Текст книги "Магия успеха"

ГЛАВА 8

– Ну что, Сергей Иванович, настало время вправлять тебе мозги. – Лысый был босиком, в камуфляжном прикиде и чем-то напоминал вывалявшегося в грязи гнома. – А то в серьезной схватке их сразу вышибут.

– И размажут, – быкообразный Дима заржал и зачем-то показал себе на голову, – скребком не отскоблишь.

Он был с голым торсом, и поперек его жилистого тела шла штопаная строчка побелевших шрамов, – стреляли длинной очередью. Дело происходило в просторном, обшитом вагонкой зале, занимались в котором явно не аэробикой. Вдоль стен стояли тренажеры в виде манекенов самых разных конструкций, в центре находился ринг, а под потолком в направляющих висели деревянные щиты, украшенные мужскими силуэтами.

– Но вначале немного рекламы. – Лысый вдруг оскалился и, непонятно откуда вытащив нож, показал его Прохорову. – Знакомая штука?

– Смахивает на козуку. – Тот прищурился и пожал плечами. – Что-то похожее самураи для метания использовали. Им можно еще и резать…

– Бросать его действительно удобно. – Лысый перестал улыбаться и подошел к Тормозу поближе. – Что, Сергей Иванович, сможешь увернуться с пяти шагов?

А чтобы вопрос встал ребром, мастерски, «из-под юбки», метнул козуку в ближайший деревянный щит. Шагов за пятнадцать. Подошел к мишени, покачав, вытащил нож и, повернувшись, глянул на Серегу:

– Ну?

– Ладно, если что, присыпать будете сами. – Тормоз справился с мандражом и сделал непроницаемое лицо. – Попробую.

– Ну и дурак. – Лысый глянул на него с отвращением и снял со стены большой деревянный щит. – Есть смелость, а есть глупость. Смерти не бойся, но и жизнь цени, другой не будет.

Снарядил Прохорова и, подождав, пока тот закроется, отсчитал пять шагов:

– Лови.

Свистнув, нож промелькнул подобно молнии и, как ни старался Тормоз увернуться, твердо вонзился в край щита. Попробовали еще раз, еще – эффект тот же самый, – если бы не буковые доски, пробирающий до нутра.

– С реакцией у тебя хорошо, почти получилось. – Лысый одобрительно хмыкнул и вопросительно глянул на амбала: – Ну что, Димон, покажешь класс?

– Легко. – Согласно кивнув, тот зажмурился, странным образом сжал кулаки, и тут же с ним что-то произошло. Что именно, Прохоров не понял, только ощутил на уровне подсознания, что Димон стал смертельно опасен – как эфа или раненый лев. Теперь он был больше зверь, чем человек. А тот, встав в позицию, расслабился и, едва Лысый взмахнул рукой, сделал неуловимо быстрое движение, словно судорога прошла по его телу. Мгновение, и козука оказалась у него в руке, только свистнул рассекаемый воздух да кровь побежала из порезанного мизинца тонкой струйкой к запястью.

– Малехо не вышло. – Амбал пососал ранку и с мрачным видом вернул нож владельцу. – Старею, наверное, теряю форму.

– Йодом помажь. – Лысый вытер лезвие о сгиб локтя и мгновенным движением спрятал козуку. – А лучше поссы, приятное с полезным. – Усмехнулся и посмотрел на Тормоза: – Ну что, Сергей Иванович, завидно?

«Ни хрена себе, заловить перо с пяти шагов.» Тот ощущал себя дерьмом, неуклюжим недоумком из начинающих и, тяжело вздохнув, насупился:

– Не завидно – непонятно. Чудеса какие-то.

– Так вот, объясняю, непонятливый ты наш. – Лысый по-турецки уселся на пол и знаком показал Сереге сделать то же самое. – Все дело в психике. Она, как и тело, также нуждается в тренировке. Человека ведь всему учить нужно, – от рождения он умеет только срать под себя да сосать материнское вымя. И основная цель психической подготовки – это преодоление страха. Вот взять хотя бы тебя. – Голос Лысого звучал равнодушно, словно речь шла не о Прохорове, а о чем-то малозначимом. – В глубине души ты боишься ножа, значит, неровно дышишь, напряжен и недостаточно быстр и, как следствие, умрешь от него. А вот он не ссыт, – Лысый указал на амбала, увлеченно молотившего манекены, – и потому останется жив. Вся разница между вами в том, что ты боишься смерти, а ему на нее насрать. Он воин, а ты физкультурник, спортсмен.

Совсем не обидно сказал, даже с горечью какой-то, ненадолго замолчал и добавил:

– Правда, спортсмен с задатками. Только в настоящем бою все равно погибнешь, – выживать надо учиться. Вот этим и займемся.

Он легко поднялся и подошел к тренажеру в виде манекена, который полагалось бить по ногам.

– Что такое человек? По большому счету это кукла, у которой есть тело и психика, состоящая из сознательного и бессознательного. Каждое мгновение через органы чувств, а также изнутри организма в его мозг поступает и перерабатывается информация. Это мышление. Причем, в отличие от сознания, оно имеется у животных и у дебилов. – Он усмехнулся и посмотрел на слушателя. – Кстати, тебе все понятно, Сергей Иванович? Может, повторить?

– Ну зачем же напрягаться, серое вещество пока справляется. – Прохоров отозвался в тон, и Лысый ухмыляться перестал.

– Мои поздравления. Так вот, в результате обработки информации нервная система выдает импульсы, управляющие всеми нашими движениями, действиями, поступками. Причем существует три вида мышления. Первое – это наглядно-действенное, основанное на манипулировании собственным телом, а также окружающими предметами. Затем идет наглядно-образное, зависящее от эмоционально-чувственного восприятия явлений вне и внутри организма, и, наконец, третье – абстрактно-логическое, основанное на отображении причинно-следственных связей. Понятно, что в бою пользы от него никакой, задумаешься в драке о последствиях – получишь по голове.

Амбал тем временем оторвался от манекенов и принялся катать по полу здоровенный, как в боулинге, деревянный шар. Причем не просто катать, а еще и попадать в него ножом-"бабочкой". Когда отточенная сталь втыкалась в пол, он переживал и виновато оглядывался.

– Теперь слушай внимательно. – Лысый проследил за полетом «бабочки» и вздохнул. – Ты, может, даже сам видел – мозг состоит из двух полушарий. Функция правого – оперирование образами, координация движений, распознавание цвета, формы, то есть оно отвечает за первые два вида мышления. При этом оно обрабатывает информацию в режиме текущего времени и отражает все свойства объектов восприятия в их целостности. Левое же полушарие отвечает за абстрактно-логическое мышление и работает в прерывистом поэтапном режиме. Понятно хоть, зачем я все это рассказываю?

Он с надеждой посмотрел на Прохорова, и тот надежде пропасть не дал:

– Наверное, левое полушарие в бою не нужно.

– Верно. – Лысый кивнул. – И существует эффективная методика по торможению деятельности левого полушария и усилению функций правого. Это дает бойцу огромные возможности: рамки ощущения времени как бы раздвигаются, и внешне это выражается в ускорении ответных реакций тела, снижается болевой порог, появляется удивительное бесстрашие. Однако этого мало, в бою еще требуется автоматизм движений. Человек ведь биоробот, и память тела запускает только те двигательные схемы, которые заложены в подсознании. А чтобы загнать их туда, требуется многократное повторение каждого приема. То есть автоматизм в бою требует наработки определенных матриц движения. Правда, с этим у тебя все в порядке. Важно также поместить в подсознание чувство безразличия к смерти, готовность к встрече с ней, чтобы стать полностью независимым от инстинкта самосохранения. Если этого нет, начнешь цепляться за жизнь и погибнешь.

Складно вещал Лысый, видно, говаривал все это не впервой. Казалось, на плечах у него серебрятся три большие звезды, а дело происходит в балашихинской школе КГБ: «Товарищи курсанты, тема нашего занятия…»

Однако ничего особо нового для себя Прохоров не извлек. В свое время он наслушался всякого – начиная со сказок о кодексе чести, являвшем собой основу «пути воина», и кончая байками о бородатых старперах, при посредстве энергии ци якобы ломавших тигриные спины. Ах, энергия ци! Прохоров когда-то пробовал гонять ее по «малому кругу» – толку никакого, только получил эффект «пылающей головы», вроде отходняка после нокаута. А что касаемо всяких там теорий, он даже слышал такую фигню, что у крутых бойцов в минуты опасности головной мозг отключается и всю информацию воспринимает спинной, эволюционно более древний. При этом скорость ее обработки существенно увеличивается, и соответственно увеличиваются шансы на выживание. А мозжечок при переключении мозгов служит вроде рубильника. Интересно, почему не жопа?..

Скоро Тормозу стало не до критических оценок. Вначале Лысый загнал его на тренажеры – отбарабанить десять раундов, затем взял в оборот амбал и, спаррингуя, надавал по шее, а потом просто стало интересно. Начались разговоры об эмпатии – методе ролевого поведения. С древнейших времен существуют психотехники, помогающие воинам впадать в боевой транс и благодаря единству духа и тела выживать и побеждать в кровопролитных битвах. Примеров тому в истории не счесть – берсерки, ниндзя, самураи, рыцари, адепты звериных стилей ушу. Казалось бы, все очень просто: надо выбрать образ для подражания и, воплотившись, вести сражение как бы от его лица. Это может быть великий мастер, мифический герой или хищный зверь, главное – чтобы меч поострей, зубы подлинней и никаких компромиссов, – кровь рекой, пленных не берем. Благодаря вхождению в такое состояние становится возможным анализировать ход боя, оценивать происходящее, управлять своими действиями как бы со стороны. То есть можно на какое-то время стать психически тем, чью роль играешь. В результате экран сознания меркнет и поведением-начинает управлять подсознание – помещенный туда в качестве эталона образ идеального бойца.

– То есть представь, Сергей Иванович, – Лысый, похоже, оседлал любимого конька, – у тебя никаких эмоций, ни страха, ни мыслей. Ты бьешься на автопилоте, психологически и поведенчески ты другое существо, и единственное чувство в твоей душе – это ярость, холодная, сокрушающая, не знающая удержу и пощады. Как хорошо поэт сказал: «Есть упоение в бою…» – Глаза у него блестели, щеки раскраснелись, и всем своим видом он выражал зловещий восторг. – Ты свободен и счастлив, ты держишь в руках жизнь врага! Можешь вонзить ему в горло нож и, глядя в глаза, провернуть сталь в ране. Можешь раздавить ему пах или раздробить висок, так что острый осколок кости перережет мозговую артерию…

«Маньяк, блин, в натуре. – Прохоров вдруг понял, что замочить человека Лысому как два пальца обоссать. – Настоящий полковник».

– Нет, кругом одно жулье. – Осаф Александрович Дубинин удрученно покачал головой и, отрезав кусок «Телячьей» колбасы, положил его на четвертушку пиццы. – А ведь на коробке написано: «с ветчиной». – Он впился зубами в кулинарный экспромт и принялся яростно жевать. – А где она, ветчина-то? Одно сухое пресное тесто, походная лепешка римских легионеров.

Он решил было сделать сюрприз – побаловать коллег свежайшей «пармезанской пиццей» – и теперь, давясь ею, явственно понимал, что всякая инициатива наказуема.

Пиновская сосредоточенно грызла морковку – сегодня у нее был разгрузочный день, – Плещеев же просто пил кофе и думал о своем. Он только что вернулся от начальства, где его угостили стандартным чекистским обедом: салат, борщ, битки с пюре и переслащенный компот из сухофруктов – под неприятный разговор о делах, дурно влияющий на процесс пищеварения.

– Может, лучше Филю и Степашку осчастливишь? – Плещеев наконец поставил чашку и соболезнующе глянул на Дубинина. – Как говаривал поэт, не люби, Осаф Александрович, кого попало и не ешь эту пиццу. Отдай ее собакам, а лучше врагам.

Чувствовалось, что настроение у него было так себе. На то имелись причины. Начальство выразило ему свое неудовольствие по поводу все еще здравствующего господина Морозова. Под конец показало рукой на небо и сказало:

– Не тяни кота за хвост, а то оторвут яйца. Не ему оторвут, тебе и мне.

Видимо, здорово кому-то там наверху Морозов встал поперек горла. Скорее всего забыл поделиться, жаба задушила.

– Значится, так, коллеги. – Плещеев нацедия себе соку и глянул поверх очков на Пиновскую. – Вернее, дражайшая коллега. Необходимо экстренно форсировать активные мероприятия по объекту "М". Промедление смерти подобно. Не сделаем – разгонят, а потом… Тра-та-та. – Необыкновенно фальшиво он напел мелодию похоронного марша. – Мы живы, пока мы нужны.

– Спасибо, что напомнил. А так мы не знали. – Пиновская невозмутимо плеснула себе «швепса» и, отпив, промокнула губы кружевным платком. – А что касаемо объекта "М", есть одна мысль. Двадцать третьего в двадцать два ноль ноль в клубе «Занзибар» состоится «Праздник тела». – Она строго глянула на воодушевившегося Дубинина и, элегантно привстав, потянулась к лежавшей на диване папке. – Так, читаю. «Внимание, дамы и господа!» Так, это мы уже знаем, «…состоится супершоу „Праздник тела“, включающее состязания по борьбе без правил и эротический конкурс „У моей девочки есть одна маленькая штучка“. Приглашаем к участию силачей и красавиц, отборочные туры с пятнадцатого сентября по вечерам в клубе „Занзибар“. Относительно условий и призов звоните, звоните, звоните». Ну, мы не гордые, позвонили. – Марина Викторовна снова приложилась к «швепсу». – Для участия в отборочных состязаниях с красавиц дерут по сто баксов, с силачей по двести. Главные призы – «тойота» и «форд», не считая всяких там «индезитов», «панасоников» и «шарпов». Желающих наверняка будет достаточно.

– Эге, понял, – Плещеев вдруг встрепенулся и уважительно посмотрел на Марину Викторовну. – А на конкурсе красоты председателем жюри будет, конечно, объект "М". Кого из барышень обяжем, Аллу или, может быть, Катерину?

– Здесь, Сергей Петрович, не Англия, не стоит пропускать дам вперед. – Пиновская усмехнулась. – Это ведь эротический конкурс. Чтобы Катерина вышла в дезабилье к пьяным скотам? А паче чаяния и без него? Да конкурс красоты быстренько превратится в бой без правил, и она всех поубивает. Так что пусть уж наши орлы себя покажут, спецназ как-никак. Кефирыч один, например, чего стоит.

– Ну что ты, Марина Викторовна, ему нельзя. – Плещеев снял очки и рассмеялся. – Забыла, нам ведь только Морозов нужен, остальные пусть пока живут.

– Да, президент у них мужик. – Валя Новомосковских открыл дверцу «Свири» и с хрустальным, греющим душу звоном вытащил полудюжину «Балтики». – Левинскую отграхал, Хусейну дал по мозгам, и все достойно, с улыбочкой, с саксофоном в зубах. Гарант конституции, одним словом.

Они с Юрасиком торчали на кухне, куда их послала заведенная с утра Витя, и под разговоры о политике степенно глушили пиво.

Время было ни то ни се, для завтрака поздно, для обеда рано. Тетя Фира варила борщ по-украински, с толченым салом, чесноком и перцем; мадам Досталь, в расшитом гиацинтами халате, с неизменной беломориной в зубах, вальяжно помешивала в тазу персиковый конфитюр; Гриша же Борисов, не сломленный кризисом, приготовлял овощное ассорти – брюква, картошечка, морковь, – в простонародье именуемое хряпой. Отъявленный мошенник, блатной котяра Пантрик учил свое потомство жизни – личным примером, давая показательный урок, как уволочь полукопченый окорок «Пикантный». Неимоверно отъевшиеся к зиме, назойливо жужжали мухи, пахло чесноком, вареной брюквой и некачественно вымытыми удобствами.

– Зато нашему-то вроде опять поплохело. – Юрасик скорбно склонил голову и, чтобы хоть как-то утешиться, залпом выпил стакан. – Давеча выступал тут, по ящику, совсем никакой. С виду готовый жмур. Ты ведь знаешь, Валюха, я раньше в морге работал, так что глаз у меня алмаз, насмотрелся, слава Богу. А главное, брат, в другом. – Он отхлебнул еще полстакана, зажевал окороком, и на его лице отразились тревога и сомнение. – У нас ведь там как было: сгрузят жмура, и первым делом потрошить. Располосуют всего, ребра в стороны и через разрез под подбородком выгребают все, что есть, ну там язык, кишки, ливер. Затем башку долбят, вытряхивают мозги и всю эту требуху изучают – отчего, дескать, клиент копытами накрылся. Так я к чему все это говорю… – Он наклонился к Новомосковских и, икнув, продолжил свистящим шепотом: – Жмура-то потом зашивают, только мозги вместе с ливером в брюхо суют. А башку набивают чем попало, любым говном. Валюха, может, и у нашего-то тоже вместо мозгов чего другое, а?

– Вы что же это за гадость несете? – Мадам Досталь возмущенно взмахнула ложкой и плотнее запахнулась в халат. – Контрреволюция сплошная. Счастье ваше, что времена изменились.

– Что значит – времена изменились? – Гриша Борисов попробовал хряпу, обмер, но все-таки нашел в себе силы продолжить. – Мы, российские интеллигенты, во все времена смело резали правду-матку сатрапам и без колебаний шли на голгофу беззакония. А что касаемо президента, то здесь вы, Юра, выражаетесь некорректно. Он не живой труп, он клон, перед выборами делали в Японии по заказу международного, трижды прошу прощения, Эсфирь Самуиловна, сионистского движения. В периодике была информация.

– Ладно, про политику больше не буду. – Юрасик покосился в сторону мадам Досталь и миролюбиво помахал стаканом. – А может, на брудершафт лучше дернем? У нас водочка есть, если, к примеру, «Балтику» мочевой пузырь не приемлет, хорошая водочка, не паленая, «Столичная».

Гордо отвернувшись, Генриетта обдала его ядом молчания, только Юрасик ничуть не обиделся, – после дюжины пива его тянуло к живому человеческому общению.

– А знаешь, Валюха, за что меня из морга-то поперли? – Он потряс за плечо закемарившего было Новомосковских и вдруг, прослезившись, принялся кормить окороком Пантрика со всей его сворой. – Старушенцию к нам сгрузили одну, а при ней был внучок. Стриженый, крутой, из новых русских, и так прямо нам и говорит, дескать, если хотя бы фикса из бабулиной пасти пропадет, можете с работы не уходить, забивайте себе плацкарту, уделаю начисто. И денег на обиход покойной дает немерено. Посмотрели мы старой перечнице в рот, действительно, рыжья как в Ювелирторге. А тут еще одну бабулю подогнали, но уже без наворотов – совсем без зубов. Мы ей тоже бирку на ногу и активно начинаем к празднику готовиться. Новый год на дворе. А чтобы с похмела не утруждаться, надумали бабушек обиходить впрок – денек полежат в лучшем виде. Намыли их, намарафетили и аккурат под бой курантов уселись праздновать, спирта – залейся. Ну а второго с утра явились получатели, забрали бабку и повезли ее кремировать. Никакие совсем, пьянющие в умат. Мы тоже похмелились, водочки, огурчиков, капустки, глядь – беда. Взамен беззубой отдали ту фиксатую каргу, с внучком-бандитом. Ты же должен понять меня, Валюха, я ведь был старший санитар. – Вспомнив о былом, Юрасик застонал, прикрыл голову руками и опять пустил слезу.

На кухне повисла тишина. Тетя Фира мужественно продолжала варить борщ, – ерунда, на фронте и не к такому привыкали, Гриша, с сожалением взирая на рассказчика, думал о тупиковых ветвях эволюции, а Генриетта Досталь от омерзения, на нервной почве, испробовала десяток полных ложек конфитюра.

– Ну, брат, где наша не пропадала. – Юрасик вдруг гордо выпрямился и ударил себя кулаком в грудь. – Грузим бабку в багажник моей «шестерки», и я лечу в крематорий, чтобы сделать ченч, зубастую на беззубую. Только не судьба. Пяти минут не хватило, опоздал, – фиксатую уже перекантовали в топку. Я к Василию Кузьмичу в ноги – выручай, а он что может сделать? Не выкатывать же гроб назад, вот вони-то будет. Так и порулил я обратно, а беда, известно, в одиночку не приходит. Попал под гаишную облаву. Остановили – перегар от меня за версту, менты в багажник сунулись, а там старуха, лыбится им беззубой пастью. Ох, что было…

Юрасик допил пиво и для утешения плеснул себе в стакан водочки.

– Ну, Валюха, давай, чтобы все наши были с зубами.

– Это омерзительно. Такое за обедом, при порядочных дамах. – Выйдя наконец из ступора, мадам Досталь отреагировала бурно, и весьма визгливо между прочим, а в это время на кухне появился Снегирев.

– Вкусно пахнет. – Он глубоко вдохнул аромат конфитюра и вдруг, как бы вспомнив что-то, с тревогой глянул на Генриетту: – А вы косточки из персиков вынимали?

В его голосе было столько беспокойства, что та уронила ложку в таз и побледнела как бумага:

– Нет, а что?

– И вы еще спрашиваете? – Снегирев подошел поближе и с опаской глянул на янтарное желе. – А отчего, спрашивается, умер фараон Рамзес Второй? Не знаете? Древний папирус гласит, что его убил персик. А Сомерхет Четвертый? Пепи Третий? Аменхотеп Восьмой? Хеопс Шестнадцатый? Их всех извели синильной кислотой – сильнейшим ядом из группы цианидов, содержащимся и в косточках персика. А чем, по-вашему, фашистские гады травили людей в газовых камерах? Чем казнят преступников в Америке? Все той же отравой. – Снегирев указал на таз, и голос его скорбно дрогнул. – А Распутина-то чем извели, знаете? Григория Ефимовича? Цианистым калием, а это тот же самый цианид.

– Вот и у нас в морге тоже случай был. – Юрасик тут же поддержал тему и незаметно подмигнул Снегиреву. – Мальчонку привезли одного. Весь синий-синий, скрюченный в три погибели, ну прямо в бараний рог его согнуло. Пить очень хотел, бедняга, вот мамаша его тройной порцией компота и напоила. Из персиков.

– Юрасик, а помнишь Нюру, любовь мою на третьем курсе? – подхватил эстафету Новомосковских и, тяжело вздохнув, патетически взмахнул куском окорока. – Такая была девушка, только не пришлось, умерла у меня на груди. Миндаля поела. – Он замолчал и выразительно посмотрел на Юрасика. – Брат, ты как знаешь, а я эвакуируюсь, – целый таз отравы, тут на весь дом хватит.

– Что же делать? – Стараясь не дышать, мадам Досталь отпрянула от конфитюра и с надеждой уставилась на Снегирева. – Может, в МЧС позвонить?

– Ну зачем же такие крайности, – пожал тот плечами, – не фосген все-таки. Медленно выключайте газ и идите к себе. Хорошо, конечно, марлевую повязку надеть. И не волнуйтесь, мы сами утилизируем заразу.

– Да, да, конечно. – Генриетта Генриховна с готовностью задрала халат и, закрыв им до глаз лицо, мгновенно исчезла в своих апартаментах. По коридору будто болид пролетел.

– А с виду интеллигентная женщина. – Гриша Борисов горестно почесал шевелюру, Юрасик одобрительно заржал, а Новомосковских поднял вверх большой палец, измазанный свиным жиром:

– Ну, Алексеич, ты даешь! Досталь достал!

– Алеша, скоро будет готово. – Попробовав борщ, Эсфирь Самуиловна для улучшения вкуса добавила сахарку и потянулась за лавровым листом. – Минут двадцать подождете?

– Спасибо, тетя Фира, я так, чайку. – Лукаво улыбнувшись, Снегирев налил себе заварки и, взяв с полки глубокое блюдце, направился к тазу с конфитюром. – С вареньем. Начнем бороться с заразой.