Текст книги "Яйцо"

Фелисьен Марсо
Яйцо

Декорация

Задник и кулисы серого цвета, того особенного серого, который так типичен для Парижа.

Справа над кафе вырисовывается фасад здания (окна и прочее). В глубине – дверь и два входа, один – слева, другой – справа.

Справа – кафе (складывающаяся, как жалюзи, дверь и две пары ставень).

В глубине справа – маленький буфет, используемый при необходимости как перегородка.

В правой кулисе – откидная кровать, она появится по ходу действия.

Кроме того, справа стоят парковая скамейка и указатель-остановка автобуса.

Слева, на авансцене – кассовый аппарат. Чуть дальше, в глубине – довольно большой стол.

Впереди, на авансцене, в центре – маленький столик с радиоприемником. Перед занавесом – вешалка для пальто. На крючке висит шляпа.

Автор предлагает определенную декорацию. Это только предложение. Вполне возможны и другие сценические решения. В театре «Ателье», например, в спектакле Андре Барсака использовалась целая система из трех крутящихся сцен, на которых последовательно выезжали нужные декорации и актеры.

АКТ ПЕРВЫЙ

Когда поднимается занавес, на авансцене – Mажис. Кроме него, никого нет. Он чинит радиоприемник. Что-то напевает, почесывается, гримасничает. Большая пауза.

Mажис (зрителям). Руки у меня золотые. (Снова принимается за приемник. Пауза.) Это я по воскресеньям, само собой…

Внезапно радиоприемник разражается громкими звуками. Музыка должна быть насколько возможно современной. Мажис вздрагивает, затем слушает. Приемник так же внезапно замолкает.

(Разводит руками и вновь принимается за починку.) И, однако здесь тоже все дело в том, чтобы найти систему. Как и в жизни… (Говорит медленно, делая довольно большие паузы между фразами, как человек, разговаривающий сам с собой. Мало-помалу речь его становится более связной.) Но систему в радиоприемнике можно увидеть-потрогать… Лампы, провода… (Ударяет кулаком по приемнику.)

Звучит музыка.

Она строго научна… А вот в жизни… Знаете, как я обнаружил однажды эту систему? Благодаря одной фразе, послушайте-ка: «Он проснулся свежим и бодрым». Трудно поверить, да? Маленькая такая фразочка. И однако же, в этой фразе заключена вся ложь… Им поверить, так все они просыпаются свежими и бодрыми. Люди, газеты, радио… Все. Или по крайней мере, раз уж они так часто об этом говорят, такое с ними случается. Ну вот, а я никогда не просыпался свежим и бодрым. Никогда. Мир передо мной – как яйцо – гладкий, закрытый, неприступный. А что внутри? Свежие и бодрые люди. Все, только не я. Одинокий. Изгнанный. Не такой. Исключение. Ужасный тип. Преступный… В конце концов я забеспокоился и пошел к врачу, к специалисту… (Берет шляпу и идет к доктору, вышедшему из правой кулисы в белом халате.)

Врач (достает фонендоскоп). Вы, конечно, не атлет, но здоровье у вас железное. Сто лет можете прожить.

Мажис. А как же симптомы?

Врач. Что, собственно, вас беспокоит?

Мажис. О, ничего серьезного, но по утрам я точно свинцом налит, во рту нехорошо, какая-то скованность во всем теле, будто я заржавел весь, в лопатку отдает, ноги тянет, все нутро выворачивает…

Врач. Да ну, у меня то же самое. Это пустяки.

Мажис. А как же другие?

Врач. Какие такие другие?

Мажис (подходя к рампе). Способный ведь человек, серьезный, специалист хороший, орден Почетного легиона у него. И тоже не просыпается свежим и бодрым. Я отправился в министерство…

Врач выходит через правую кулису. Слева входят Барбедар и Тансон – двое служащих министерства. Они усаживаются за большим столом. Барбедар открывает папку. Тансон помоложе, Барбедар постарше.

Мажис. Барбедар, вы как встаете по утрам?

Барбедар. В семь, Мажис, как все порядочные люди.

Мажис. Да, но как?

Барбедар. Сразу! Три, четыре! (Имитирует горн.) Тара-рара-тата!

Мажис. Ну тогда вам нечем гордиться.

Барбедар. Нечем гордиться, простите? Тут есть один нюанс. Все дело в дисциплине, у меня ведь нога дает себя знать, правая. С войны подарочек. Ночью туго приходится.

Тансон (с глуповатым видом). У вас вот нога. А меня больше горло мучает. По утрам у меня всегда горло болит, я бы сказал, сводит его. Выпиваю кофе, и фьюить – ничего нет, будто и не было. Это, похоже, нервное.

Мажис подходит к рампе. Барбедар и Тансон выходят, унося свои папки.

Mажис. Ну и ну! Врач, Барбедар, Тансон и я – вот уже четверо не просыпаются свежими и бодрыми. И это первые четыре человека, которым я задал этот вопрос. А как же тогда с фразой? С системой? С яйцом? Это как со мной. В девятнадцать лет я еще не расстался с невинностью. Это становилось совершенно нелепым. В мастерской ребята… Однажды я сказал себе: «Ну все, хватит, так дальше невозможно». Я тогда работал у Дюфике, на улице Фонтэн. Домой, на улицу Боррего, я возвращался бульварами Клиши и Рошешуар. Подходящий райончик, а? Невинная пташка, вроде меня, в здешних уголках долго не прогуляет. Я не говорю о профессионалках, разумеется. Во-первых, они мне были не по карману, во-вторых, мне хотелось иметь настоящий роман. В моем возрасте… Я слушал рассказы приятелей. «Вчера вечером, старик, представь себе, приглядел я куколку. – Ну так что? – спрашиваю. – О'кей, – говорит она мне». Казалось, все это легче легкого, прямо для детей. И вот однажды, в Анверском сквере…

Входит первая женщина и садится на лавочку. Она молода и вполне хороша собой.

Ага!… Подхожу… (Тоже садится, поглядывает искоса на женщину.)

Первая женщина. Простите, мсье, вы не скажете, который теперь час?

Mажис (делает многозначительный жест в публику). Классический прием, не правда ли? (Женщине.) Половина седьмого, мадам.

Первая женщина. Спасибо.

Mажис (снова делает жест в сторону зала, затем обращается к женщине). Может, прогуляемся куда-нибудь… вместе.

Первая женщина (удивленно). Вместе, зачем это?

Mажис (поднимаясь со скамейки, разъяренный). Вот тебе и на! Вот оно как! Женщина в сквере на скамейке, это же ясно. Очевидно. Думает, конечно, о любви… И в довершение всего спрашивает, который час. Не попытаться было бы смешно. И пожалуйста, ничего не вышло. Она, оказывается, о любви и не помышляла. А как же система? Стало быть, случаются женщины, которые на самом деле хотят знать, сколько времени?… Другая женщина…

Первая женщина уходит. Появляется вторая, она стоит на остановке автобуса, явно проявляя признаки нетерпения. Она не так молода и не так красива, как первая.

(Невнятно.) Может, пройдемся?

Вторая женщина (беря его за подбородок). Поглядите-ка! А ведь у малыша вполне приличный вид… На улице-то как хорошо. Пошел бы и проветрился. И прыти бы поубавилось, и цвет лица стал бы получше.

Мажис (возвращаясь на авансцену, в зал). Цвет лица! Какое мне дело было до цвета лица! А в душу мне наплевали? А зов плоти? А желание, которое, согласно системе, нас терзает? Ее оно не терзало, уверяю вас. Еще одна, на станции метро Шатле…

Вторая женщина уходит, появляется третья, вылитая мать семейства.

Может, пройдемся?

Третья женщина (вздрогнув, испуганно). Что вам надо?

Mажис (с раздражением). Не пройтись ли нам куда-нибудь?

Третья женщина (злобно). Что-что? Еще чего! В моем возрасте! Я – мать семейства. За кого вы меня принимаете? За проститутку?

Mажис (взбешенный). Да о деньгах и речи не было!

Третья женщина (преследуя его и потрясая зонтиком). Грязный тип! Бессовестный! В метро! Этого еще не хватало! (Уходит.)

Mажис (прячется за радиоприемником). Если положиться на систему, так по ней выходит, что женщинам ухаживание должно льстить. Даже когда они отказывают. Видели, как эта была польщена?! (Постукивает ладонью по приемнику.) Слышится простенький мотивчик.

Еще одна…

Появляется девушка. Мажис берет ее за руку. Они изображают какие-то балетные па.

Продавщица. Из «Галери Лафайет» [1]1
  «Галери Лафайет» – крупный универсальный магазин в центре Парижа.


[Закрыть]. Побрякушки-безделушки. Это было совсем из другой оперы. Требовалось найти подход и не торопиться. Я и не торопился. Одно свидание… Два… Три… Роман. Гуляли рука об руку… «Дай мне свою ручонку…». И вот однажды я решаю рискнуть. (Девушке.) А вон там – гостиница…

Девушка. Гостиница?

Мажис. Может, зайдем туда, на минутку?…

Девушка (разочарованно). Ах вот вы, значит, какой?

Мажис. Хм, а вы чего бы хотели?

Девушка. Есть гнусные женщины, которые пойдут с вами за пятьсот франков. (Уходит в глубь сцены.)

Мажис. Спасибо за информацию. А как же система? Ну, скажем, пристань я к Мишель Морган, так тут ничего не скажешь. С Мишель Морган неудачу можно предвидеть. Система допускает это. Но вы ведь видели? Я пытался и с некрасивыми, с неказистыми, с совсем безнадежными. А толку? Как же тогда у других получалось? И пока я не понял, что такое система, ужаснейший это был для меня вопрос – как поступают другие, что они делают? «О'кей, – говорит она мне». Без сучка, без задоринки. Кино, радио, мюзик-холл. (Поет.)

 
«И вот однажды ввечеру
Я оказался на скверу,
И мне малышка говорит:
«Иди скорей, ну что за вид!
Я передам тебе привет от кенгуру».
 

Кругом все то же! Неизбежно! Будто бы небо больше не небо, а огромная задница, зависшая над миром, и она медленно опускается. И ведь каждый как-то устраивается. Все, кроме меня. У каждого свой способ. У всех, кроме меня. Хотите знать, сколько я проканителился со своей невинностью? Три года. Точнехонько три. А вы-то! Невероятно? Почему? Почему три года менее вероятно, чем три минуты? Стоит только чуть-чуть призадуматься, попытаться понять, в чем дело. Учитывая теорию вероятности. И всякое прочее… Достаточно раскинуть мозгами, только мы не раскидываем… И начинаем лгать… Как-то утром, у Дюфике (потягивается) говорю: «Старички, сегодня на Эмиля Мажиса особо не рассчитывайте. Я вчера здорово устал». И так до того дня, пока я себе не сказал: «Раз вру я, то почему не врут остальные?» «О'кей, – говорит она». Может, и не говорила. Вот в чем разгадка системы. Она заставляет лгать, и каждая ложь ее укрепляет. Я тоже лгал. В свою очередь. Из тщеславия? Пффф. От отчаянья. Чтобы быть с ними. Потому что я остался бы в одиночестве, если бы не лгал. Пожалуй, это даже было из скромности. Да-да, вот я, кажется, и догадался. Система – это наша скромность. Женщина, скамейка, сквер, мужчина. Общий итог: восторги упоения. И поскольку итог этот у меня никак не подводился, я винил в этом себя, не понимая, что все дело в принципе. Вот она, система. Заставить вас поверить в то, что есть принцип, и если у вас не все идет как полагается, если вы не просыпаетесь свежим и бодрым, если вы никак не можете пристроить свою невинность, – вы сами виноваты, вы – больны, вы – исключение. И вот вы по уши завязли в одиночестве. (Вешает шляпу.) Ну а это не так. Нет никакого принципа. Либо все получается, либо нет. По воле случая… Все остальное – вздор. Вот, на пример, кража. Считается, что кража ведет на эшафот Это – самовнушение. Я вот однажды украл. Один только раз, единственный. (Агрессивно.) Как и все, подумаешь… (Извиняясь.) Не знаю, что на меня нашло…

Слева входит мадемуазель Дюван. Она садится за кассу, звенит звоночек. Мажис подходит к большому столу, придвигает его к кассе, начинает что-то заворачивать в бумагу. Входит клиент.

Мадемуазель Дюван (протягивая ему сверток). Все вместе семь тысяч франков.

Клиент (доставая бумажник). Вот десять.

Мсье Дюфике (входя справа, с купюрой в руке). Мадемуазель Дюван, вы не разменяете тысячу франков?

Мадемуазель Дюван (услужливо). Пожалуйста, мсье Дюфике. Вот тысяча франков. (Очень возбужденная, кладет банкнот клиента на стол Мажиса, идет к Дюфике, отдает ему деньги.)

Мажис кладет сверток на банкнот.

Mадемуазель Дюван (вернувшись за кассу и отдавая клиенту сдачу). Восемь, девять, десять. Десять тысяч, спасибо, мсье.

Клиент. Всего хорошего. (Выходит.)

Мадемуазель Дюван провожает его глазами. Воспользовавшись этим моментом, Мажис кладет к себе в карман банкнот клиента.

Mажис (зрителям). Я кладу в карман деньги. Проходит время… Без четверти шесть она снимает кассу.

Мадемуазель Дюван начинает выказывать беспокойство.

Мадемуазель Дюван (очень встревоженным голосом). Эмиль!

Мажис (с видом простачка). Что такое, мадемуазель Дюван?

Мадемуазель Дюван (трагическим голосом). У меня не хватает десяти тысяч франков.

Мажис. Ну, быть такого не может. Поищите как следует.

Мадемуазель Дюван. Я ищу. (Снова переворачивает все у себя за кассой, ищет на полу.)

Мажис (выходя из-за стола, обращается к зрительному залу). Десять тысяч? Я был ошеломлен. А три тысячи сдачи? Должно недоставать тринадцати, разве нет? (К мадемуазель Дюван.) Ну что?

Мадемуазель Дюван. Ничего не нахожу. Эмиль, как я скажу это мсье Дюфике? За двадцать четыре года службы здесь такого со мной никогда не случалось. Он взбесится.

Мажис. Ну что вы волнуетесь… из-за десяти тысяч… Да если надо, мы соберем…

Мадемуазель Дюван (растроганно). О, Эмиль!

Мажис. Хотите меня послушать, мадемуазель Дюван? Помните того клиента, что был час назад? Который платил десятитысячным банкнотом? Я вот вроде не помню, видел ли я эти десять тысяч…

Мадемуазель Дюван (возбужденно). Да, да. Так оно и есть. Вот теперь, когда вы это сказали, я тоже не могу припомнить.

Мажис. Жуликоватый вид был у того типа.

Мадемуазель Дюван. По всей вероятности, он. Но я его никогда раньше не видела. Как же его найти?

Мажис. Одного только я не могу понять. Положим, он свой банкнот так и не отдал. Но ведь он к тому же прикарманил и три тысячи, которые вы ему дали. Значит, должно не хватать тринадцати тысяч.

Мадемуазель Дюван. Да нет, послушайте, если он не отдал десяти тысяч франков, значит он эти десять и украл.

Мажис. А куда же у вас деваются три тысячи?

Мадемуазель Дюван. Но не хватает-то у меня десяти.

Мажис. Вы уверены?

Мадемуазель Дюван. Я десять раз все пересчитала.

Мажис. Хм. Чудеса в решете, мадемуазель Дюван, да и только. Давайте-ка разберемся, в чем тут дело. Обождите-ка. (В зал.) И это было так, словно я дважды украл! Ну и ощущение, доложу я вам! (Наклонившись над столом, отрывает кусочки оберточной бумаги, пишет на ней цифры.) Пожалуйста! Вот – десятитысячная купюра, вот – три бумажки по одной тысяче. Я – клиент. Сначала посчитайте, сколько у вас всего денег.

Мадемуазель Дюван. Пятьдесят шесть тысяч.

Мажис. Присчитайте эти три. Пятьдесят девять. Я накупаю на семь тысяч. Вы учли?

Мадемуазель Дюван. Да, у меня должно быть шестьдесят шесть тысяч.

Мажис. Так. Я прячу эти десять тысяч. (Кладет бумажку в карман.) Вы мне даете три тысячи сдачи.

Мадемуазель Дюван протягивает ему три бумажки по тысяче.

Мажис. Сколько у вас теперь?

Мадемуазель Дюван. Те же пятьдесят шесть. Десяти не хватает.

Мажис (все более возбужденно). Но это невероятно. У меня же в кармане тринадцать. Это неверно! Значит, даже цифры… Ну-ка… С одной стороны, десять…

Мадемуазель Дюван (изменившимся голосом). Эмиль, почему вы так озабочены моими делами?

Мажис (все его возбуждение как рукой сняло, ошарашенно). Ну, это же естественно, эти деньги, которые вдруг куда-то подевались…

Мадемуазель Дюван. Вы так раскраснелись, разволновались…

Мажис. Ну, мадемуазель Дюван.

Мадемуазель Дюван. Из-за меня. Так все принимаете близко к сердцу… Нет, Эмиль, это невозможно. С тех пор, как вы здесь, рядом со мной… Я даже ничего не подозревала…

Мажис (отступая). О, мадемуазель Дюван…

Мадемуазель Дюван. Но это же безумство, Эмиль. Может, и милое безумство, но все же безумство… В моем возрасте… Я частенько видела, что вы на меня поглядываете. Но нет, нет, я брежу… Вот что значит жить одной… Доходит до того, что только о себе и думаешь… Уже шесть часов. Вас, конечно, подружка ждет…

Мажис. О, у меня нет никакой подружки, мадемуазель Дюван.

Мадемуазель Дюван (совсем смешавшись). Эмиль…

Мажис (в зал). Вот так оно и бывает. А еще хотят, чтобы ты поверил, будто во всем этом есть какой-то смысл, логика. Я украл десять тысяч франков. Результат – кончилось тем, что я стал спать с мадемуазель Дюван. Да, с мадемуазель Дюван, которая (у него смущенный вид, ходит взад-вперед по сцене)… которая была… (решаясь) на тридцать два года старше меня. (Разводя руками.) На тридцать два, да!

Мадемуазель Дюван (отступив назад, стоя возле левой кулисы, нежно.) Эмиль…

Мажис (делает ей ручкой). Мадемуазель Дюван.

Она уходит.

(Напевая и танцуя.) Я – цветок наслажденья, я – цветок наслажденья… (Обернувшись, оказывается нос к носу с мсье Дюфике, появившимся из правой кулисы.) Мсье Дюфике!

Дюфике. Мажис. Мажис! Я тут узнал… Узнал, что… У меня прямо руки опустились.

Мажис смотрит на руки Дюфике.

Что вы – любовник мадемуазель Дюван. О боже мой, я знаю, ваша личная жизнь меня не касается. Согласен, совершенно согласен. Но Мажис… В вашем-то возрасте… Мадемуазель Дюван ведь… и вы могли, вы могли с ней переспать, в общем, извиняюсь за выражение, но… (С нажимом.) В общем, это меня очень пугает, Мажис. Меня это пугает. Если вы останетесь здесь, я ведь всегда буду думать, на что вы еще способны, не удавите ли вы меня… Берите расчет. (Собирается уходить, но возвращается.) Все-таки, Мажис. (Качает головой, не в силах понять, выходит.)

Мажис (в зал). Надо же, он боялся меня… Почему? Будь это его жена, он ведь не испугался бы. Или миллионерша. Вот каковы люди. Жалкий лепет. Но пока что я остался без работы. Да, это уже совсем другая беда. Без женщины мужчине одиноко, ничего не скажешь, на душе тоскливо. Но что в вашей жизни на самом деле значит женщина? Так, фиоритура. А вот начальник… Да, уверяю вас, совсем другая беда. Неизбывная, назойливая. Без работы чувствуешь себя чудовищно, ты – ничто, запятая, даже еще меньше, мусор, старый носок под старой кроватью. Мать и сестра мне это прекрасно давали понять.

На последних словах из глубины сцены появляются мать и Жюстина. В руках у матери кастрюля, она подходит к столу. Жюстина закалывает волосы шпильками.

Жюстина. В кино бы вечером сходить, а?

Мажис. Я видел афишу. Там Гэри Купер. Не очень-то он талантливый.

Жюстина. Как же, как же. Ты вот попробуй заработать половину того, что он зарабатывает.

Пауза. Мажис постукивает ладонью по приемнику. Слышится мотив: «На персидском рынке…»

Мать. Я получила открытку от Альфонса.

Мажис. А, дядя Альфонс. Он все бездельничает?

Жюстина. Тебе бы только болтать. В двадцать два года даже работы найти не способен.

Мать. Чем-то ты все-таки не угодил Дюфике. Наверно, нагрубил ему, я уверена. Характерец у тебя!

Мажис (в зал). Вот она, система! Я ведь, скорее, на тряпку похож. Правда? Но для матери сын – всегда гангстер (затягивает пояс), гангстер, грубиян, ненасытный.

Мать. Я, пожалуй, сама с ним поговорю, с мсье Дюфике.

Мажис. Это бесполезно, мусик.

Мать. Почему? Я при всем при том – твоя мать. Я думала, ты серьезный человек. Ну, связь у тебя, что же в ней дурного? Ты видела, Жюстина? Мадемуазель Дюван связала ему еще три пары носок.

Жюстина. А что ей еще делать? Она ж одной ногой в могиле. Лучше бы она тебе место нашла. А Гюставу, ты думаешь, приятно иметь безработного зятя? Он ведь такой способный, на таком хорошем счету, эдак ты мне семью развалишь.

Мажис. Старушка, ты ведь еще не замужем.

Жюстина. Завистник! Мерзкий завистник! (Включает радио.)

Мажис (в зал). Еще хорошо, что сестрица умерла молодой. Со своими задатками она стала бы эпилептичкой.

Звонок.

Жюстина. Это Гюстав. (Еще минуту занимается своей прической, затем идет в глубь сцены, к двери.)

Мажис (в зал). Жених. Служащий Национального банка. Славный парень, душевный. (Потирает руки, имитируя Гюстава.)

Входит Гюстав, потирая руки. Это славный, жизнерадостный парень внушительного вида.

Гюстав. Здравствуйте, мама. Мм, как хорошо пахнет ваша стряпня. (Мажису.) Ну что, Эмиль, как дела?

Мажис. Как тебе сказать…

Гюстав. Сейчас мы их подправим. (Прогуливается по сцене, затем торжественно.) Эмиль, я нашел тебе работу.

Мажис. Да ну?

Жюстина. Не может быть.

Мать (роняя кастрюлю). Господи Иисусе.

Гюстав. Именно так! У Риве, фирма обоев. Там у меня приятель. Лепре, бухгалтером работает. Я с ним говорил о тебе. А сегодня утром он мне свистнул, что у них там вакансия образовалась. Я тут же за это ухватился, сам понимаешь. И все. In the pocket [2]2
  Место у нас в кармане (англ.).


[Закрыть]. Завтра тебя там ждут.

Мать. О, мсье Гюстав, как это замечательно. Эмиль, благодари же мсье Гюстава.

Гюстав. Да, дело было нелегкое. Пришлось расстараться. Но я сдюжил.

Жюстина. О, Гюстав! (Подошла совсем близко к Гюставу и смотрит на него с гордостью.)

Мать уходит в глубь сцены.

Гюстав. Но ты уж сделай одолжение, Эмиль. Я ведь кого попало не рекомендую. Это большая ответственность.

Жюстина. Будь спокоен. Я за этим прослежу.

Мать возвращается с подносом, на котором бутылка и рюмки.

Мать. За хорошую новость.

Гюстав. О!

Мать наливает вино.

Ого! Доброе вино у вас, мамаша. (Шутя толкает в бок Мажиса.) Раз так, ты уж постарайся вылететь побыстрее оттуда, чтобы я нашел тебе новое место и нам бы открыли еще бутылочку. Мать. Мсье Гюстав!

Гюстав. Это шутка, мамаша. Повезло еще, что я вовремя…

Если бы не я…

Мажис. Еще бы!

Гюстав (Жюстине). Ну, что, толстуха, двинем в киношку?

Жюстина (воркуя). С удовольствием, раз тебе этого хочется, Гюстав. Там фильм с Гэри Купером.

Мажис (посматривая на Жюстину). Не очень-то он и хорош.

Жюстина не реагирует.

(Прикрывая рот рукой, говорит в зал.) Глядите, сейчас это мне позволяется.

Гюстав. Ты так считаешь? (Садится.) Иди сюда, Жюстина.

Она подходит к нему.

(Обнимает ее за талию.) А мне Гэри Купер очень нравится. Решительный он человек. Ох, люблю решительность. А как он им наподдает… (Тычет кулаками в воздух.) А потом он честный. Всегда честный. (Грозит пальцем Мажису.) Фирма серьезная, ты ведь знаешь Риве. Они первого встречного не наймут.

Мажис (утвердительно). Ясное дело! (Выходит вперед.)

Мизансцена меняется: Гюстав уходит, мать возвращается к своим кастрюлям, Жюстина причесывается.

Итак, меня взяли к Риве. Приличное заведение. На улице Баллю. Однажды в воскресенье я вышел прогуляться. И что же я обнаруживаю, вернувшись?

На авансцене мать поставила две чашки кофе на маленький столик. Обе женщины сидят за столиком. Они в отчаянии.

(Останавливается при виде этого зрелища.) Слезы! Я сматываюсь. (Делает выразительный жест.) Пардон!

Жюстина. Эмиль!

Мажис. Да.

Жюстина. Иди сюда. Возьми стул.

Мажис садится.

Мажис. В чем дело?

Жюстина. Ты знаешь, как он со мной поступил!

Мажис. Кто?

Жюстина. Гюстав.

Мажис. Гюстав?

Жюстина. Он меня бросает.

Мажис. Гюстав! Ничего себе дела.

Жюстина. Сегодня вечером мы должны были идти в кино. Вместо этого он ведет меня в сквер, в сквер Вайян, даже не в кафе, бессовестный, и объявляет, что вот, мол, только не надо сцены устраивать, что лучше сейчас, чем потом, что он ошибся, что он любит другую, что он хочет на ней жениться, что сердцу не прикажешь, что он тысячу раз сожалеет, что я должна понять. Тут, сам понимаешь, я расхныкалась, а потом принялась на все лады его честить. Знаешь, как он со мной поступил?

Мажис. Нет, но, видимо, сейчас узнаю.

Жюстина. Он смылся. Просто так. Не предупредив. Пока я говорила, он встал, я думала, он хочет мне ответить. Как бы не так. Его и след простыл.

Мать (замогильным голосом). Как корова языком слизнула.

Жюстина (Мажису). Смешно? У меня несчастье, а ты?

Мажис. Я-то тут при чем? Другого найдешь.

Жюстина. Ты, Эмиль, бессердечный.

Мажис. Но если этот парень…

Мать и Жюстина (вместе, свирепо). Еще чего! Он обещал. Должен сдержать.

Жюстина. Обещал он или нет?

Мать. Проходимец.

Мажис. Правильно! Зачем тебе выходить за проходимца?

Жюстина. За какого проходимца?

Мажис. Ну в конце концов, что за счастье тебя ждет с человеком, который…

Жюстина. Плевала я на счастье. Я хочу, чтоб он на мне женился.

Мажис. Хорошо. (Встает.)

Жюстина толкает его обратно на место.

Жюстина. Ты мужчина или нет?

Мажис. Хм.

Жюстина. Значит, должен заставить уважать свою сестру.

Мажис. Так ведь он же тебя не оскорбил?

Мать. Ах не оскорбил? Тебе, значит, этого мало?

Мажис. Какое же это оскорбление?

Мать. О, если бы жив был твой отец!

Мажис. Ну и что бы он сделал, мой папаша?

Мать. Он бы притащил его сюда за шиворот.

Жюстина. Ты – мужчина в семье. Ты его найдешь. Он обещал. Ты должен потребовать, чтобы он сдержал свое обещание.

Мажис. А если он не хочет?

Жюстина. Тебе придется его заставить.

Мажис. Как?

Жюстина. Эта размазня еще делает вид, что он мужчина.

Мажис. Ты свои идиотские намеки оставь при себе. Не снимать же мне штаны в конце концов!

Жюстина. Хамло!

Мажис. Кто? Я?… А если он тебя потом обманет?

Жюстина. Сама разберусь.

Мажис. Это уж точно.

Жюстина. Завтра, слышишь меня? С завтрашнего дня ты будешь караулить его у выхода из банка.

Мажис. Хорошо. (Хочет встать.)

Жюстина опять сажает его на стул.

Жюстина. Обещаешь?

Мажис. Обещаю. (Встает, поворачиваясь к залу и беспомощно разводя руками. Потом, озаренный спасительной идеей, оборачивается.) Но ведь он выходит из банка на Итальянском бульваре в шесть часов, а я кончаю в шесть на улице Баллю. Как же мне его поймать?

Жюстина. Отпросишься и выйдешь пораньше.

Мажис (в зал). У нее на все ответ найдется, ничего не скажешь.

Обе женщины выходят. Мажис прогуливается взад и вперед по сцене, демонстрируя свою беспомощность и раздражение. Появляется Гюстав, держа в руках шляпу и портфель.

Ба, кого я вижу?! Гюстав!

Гюстав. Надо же! Здравствуй, Эмиль. Как дела? Все хорошо? А у Риве?

Мажис. Все нормально.

Гюстав. По-моему, приличная работа.

Мажис. Ну конечно.

Гюстав. Ты извини, я бы с удовольствием пригласил тебя куда-нибудь, но сейчас я очень спешу.

Мажис. Понимаешь, мне с тобой надо поговорить.

Гюстав. Вон что! (Пауза.) Это тебя Жюстина подослала?

Мажис. Да.

Гюстав. Хм… Понимаешь, меня ждут. Идем со мной, а? Ты все поймешь. (Берет Мажиса под руку и увлекает его в кафе.)

Тут же к ним подходит гарсон.

Гюстав (гарсону). Привет, Жюль! Как дела?

Гарсон. День добрый, господа! (Выкатывает круглый столик.)

Гюстав, потирая руки, садится. Мажис тоже присаживается.

Гюстав. Послушай…

Но слева входит Жоржетта, очаровательная юная особа с гордым выражением лица. Гюстав ей навстречу привстает.

Дорогая, это один из моих друзей, Эмиль. Мадемуазель Блоссар. Жоржетта… Жюль! Жюль! Живенько! Что ты будешь, дорогая?

Гюстав и Жоржетта садятся. Гюстав не сводит с нее глаз. Гладит ее руки. Мажис выходит к рампе.

Мажис (в зал). «Ты все поймешь». Как не понять. Я думал о Жюстине. И смотрел на эту Жоржетту. Я понимал, все понимал. И неожиданно открывал для себя массу вещей. Существуют на свете, стало быть, такие девушки, чистые, как прозрачный графин. (Взглянув на Гюстава.) Но посмотрите только на этого юношу, он ведь так был похож на телка…

Гюстав (Жоржетте). Много работы сегодня было, – да, дорогая? У тебя утомленный вид. Нет? Или мне так кажется?

Мажис. Какой заботливый, у него прямо на лбу это написано. (Садится рядом с ним.)

Гюстав (Мажису, восхищенно). Она живет в Курбевуа, представляешь?

Мажис. Это замечательно.

Гюстав. А работает в «Труа Картье». В их рекламном агентстве.

Мажис. Чудесно.

Гюстав (вставая). Ну, дорогой Эмиль, очень рад был тебя повидать.

Мажис. Но мне надо было тебе кое-что сказать.

Гюстав. Понимаешь, я должен проводить Жоржетту. В Курбевуа.

Жоржетта. Ничего, ничего. Раз твоему другу надо с тобой поговорить… У меня еще есть тут одно дело. Я зайду за тобой. Через десять минут. Вы управитесь?

Мажис (галантно). О, мадемуазель.

Гюстав. Я тебя слушаю.

Жоржетта уходит.

Мажис. Прежде всего, старик, рад тебя поздравить. Она оча-ро-ва-тель-на.

Гюстав (гордо). Ты заметил, да?

Мажис. Я тебя понимаю. Я тебя прекрасно понимаю… Но есть Жюстина.

Гюстав. Тут уж, Эмиль, я ничем помочь не могу.

Мажис. Ты же обещал.

Гюстав. Увы, обещал. Ну и что теперь? Даю тебе слово, я был совершенно искренен. Я думал, что люблю Жюстину. То, что я к ней испытывал, я принял за любовь. Но теперь, когда я понял, какое чувство мне внушила Жоржетта, мне стало ясно – то была не любовь. Вот в чем моя беда.

Мажис. Понятно. Это совершенно очевидно. Тут и говорить не о чем… Видишь ли, только вот Жюстину страшно мучает, что она так ужасно с тобой рассталась, поссорилась.

Гюстав (делая великодушный жест рукой, торжественно). О, я не сержусь на нее.

Мажис. Она сама ужасно на себя сердится. Знаешь ведь, какая она. Тактичная, деликатная…

Гюстав (удивленно). Жюстина?

Мажис. Ну конечно. Ты же ее не знаешь. В общем, попробуй это понять. Поставь себя на ее место. Нет-нет, ты обязательно должен зайти к нам в один из ближайших вечеров. Вы с ней поговорите по-хорошему. Ты не считаешь, что так было бы красивее?

Гюстав. Конечно, так красивее. (Вытягивает рукава рубашки, показывая манжеты.) Но как это сделать? Каждый вечер я провожаю Жоржетту до Курбевуа. Потом я там обедаю. Она очень гордая, знаешь. Ревнивая… Ты себе представить не можешь. «Гюстав, если ты солжешь мне хотя бы раз…». Она мне это часто повторяет. Так она представляет себе жизнь. Глаза в глаза. Она мне никогда не простит.

Мажис. Ну, один только вечер… Завтра, после службы… Только на минутку… Ты же успеешь с ней встретиться, с Жоржеттой. Просто скажешь, что у тебя сверхурочная работа, надо задержаться в банке до семи, что шеф тебя попросил. Такое ведь бывает.

Гюстав. Ты, пожалуй, прав, Эмиль. Я приду завтра. Но это в первый и последний раз, Эмиль. Чтобы объясниться. По-человечески…

Из глубины сцены появляется Жоржетта. Гюстав быстро встает и идет к ней. Они уходят.

Мажис. Когда я вам расскажу, что произошло дальше, вы, уж конечно, решите, что я строил козни, подстраивал ловушку. Вовсе нет. Мне было совершенно наплевать на сестру. Там, в кафе, я думал только об одном: избежать сцены по возвращении. Этим двум кровожадным женщинам надо было что-нибудь кинуть в пасть. Я нес им ломтик Гюстава. Пусть сами все улаживают!… Нет, что меня мучило, так это фраза Гюстава: «Я думал, что люблю ее». Он думал, что любит Жюстину. Искренне думал. Телки редко бывают неискренними. До того дня, пока… Значит, если бы он никогда не встретил свою Жоржетту, он дожил бы до ста лет, веря, что то чувство, которое он испытывает к Жюстине, и есть любовь. Счастливый. Довольный. Уверенный в чувстве, которого на самом деле не испытывал. Ведь с этой своей Жоржеттой он как познакомился? Случайно. Он ведь мог ее и не встретить. И, само собой разумеется, есть такие, полно таких людей, которые своей Жоржетты так и не встретили. Которые рассуждают, и решают, и рубят сплеча. Одни говорят: любовь. Другие отвечают: любовь. И все – о разном. Один имеет в виду Жюстину, другой – Жоржетту… А потом, ну вот, Жоржетта, хорошо, очень хорошо, отлично, но если завтра он встретит другую, а потом третью, Адель, Люси, Зоэ… Значит, это и есть любовь? Лестница в темноте, когда не знаешь, сколько ступенек еще осталось, лифт, про который неизвестно, на каком он этаже. Где же то, что всерьез? Где гарантия? Я говорю о любви. И с желанием то же самое. Говорят: с Леа это замечательно. Но что значит это «замечательно»? Все весьма относительно. Вы скажете мне: любовь-то чувствуешь. Лихорадку тоже чувствуешь. Даже без термометра. Тридцать семь и пять – это не тридцать девять и восемь. Вот я и думаю… Как можно узнать про любовь? «Замечательно»… Но замечательно на тридцать семь и пять или на тридцать девять и восемь? Чума, она и есть чума. Рак – это рак. А с любовью как быть? Жоржетта скорее имеет к ней отношение, чем Жюстина, хорошо, согласен. Но это же не мерка. Никакого резона тут нет. Существенного, серьезного. Конечно, когда пытаешься вникнуть в суть. А что за Жоржеттой? После Жоржетты?… Значит, все время надо проверять? Со всеми женщинами? А если все это просто шутка, чудовищная шутка… Хм, если любовь – это только внушение, самовнушение… никогда же не знаешь наверняка. И вот чувство, которое движет миром. Потому что есть люди, ради любви совершающие невероятные вещи. Переезжают, меняют профессию. А все из-за чего? Из-за лихорадки, про которую точно не знают: это тридцать семь и пять или тридцать девять и восемь. Вас от этого мороз по коже не подирает? Жоржетта – хорошо, ничего против не имею. Но я хотел знать, проверить. Подобная любовь, если уж она такая прочная, должна ведь она выдержать маленькое испытание. Малюсенькое. Это была с моей стороны даже своего рода услуга, которую им надо было оказать. Наутро я позвонил. (Делает вид, будто держит в руках телефонную трубку.) Алло, «Труа Картье»? Мадемуазель Жоржетту Блоссар, пожалуйста… Это не личные дела, это от ее матери звонят… У нее только одна мать, мсье. (В зал.) Личные разговоры запрещены. Ну и нравы. (В телефонную трубку.) Алло (зажимая нос, меняя голос), алло, красавица… Не беспокойтесь, это – друг. По поводу Гюстава, он вам сказал, будто его задержали в банке. Позвоните ему туда, не называясь, около половины седьмого, сами убедитесь. В это время ваш Гюстав будет у одной дамочки на улице Боррего. Не прощаюсь, красавица. (Делает вид, что кладет трубку.) Кроме шуток, я надеялся, что их любовь выстоит. На сестру-то мне было плевать, ей-богу. Мной руководил чисто научный интерес. Но они оба здорово меня разочаровали. Гюстав возвратился на улицу Боррего, поначалу, правда, с побитым видом. Взгляд у него часто отсутствовал. Потом, мало-помалу… (Потирая руки, изображает Гюстава.) Однажды я его спросил: «А как же Жоржетта?» – «Слишком это было красиво,» – ответил он. Они поженились, сестрица моя и Гюстав. (Прогуливаясь по сцене, роняет фразы одну за другой.) Они в свое свадебное путешествие отправились в Фонтенбло… Им там понравилось. Вы знаете Фонтенбло? Я там никогда не был… Мне эта природа…