Текст книги "Магия успеха"

Часы отбили двенадцать раз «Боже царя храни», после паузы на мотив «Коль славен» единожды проиграли четверть, еще после паузы отзвонили троекратно, – время было восемнадцать минут первого. – Чтобы не быть голословной, – Марина Викторовна снова нажала на репетир, с наслаждением вслушалась в переливы царского гимна, – я взяла на себя смелость пригласить специалиста, владеющего вопросом, надо полагать, в совершенстве. Это военный хирург, подполковник в отставке Мефодий Сергеевич Невиномысский. Заведующий кафедрой, доктор наук, имел блестящие перспективы и внезапно все бросил, занялся вопросами паранормального. Написал несколько книг о наших экстрасенсах, а главное – хорошо знаком с мадам Шидловской. Кефирыч за ним поехал, должны быть с минуты на минуту.

– Что ж с вами поделаешь! Давайте вашего подполковника. – Плещеев обреченно развел руками, глянул на Пиновскую с уважением. – Вам бы, Марина Викторовна, лекции читать в городском лектории, задавили-таки интеллектом.

Имя Мефодий почему-то ассоциировалось у него с козлом из мультфильма «Кошкин дом», бородатым, рогатым, в вонючих валенках, пребывающим у супруги под копытом. «Слушай, дурень, перестань есть хозяйскую герань!»

На самом же деле Мефодий Сергеевич Невиномысский был похож скорее на льва: пышная шевелюра, широкие скулы, мощный торс.

– Будем знакомы. – Ничуть не смущаясь, он вошел в кабинет твердым шагом, поздоровавшись со всеми, уселся в кресло, неторопливо пригладил волосы. В нем чувствовалась спокойная сила, происходящая от глубокого знания жизни.

– Чай, кофе? – Пиновская с интересом глянула на гостя, непроизвольным жестом поправила волосы. – Может, бутерброд?

– Благодарю, уже неделю на сухой голодовке, завтра выхожу. – Невиномысский едва заметно улыбнулся, хрустнул пальцами больших, сильных

рук. – Итак, я весь внимание.

– Простите, Мефодий Сергеевич, у меня сразу личный вопрос. – Плещеев посмотрел ему в глаза и тоже улыбнулся. – Вот вы перспективный хирург, подполковник на генеральской должности, доктор наук, член-корреспондент, и вдруг все бросить, кардинально изменить жизнь, почему?

– Вы слышали, надеюсь, о хиллерах, специалистах по квазиоперациям? – Невиномысский сразу стал задумчив, лоб его прорезала глубокая вертикальная складка. – Так вот, в тысяча девятисот семьдесят восьмом году нас, пятерых хирургов, по линии Минобороны отправили знакомиться с искусством народной целитедьницы Барбары Гереро Салье, по прозвищу Пачита. То, что мы увидели, было похоже на фантастику. Пачита оперировала одним и тем же старым, ржавым ножом длиной тридцать сантиметров. Никакой антисептики, никакого наркоза. Легкое прикосновение ножа, и на теле пациента появляется глубокий разрез. Немытыми руками, с пальцами, унизанными кольцами, Пачита лезет в рану, извлекает пораженные ткани, причем они тут же самовозгораются и исчезают без остатка. Для трансплантации она использовала органы молодого ягненка или его истолченные кости. И буквально на глазах изношенные позвонки пациентов обретали былую гибкость, а пересаженные органы животных становились совершенно человеческими на вид. Прооперированные, завернутые в простыни пациенты ложились прямо на постеленные на пол газеты. Через пару часов многие уходили от Пачиты даже без провожатых. Иные отлеживались два-три дня у себя дома. Ни разу ни одного заражения, ни одного осложнения, шрамы исчезали бесследно. Чудеса! Невиномысский замолчал, складка на его лбу разгладилась.

– Сколько мы ни пытались отснять ход операций, пленка каждый раз оказывалась засвеченной, а Пачита улыбалась. Когда мы прощались, она сказала, что больше не увидимся и что умрет двадцатого апреля тысяча девятисот семьдесят девятого года. Так и вышло. А в мае месяце я написал рапорт об отставке. Зачем нужны наши хирургические корпуса, стерильная чистота, наркоз, инструментарий, если можно без всего этого за считанные минуты поставить на ноги безнадежного, неоперабельного больного? Видно, цивилизация наша идет не тем путем…

– А каким, по-вашему, ей бы следовало идти? – Дубинин вытащил трубку, вопросительно глянул на гостя. – Не возражаете, если закурю?

– Пожалуйста, пожалуйста. – Тот рассеянно кивнул, в глазах его читалось сожаление. – А что касаемо цивилизации нашей… Люди стали слишком прагматичны, материальны, забыли, что они часть Вселенной, отсюда все беды и болезни. У каждого человека имеется три фундаментальных информационных поля – космическое, психическое и физическое, характеризующие его как энергетическую и овеществленную часть мироздания. А все наше внимание, или, как говорит Кастанеда, «точка сборки», сосредоточено только на физическом плане, ну, в лучшем случае затрагивается еще психическое поле. Так откуда взяться гармонии? Мы и сам мир воспринимаем убого, и все производные нашей жизнедеятельности, в том числе и науки, – одноногие, однорукие, одноглазые калеки. Однако мы отвлеклись, я готов ответить на конкретные вопросы по мере сил.

– Мефодий Сергеевич, нас интересует Анастасия Шидловская. – Плещеев крепко сцепил пальцы, положил руки на стол. – Ее образ жизни, привычки, знакомые, друзья – словом, все, вплоть до мелочей, может быть, самых незначительных деталей. Вы ведь были близко знакомы?

– К сожалению, не так близко, как хотелось бы. – Невиномысский улыбнулся, но как-то совсем невесело. – Шидловская плохо сходилась с людьми. Нет, она достаточно коммуникабельна, можно даже сказать, весьма общительна, только всегда существует какой-то невидимый барьер, какая-то последняя грань, которую не переступить никому. А во всем остальном она неподражаема – умна, обаятельна, очень сильный экстрасенс, большинство ей в подметки не годятся. И очень красивая женщина, – Невиномысский вздохнул, – в нее невозможно не влюбиться. Однако у Шидловской никогда не было ни мужчин, ни подруг, ни врагов. Мне иногда кажется, что она человек из другого мира, для нее не существует ни условностей, ни морали в нашем понимании. Знаете, лет восемь тому назад так получилось, что мы вместе с Анастасией Павловной отдыхали на даче в Комарове у одного моего приятеля. Загорали, играли в пинг-понг, лето, жара. Так вот она, ничуть не стесняясь ни меня, ни окружающих, преспокойно разделась и принялась в чем мать родила поливаться из шланга, словно римская матрона, которая не считает зазорным обнажиться перед своими рабами. Господи, вы бы видели, какое у нее тело! Она божественна!

Невиномысский снова вздохнул, Плещеев и Пи-новская понимающе переглянулись, Дубинин же, глубоко затянувшись, выпустил колечком дым.

– Мефодий Сергеевич, в начале девяностых Шидловская перестала выступать, прекратила частную практику и вообще, так сказать, ушла со сцены. Не догадываетесь куда? Может быть, есть какие-нибудь соображения?

– Думаю, очень немногие знают это наверняка. – Невиномысский заметно погрустнел, чувствовалось, что разговор для него тягостен. – Очень может быть, что ее взяли на службу чекисты или военные, не исключено, что ей удалось пробиться на самый верх. – Поймав недоуменный взгляд Плещеева, он усмехнулся. – Испокон веков власть предержащие пользовались услугами ворожей, магов и волшебников. Не стоит и говорить о старине глубокой, а вот во времена Сталина, например, в моде был Мессинг, при Брежневе – небезызвестная Джуна. У Ельцина в личных экстрасенсах подвизается господин Грабов. Заигрывают вожди с потусторонними силами, больно им умирать неохота, чувствуют, что после смерти дорожка у них одна, в самое пекло.

– Вас послушаешь, Мефодий Сергеевич, так выходит, что магия и политика – это взаимосвязанные вещи. – Дубинин докурил, вытащил серебряную лопаточку, принялся ковыряться в трубке. – Как говорится, сатана там правит бал…

– Несомненно, не только политику, но и всю нашу жизнь однозначно курирует дьявол. – Невиномысский усмехнулся, однако на его скулах заиграли желваки. – История человечества полна чертовски непонятных вещей, суть которых лежит, без сомнения, в оккультных воздействиях. Взять хотя бы Герострата, уничтожившего храм Артемиды в Эфесе. Он скорее всего был магическим орудием чьей-то воли. А поджог в тысяча девятисот тридцать третьем году рейхстага Ван дер Люббе, даже не пытавшимся скрыться с места преступления? Или убийство Кирова совершенно невменяемым Николаевым? Смерть президента Роберта Кеннеди от рук Джека Руби, не имевшего ни малейшего отношения ни к убитому, ни к Америке, ни к политической жизни вообще? Расстрел генерала Рохлина собственной женой? – Невиномысский шумно высморкался, голос его стал резким. – Все эти преступления до такой степени немотивированны, что единственное приемлемое объяснение – признать воздействие извне на волю исполнителей, по существу, воздействие магическое.

В это время проснулся телефон. Плещеев, послушав, поднялся, протянул гостю руку:

– Большое спасибо. Прошу извинить, дела. Сейчас вас отвезут домой.

Едва Невиномысский в компании Фаульгабера вышел из кабинета, Сергей Петрович потянулся, с улыбкой обвел взглядом подчиненных:

– От Скунса что-то пришло. Сейчас принесут распечатку. Да, да, войдите.

Он нажал кнопку электромагнитного замка, двойные двери открылись, и Наташа внесла папку с надписью «Совершенно секретно». В ней находилась копия карты гинекологического обследования, из которой явствовало, что Шидловская Анастасия Павловна на двенадцатое октября 1991-го была все еще девушка. Медицинский документ был снабжен безобразной ремаркой: «Довыпендривалась!»

ГЛАВА 17

– Ой, мамочка, – Леночка Таирова выскочила из сауны как ошпаренная и, нырнув в большой, подсвеченный изнутри бассейн, поплыла налево, туда, где пузырила воду гидромассажная машина, – роди меня обратно!

Это был фитнесс-центр «Барракуда» – суперкласс, суперпрестиж, суперэлита, полугодовой абонемент – две штуки баксов! Здорово все изменилось у Таировой в жизни, да, вообще-то, не жизнь и была. Вот ведь судьба: сначала чуть в гроб не уложили, а потом родитель объявился, крутой, как поросячий хвост! Денег – куры не клюют, квартиру трехкомнатную купил – на, дочка, живи. А мы не гордые, мерси.

Вымокнув как следует, Леночка выбралась на сушу, вытерлась, плюхнувшись в шезлонг, помахала халдейке:

– Светик, ананасового!

– Пожалуйста. – С быстротой молнии ей соорудили коктейль, принесли на полусогнутых, с улыбочкой и наилучшими пожеланиями. Вот так, за бабки здесь что хочешь сделают: маникюр, педикюр, эпиляж, татуаж, тримминг, массаж. Хоть гигиенический, хоть эротический, хоть внутренних органов.

– Что, помочила жопу? – С соседнего шезлонга Леночке махнула рюмкой Люська, путана из «Октябрьской», тощая, страшная, доска два соска. – Меня тут таскали в клубяшник один, пива нажрались – вдрызг, ну я и поссала в бассейн, не бежать же до сортиру. Так ведь, суки, вода красной стала, как месячные, специальный состав подмешали, козлы. А мне насрать…

Вчера она обслуживала тружеников мэрии, а потому сегодня была пьяна и на работу не вышла, – как говорится, целовалась бы еще, да болит влагалище. Отцы города все как на подбор оказались садистами и извращенцами, впрочем, остальные клиенты не лучше, такие же сволочи и моромои. Эх, послать бы их всех к едрене фене, сидеть всю жизнь вот так, с голой жопой, в шезлонге и смотреть на весь этот блядский мир через плотную завесу «Джони Уокера»!

– Мужикам небось кости моете, – подошла, шаркая пятками по мрамору, депутатская жена Таисия Марковна, рослая, дебелая, телом похожая на холодец, грузно спикировала в бассейн и, раскорячившись на мелководье, принялась степенно подмываться. – Вся зараза от них, паразитов.

Ей только что в два захода отмассажировали внутренние органы.

– Вот сука грязная, я в эту лужу больше ни ногой. – Частная предпринимательница Бася, сама пробивающая себе дорогу в этой жизни, демонстративно развернула шезлонг. – Не хватало еще, чтобы мои сеансы спермотерапии пропали даром.

– Сеансы чего? – Леночка Таирова поперхнулась ананасовым коктейлем. – Спущенки, что ли?

– Ну да, спермотерапии. – Бася свысока глянула на соседок, в ее карих, чуть навыкате глазах загорелись мечтательные огоньки. – Еще древние греки заметили, что мужская сперма обладает лечебным и профилактическим действием. Особенно на женский организм. Вот фирма «Магия успеха» и решила пойти по стопам древних греков. У них там группа доноров, все как на подбор, на специальном режиме и рационе, что придает их сперме феноменальные качества. Разумеется, кадры проверенные, никакого там сифилиса, СПИДа, скрытых половых инфекций, фирма гарантирует. Весь курс состоит из сорока сеансов. Первые десять – это различные маски, натирания, затем начинается прием внутрь. Вначале орально, потом вагинально и напоследок, – Бася облизнула пухлые губы, черные изюмины ее сосков сделались каменно-твердыми, – десять сеансов анальной терапии.

– Во, блядь, уморила! – Путана Люська удрученно хмыкнула, плеснула на четыре пальца виски, хватанула залпом. – Тебя же, дуру, трахают за твои же собственные бабки.

– Много ты понимаешь, кривоссачка. – Бася обиделась, ища понимания, повернулась к Таировой. – Это сказка, волшебный сон. Зал объят полумраком, воздух благоухает ладаном и миррой, и в центре на возвышении ложе, на котором распят прекрасный юноша, вот с таким, – она развела в стороны дрожащие руки, – эрегированным фаллосом. Я приникаю к этому роднику здоровья, пью, пью, пью и не могу напиться, и все это под контролем высшей магии: белая друидесса мадам Роше регулирует ход процесса, играет на лютне старинные кельтские гимны, голос ее медоточив и подобен журчанию ручья. Бася вскочила с шезлонга и, изогнув стан подобно греческой вакханке, повела роскошным бедром:

 
Не бойтесь, о девы, отдаться велению бренного тела,
Явите свою наготу, ослепленные похоти мраком,
Отверзши ложесна, возлягте на брачное ложе вы смело,
Сплетайтесь с мужами и лежа, и стоя, и раком…
 

Она несомненно была натурой тонкой и возвышенной.

– Ой, блин. – Путана Люська покрутила пальцем у виска, поднявшись, стала заворачиваться в полотенце. – Ты, Баська, просто озабоченная, отжарили бы тебя десяток депутатов в пять заходов по два смычка, сразу не до гимнов бы стало. А то и лежа, и стоя, и раком! Тьфу. – Она сплюнула прямо на пол и, не расставаясь с бутылкой, нетвердой походкой поплелась в русскую парную.

– Не слушай ты ее, Басечка, потаскушку. – Депутатиха Таисия Марковна с изяществом гиппопотама выбралась из воды и, устроившись в шезлонге, принялась рассматривать журнал для настоящих женщин. – Частушки волнительные. А на депутатский корпус она, сука рваная, клевещет, мой котик, к примеру, так и горит на службе, ему небось не до всех этих гадостей. Эй, Светунчик, поджарь-ка охотничьих колбасок граммов восемьсот, с макарошками, да салат настругай. И кавуна ополовинь, только смотри, чтоб был с сухим хвостиком.

Упоминание о хлебе насущном вывело Таирову из состояния блаженной прострации, пора ей было ехать обедать в семейном кругу. Ноблес оближ.

– Свет, звякни в таксярник. – Поднявшись, она допила коктейль, рассчиталась с халдейкой и, помахивая полотенцем, вразвалочку пошла одеваться. – Счастливо, водоплавающие.

Не прошло и часу, как неповоротливая, канареечного цвета «Волга» доставила ее к ресторации «Шкворень». Леночка взбежала по гранитным ступеням, сбросила на руки гардеробщику соболиное манто и скучающей походкой уверенной в себе женщины направилась в Пиратский зал, стилизованный под трюм парусного судна. Все здесь напоминало о добрых старых временах: решетчатые фонари, пузатые, словно пороховые бочки, столики, Веселый Роджер на витражном окошке – черный фон, белый череп, скрещенные берцовые кости. Хороший вкус, морской размах, жажда приключений.

Посетителей же, однако, было раз-два и обчелся. Слева у стены под портретом Френсиса Дрейка тянули пиво пристяжные законника Лютого, в красном углу, под изображением Черной Бороды, сидели сам Павел Семенович и отец настоятель Новопосадско-Андреевской церкви Святой Магдалины, великомученицы Иерусалимской, преподобный Иоанн Коломенский. В зале волнами стлался табачный дым, негромко играла музыка:

 
Пью за яростных, за непокорных,
За презревших, грошевой уют,
Вьется по ветру Веселый Роджер,
Люди Флинта эту песенку поют.
 

– Благословите, владыко. – Таирова поцеловала жилистую длань Иоанна Коломенского, чмокнула в щеку отца. – Здравствуйте, папа. – Она уселась на свое место за столом и, вздохнув, скромно опустила глаза. – Опоздала, извините.

– Здорово, Ленок. – Лютый с нежностью глянул на дочку, улыбнувшись, вытащил массивные золотые серьги с изумрудами. – Вот, цацки тебе в презент. Рыжье в натуре. Владей.

Сережки были пользованные, без коробочки, но Леночке понравились.

– Благодарствую, папа, вы добрый такой, душевный до жути.

Это была правда. Почувствовав себя отцом, сильно изменился Павел Семенович, будто другим человеком стал. Он пожертвовал долю на церковные нужды, свел близкое знакомство с Иоанном Коломенским и под его чутким руководством быстро сбросил груз грехов своих – крестился, исповедался и покаялся. А еще он прикупил две плацкарты под гробы в святых пещерах Псково-Печерского Успенского монастыря, хорошие места урвал. по соседству с предками Пушкина, Кутузова, Кропоткина, для себя и дочки постарался. Бог, как говорится, не фраер, а сани лучше готовить летом.

Официанты между тем принесли закуски, графинчики с водкой, бутылки коньяку, и отец Иоанн Коломенский поднялся, истово осенил себя знамением:

– Во имя Отца, Сына и Святаго Духа. Помянем же, братья, – он замолчал, глянул на Таирову и вторично перекрестился, – а также сестры, преподобного Кудеяра Владимирского, в бытность в миру его грозного и лютого, аки скимен, по принятии же пострига ставшего кротким, аки агнец, и познавшего в избытке благодать Господню! Вот уж воистину, не погрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься. Благословенны будем, аминь!

– Аминь! – Лютый и его братва перекрестились, Таирова в знак смирения склонила голову, халдеи принялись разливать вино и водочку.

Аллилуйя! Ели заливное, икру, мясное ассорти и провесную белорыбицу, жрали крабов, лангустов и рябчиков – тварей земных, поднебесных, морских. Пили благословенную, дважды очищенную «Смирновскую», цедили полезный для здоровья, настоянный на травах «Спотыкач», восторженно рыгали над благородным, армянского разлива коньяком. Эх, хорошо пошло!

Павел Семенович и Леночка вкушали молча, не отвлекались, отец же Иоанн, повеселев, изрядно раскраснелся и после каждой рюмки крестился, сверкал перстнями на волосатых пальцах.

– Прости мя. Господи, зело приятственно, зело! Покончили с налимьей, горячей, как огонь в аду, ухой, приговорили поросенка, фаршированного кашей, справились с двойным, из молодого осетра шашлыком по-астрахански, и, когда очередь дошла до лопаток и подкрыльев цыплят с гребешками и сладким мясом, Леночка Таирова робко взглянула на отца:

– Есть у меня, папа, мечта, уж такая затаенная, такая несбыточная, наверное, никогда и не исполнится, так и помру.

Губы ее задрожали, на хитрющие голубые глаза навернулись слезы, – талантище, куда там Саре Бернар.

– Что такое? – Павел Семенович хищно вгрызся, в цыплячью ногу, с хрустом раскусив хрящи, мощно дернул кадыком. – Еще теплуху? Рыжья? Может, тачку тебе подогнать? «Мерсюка» хочешь?

– Нет, папа, не то. – Леночка отложила вилку, потупилась. – В Норвегию хочу съездить, на фьорды посмотреть, на лапландских оленях покататься. Вы ведь слышали, наверное, про Пер Гюнта, Сольвейг, Ибсена?

– Басурмане премерзкие, язычники, прости Господи. – Отец Иоанн Коломенский, скривившись, трижды осенил себя крестом, сплюнул тайно, Павел же Семенович вытер руки о скатерть, с задумчивостью покачал головой:

– Нет, дочка, таких кликух я не слыхал, видать, сявки это, шелупонь, не в законе. А вот с олежками имел дело. Печень у них вкусная, если с солью. – Он ухмыльнулся добро, потрепал Таирову по руке. – Эх, Ленок, Ленок, простая душа. Ну кто же по своей воле в тундру-то, а? Ты уедешь к северным оленям, в снежный Магадан уеду я, – пропел он хрипло, вполголоса, цыкнул зубом и, неожиданно став серьезным, посмотрел Таировой в глаза. – Лады, дочка, запрессовали, будет тебе Норвегия. Но – через Нижний Тагил. Вначале съездим к матери на могилку, хочу я запатраить стелу из черного камня, и чтоб надпись была… – Он потер лоб, сосредоточиваясь, серые глаза его влажно блеснули.

 
В эту нежить,
В этот холод
Нежить бы тебя
Да холить.
В эту стужу,
В эту слякоть
Целовать тебя,
Не плакать.
 

Видать, и впрямь Павел Семенович твердо встал на Путь любви, добродетели и всепрощения.