Текст книги "Яйцо"

Мажис. Ах ты! Из Индокитая приехал? Пари держу, что он малость пожелтел…

Гортензия. Почему пожелтел?

Мажис. Да все, кто был там, известное дело, оттуда желтыми возвращаются.

Гортензия. Но он вовсе не желтый.

Мажис. Ладно. Я просто хотел сказать… (Выходит на авансцену, садится, стаскивает туфли, надевает тапочки, снимает галстук.)

В это время входит Дюгомье. Он вешает свою шляпу на вешалку, готовится вступить в разговор.

(Поднимаясь.) И вот, в следующее воскресенье… (Присоединяется к Дюгомье и Гортензии.)

Дюгомье. О, как тяжело было уезжать, отрываться от родных мест. (Энергично.) Но это было необходимо. Здесь я не мог найти хорошей работы, здесь не было применения моим способностям. Метрополия этим не богата. Дела мелки, барыши невелики, размаха нет. Там все совсем по-другому… И все равно, когда я увидел, как французский берег постепенно исчезает за горизонтом… (Бросает взгляд на Гортензию.) Когда я подумал обо всем, что оставляю, – семью, привязанности, самые для меня дорогие…

Мажис. Но, мсье Виктор, разве вы мне не говорили, что отплывали из Генуи…

Дюгомье. Да… А почему вы об этом спрашиваете?

Мажис. Хм, в Генуе – и берега Франции.

Дюгомье. Ну, просто так говорится.

Мажис. Ясно… (Снова подходит к рампе, жестом призывая публику обратить внимание на нелепость объяснений Дюгомье.)

За его спиной Гортензия наливает кофе Дюгомье. Они смотрят друг на друга.

(В зал.) Нет, сначала у меня не было подозрений. Никаких. Может, это и глупо, но их не было. Ну, конечно, я догадался, что он когда-то, еще до Индокитая, был влюблен в Гортензию. И она в него, разумеется. Они, должно быть (паясничая) амменялись посэлуями. Мне так даже понятнее стало, почему она пошла за меня. Вероятно, отчаялась ждать, решила, что этот желтенький никогда не вернется. Она, конечно, теперь жалела. Я был совсем не в ее духе. Ну, а потом, ясное дело, – этот Дюгомье со своей любовью вбил себе в голову черт знает что насчет Гортензии. Мадонна, куколка, венец творенья… Меня он держал за олуха, это было очевидно… Видеть, что твоя куколка – первый сорт – замужем за олухом, наверно, ему было больно, не сомневаюсь, поставьте себя на его место… Тоска. А счастье было так возможно… Я развлекался, дразня их. (Поворачивается к Дюгомье и Гортензии.)

Дюгомье (светски). О, как я люблю ампир.

Мажис (насмешливо). Дело вкуса. А я больше люблю вампиров. Хе-хе-хе.

Дюгомье и Гортензия обмениваются взглядами.

Гортензия (смущенно). Вот, Виктор, видишь… Эмиль у нас за словом в карман не лезет.

Мажис (смотря на маленький пакетик). Хм, а это что за кулечек?

Дюгомье. Засахаренные каштаны. Я не забыл, что они очень нравились Гортензии.

Мажис. О, как это деликатно. Сама деликатность. Прямо-таки деликатес. Засахаренные каштаны. (Берет один и кладет себе в рот.) М-м-м! Люди скромного достатка очень любят каштаны в сахаре. Недешево стоит, а? Да, вы можете себе это позволить, мсье Виктор.

Дюгомье едва сдерживается.

Так рассказывайте же, мсье Виктор, рассказы о путешествиях редко бывают неинтересными.

Дюгомье (любезно). О чем бы вы хотели услышать?

Мажис. Как там, в Индокитае, насчет кралечек, а? Вы-то уж без них не обходились, я уверен.

Дюгомье (как ошпаренный). Что вы, вовсе нет…

Мажис. Ну! В такой ситуации приходится брать то, что под руку попадается. Разве нет, мсье Виктор?

Дюгомье. Уверяю вас…

Мажис. А у желтых женщин кожа не сальная? (Опять берет один засахаренный каштан, потом хватает еще несколько штук. В зал.) А то я еще деревенщину корчил. Вот что его из себя выводило. (К Дюгомье.) Елки-палки, никак я своей трубки не найду. Ох, трубчонка моя! Ой, да не ерзайте в кресле, мсье Виктор. Ей-же-ей, хорошая трубочка…

(Берет еще один каштан, потом, обернувшись к Гортензии.) Ты будешь дуться на меня, моя козочка. Я все слопал. Правда, их и было-то не густо. О, это не упрек, мсье Виктор…

Дюгомье (вне себя). Зовите меня хотя бы Виктор!

Мажис. Что вы, как можно, мсье Виктор…

В отчаянье Дюгомье опускается в кресло.

Мажис (выходит к рампе, в публику). Не то чтоб у меня были подозрения… (Продолжая говорить, он надевает туфли, галстук, берет шляпу.) Я, конечно, заметил, что время от времени он заходил, этот Дюгомье, и в мое отсутствие тоже, под вечер. По вторникам он задерживался у себя на службе и потому в пятницу, после обеда был свободен. Мне казалось, что у них дело не заходит дальше сантиментов. Признанья, сожаленья, фантазии там всякие. Роза меня заставила серьезно задуматься. Однажды она сказала: «А этот твой Дюгомье, он еще спит с Гортензией?» У Розы, как всегда, все просто. Ну-ну, сказал я себе. И вот в пятницу, под предлогом зубной боли, я ухожу из министерства в три часа и возвращаюсь… (Оборачивается и на цыпочках идет к двери. На полдороге прижимает палец к губам, показывая публике на шляпу Дюгомье.) Шляпа! Безобидная шляпа. (Поднимает указательный палец вверх.) А под ней адюльтер! (Смотрит в замочную скважину.)

Дюгомье с чашкой кофе в руках, Гортензия штопает носки.

Дюгомье. Мать меня тревожит. Слаба она стала.

Гортензия. Возраст такой. Мама тоже жалуется.

Дюгомье. Наверно, мне надо отправить ее в Швейцарию. Она часто о тебе расспрашивает… Ты ей нравишься.

Гортензия. Я обязательно к ней зайду на днях.

Дюгомье. Ей будет приятно…

Мажис оборачивается к залу, жестом показывает: да нет же, ничего не происходит.

Бедная мама… Ее мечта была, чтобы мы поженились. Гортензия. Не надо об этом говорить.

Дюгомье (оживляясь). Почему? Пора наконец и поговорить. Твое замужество было ошибкой.

Гортензия. Быть может. Но она совершена.

Дюгомье. Не можешь же ты оставаться с этим типом. Он – сама тупость и грубость.

Гортензия. Ты его не знаешь.

Мажис пожимает плечами, подходит к рампе.

Мажис. И больше ничего… Как я и думал. Пенки. Всплески… Ну и забавные встречаются на земле экземпляры… Через три недели я все-таки, для очистки совести, еще раз проверил.

Дюгомье подошел к Гортензии, держит ее за руки. Мажис возвращается к замочной скважине.

Дюгомье. Но я люблю тебя. Я не переставал тебя любить. Там, в Индокитае, твой образ не покидал меня.

Заинтересованный, Мажис, не оборачиваясь, подтаскивает табурет и устраивается на нем у замочной скважины.

Гортензия. И я тебя люблю.

Дюгомье. Почему же ты меня недождалась?

Гортензия. Я думала, что ты забыл меня.

Дюгомье. Забыть тебя!

Дюгомье уводит Гортензию к нише в правой кулисе, в которую вделана кровать. Он опускает ее. Гортензия садится. Дюгомье встает перед ней на колени, берет ее лицо в свои ладони.

Дорогая моя…

Гортензия вытягивается на кровати. Дюгомье склоняется над ней, целует. Пауза.

Мажис (возвращаясь к рампе, в публику). Поначалу мне было интересно… Да… Я думал, что почувствую себя задетым… Вовсе нет… Только с течением времени… И то только из-за безмятежности, написанной на их физиономиях. Счастливые, довольные. Гортензия даже толстела на радостях, по-моему… Это раздражало меня. Поставьте себя на мое место. За версту было видно, что она без меня прекрасно обходится… А за их непроницаемыми физиономиями… Тогда я решил, что настала моя очередь. (Поворачивается к Дюгомье и Гортензии, которые уже сидят в креслах.) Вам пора жениться, мсье Виктор. Разве это жизнь? Я еще вчера Гортензии это сказал, когда мы спатеньки легли. Правда, Гортензия?

Дюгомье (уязвлен, но иронизирует). Слишком вы участливы, Эмиль.

Мажис. Возьмите, к примеру, меня. Каждый вечер, ложась в постель, что я там обнаруживаю? Прелестного цыпленочка, мою Гортензию. Разве не приятно?

Дюгомье (с отчаяньем поглядев на Гортензию). О, не сомневаюсь.

Мажис. Предположим, во мне пробудилось желание. Пожалуйста. И без хлопот.

Дюгомье. Умоляю вас, без подробностей! (Спохватываясь.) Вы же говорите с холостяком…

Мажис. А так-то что остается? Идти, несчастному, среди ночи одевшись, вылавливать на панели дамочку, у которой еще дурную болезнь подцепишь.

Гортензия с беспокойством смотрит на Дюгомье.

Дюгомье. Позвольте! Дамочка с панели, как вы изволили элегантно выразиться, это не для меня.

Мажис (заинтересованно). Ах вот как, у вас есть адресок.

Дюгомье (вконец раздраженный). Нету у меня никакого адреса.

Мажис. А как же вы обходитесь? Может, вам женщины вообще ни к чему? Говорят, есть и такие мужчины. Которым не нужно.

Гортензия. Эмиль!

Дюгомье (вымученно смеется). Дорогой Эмиль, вы становитесь нескромным.

Мажис. Ну чего там, среди своих. Это же вопрос темперамента! Не надо стыдиться. Какой есть, такой есть… А впрочем, знаете, я все понял, мсье Виктор. Я очень хорошо понял.

Гортензия и Дюгомье обмениваются взглядами, они сражены наповал.

(Растягивая удовольствие.) Хм, куда ж это опять моя трубка подевалась?

Гортензия (с усилием, дрожащим голосом). Что ты понял, Эмиль?

Мажис. Э, похоже, что когда случится иметь дело с цветной женщиной, другие тебе уже ни к чему. Преснятина какая-то, что-то вроде суррогата.

Дюгомье (приободрившись). Я никогда не имел дела с цветными женщинами.

Мажис (в зал.) И так до того дня, пока я не почувствовал, что из-за них меня гложет тоска какая-то, да, тоска. У себя, на своей собственной табуретке, я был одинок. Еще один раз отринут. Выброшен… В воскресенье, после обеда был Дюгомье, была Гортензия, был я. Я и они. Я, замешавшийся среди них. И между нами – маленький, но поток. Любовь. Я не имею в виду любовь Гортензия – Дюгомье. До этих пакостей мне дела не было. Я говорю о том, что билось между нами, Дюгомье с его россказнями, Гортензией с ее вязаньем и мною, пожиравшим засахаренные каштаны. В общем, о том, что объединяло нас… Ладно. А по пятницам что они оба делали? Они отшвыривали меня. Они захватывали все. Все – себе… Как воры, оставляя меня совсем одиноким, – я был для них меньше майского жука, меньше тли. Будто меня и вовсе не было. Значит, брак – это ничто?… А жизнь вдвоем?… Все, о чем говорится… Мне необходимо было прорваться к ним… В некотором смысле…

Во время этого монолога Дюгомье обнимает Гортензию, ведет ее к кровати. Гортензия ложится. Дюгомье снимает пиджак, аккуратно вешает его на спинку стула. Укладывается на постель. Мажис на цыпочках идет в глубь сцены. Проходя мимо вешалки, показывает на шляпу Дюгомье. Смотрит в замочную скважину, распрямляется, открывает дверь.

Гортензия (в кровати). О! (Прижимается к Дюгомье, который обнимает ее, как бы защищая.)

Мажис (идет вперед, улыбаясь). Браво! Браво! (Делает вид, что аплодирует.) Поздравляю, Гортензия. С каждым разом все удачнее получается.

Гортензия. Эмиль, клянусь тебе…

Мажис подходит к стулу, вытаскивает бумажник у Дюгомье из пиджака.

Дюгомье (лепечет). Что вы делаете?

Взяв бумажник, Мажис немедленно отскакивает.

Мажис. Да вот, мсье Виктор, беру ваш бумажник… Дюгомье (оторопев). Чтобы что?

Мажис. Чтобы взять контрибуцию, мсье Виктор. Вы, должно быть, догадываетесь, что моих скромных доходов недостаточно, чтобы обеспечить нам некоторые удобства.

Гортензия и Дюгомье смотрят друг на друга. Гортензия потрясена. Дюгомье начинает испытывать омерзение.

Гортензия. Эмиль…

Мажис (кладет бумажник себе в карман, развязно). Я все беру, не так ли?

Дюгомье (кричит). Но это мое месячное жалованье…

Мажис. Именно потому Гортензия и посоветовала мне дождаться сегодняшнего дня.

Дюгомье. Гортензия?

Гортензия. Это неправда! Не слушай его!

Мажис. О-о-о, мсье Виктор, как вы нас удивляете… Честно! Вы – первый столько шума поднимаете.

Дюгомье. Первый? (Отталкивает Гортензию, пытается встать.)

Мажис (выскальзывая из комнаты). О, не беспокойтесь! Не беспокойтесь. (Уходит в глубь сцены.)

Гортензия делает попытку задержать Дюгомье, но он в большом раздражении отталкивает ее, надевает пиджак и выходит. Гортензия падает у кровати на колени, обхватив голову руками. Слева возвращается Мажис. Он шарит в бумажнике, достает и прячет в карман деньги, рассматривает бумажки, которые там лежат, выразительно реагируя на каждую. Улыбается, качает головой, хлопает себя по ляжкам, смотрит на фотокарточку.

Mажис. Бедная мать… (И кладет бумажник обратно в карман.)

Гортензия (набрасываясь на него). Негодяй! Ты доволен, да?

Mажис. Я? Ничего себе вопрос… Кто тут рогоносец?

Гортензия. Ты хотел запятнать мою любовь. Можешь быть доволен. У тебя это получилось. Ты обесчестил меня.

Мажис. Вот это красиво! Ты мне изменила, но это я тебя обесчестил. Оригинально!

Гортензия. А деньги! Деньги, которые ты украл, да, украл.

Мажис. А он?

Гортензия. Что он?

Мажис. Он у меня жену не украл? Он крадет у меня, я у него – мы квиты. Да еще кто из нас больше крадет? Ты себя оцениваешь всего в шестьдесят две тысячи франков! Да, старуха, шестьдесят две тысячи. Он-то нам говорил, что восемьдесят получает. Еще и хвастался.

Гортензия. Он оскорбил меня.

Мажис. Женщина, обманывающая своего мужа, заслуживает оскорблений. (В зал.) Хм, думаю, что… Безупречно!

Гортензия. Он меня за воровку принимает, за шлюху. Он меня наводчицей назвал… Но зачем ты так поступил? Эмиль, так нельзя.

Мажис (мрачно). Мужчина, у которого отнимают жену, жену, которую он любит, этот мужчина имеет право на все, лишь бы вернуть ее.

Гортензия (смотрит на него, потрясенная). Но, Эмиль… Мажис. Что?

Гортензия. Я думала, что больше не нужна тебе.

Мажис. Ты ошибалась.

Гортензия отворачивается, не отрывая рук от лица. Затем поворачивается к Мажису.

Гортензия. Прости меня за то зло, которое я тебе причинила.

Мажис (берет ее за плечи). Бедная моя Гортензия! Да, мы с тобой очень несчастны. Может быть, это и моя вина… Да-да, я отдаю себе в этом отчет… Я не уделял тебе достаточно внимания, но, знаешь, я ведь могу кое-что понять. У тебя был срыв. Так бывает. (Поднимает глаза к небу, стоя за спиной Гортензии.)

Гортензия (взволнованно). Эмиль… (Пауза.) А эти деньги?

Мажис (отстраняясь). Что, эти деньги?

Гортензия. Это ведь только урок, правда? Ты их отдашь ему?

Мажис (срываясь на крик). Никогда в жизни!

Гортензия (пораженная). А что ты с ними собираешься сделать?

Мажис (твердо). Я их отдал.

Гортензия (совершенно остолбенев). Кому?

Мажис. Бедным.

Гортензия смотрит на него. Она не осмеливается ни поверить, ни уличить его во лжи.

Гортензия. Нищим? Шестьдесят две тысячи франков нищим?

Мажис. А меньше шестидесяти двух тысяч раздавать неинтересно. Ты что думаешь, достаточно давать по двадцать франков время от времени, как делает твоя матушка? Удивительные нравы у вас!

Гортензия. Но деньги-то ворованные.

Мажис. У вора ворованные…

Гортензия. А что Виктор подумает?

Мажис. Плевать, что он подумает.

Гортензия. Он решит, что мы соучастники.

Мажис. Какое это имеет значение? Ты ведь не собираешься встречаться с ним, я надеюсь… (Как будто на него накатила волна ревности.) Ты больше не увидишь его! Поклянись мне, что больше не будешь с ним видеться!

Гортензия. Нет-нет, клянусь. Но ты ведь не можешь так поступить. Как он будет жить целый месяц?… А его бедная мать?

Мажис (гневно). Мне дела нет до его матери. Это уж, право, слишком. Какой-то проходимец крадет у меня жену, а я должен думать о судьбе его бедной матери… Ну и люди!

Гортензия уходит.

(В зал.) Это действительно так… Когда задумаешься… Бедная его мать… Это неслыханно, что иногда приходится выслушивать… А знаете, что сделала Гортензия? В жизни не угадаете… Она во всем призналась своей мамочке. Почему? Почем я знаю… Разоткровенничалась. И во всем открылась… Кроме эпизода с бумажником, впрочем. Этого она ей не рассказала. Она сама не поняла, должно быть, в чем дело… Бедная Гортензия! Голова – это у нее не самое сильное место… В результате…

Входят мсье и мадам Бертулле.

Мадам Бертулле (обнимая Мажиса). Мой дорогой Эмиль. (Держит его за плечи и не отпускает.) Бедный мой Эмиль! О, я была к вам несправедлива…

Мажис. Да, мама.

Бертулле (пожимая руку Мажису, левую руку кладет ему на плечо). Вы, Эмиль, заслужили мое глубокое уважение. От имени семьи благодарю вас. Вы хорошо поступили, благородно. Иначе мы погибли бы. Благодаря вам…

Мадам Бертулле (Гортензии). Знаешь, тебе есть за что сказать ему спасибо. Так тебя простить. Немного таких, которые на это способны… Этот Дюгомье, как только я подумаю…

Бертулле. Шшш! Не будем больше об этом ничтожестве. Сыграем в карты, Эмиль? Это отвлечет вас.

Мажис (удрученно). Если хотите…

Мадам Бертулле. Как это грустно. Юноша, который был так весел.

Бертулле. Давайте, ну же, Эмиль. Не надо так драматизировать события. Перевернем страничку. Знаете анекдот про говорящую лошадь? (Заранее хохочет.)

Мадам Бертулле (сердито). Гастон!

Мажис. Оставьте, мама. Я уже забыл. (Подергивает подбородком.) Я хочу забыть.

Мадам Бертулле (с энтузиазмом). О, это великодушно,

Эмиль. Это прекрасно! (Строго.) Видишь, Гортензия?

Гортензия. Да, мама.

Мажис подходит к рампе. Семейство Бертулле уходит вместе с Гортензией.

Мажис (в зал). Только спустя некоторое время я заметил, что все началось сначала. Я имею в виду Гортензию и Дюгомье. Как ей это удалось? Не знаю. То ли она убедила его, что непричастна к истории с бумажником. То ли Дюгомье примирился со своей участью. Отвратительно, до чего иногда может довести любовь. Никакого достоинства, вообще ничего не остается. А я тем временем снова был отвергнут, меня и в грош не ставили… Совсем одинок, затерян во мраке. И все-таки я не мог без них, без Гортензии и Дюгомье. Они держали меня на расстоянии, а я не мог этого вынести. Может, это они и есть – узы брака… (Садясь на кровать). Мне казалось, что на истории с бумажником все должно было кончиться. Как бы не так. Пришлось все начинать заново. Чтобы они не могли выкинуть меня из головы, забыть обо мне. Что еще оставалось? Себя жалеть? Не особенно-то это достойное занятие. Пугнуть его? Дюгомье был куда сильнее меня. (Встает, озаренный какой-то идеей.) Тогда как отнимая у него деньги, я попадал в его самое больное место. Дюгомье-то был скупердяй. Экономный. Приносил засахаренные каштаны, но не больше двухсот граммов… И я решился… (Берет шляпу.) Пошел к нему, на улицу Жюльетт Додю. Вот так.

Мажис ждет со шляпой в руках. Справа в домашней куртке появляется Дюгомье.

Дюгомье. Вы?

Мажис (работая под простачка). По всей очевидности, мсье Виктор…

Дюгомье. Вы последний негодяй…

Мажис. Ах, мсье Виктор, как мало в вас уважения к собственной любовнице, вы не уважаете даже её мужа.

Дюгомье (сдаваясь). Вы правы.

Мажис (смотрит на него, пожимает плечами). Тем более, что я пришел сюда из-за нее. По ее поручению.

Дюгомье. Объяснитесь.

Мажис (снова работая под простачка). В каком-то смысле, мсье Виктор, вы пользуетесь услугами моей жены…

Дюгомье (у него захватило дух). Я?

Мажис. А что, кто-нибудь еще?

Дюгомье (он раздавлен). Возьмите хотя бы другой тон… Мажис. Уж какой беру, такой беру, мсье Виктор. У меня скромные доходы… (Пауза.) И большие расходы…

Дюгомье. У меня тоже. Мать на руках.

Мажис. Знаете, это ваше замечание просто дурацкое. У меня тоже есть бедная мать… Но у меня – Гортензия. Вы как считаете, это что – честно, справедливо пользоваться услугами женщины, которую содержит другой?

Дюгомье (с достоинством). Мсье!

Мажис. Отчего вы не зовете меня больше Эмилем, мсье Виктор? Я все разузнал. Не то чтобы у меня самого были такие привычки, я у сослуживцев спрашивал, они иногда прибегают к услугам профессионалок. Какая ни попади и то запросто сдерет не меньше тысячи франков. А ведь вам какая попало не подойдет, я уверен. С вашими-то замашками… Гостиница, обслуга, так у вас, глядишь, две тысячи и наберется. Каждый раз…

Дюгомье. Но о чем вы говорите?

Мажис. Хм, я говорю о том, сколько вы экономите благодаря Гортензии.

Дюгомье в ужасе. До сих пор он держал руки в карманах, сейчас он испуганно вытягивает их вперед.

(В зал.) Уж тут он должен был разозлиться. (Возвращается к Дюгомье). Экономия-то у вас выходит за мой счет, мсье Виктор. На мне экономите или на Гортензии, если вам так больше нравится. Хм, на Гортензии… Она ведь ничего, а? Ай-яй-яй! Да еще восемь или девять раз в месяц… Нет, это слишком? До этого не доходит? Пять раз?… Но Гортензия-то лучше… Никакого риска… Иллюзия, что вы любимы… Это тоже учитывается… Короче, я считаю, что если попрошу у вас пятнадцать бумажек по тысяче…

Дюгомье. Пятнадцать тысяч франков?

Мажис. Ради удобства нашей дорогой Гортензии. Я как раз собирался купить ей тапочки. Красивые тапочки…

Дюгомье (напуган). Тапочки, конечно…

Мажис (наступая). Это замечательная мысль, очень мило…

Дюгомье. Но пятнадцать тысяч франков… За простые домашние тапочки…

Мажис. О, нужно и много всего другого тоже. Гортензии необходим пеньюар. Мне бы хорошо купить домашнюю курточку. Вроде вашей… (Подходит еще ближе, щупает ткань, из которой сшита куртка.)

Дюгомье совсем сжался в комок.

У этой вполне приличный вид. Где вы такую нашли?… И вы могли бы ее надевать, когда будете приходить… Моя жена, моя кровать, моя курточка – прямо братство… Пятнадцать тысяч, мсье Виктор…

Дюгомье (стал совсем ватным). Да, конечно, Эмиль. Охотно. Вы правы…

Мажис. Я тоже думаю, что прав. (Показывая на голову.) Котелок-то этот варит.

Дюгомье. Но у меня при себе нет…

Мажис. А если поискать хорошенько, мсье Виктор…

Дюгомье. Уверяю вас…

Мажис. Сегодня только четвертое. Не скажете же вы, что истратили уже свои шестьдесят две тысячи? Разве можно быть таким транжирой…

Дюгомье (все еще испуган). Мне надо было расплатиться кое за что.

Мажис. И это кое-что важнее нас? Важнее любви? Бедная Гортензия! Она будет очень разочарована, если я вернусь с пустыми руками…

Дюгомье (взбунтовавшись). Послушайте, вы! Может, не будете так далеко заходить?

Мажис (кричит). Я далеко захожу!

Дюгомье вздрагивает и отступает.

Маленькое усилие, мсье Виктор… Конечно, вам этот разговор очень неприятен… (Ласково.) Хорошо, вышлите…

Вконец запуганный Дюгомье, не отводя глаз от Mажиса, дает ему деньги, провожает до правой кулисы, выходит вместе с ним. Мажис возвращается слева.

(В зал.) Теперь я существовал. Три тысячи франков за визит – обо мне уже было трудно забыть. На деньги я плевать хотел. Даже не знал, на что их и потратить. А вот Дюгомье эти пятнадцать тысяч ой-ой-ой как чувствовал. Со своей бедной матерью. У него образовалась брешь. И этой брешью, этой пустотой был я. Лишения, и каждое из них – я. Можно жить даже пустотой. Возьмите, к примеру, пылесос. Но вот усилий, которые я прилагал, чтобы быть с ними, быть все-таки рядом, я им простить не мог. Они эти мои старания презирали, считали идиотскими, смешными, смехотворными. Потому что однажды я понял: они считают меня сумасшедшим. Сумасшедшим. Меня! Меня, к ним взывавшего! Меня, простиравшего к ним руки! Меня, призывавшего их к здравомыслию! Сумасшедший! И все разъяснялось. Их взгляды, их любезность. Почему Дюгомье терпеливо выслушивал меня. Представьте, однажды я просидел у него три часа с четвертью. Издеваясь над ним. Думаете, он рассердился? Ничего подобного. «Да, Эмиль. Вы правы, Эмиль». И Гортензия точно так же: «Да, Эмиль. Ты прав, Эмиль». Я был словно в вате. Как младенец, как больной, как пьяница. Страх будто туманом окутывал их, и этот туман вставал между ними и мной.

Гортензия выходит вперед и, не видя Мажиса, идет к комоду.

Гортензия…

Гортензия (вздрогнула). Ой, ты здесь. Напугал меня.

Мажис (в зал). Напугал? Почему я внушал ей страх? Я вытаскивал нож… (Достает нож.) Маленький ведь ножик, перочинный.

Гортензия с ужасом смотрит на него и отступает.

Посмотрите на нее. Она дрожит.

Гортензия уходит обратно.

Разве я заслужил такое? Разве я заслужил такое? Разве заслужил я, чтобы меня выставили на поругание, все во мне подавили… Они меня презирали, пусть так. Но разве стоило бояться меня. Вот из-за этого-то… Однажды мне понадобился носовой платок… (Идет к комоду, хочет открыть третий ящик, он не поддается, тогда Мажис вынимает второй ящик, ставит его на пол, запускает руку в третий и достает предмет, на который смотрит с ужасом. Подходит к рампе.) Револьвер… В ящике Гортензии… (Осторожно расстегивает кобуру.) Оружейный мастер Юрлюво, Сайгон… Сайгон… Револьвер Дюгомье… Все прояснялось… Их страх, их взгляды… (Изображая Гортензию.) «Ты знаешь, Виктор, я его боюсь. Он сумасшедший…». Тогда Дюгомье дает ей свой револьвер. «Если у него будет припадок… С сумасшедшим надо быть готовой ко всему…». Револьвер… На меня с револьвером. (Почти плача). На меня. Как на зверя… (Подводя итог.) Да, он менял все, этот револьвер. Еще минуту назад я был всего лишь обманутым мужем, рогоносцем, как и многие другие. А вот теперь, когда был револьвер, я становился человеком, которого травят, которому угрожает опасность, который должен был позаботиться о том, чтобы защитить себя… Защититься… И этот человек понял, как это можно сделать… Потому что револьвер ведь еще был доступен… Нет? (Задумчиво.) И тут я понял, как буду действовать. (Идет к комоду, кладет револьвер в ящик.)

Из средней двери в глубине сцены появляется Гортензия. Она в шляпке.

Мажис (агрессивно). Где ты была?

Гортензия испуганно отступает.

(Хватает ее за запястья.) Отвечай! Ты виделась с Дюгомье, не так ли! Ты пришла со свидания!

Гортензия. Эмиль, клянусь тебе…

Мажис. Не клянись. Я все знаю. Ты опять с ним встречаешься. А я-то тебя простил. Ну и сволочь же он! Моя жена! Да, я все знаю.

Гортензия. Эмиль, умоляю тебя, поверь. Я была у мамы. Можешь ее спросить.

Мажис. Не такой я кретин. Она, конечно, в курсе дела. Матери кое на что тоже годятся. Да, я могу ее спросить. И уж если спрошу, она мне даже в деталях все расскажет, и про кино, и про «Галери Лафайет». А ты в это время валялась в постели с Дюгомье…

Гортензия. Это неправда!

Мажис. Не сегодня, так вчера. Один из моих сослуживцев видел тебя. Ты выходила из гостиницы на улице Тронше.

Гортензия (осмелев). Неправда. Я никогда не была на улице Тронше.

Мажис. Никогда?

Гортензия (не скрывая облегчения: она никогда не была на улице Тронше). Никогда, уверяю тебя…

Мажис (спокойнее). Я хочу еще раз тебе поверить. Но мне требуется доказательство. Ты напишешь ему письмо об окончательном разрыве.

Гортензия. Но я ведь больше не вижусь с ним. Давно.

Мажис. Тем более. Твое письмо только подтвердит это.

Гортензия (поводя плечами). Пожалуйста…

Мажис с сияющим лицом подскакивает к буфету, достает пачку бумаги для писем, ручку, чернильницу, располагает все это на столе у авансцены.

Мажис. Устраивайся. Я буду диктовать тебе.

Гортензия. Но…

Мажис. Диктую.

Гортензия смотрит на него, опять пожимает плечами, снимает шляпку, кладет ее на комод, садится за стол.

(В зал.) Да, Эмиль. Если хочешь, Эмиль. Страх, смешанный с презрением. Сумасшедший, правда?… Его боятся, но даже не стараются скрывать от него свои мысли. Все свои куцые мыслишки, видимые невооруженным глазом. Уже думает о том, как она ему позвонит. «Не обращай внимания на письмо, Виктор. У него был припадок. Я написала, чтобы он успокоился». (Гортензии.) Сначала начерно. Это дело серьезное, письмо о разрыве. Нужно взвешивать слова. (Диктует.) «Мсье…». Нет, сначала число. И поставь лучше «Виктор». Так естественней. «Виктор, запятая, с новой строчки, вот уже четыре месяца, запятая, как я объявила вам…».

Гортензия. Вообще-то, я ему говорю «ты».

Мажис. В таком письме на «ты» не обращаются. (Диктует.) «Я объявила вам, запятая, что не желаю вас больше видеть. Несмотря на это, вы не отстали от меня со своими гнусными предложениями. Пора с этим покончить. Вы принесли слишком много зла семье, запятая, которая до вашего появления была счастливой и дружной».

Гортензия не может сдержать улыбки.

(В зал.) Видели улыбочку? Попробуй только захотеть простить эти создания. Они сами тебе помешают это сделать. (Продолжая диктовать.) «… счастливой и дружной. Я настоятельно прошу вас не искать со мной встреч. Впрочем, это и бесполезно, ибо во мне осталось лишь презренье и к вашим слезам, и к вашим угрозам…».

Гортензия (возражая). Он мне никогда не угрожал.

Мажис. Кто диктует, я или ты? (Наклоняется, чтобы удостовериться в соответствии текста.) «Вашим угрозам». (Отходит и продолжает диктовать.) «Желая поступать в высшей степени лояльно по отношению к своему мужу, я показываю ему это письмо, как покажу и то, которое жду от вас. В нем, я надеюсь, вы дадите слово, что не будете более искать встреч со мной». Ну вот… Переписывай… (В зал.) Она переписала. Я сохранил черновик. Двумя днями позже она показала ответ Дюгомье. В том роде, какой требовался. Обещая, что… клянясь, что… уверяя, что он питает ко мне лишь уважение. Несмотря на то, что ему это стоило… Они, должно быть, здорово издевались! Терпение… Я делал вид, что доволен. Чтобы отпраздновать это, я даже повел Гортензию обедать… В ресторан… На деньги Дюгомье… Я подождал две недели. Дал им успокоиться… Потом в четверг отправился к врачу. Разжалобил его. Он дал мне освобождение от работы. На шесть дней. Вернувшись, говорю Гортензии…

Закончив переписывать письмо, Гортензия ушла с авансцены.

…с завтрашнего дня у меня бюллетень.

Гортензия. С завтрашнего?

Мажис. Да, с пятницы. (Уставился на Гортензию, улыбаясь краями губ, простодушно.) Я хочу съездить в Mo, к матери. Я старушку тысячу лет не видел, бедную. С похорон Жюстины.

Гортензия (с облегчением). Прекрасная мысль.

Мажис. У меня поезд только в два двенадцать. Я, наверно, вернусь поздно.

Гортензия. Не торопись. Уж раз ты собрался к матери. (Уходит.)

Мажис (подходя к рампе). И я не торопился. Утром, около полудня, я шатался по дому. Остановился поболтать с консьержкой.

Консьержка, подметая, появляется из левой двери.

Консьержка. Вы сегодня, стало быть, не в министерстве, мсье Мажис?

Мажис. Я на бюллетене, тетушка Набюр. Иногда надо дать организму передохнуть.

Консьержка. Очень даже надо, мсье Мажис.

Консьержка уходит к себе.

Мажис. Я достаю револьвер. (Идет к комоду, берет револьвер, рассматривает его осторожно, положив на ладонь носовой платок.) Заряжен! Вот сволочи! (Кладет револьвер в карман.)

Возвращается Гортензия.

(Беря шляпу.) Ну что ж, пора отчаливать. (Целует Гортензию.) До вечера…

Гортензия. Хорошенько поцелуй маму за меня…

Мажис (выходит к рампе, зрителям). Я сделал кой-какие дела. У себя в квартале. Зашел в мастерскую, починил часы. Зашел в писчебумажную лавку, купил карандаш. Всюду торговался, обращал на себя внимание. Говорил про бюллетень… Леденцы для малышки… Потом иду в кафе, что напротив моего дома… Жду… Появляется Дюгомье. Он входит, я иду следом. Поднимаюсь по лестнице…

Из глубины сцены появляется Дюгомье. Гортензия бросается к нему в объятия. Мажис надевает перчатки. Подходит к двери, наклоняется, смотрит в замочную скважину, открывает дверь. Гортензия отступает на шаг от Дюгомье и застывает в неподвижности, закусив палец. Дюгомье окаменел.

Не бойтесь, мсье Виктор, Вас ждет другое… (Стреляет.) Гортензия падает.

(Бросает револьвер к ногам Дюгомье и бежит к левой кулисе с криком.) На помощь! Убийца! (Снимает перчатки, кладет их в карман.) На помощь! Он убил мою жену! Он убьет меня! На помощь!