Текст книги "Шалтай-Болтай в Окленде (сборник)"

11

Боб Посин, поддерживавший тесные связи со множеством клиентов, встретился с Хью Коллинзом, состоятельным и именитым сан-францискским оптиком, чтобы вместе отобедать.

– Хью, старина! – приветствовал он партнера, протягивая через стол руку.

На лице Коллинза, лысеющего мужчины среднего возраста, играла кривая улыбочка преуспевающего бизнесмена. Радиостанция «КОИФ» давала его рекламу уже три года – ежечасные ролики до и после сводки новостей. Кабинеты доктора Х. Л. Коллинза располагались на Маркет-стрит[73]73
  Маркет-стрит – главная улица Сан-Франциско.


[Закрыть], в Окленде[74]74
  Окленд – город на западе штата Калифорния, расположен напротив Сан-Франциско на восточном берегу залива Сан-Франциско. Здесь находятся международный аэропорт, правления многих крупных фирм, несколько колледжей, рядом Калифорнийский университет в Беркли. Известен второй в США по численности общиной художников (после нью-йоркской Гринвич-Виллидж).


[Закрыть] и к югу от Сан-Франциско, в Сан-Хосе[75]75
  Сан-Хосе – административный центр крупнейшего в Северной Калифорнии округа Санта-Клара. Ныне – центр электронной и ракетно-космической промышленности. Имеется международный аэропорт.


[Закрыть]. Он был ценнейшим клиентом.

– Хорошо выглядишь, – сказал Посин.

– Да и ты, Боб, неплохо, – ответил Коллинз.

– Как глазной бизнес?

– Не жалуюсь.

– Все очками торгуешь?

– Да еще как.

Принесли запеченные стейки из лососины. Партнеры приступили к еде. Ближе к концу обеда Хью Коллинз объяснил, зачем хотел встретиться.

– Ты, наверное, слышал про наш конгресс.

– А, да-да, как же, – подхватил Посин. – Что, все оптики Северной Америки съезжаются?

– Только с Запада, – сказал Коллинз.

– Важное событие, – заметил Посин.

– Довольно-таки важное. Проводим в отеле «Сент-Фрэнсис».

– На этой неделе начинается, да?

У Посина было самое туманное представление о такого рода мероприятиях.

– На следующей, – сказал Коллинз. – А я возглавляю комитет по культурной программе.

– Угу, – кивнул Посин.

– Вот, глянь, – Коллинз наклонился к нему, – хочу показать тебе – это я для ребят взял. Не для всех – только для своих, понимаешь? Для внутреннего круга.

Он сунул Посину из-под стола плоскую, похожую на диск шкатулку.

– Что это? – спросил Посин, осторожно взяв ее и заподозрив подвох.

– Давай-давай, открывай.

– И что будет? Оно выпрыгнет?

Знал он эти их штучки для конференций.

– Да нет, открой, глянь.

Открыв шкатулку, Посин увидел ярко раскрашенную порнографическую безделушку из крепкой пластмассы. Раньше такие делали в Мексике из обычных кухонных спичек с красным фосфором. Во время Второй мировой он стоял с войсками в Эль-Пасо и ездил за такими игрушками в Хуарес, на чем неплохо зарабатывал. Поразительно было снова увидеть такую штуковину через столько лет.

Эта была сделана качественнее. Он попробовал, как она работает – там было всего две позы: подготовка и сам акт.

– Ну как? – спросил Коллинз.

– Здорово, – ответил Посин, закрывая коробочку с безделушкой.

– Должна пойти на ура.

– Конечно, пойдет, – сказал Посин.

Складывая и разворачивая салфетку, Хью Коллинз произнес:

– Правда, этого им ненадолго хватит.

– Это их отвлечет, – сказал Посин, – чтоб девчонок на Маркет-стрит за юбки не хватали.

Тут лицо оптика приняло странное, напряженное выражение.

– Послушай, – хрипло сказал он.

– Да, Хью.

– Ты радиостанцией заведуешь… Наверно, с артистами часто встречаешься? С певцами там, танцорами?

– А как же.

– Не мог бы придумать что-нибудь? Ну, для нашей культурной программы.

Посин сыронизировал:

– Хотите, чтоб какой-нибудь паренек спел вам народные песни?

– Нет, – потея, выдавил Коллинз. – Нам бы, ну… девчушку, чтоб повеселиться по-хорошему.

– К сожалению, это не моя специализация, – сказал Посин.

– Понятно, – разочарованно вздохнул Коллинз.

– Но, кажется, я знаю одного человека, который может вам помочь. Это агент. У него выход на кучу певцов и тому подобного народа в Сан-Франциско… Работает с крутыми ночными клубами и заведениями на Пасифик-авеню.

– Как зовут?

– Тони Вакуххи. Я попрошу его позвонить тебе.

– Я был бы очень благодарен, – сказал Хью Коллинз. Его глаза влажно посверкивали за очками. – Правда, Боб.

В тот же вечер Тони Вакуххи, сидя за письменным столом в своей гостиной, набрал номер организаторов оптического конгресса.

– Свяжите меня с Хью Коллинзом, – попросил он.

– Доктора Коллинза нет, – ответила секретарша.

– Знаете, мне очень нужно с ним поговорить, – сказал Вакуххи. – Ему нужна информация, и вот она у меня есть, а я не могу с ним связаться.

– Могу дать вам его домашний телефон, – сказала секретарша. – Секунду.

И Тони Вакуххи тут же дали нужный ему номер.

– Спасибо, что помогли, – поблагодарил он и повесил трубку.

Откинувшись в кресле, он набрал номер.

– Алло, – ответил мужской голос.

– Доктор Коллинз? Насколько я понимаю, вы отвечаете за культурную программу конгресса. Моя фамилия Вакуххи, я представитель целого ряда эстрадных артистов звездного уровня здесь, в Сан-Франциско. Вообще-то, мы специализируемся на развлекательных мероприятиях, которые любят на разных конгрессах, стараемся, так сказать, скрасить их участникам досуг, пока они в городе, избавить их от неудобств и лишней беготни в поисках таких развлечений. Особенно, когда люди не знают точно, что бы им такого придумать. Понимаете, о чем я?

– Понимаю, – сказал Коллинз.

Ноги Тони Вакуххи лежали на подоконнике. Чуть поворачиваясь во вращающемся кресле, он продолжал:

– Думаю, вам не нужно объяснять, что в такого рода делах требуется деликатность, приходится быть осторожным, и мы должны быть уверены в тех, с кем договариваемся. Так что, может, я бы подъехал, и мы бы переговорили с глазу на глаз? Уверяю, это не отнимет у вас много времени, можете на меня положиться.

– Приезжайте ко мне, – предложил Коллинз. – Или давайте встретимся в другом месте.

– Я подъеду, – сказал Вакуххи, подбросив вверх карандашную резинку и подставив карман пиджака так, что она попала прямо в него. – Может быть, мне даже удастся подвезти к вам одну из этих артисток – у нее как раз есть опыт в той области, о которой мы говорим. Она молодая, пользуется у нас тут успехом. Ее зовут Фисба Хольт, возможно, вы о ней слышали. Как вы смотрите на то, чтобы я с ней приехал и мы сразу же ударили бы по рукам, а вы бы могли выбросить это из головы и спокойно заниматься делами, которые ждут вас?

– Как вам удобнее, – сказал Коллинз. – А она… подойдет для этого?

– Безусловно, – заверил его Вакуххи. – У нее весьма притягательная внешность, а участники конгрессов обычно это ценят.

Коллинз назвал ему адрес и сказал, что будет ждать.

К дому Хью Коллинза с хрустом подкатил по дорожке желто-черный кабриолет «Меркьюри». Верх был опущен, в автомобиле сидел узколицый мужчина и молодая хорошенькая круглолицая женщина с рыжеватыми волосами.

Хью Коллинз благодарил судьбу за то, что у него оказался такой знакомый, как Посин, через которого можно выйти на нужных людей. Открыв парадную дверь дома, он вышел встретить Тони Вакуххи и Фисбу Хольт.

– Выходи в пальто, – сказал Вакуххи девушке. Ей, наверное, не было еще и двадцати лет. Ее волосы развевались и блестели на вечернем ветру. – Почему это ты теряешь деньги? Где бы ты заработала в такой час?

– В «Персиковой чаше», – ответила она.

– Да, только «Персиковая чаша» до девяти закрыта. Если у тебя есть хоть капля здравого смысла и… – тут он заметил Коллинза. – Вы мистер Коллинз?

– Да, это я.

Они пожали друг другу руки.

– Входите, я принесу вам чего-нибудь выпить.

Непонятно было, что представляет собой Фисба, потому что она плотно закуталась в пальто.

– Мы пить не будем, – отказался Вакуххи, – но все равно спасибо.

Когда они входили в дом, он кивнул Фисбе. Она сбросила пальто, перекинула его через руку и словно выросла: как будто вышла из теплой колышущейся воды.

– Здравствуйте, – сказала она Хью Коллинзу.

Девушка была вполне ничего себе, с полненькими ногами, а таких больших грудей он, пожалуй, еще не видывал, и расположены они были очень высоко. Когда она освободилась от пальто, они колыхнулись из стороны в сторону.

– Неужели настоящие? – спросил он у Вакуххи. – Ничего у нее там не подложено?

На Фисбе было тесное шелковое платье, которое успело растянуться и помяться. Оно не выдерживало давления изнутри и уже начинало расползаться по швам.

– Сорок второй размер, – констатировал Вакуххи.

– Шутите!

Но Коллинз был впечатлен. Девушка Фисба театрально прошлась по комнате, откинув назад плечи и подтянув ягодицы, так что груди ее приподнялись, слегка покачиваясь, – это было увлекательное и диковинное зрелище, демонстрирующее, что они у нее свои, не приделанные.

– Представляете, каково с такими расти, – взволнованно произнес Вакуххи. – В школу ходить до самого выпуска.

– Она сама-то осознает? – спросил Коллинз.

– Все она осознает. Только считает, что это просто части тела, ничего, мол, особенного. Как руки, например.

Фисба подошла к ним.

– Я очень рада с вами познакомиться, мистер Коллинз.

– И я, – ответил он. – Но если хотите поговорить, наденьте пальто.

Она послушалась его – и увязла в рукавах. Мужчины даже не пошевелились, чтобы помочь ей – оба стояли и смотрели.

– Чем занимаетесь? – спросил Коллинз.

– Я певица, – сказала она. – Ну, как Лена Хорн[76]76
  Лена Хорн (1917–2010) – известная джазовая певица и киноактриса.


[Закрыть].

В застегнутом пальто она ничем особенным не отличалась. Лицо у нее было в общем-то невзрачное, округлое, щеки даже чуть обвисли, кожа чистая, но нездорового цвета: бледновата. Линия подбородка расплывалась. Глазки – какие-то маленькие, почти бесформенные, хотя и подведенные, едва ли не косые – не понравились они ему. Самым большим ее достоинством – не считая гигантских грудей – были волосы. Но, во всяком случае, она была молода. Он невольно сравнивал ее со своей женой, Луизой, которая сейчас гостила у родителей в Лос-Анджелесе. Эта девушка была лет на пятнадцать моложе ее. Рыжие волосы выглядели мягкими. Интересно, какие они на ощупь, подумал он.

– А вот имя могли бы себе и другое взять, – заметил он.

Она бросила на него косой взгляд, напугав его улыбкой, обнажившей неровные зубы и светлые широкие десны. Никогда ей ничего не добиться, понял он. И сиськи тут не помогут. Было в ней что-то грубое, нахрапистое – или, наоборот, чего-то не хватало, – как будто она телом старалась пробить себе дорогу в жизни. Пролезть, протолкнуться, подняться хотя бы еще на одну ступеньку. Ее присутствие угнетало его.

Но внешность у нее была действительно «притягательная» – с лихвой, и в гостиничном номере, где собралось бы с десяток мужиков, она произвела бы фурор. Это как раз то, что ему нужно для бонус-шоу после общей развлекательной программы. Гаффи уже согласился предоставить для мероприятия свой номер, а все приглашенные успели скинуться.

– Это я ей имя придумал, – сказал Вакуххи. – Она тут ни при чем.

– Разве вы не знаете, кто такая была Фисба? – удивилась девушка. Она явно была подготовлена. – Это же из шекспировского «Сна в летнюю ночь».

– Она стеной была, – сказал он.

– А вот и не стеной никакой. Она была девушкой из пьесы, которую там ставят. А стена отделяла ее от возлюбленного.

– Скажите, а что вы показываете на сцене? – спросил он. – Декламируете стихи?

– Я же вам ясно сказала: я исполнительница песен в стиле Лены Хорн. Уж про Лену Хорн вы наверняка слыхали.

– Прекрати, Фисба, – приказал Вакуххи. И объяснил Коллинзу: – У нее номер с шаром – но ничего подобного вы в жизни не видели. Постойте, сейчас принесу шар.

Он вышел к машине и вернулся с огромным пластмассовым пузырем.

– Разработка ВМС США, – сказал он, бросив шар. Тот стукнулся, но не разбился, а покатился по полу гостиной. – Это буй, поплавок.

Шар был прозрачным, с неровной поверхностью. Ковер и пол выглядели через него увеличенными, искривленными.

– Я в него залезаю, – непринужденным тоном сказала Фисба.

– Вот как? – Коллинз был заинтригован.

– Да, забираюсь вовнутрь. Сейчас я, конечно, не могу. Сначала я раздеваюсь.

– Господи, помилуй! – выдохнул он.

– Ну да, – подтвердил Вакуххи, – залезает в шар. Тесновато ей в нем, конечно, но ничего, справляется. Тут отверстие есть.

Он показал Коллинзу, как приоткрывается часть оболочки.

– Это мы сделали специально для нее. Она влезает в шар обнаженная… – Он отвел Коллинза в сторону, чтобы Фисба не слышала. – А потом ее ну как бы гоняют по полу, понимаете? – Он наподдал ногой по пустому шару, и тот покатился к дальней стене гостиной. – Вот так. Только вместе с ней. Она крутится вместе с шаром – там ведь тесно.

– А как она дышит? – поинтересовался Коллинз.

– Ну, там есть несколько маленьких дырочек. Ну как, подойдет это для вашей культурной программы?

– Да, – ответил он, – конечно.

– Только осторожней – сильно не пинайте, – попросила Фисба. – А то иногда после этих ваших конгрессов неделями в синяках ходишь.

Когда Фисба и Тони Вакуххи ушли, Хью Коллинз стал размышлять над достигнутой договоренностью и приобретением Фисбы, которая будет развлекать его и коллег-оптиков.

«Вот это да!» – воскликнул он про себя и даже почувствовал некоторую слабость. Девица, влезающая в пластмассовый поплавок и позволяющая, чтобы ею играли в футбол, будет готова на все.

Черт возьми, конгресс обещал затмить собой все предыдущие.

12

Большая часть следующего дня ушла у Джима Брискина на то, чтобы вызволить свою машину у полиции Сан-Франциско. Во-первых, на него не оказалось никакой персональной записи, а во-вторых, никто понятия не имел, где автомобиль находится. Упитанный коп в голубой рубашке предположил, что автомобиль, возможно, отогнали на одну из специальных стоянок. В числе нескольких товарищей по несчастью он отправился на поиски машины. К половине второго она, наконец, нашлась. Заплатив штраф, Джим остался почти без наличных. Он вышел под слепящее полуденное солнце разбитым и озлобленным на все управление полиции Сан-Франциско.

Вот мне и наказание, подумал он.

Пообедав в кафе в центре города, он забрал машину со стоянки – на этот раз он не стал оставлять ее на улице – и в одиночестве поехал к парку Золотые Ворота.

Лужайка под его ботинками была мокра от росы. Он брел, засунув руки в карманы и опустив голову. Впереди каменный мост соединял берег озера Стоу с островом посередине. Там, на вершине холма, среди деревьев стояло распятие, а вниз падали воды, подаваемые наверх насосом. В озере плескались утки, маленькие, коричневые – не те, которых едят. Тут и там сновали лодки с детьми. На лодочной станции стоял кондитерский киоск. На скамейках, вытянув ноги, дремали старики.

В девятнадцать лет он приходил сюда, исполненный фантазий, которые тогда казались ему запретными и непристойными и, конечно же, исключительными. Он приносил с собой портативный радиоприемник и одеяло, надеясь познакомиться с хорошенькой девушкой в ярком, пестром, чистеньком платье. Теперь те дни, те желания не казались ему непристойными, он скорее чувствовал ностальгию.

Мне не в чем его обвинить, подумал он. Любой мальчишка семнадцати-девятнадцати лет, если он не полный болван, сделал бы то же самое. И я бы так поступил. Как прекрасна Патриция! Что за чудо овладеть парню такой женщиной! Любому мужчине. Но особенно мальчишке, который спит и видит, как бы ему прикоснуться к взрослой женщине, обнять ее. К женщине, которая носит пальто, костюм песчаного цвета, у которой такие темные, длинные, мягкие на ощупь волосы. Такое раз в жизни случается. Безумием было бы отказаться.

Это мечта, думал он. Сбывшаяся мечта. Мечта чистого существа. Тот, кто назовет его поступок грехом, будет лицемером или дураком.

К нему направлялась пухлая, грозного вида белка. Она приблизилась, потом отступила, помахивая пушистым хвостом. Какие у нее, однако, крепкие ляжки! И железная хватка. Вертясь, она снова пошла к нему, иногда застывая столбиком, сжимая и разжимая лапы. Глядела она неприветливо. Похоже, белка была немолодая, бывалая.

Джим остановился у окна лодочной станции, где продавали конфеты, и купил пакетик арахиса.

Несколько лет назад они с Пэт гуляли по Парку, и за ними увязалась белка, она все бежала и бежала, надеясь на угощение. Но у них, увы, ничего с собой не оказалось. Теперь, заходя в Парк, они каждый раз покупали орешки.

– Держи, – бросил Джим белке очищенный орех.

Та поспешила за добычей.

Неподалеку на покатой поляне играла в софтбол ватага подростков в джинсах и футболках. Джим присел посмотреть. Он ел купленные для белки орехи и с удовольствием наблюдал за шумной, беспорядочной игрой.

Не хотел бы я оказаться на ее месте, подумал он. Тому, на кого Рейчел направит свой гнев, не позавидуешь.

Мяч прокатился по траве и остановился у его ног. Один из ребят сложил руки рупором и крикнул ему. Джим поднял мяч и бросил. Тот упал, не долетев до них.

Господи, даже тут оплошал, подумал он.

Окажись он на месте Пэт, ему было бы страшно. Ведь Рейчел девчонка с норовом – она не из тех, кто будет выслушивать обычные заклинания, груды словес, извергаемых, чтобы оправдать виновного. Вина Пэт была для нее очевидна. Она знала своего мужа и понимала, что должно было сейчас твориться в его душе.

Джим подумал о мальчишке Джиме Брискине, который в свои девятнадцать лет когда-то бродил по тропинкам у озера Стоу. У него была большая, тяжелая голова, руки нелепо болтались. Вообще он был довольно вялым подростком. В спорте не блистал, лицом был бледен. Как и Арт Эмманьюэл, слегка заикался. Что касается девушек, то, по правде говоря, дожив до девятнадцати, дальше чем приобнять хорошенькую школьницу с пружинистыми волосами, в юбке и блузке, он продвинуться не успел. Как-то девчонка поцеловала его на танцах. А в один прекрасный день – и что это был за день! – он уговорил девушку (как же ее звали?) обнажить свои прелести настолько, чтобы он смог убедиться: все правда, его не обманывали. Как говорили, так и оказалось: источник вечной жизни на земле, всего самого теплого, доброго и важного находился где-то под блузкой девушки – вот такой свежей, прелестной и застенчивой. Но это не считалось. Он все равно понимал, что сводить девушку в кино и положить руку ей на плечи, когда выключат свет, – это пока его наивысшее достижение. Ну потрогал ее под блузкой, но это ни к чему не привело, девушка так и остается чужой. Чтобы «считалось», нужно полностью овладеть женщиной. Поглядывать, прикасаться, быть рядом – все это ничто, насмешка какая-то. Никогда больше в жизни не было ему так мучительно, как тогда.

Так девятнадцатилетним юнцом слонялся он вокруг озера Стоу, грустя и надеясь. Месяцами напролет, в любую погоду. И вот в один облачный день, около четырех часов, он наткнулся на парочку, которая натирала воском миниатюрную иностранную машину. Автомобиль стоял в тени – хотя солнца и так почти не было видно. Мужчина и девушка работали, не щадя себя. Оба успели вспотеть. На обоих были хлопковые шорты и толстые серые свитера.

Когда он шел мимо, девушка улыбнулась ему, и он бросил:

– Трудимся?

– Хочешь помочь? – откликнулся мужчина.

И он взял замшевую тряпку и присоединился к ним. Когда машина (французский «Рено») уже вся блестела, а тряпки и банки с воском были отложены в сторону, эти двое пригласили его поехать с ними выпить. Они оказались молодой супружеской парой, у которой был шестимесячный ребенок. Жили они в новом микрорайоне в Беркли, он учился в техническом колледже Калифорнийского университета. Будучи их соседом, Джим стал к ним захаживать. А через год муж, который, как выяснилось, был голубым, сбежал с дружком, оставив жену и ребенка. И у Джима завязался с ней долгий, сложный роман с бурными чувствами – первый в его жизни. Но в конце концов муж вернулся, в раскаянии разрывая на себе рубашку, и семья воссоединилась.

Он шел, улыбаясь сам себе. Иллюзии юности. Джоанн – ее звали Джоанн Пайк – была, пожалуй, самой милой, самой внимательной девушкой из всех, кого он когда-либо встречал. Она так и не поняла, что за хворь приключилась с ее мужем, и, когда он вернулся, просто вычеркнула эти месяцы из памяти и зажила с ним, как прежде.

Вот и Рейчел, наверное, помирится с Артом, подумал он. Но только не с Пэт. До нее-то она, скорее всего, доберется, и уж тогда – берегись! При этой мысли его пробрал жуткий холод.

Пэт была ему дороже всех на свете – должен ли он теперь постараться оградить ее от преследований Рейчел? Ему хотелось заботиться о ней, защищать ее, отвечать за нее. Даже прошлой ночью. Даже когда он сидел на краешке ее постели и, глядя на нее, выслушивал, как она, растянувшись в своей нейлоновой комбинации, рассказывала, что натворила, и почему, и как переспала с другим.

Ну и история. Но вот они в нее влипли, и теперь нужно как-то выпутываться.

13

Днем, в половине четвертого, Арт Эмманьюэл, в спортивной куртке и светлых свободных брюках, в начищенных до блеска туфлях, с причесанными и напомаженными волосами, вошел в Маклолен-билдинг. Он вызвал лифт. Ловушка из ажурного железа, пружин и тросов с лязгом и грохотом спустилась в вестибюль. Из нее вышли трое мужчин и женщина, все в деловых костюмах, и направились к выходу. Он вошел в лифт, нажал на кнопку и поднялся на верхний этаж.

Перед ним протянулся сиротливый некрашеный холл. Слева был общий отдел станции с высокими потолками, там за столом сидела и печатала Пэт. Волосы она заплела в косы. На ней был жакет и блузка с декольте.

Арт поздоровался. Пэт, вздрогнув, застыла над пишущей машинкой.

– Здравствуй, – ответила она, испуганно глядя на него.

– Вот, решил заглянуть. К-к-как ты?

– Хорошо, – ответила она. – Домой нормально добрался?

– Да, – сказал он.

Она поднялась ему навстречу. На ней была длинная юбка и туфли на низком каблуке.

– Что сказала Рейчел?

– Она уже легла спать. – Он пошаркал ногами. – Н-н-ничего почти не сказала. Она знала, что мы куда-то уехали. Но не думаю, что она поняла. Ну, в смысле, что у нас было.

– Правда?

– Может, сходим, кофе попьем? – предложил он.

– Нет, – покачала она головой. – Не стоит тебе сюда приходить. Да, мне нужно тебе кое-что сказать.

Она взяла его за локоть и отвела по коридору в маленькую заднюю комнату.

– Я помолвлена с коммерческим директором радиостанции, Бобом Посином. Он где-то здесь. Так что иди лучше домой.

– Да? Я не знал, – сконфуженно сказал он.

Пэт заметила его спортивную куртку.

– Куртка тебе идет. А брюки эти свободные, кажется, не очень.

– А ты всегда отлично одеваешься.

– Спасибо, Арт.

Она была погружена в свои мысли. Наконец, слабо улыбнувшись, она озабоченно сказала:

– Послушай, иди домой – или куда ты собирался. Я постараюсь позвонить тебе вечером. Или, может быть, не стоит.

– Я сам могу позвонить, – с надеждой вызвался он.

– Вот и хорошо. Прости, что я сейчас так с тобой, но прежде чем прийти хоть и к знакомому человеку на работу, нужно сначала подумать. Сам понимаешь.

И, развернувшись, так что ее длинная юбка образовала маленький вихрь, она ушла, бросив на прощание:

– До свидания, Арт.

Он пошел к выходу, а она вернулась за стол и снова принялась печатать.

Ему было невыносимо больно.

Спускаясь вниз на лифте, он чувствовал себя самым несчастным существом на земле. Боль оставалась с ним до первого этажа и не отпустила его, когда он вышел на улицу. Квартал за кварталом она сопровождала его в бесцельных блужданиях. Она не рассталась с ним, и когда он сел в автобус и поехал в сторону Филлмор-стрит. Он сошел на Ван-Несс, но боль не проходила. Он знал, что сразу легче не станет, должно пройти время, прежде чем начнет отпускать. Боль придется перетерпеть, просто так ее с себя не стряхнуть.

Он зашел в автомагазин Нэта и спросил у брата:

– Так как насчет машины?

– Пока нет, – ответил тот, подкрашивая шину у «Шевроле». – Заходи завтра. Мне тут обещали завезти пару подержанных. Может, дам одну.

– Мне нормальная машина нужна, – раздраженно сказал Арт. – А не старая рухлядь.

– Сходи к Люку, – предложил Нэт.

– Да пошел ты! – ругнулся Арт и вышел.

Придя домой, он улегся с газетой в гостиной. Рейчел не было, наверное, она ушла в магазин. Неприятно было держать в руках шершавую бумагу газеты. У него по коже побежали мурашки. Какой я чувствительный, подумал он. Он терпеть не мог держать что-нибудь в руках. Бросив газету на пол, он вышел из дома, а потом через калитку на тротуар. Дойдя до угла, он постоял там, глядя на людей и машины.

Когда он вернулся, Рейчел была уже на кухне. Достав из коричневого бумажного пакета мыло, помидоры и коробку яиц, она спросила:

– Где ты был?

– Нигде, – сказал он.

– К ней ходил?

– Н-нет, – соврал он. – К кому – к ней? К Пэт, что ли?

– Она, наверно, на работе – на радиостанции, – сказала Рейчел. – Если тебе хочется ее увидеть.

– Я знаю.

– Какая она? – спросила Рейчел. В ней не было никакой враждебности. Она говорила спокойно, но, как ему показалось, с необычной тщательностью подбирая слова. – Мне просто любопытно. Она носит почти тот же размер, что и я. Наверное, двенадцатый. Ты видел ее голой?

– Не помню, – уклончиво сказал он.

– Как не помнишь? – уставилась на него она.

– Д-д-давай не будем, – отрезал он. – Конечно, видел. И не только видел.

Рейчел вышла в другую комнату и надела пальто.

– Ты куда? – спросил он.

– На улицу. Прогуляться.

– Когда вернешься?

– Видно будет, – сказала она и исчезла за дверью.

Злясь и мучаясь от стыда, он принялся убирать продукты и вдруг подумал, что она ведь может и не вернуться. Она сделает что угодно, если решит, что так надо. Он испугался за нее и за их совместную жизнь. А как же ужин? Придет ли она?

К пяти часам он понял, что не дождется ее. Ее не было уже час. Он открыл банку супа и приготовил еду – суп, сэндвич и чашку кофе. Сидя в одиночестве за кухонным столом, Арт услышал шаги перед домом. Положив ложку на стол, он поспешил в гостиную.

По ступенькам спускался Джим Брискин.

– Здравствуй, – сказал он, когда Арт открыл дверь. – Где твоя жена?

– Вышла, – ответил Арт. – Скоро вернется.

– Решил заглянуть, узнать, как она. – Он оглядел комнату. – Когда ты вернулся?

– Не очень поздно, – уклончиво сказал Арт.

И тут он вспомнил, что переспал с женщиной Джима Брискина. И почувствовал гордость, какое-то торжество.

– Вы с ней были женаты? – спросил он. – Она что н-н-надо.

– Послушай, парень, – сказал Джим, – никогда не говори так о женщине. Это должно остаться между вами.

– Она сама виновата, – вспыхнул он. – Не надо на меня кричать. Она хотела сходить в винный магазин, а там уже ей з-з-захотелось прокатиться.

– Боже… Ну да ладно. – Джим бросил взгляд на кухню. – Ты не знаешь, когда Рейчел вернется? Как она вообще? Разозлилась? Расстроилась?

– Нормально у нее все, – проговорил Арт.

– Что собираешься делать? – спросил Джим. – Ну, это неважно. Когда Рейчел придет, скажи, что я заходил. Если она не даст о себе знать, я снова приеду.

– А вас, видать, задело, – сказал Арт. – Скажете, нет?

– Не так уж задело, – ответил Джим. – Просто боюсь, как бы что-нибудь похуже не случилось.

Теперь Арт почувствовал смущение.

– Она сама захотела туда поехать, – сказал он.

– Куда? К ней домой? Знаю. – Джим кивнул. – Я уже видел ее, она мне все рассказала. Сегодня утром, наверно, умирала от похмелья.

– Я был у нее примерно в четыре, – сообщил Арт. – Вроде ничего была. По крайней мере, по ней не скажешь, что ей плохо.

– Ты заходил на радиостанцию?

Джим открыл дверь и двинулся вверх по ступенькам.

– Она потрясно выглядит, – сказал Арт.

– Это правда. – Джим остановился. – И это лишь одно из ее достоинств. Какие у тебя планы? Бросишь жену с ребенком и уйдешь к Пэт?

– Не знаю, – пробормотал Арт. – Я должен позвонить ей. Она сама мне сказала.

– Вчера вечером она напилась в стельку, – сказал Джим.

– Знаю.

– Хочу тебе кое-что сказать. Не ради тебя – ради себя. Я был женат на ней три года. И все еще люблю ее. Для тебя это просто красивая женщина, и вчера вечером она подпустила тебя к себе. Сомневаюсь, что это в ближайшее время повторится. С тобой, со мной или с кем-то еще. Это был единственный шанс из миллиона. Ты оказался под рукой – тебе повезло.

На лице юноши застыло страдание. Джим вернулся в комнату и закрыл за собой дверь. Он собирался поговорить с Рейчел. Но вот он здесь и говорит Арту:

– Не искушай судьбу. Считай, что тебе выпало провести счастливую ночь, и успокойся. Я сегодня бродил по парку и вспоминал, как в твоем возрасте готов был отдать что угодно – лишь бы мне довелось испытать то, что случилось с тобой. Но если ты рассчитываешь на продолжение – только зря себя мучаешь. Поверь мне – я не шучу. Она может причинить тебе много страданий.

– Угу, – буркнул Арт все с тем же выражением лица.

Это была страшная мука – страшнее любой боли.

– Радуйся тому, что получил, – сказал Джим.

– Ну к-к-конечно, – яростно выпалил Арт.

– Подожди, вот еще полюбишь ее. – В нем самом вскипала боль. – Думаешь, тебе сейчас плохо – посмотрим, что будет, когда ты узнаешь ее и поживешь с ней. Что ты о ней знаешь? Только как она одевается да как выглядит – то, что успел увидеть, когда она пришла сюда.

– Я и раньше ее видел, – возразил Арт.

– А я про нее все знаю, – сказал Джим. – И сделаю для нее все, что угодно. Прошу тебя, отстань от нее. Когда она в следующий раз напьется и захочет лечь с кем-нибудь в постель, разворачивайся и шагом марш к жене. Протрезвеет и забудет. Еще кое-что тебе скажу. Если ты попытаешься уговорить ее – убедишься, как я прав. Никому никогда не удавалось уговорить ее что-нибудь сделать – тем более это. Ты попросту выбьешься из сил и в конце концов почувствуешь себя распоследним дураком. Тебе еще не встречалась женщина, способная так лишить тебя ума. Уноси ноги, пока помнишь о ней только хорошее. – Он снова открыл дверь. Он не ожидал от себя, что будет говорить такое. – И когда тебе в следующий раз покажется, что ты одержал вот такую победу, сотри с лица эту идиотскую ухмылочку.

Хлопнув дверью, он поднялся по ступенькам и пошел по дорожке к тротуару. Потом сел в машину, задним ходом вырулил на Филлмор-стрит и уехал.

Он увидел ее в нескольких кварталах от дома. Она медленно брела по тротуару с пакетом в руке. Вот зашла в магазин дешевой одежды поглядеть на вещи. Какой у нее печальный вид, подумал он. Горестный. Он просигналил, что останавливается, припарковался вторым рядом и стал смотреть на нее. Когда она перешла к другому магазину, он медленно поехал за ней.

По сравнению с Пэт, одета она была не очень хорошо. На ней было пальто – коричневое, какого-то неопределенного оттенка. Оно бесформенно болталось на ней – простое пальто с провисшими карманами. Стрижка у нее была никакая. Косметикой она не пользовалась – он никогда не видел ее накрашенной. Она брела с потухшим взором. Из-за округлости живота фигура начинала казаться некрасивой, ее контуры теряли свою четкость. В известных обстоятельствах ее, пожалуй, можно было бы назвать дурнушкой. Но она ею не была. Лицо у нее было суровое, сосредоточенное. Даже сейчас она была подтянута, крепко держала себя в руках. Она не раскисла. В ней чувствовалась сила, которой он не мог не восхищаться. Может быть, она сейчас идет и обдумывает то, что произошло. Она не будет ничего предпринимать, пока не найдет единственно правильного решения.

Его она до сих пор не заметила.

Держа пакет обеими руками, она неспешным шагом шла по тротуару, заглядываясь на каждый магазин, каждую мелочь на своем пути. Ее внимание беспорядочно скользило с одного на другое. Тот, кто ее не знал, мог бы сказать, что сейчас ее можно увести куда угодно – у нее не было никакого маршрута. Но он знал: она сама по себе, сейчас она решает, как ей быть. Она все так же тверда, непреклонна, ее не сломить.