? – Плещеев вспомнил про остывший кофе, допил одним глотком. – И чья же это работа? Федералов?

– Да нет, не так все просто. – Пиновская вернулась на место, вытащив из папки шпаргалку, поправила очки. – Видимо, это гипнокатарсис, наиболее глубокая форма гипноза, при которой полностью меняется ряд личностных структур. Считается, что это возможно благодаря механизму, называемому в психиатрии индукцией, когда человеку подсознательно навязывается определенная модель поведения, в данном случае алгоритм самоликвидации. Гипнотический транс, при котором закладывается программа, настолько глубок, что изменения в сознании становятся практически необратимыми. Сколько ни бьются психиатры, пытаясь раскодировать членов «Белого братства», увы, эффект нулевой. А что касается исполнителей, то здесь чувствуется рука профессионалов.

Марина Викторовна налила себе кофе, быстро отпила, вытерла губы платочком.

– Есть в недрах Министерства обороны подразделение, войсковая часть 10003, под командованием генерал-майора А. Савина. Так вот, Невиномысский полагает, что контора сия имеет самое прямое отношение ко всему необъяснимому, происходящему в отечестве, – будь то полеты во сне и наяву, предвыборная истерия или загадочные немотивированные убийства. И очень может быть, что экстрасенс такого класса, как Шидловская, работает на генерала Савина, слишком уж много косвенных фактов, подтверждающих это.

– Так, так. – Вздохнув, Плещеев распечатал пачку «Орбита», сунул в рот сразу две подушечки. – А скажите-ка, Марина Викторовна, – у меня вопрос, может быть, несколько странный – для чего Шидловской при ее-то внешних данных оставаться девственницей, это каким-то образом влияет на оккультные способности? Я не верю, что на нее желающих не нашлось. Взять хотя бы этого Невиномысского, похоже, он до сих пор не прочь.

– Да, вопрос лично для меня не простой. – Пиновская криво улыбнулась, поправив волосы, сняла очки. – Я совсем не экстрасенс и уже лет тридцать как не девушка. У мужчин точно целибат и способность к паранормальному связаны напрямую. Все дело в энергетике, меньше истратишь – больше останется. Вспомним иноков – монахов-схимников, индусов, практикующих узвару-йогу и поднимающих сперму вдоль позвоночного столба. А «совершенные» катаров? А рыцари-девственники, дававшие обет безбрачия? – Пиновская снова криво улыбнулась, надела очки. – Что же касается женского сословия, то действительно подавляющее большинство обладавших паранормальными возможностями были девицами: Жанна д'Арк, жрицы Дельфийского оракула, святые великомученицы опять-таки разные, Богоматерь…

– А как же мадам Блаватская? – Дубинин, молча рисовавший квадратики в блокноте, зевнул, отбросив ручку, посмотрел на часы. – Известная была оккультистка, теософское общество основала. И половую энергию, между прочим, не экономила, расходовала направо и налево. Рассказывают, что…

– Осаф Александрович, не отвлекайтесь. – Плещеев вдруг ни к селу ни к городу вспомнил Дашу, свою несостоявшуюся любовь, вздохнул тяжело. – Итак, что у нас еще?

Он прекрасно знал, что самое важное Пиновская оставляла напоследок, так сказать на сладкое.

– Мы тут покопались немного с Осафом Александровичем. – Марина Викторовна отпила кофе, неторопливо раскрыла папку и вытащила исписанный листок. – Так вот, выходит, что через туристическую фирму «Альтаир» «Магия успеха» сейчас ведет набор девиц на буровые вышки. Догадываетесь куда? – Она победоносно взглянула на Плещеева, улыбнулась в ответ на его понимающий кивок. – Конечно же, в Норвегию! Кому-то в этой стране здорово приглянулись россиянки, и чует мое сердце, что это не вульгарная секс-эксплуатация, здесь что-то другое, может быть, насильственное изъятие органов или еще чего похлеще.

Она замолчала с многообещающим видом, и Плещеев, сразу догадавшись, что десерт впереди, поторопил:

– Ну же, Марина Викторовна, не тяните кота за хвост.

– Ладно, ладно. – Пиновская с важностью кивнула и вытащила еще один листок из папки. – Но вначале немного истории. Пятого мая тысяча девятисот двадцать первого года был создан специальный отдел при ВЧК, СПЕКО, которому было поручено следить за режимом секретности и соблюдением государственной тайны. Руководить отделом поручили Глебу Ивановичу Бокию, члену РСДРП с тысяча девятисотого года, человеку неординарному, мыслящему широко и склонному к мистике. Интереснейшая личность. – Марина Викторовна как-то странно улыбнулась. – При обыске в его доме нашли целую коллекцию засушенных мужских фаллосов. Так вот, при его непосредственном участии в начале двадцать пятого года при СПЕКО организуется секретная лаборатория нейроэнергетики, начальником которой назначается Александр Васильевич Барченко, известный ученый-биолог, оккультист, ученик легендарного Бехтерева. Его интересует работа мозга, электрический потенциал живой клетки, гипноз, телепатия, а главное – управление психикой и поведением человека. Еще в двадцатом году он возглавлял экспедицию на Кольский полуостров в район Ловозера, где наблюдал необычайное явление эмерик, до сих пор приводящее специалистов в недоумение и представляющее собой неизученный феномен массового зомбирования. Результаты своих практических и теоретических изысканий Барченко обобщил в фундаментальном труде «Введение в методику экспериментальных воздействий знергополя». Однако в тысяча девятисот тридцать седьмом году, после расстрела ученого, все материалы попали в НКВД и с приветом. – Марина Викторовна замолчала, перевернув исписанный лист, кончиком языка облизала губы. – Ну вот, добрались наконец до сути. Невиномысский считает, что все работы по зомбированию, проводимые нашими спецслужбами, основываются на трудах покойного Барченко. Настоящее уходит корнями в прошлое, а ведь еще Козьма Прутков говорил – зри в корень. – На губах Пиновской заиграла торжествующая улыбка. – В общем, отыскался человечек один, работавший вместе с Барченко. Это бывший сотрудник седьмого отделения, подполковник в отставке, некто Степан Евсеевич Кустов восьмидесяти девяти лет от роду. После расформировании СПЕКО в тысяча девятисот тридцать восьмом году он служил оперативником в ИТУ, во время войны был командиром заградотряда, затем начальником тюрьмы особого режима. Сейчас проживает в Луге, занимается пчеловодством, вдовец, церковный староста в местном храме. Имеет орден Красного Знамени, Красной Звезды, кучу медалей. Словом, жизнь прожита не зря.

– Ну что ж, надеюсь, он еще не впал в маразм. – Плещеев всмотрелся в фотографию благообразного, длинноволосо-длиннобородого старца, зевнул, едва сдерживая смешок от нахлынувшей ассоциации. – Ладно, сам съезжу, лично пообщаюсь.

Ему почему-то вспомнились слова из дурацкой рождественской песенки:

Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из паты.

Ты подарки нам принес, пидорас горбатый?

Странная все-таки штука память.

В Лугу Плещеев попал только к обеду, – хоть и выехал рано, но по скользкой дороге особо не разгонишься, да и сто сорок верст тоже не шутка. Проплутав немного по бугристым щебеночным проселкам, он нашел наконец улицу Болотную и запарковал машину у чахлой осиновой рощицы, сплошь заваленной мусором, ржавыми банками, битым стеклом. Неподалеку, в тупике, стоял большой деревянный дом, в котором и обретался на старости лет Степан Евсеевич Кустов.

– Бобик! Бобик! – Держа наизготове баллончик «антидога», Плещеев осторожно приоткрыл калитку, просунул голову, прислушался и, не обнаружив во дворе злой собаки, поднялся на крыльцо, негромко постучал. – Хозяин! Хозяин!

– Сейчас иду, сейчас. – Послышались шаркающие шаги, дверь со скрипом отворилась, и на пороге возник сухощавый, крепкий еще старик. – Тебе чего здесь, мил человек? Заблудился?

Он подслеповато щурился, вглядываясь из-под руки, но смотрел приветливо, незлобиво.

– Здравствуйте, Степан Евсеевич. – Плещеев вытащил документ, подтверждающий членство в Союзе писателей, широко улыбаясь, протянул старцу руку. – Ефим Широкий, журналист, работаю над повестью о героическом прошлом, без вас книга получится неполной.

– А ты не томись, мил человек, заходи-ка в дом. – Повертев документ так и эдак, хозяин возвратил его гостю, щербато осклабился, посторонившись, махнул рукой. – Все одно, без очков не прочесть, да я и без бумажки тебе рад.

– Спасибо. – Плещеев вошел в полумрак просторных, заваленных вековым старьем сеней, и в нос ему резко шибануло запахом зверинца – дом был полон кошек. Черные, белые, рыжие, в полоску, в крапинку, в клеточку, они пушистым ковром устилали скрипучие, подгнившие доски пола, урчали, почесываясь и вылизываясь, ели что-то из большого жестяного корыта, горящие, словно огоньки сигарет, глаза следили за гостем отовсюду – с потолка, с полок, с антресолей.

– Ты, мил человек, в горницу проходи. – Хозяин взял на руки огромного сибирского кота, погладив, бережно опустил на пол. – Я как раз обедать садился. Давай-ка со мной ушицы из окуньков да блинков с медком липовым, с сотами.

В комнате было тепло. Топилась большая русская печь, на приземистом столе высились горкой румяные блины, на кожаном диване с располосованной до дерева обшивкой дрыхли коты.

– Господи, Степан Евсеевич, сколько же их у вас? – Плещеев снял пальто, осторожно уселся на продранный, шаткий стул. Он уже понемногу принюхался и даже начал улавливать аромат свежей ухи. – У Куклачева в цирке и то, наверное, меньше.

– А кто его знает, не считал. – Хозяин взял ухват и ловко вытащил из печи закопченный чугунок. – Дом большой, пускай плодятся. Кошка – зверь хороший, чистый, человеку от нее вреда никакого. Не то что собака, премерзкая тварь, двуличная – одним руки лижет, других за глотки берет. Ты не стесняйся, давай-ка придвигайся к столу, разговорами сыт не будешь. Так ты еще и водочки припас? Кстати, кстати, с хорошим человеком и выпить не грех.

Он налил Плещееву ухи, крупно, по-деревенски нарезал хлеб, вытащив плошку с квашеной капустой, принялся открывать бутылку.

– Из опилок, конечно, гонят, ну да ладно. Выпили, захрустели капусткой – сочной, с брусникой и антоновкой, дважды повторили и начали хлебать уху, густо перченную, наваристую, из окушков и плотвы. Незаметно приговорили полчугунка, взялись за блины, румяные, с прозрачным, тягучим медом, и хозяин, подслеповато прищурившись, посмотрел на гостя:

– Ефим, не знаю, как по батюшке, ты, значит спрашивай, не стесняйся, все одно скоро мне ответ держать. – Отложив вилку, он перекрестился, лицо его стало торжественным и светлым, на глаза навернулись слезы. – За грехи мои. Кровь на мне, много крови. По колено в ней ноги мои, по самые локти руки…

– Да ладно вам, Степан Евсеевич, как говорится, кто без греха. – Плещеев незаметно проглотил таблетку «антидринка» – особого препарата, разлагающего этиловый спирт, разлил по стаканам «Столичную», чокнувшись с хозяином, захватил пальцами капусту. – Хочу написать о работе спецотдела СПЕКО. Вы можете мне рассказать, чем они занимались в то время?

– А, вот ты о чем, Фима. – Кустов облегченно вздохнул, свернув блин трубочкой, сунул его в мед. – А я думал, заградотряд. – Он медленно прожевал, задумчиво уставился куда-то в стену. – А в спецотделе я вначале сидел на прослушке, собирал по приказу Владимира Ильича компромат на вождей, заполнял так называемую «черную книгу». Ох, много там было чего интересного. Сталин, например, со своим дружком Енукидзе предпочитали плотных баб из хора Пятницкого, а Калинин с Кароханом, с тем, что переговоры о Брестском мире возглавлял, уважали балерин из Большого театра. Писатель Бабель был любовником жены «железного наркома», а сам Ежов, прости Господи, жил с мужиками.

Несмотря на годы, память у отставного подполковника была в полном порядке, он едва заметно кривил губы и подслеповато щурил глаза, словно вглядывался в туманные дали прошлого.

– А вот скажите, Степан Евсеевич… – прикончив блины, Плещеев незаметно вытер о край стола жирные пальцы, отхлебнул горячий, крепко заваренный чай, – что за человек был Бокий? Теперь ведь чего только не услышишь – и палач, дескать, и убийца, и мясник. Только посмотришь на фотографию – лицо у него хорошее, взгляд умный, хотя внешность, говорят, обманчива.

– Глеб Иванович человеком был, не чета прочим. – Кустов насупился, вылил в стакан остатки водки. – Крови не боялся, но и даром ее не лил. Со странностями, конечно, был, не без того. Руки никому не подавал, зимой и летом в мятом плаще ходил, у себя на даче, говорят, пьянки устраивал, дикие, с бабами, напряжение, значит, так снимал. Идейный был, верил в мировую справедливость, вот и получил ее, девять граммов между глаз. Слушай, Фима, брось ты эту книгу, все равно толком не напишешь; чтоб понять наше время, нужно в нем пожить. – Он выпил залпом, не поморщившись, бросил в беззубый рот кусочек сахара. – Страх – вот что было главное в нашей жизни, на нем все держалось. Благодаря ему и Днепрогэс построили, и войну выиграли, и в космос полетели. А смелым-то знаешь как почки в подвалах отбивали да «петухами» на зонах делали? Все боялись, поэтому так и жили – стучали друг на друга, молча жрали водку да орали хором: «Жить стало лучше, жить стало веселей!» – Вытащив из пачки беломорину, хозяин дома закурил, сбросил с колен большого трехцветного кота. – Ну-ка брысь. Хочешь, расскажу, как мы под Ельней своих два полка положили? В спину, пулеметным огнем? В упор? – Он вдруг разъярился, стукнул кулаком по столу, так что подскочила посуда. – А откажешься – тебя таким же макаром…

– Нет, Степан Евсеевич, расскажи мне лучше о Барченко. – Плещееву стало неловко, он улыбнулся. – Чем он занимался в спецотделе?

– Господи, Фима, ну до чего ж ты машешь на телеведущего этого, как его, на Листьева… – Не вынимая папиросы изо рта, Кустов свесил голову на грудь, похоже, он собирался покемарить. – Убили его…

– Эй, Степан Евсеевич, не спи, замерзнешь. – Плещеев потрепал старика за плечо, пальцами потер ему мочку уха. – Так он что, правда был сильный «аномал»?

– Кто ж его знает. – Старик поднял голову, с третьей попытки присмолил погасшую папиросу. – Наверное. Когда у дешифровщиков не ладилось, шли к нему, значит, не просто так. Опять-таки, он, а не кто другой пропускал других «аномалов» через «черную комнату», знал, видимо, толк во всей этой чертовщине.

Его паза стали закрываться, и Плещеев, уже собираясь уходить, вытащил фотографию Шидловской, так просто, для очистки совести.

– Степан Евсеевич, а эта женщина вам случайно не знакома? Может, встречали где?

– Господи, не может быть. – Вглядевшись, Кустов тут же справился с дремотой, сплюнул и принялся креститься, рука его дрожала. – Это дочка Немца. Барченко аккурат перед своим арестом проверял ее в «черной комнате», хотел, видать, чтобы по стопам родителя своего поганого пошла. Тьфу, прости Господи, гад был редкостный. – Степан Евсеевич замолчал, глянул исподлобья на ошарашенного Плещеева. – Ты, Фима, не знаешь, что это был за человек. Помнишь открытые суды тридцатых? У известных людей, умниц, крыша будто бы ехала, сами себя оговаривали, толкали в могилу. Почему? Ясное дело, путем зубодробления и крушения ребер такой спектакль не устроишь, нужно человеку крепко затуманить мозги, чтобы себя не помнил. Вот этим Немец и занимался, не один, подобралась там у них компания, наверняка и товарищ Киров на их совести, а впрочем, какая там совесть. – Кустов махнул рукой и внезапно крепко ухватил Плещеева за локоть. – Слушай, Фима, брось ты это дело. Напиши лучше книгу о ворах, о девках непотребных, о блядстве, о наркотиках. Не лезь в политику. Думаешь, изменилось что-нибудь? – Он горестно воззрился в красный угол, где лампадка выхватывала из полутьмы скорбный лик Христа, однако же креститься не стал. – И не надейся, сунут в петлю, как Есенина, глазом не моргнешь. Ну все, мил человек, не обессудь, пойду прилягу. Мне еще на вечернюю службу в храм надо, грехи замаливать. Будешь уходить – дверь в сенях захлопни.

На том и расстались. Кустов отправился на продранный диван к кошкам, Плещеев же надел пальто, в задумчивости пошел на выход. «Черт, чуть не забыл». Уже в сенях он спохватился и, вернувшись в комнату, не смог сдержать доброй улыбки – в его пыжиковой шапке-пирожке, свернувшись, спал пушистый, полосатый, как тигр, котенок.