Текст книги "Шалтай-Болтай в Окленде (сборник)"

У продуктового магазина она исчезла из виду. Из машины сзади раздался гудок, и Джим вынужден был отъехать от тротуара. На углу он развернулся и проехал обратно, пытаясь найти ее. Но ее нигде не было видно.

Впереди оказалось свободное место для парковки, он немедленно занял его и быстро пошел пешком к продуктовому магазину. Это была маленькая лавка, торговавшая только овощами и фруктами. Рейчел там не было. Две женщины средних лет разглядывали картошку. В глубине, сложив руки, сидел на табуретке владелец.

Джим двинулся дальше, заглянул в обувной магазин, в кафе, аптеку, химчистку. Ее нигде не было, на улице – тоже.

Он чертыхнулся.

Белое предвечернее солнце слепило глаза, у Джима даже заболела голова. В аптеке был буфет, он зашел и сел, обхватив голову руками. Подошла официантка, и он заказал кофе.

Что ж, значит, ушла домой, подумал он. Можно опять заехать.

Поставив локти на стойку, он принялся за кофе. Тот оказался слабым, горячим, безвкусным. После перебранки с Артом он не находил в себе сил придумать какой-нибудь план действий. Зря он опустился до этого спора. Какой в нем был смысл? Ничего это не даст. Чего он ждал? На что надеялся?

Заплатив за кофе, он вышел из аптеки. Сейчас он был не в состоянии снова ехать к Эмманьюэлам. Потом, решил он.

И увидел Рейчел на другой стороне улицы, у журнального стеллажа. Она рассматривала обложки книжек карманного формата.

Он перешел улицу.

– Рейчел! – позвал он.

Она повернула голову.

– А, это вы, – сказала она.

Он взял у нее пакет.

– Позволь, я понесу.

– Вы нашли их ночью? – Она пошла рядом с ним. – Арт пришел домой. Он не говорил, что видел вас.

– Я был там, – сказал он, – но Арта уже не было.

Она кивнула.

– Тебе это интересно? – спросил он. – Ты хочешь про это слышать? Или надоело уже?

– Надоело. Знаете, я терпеть не могу объясняться. И слушать чужие объяснения терпеть не могу.

– Понимаю.

– Давайте молча пойдем, – предложила она.

И они пошли дальше – еще через одну улицу, через очередной квартал магазинчиков и баров. Взгляд Рейчел приковала к себе витрина с телевизорами, она не могла от нее оторваться.

– Вам никогда не хотелось на телевидение уйти? – спросила она. – Бросить радио?

– Нет, – ответил он.

– Я тут как-то вечером Стива Аллена смотрела. У вас бы хорошо получилось такую программу вести… Где можно говорить, что хочешь.

– Он не говорит, что хочет, – сказал Джим.

Она оставила эту тему.

– Можно я объясню одну вещь про Пэт? – спросил он.

– К чему? – спросила она. И тут же перешла на примирительный тон. По-видимому, она была просто неспособна мелочно злобствовать. – Хотите, говорите. Но…

– Я только вот что хочу сказать. Думаю, что это с ней вряд ли повторится. Она была пьяна, со мной у нее все запутано, а тут Арт подвернулся…

– Да мне это, в общем, все равно, – сказала Рейчел. – Какая мне разница, почему она это сделала, повторится это или нет? Я вот хожу и думаю, как мне поступить. С ней, то есть. На Арта мне наплевать.

– И что, придумала? – спросил он. – Дело в том, что у меня вот ты в мыслях, а еще больше – она, и если ты что-нибудь задумала, то лучше бы тебе бросить это и забыть.

– Как далеко они зашли?

– Ты же не маленький ребенок, – сказал он. – Ну вы даете – что ты, что твой Арт!

– Мне просто хотелось узнать.

– А как ты сама, черт возьми, думаешь, как далеко они зашли? Хорошо, давай говорить на таком языке. Как ты думаешь, как далеко могла зайти пьяная женщина, у которой все в жизни наперекосяк, с симпатичным восемнадцатилетним парнишкой после того, как они приехали на Твин-Пикс в двенадцать часов ночи? Ты что, сама не можешь сказать, переспал твой собственный муж с другой или нет?

Как ни странно, она сохраняла спокойствие.

– Я не знаю, как это называть, – сказала она. – Когда мы учились в школе, у нас было много разных словечек. Но это плохие слова. Трудно, когда слов не знаешь.

– Ну так выучи их, – бросил он.

– Вы злитесь на меня, потому что я не могу говорить с вами об этом так, как вам хочется.

Она сказала это, вздернув подбородок и устремив на него свои огромные глаза. На него обрушилась вся тяжесть ее презрения.

– Вы говорили, что хотели помочь нам? – продолжила она. – Что мы знаем? Нас никто не научил ничему путному. Убивать я ее не собираюсь – голову там отрезать или еще что. Мне просто хотелось бы дружить с людьми, которые так с другими не поступают.

– Она была пьяна, – сказал он.

– Ну и что? Я хочу спросить ее, что у нее там сейчас в душе происходит. Хочу пойти и посмотреть, чувствует она хоть себя виноватой или нет.

– Чувствует.

– Правда?

– Она звонила мне ночью, – сказал он. – Плакала, рыдала. Она понимает, что натворила.

Они почти дошли до дома. Перед ними был забор и калитка. Рейчел остановилась.

– А что, если я не вернусь домой? – сказала она.

– Это было бы ошибкой.

– Я не вернусь домой.

– И что дальше? – спросил он. – Пойдешь к родителям, у них пока поживешь? Разведешься? Никогда не простишь его?

– Я такое в кино видела, – сказала Рейчел.

– Ну, это кино – сама знаешь.

– Ладно, – сказала она. – Вернусь. – Она взяла у него пакет. – Вы зайдете со мной?

– Конечно, – сказал он.

Они прошли по дорожке и спустились по ступенькам к двери подвального этажа. Арта не было, на столе лежала записка от него. Не выпуская из рук пакета, Рейчел прочла ее.

– Он ушел, – сказала она. – Пишет, что его позвал Гриммельман, и они у него на чердаке. Вы, наверное, не знаете, кто такой Гриммельман.

– Ты ему веришь? Думаешь, это правда?

Она бросила пакет на диван.

– Нет. Пойду, ужин приготовлю. Оставайтесь, если хотите.

Она ушла на кухню, и он услышал, как течет в раковину вода, как гремят кастрюли.

– Тебе помочь? – предложил он.

Она вышла с выражением отчаяния на лице.

– Я мясо забыла купить.

– Сейчас схожу.

Он подвел ее к стулу, усадил и сказал:

– Я быстро.

Мясной магазин, находившийся неподалеку, уже закрывался, других покупателей не было. Он купил стейк «Нью-Йорк», едва дождался, пока мясник завернет его, и вернулся к Рейчел.

– Пойдет? – спросил он, разворачивая перед ней стейк.

Она осторожно взяла его.

– Первый раз вижу, чтобы так отрезали. Это же не филей?

– Нет, – ответил он. – Хотел тебе немного настроение поднять. Тебе надо больше есть.

Войдя со стейком на кухню, она взялась за сковородку.

– Пожарить?

– Лучше в духовке, – предложил он. – Для сковородки мясо слишком нежное.

– Вы поужинаете со мной? – спросила она.

– С удовольствием.

– А потом останетесь? Когда поужинаем?

– Он к тому времени вернется, – сказал Джим.

– А если нет? Подождете, пока он придет?

– Не знаю. Это неудобно.

– Я с родителями жила, – сказала Рейчел, – пока мы с Артом в Санта-Розу не сбежали. Вчера ночью, когда вы ушли, мне очень плохо было. Не могу я одна.

– Мне показалась, что ты очень независимая.

– Можно было бы в кино вместе сходить.

– Нет, – сказал он. – Я не могу пойти с тобой в кино, Рейчел. Давай поужинаем вместе, а потом я уйду.

– Что мне делать?

– Я годами с этим живу. Когда мы с Пэт разошлись, я думал, с ума сойду. Пару недель вообще жил, как в тумане. Это нужно просто пережить. Да, может, и обойдется – думаю, он придет. Но если не вернется, тебе нужно будет перетерпеть это самой. Согласна? Кому другому я вряд ли бы так прямо сказал это.

– Как подумаю, что он там… – сказала она.

– Знаю. Но вот она уже целый год встречается с Бобом Посином, и я каждую ночь ложусь спать с мыслью об этом.

– Так вот чем все заканчивается?

– Не всегда.

Она зажгла горелки и поставила стейк в печь.

– Рейчел, если я поеду и застукаю его у нее, это ничего не решит, – сказал он. – Ты сама видела вчера ночью. Ты первой это поняла.

– Я хочу пойти в кино. Если вы со мной не пойдете, я одна пойду. Или сначала зайду в «Старую перечницу», найду знакомого парня – или даже незнакомого – и попрошу сходить со мной. – Она стояла к Джиму спиной. – Так что, пожалуйста, сходите со мной.

– Что, правда, пойдешь одна? – Он и так знал – пойдет.

– Давайте посмотрим тот фильм про кита. У нас в копилке куча мелочи набралась. Как он называется?

– «Моби Дик».

– Это по книжке. Я читала, мы ее по литературе проходили. Мы много старых книг читали. Говорят, хороший фильм, да?

– Да, – сказал он.

– А потом можно было бы еще куда-нибудь сходить.

Она поставила воду для овощей.

– Я хочу, чтобы вы остались со мной, – сказала она. – В январе у меня родится малыш, и мне нужна какая-то опора. Это вы ее сюда привели, так что вы тут не посторонний, сами понимаете. Я столько об этом думала, и я не шучу. Если он уйдет, позаботиться обо мне должны вы. Понимаете, о чем я? Но неважно, вы должны. Я очень вас уважаю. А что тут такого? Ничего другого мне не остается. Что бы вы сделали на моем месте?

– Не знаю.

– По-моему, очень дельно будет. Вы же сказали, что хотите помочь мне, когда первый раз к нам пришли.

– Я говорил о вас обоих.

– Хорошо. – Она говорила взвешенно, размеренно. – Арту вы помогли. Теперь можете мне помочь. Вы дали ему то, что он хотел. Теперь позаботьтесь о том, чтобы меня обеспечить, чтоб было жилье, работа. Что, неправильно говорю?

– Да нет, только жестоко.

– Вы сами в это влезли.

Он невольно восхищался ей. В самообладании ей было не отказать. Она нашла лучшее из возможных решений. Она не сдалась, не впала в жалость к себе или слезливость. Пришла к решению сама, без подсказок.

– Я подумаю, – сказал он.

Она продолжала готовить ужин.

14

Парадная дверь оказалась запертой. Он знал – в больших многоквартирных домах всегда так делают. Но еще он знал, что должен быть черный ход, через который женщины выносят развешивать белье. Обойдя дом с тыла, он увидел веревки и встроенные гаражи. Хлипкая деревянная лестница вела к двери, которая, как он и ожидал, была не заперта – какая-то домохозяйка подперла ее свернутым в трубку журналом «Лайф».

Он проник в здание, дошел по покрытым дорожками коридорам до двери Пэт и без колебаний постучался.

– Кто там? – отозвалась она из глубины квартиры. – Одну минуту.

– Это Арт, – сказал он.

Дверь распахнулась.

– Что такое? – спросила она.

На ней был плотный вельветовый халат – она только что вышла из ванной. Волосы ее были убраны в тюрбан, лицо раскраснелось. Затянув пояс халата, она сказала:

– Я тебя не ждала. Думала, ты позвонишь.

Пока она колебалась, впустить его или нет, он вошел сам.

– Я звонил, – сказал он. – Ты не отвечала.

– Как там Рейчел?

Ей стало страшно, и она попятилась от него.

– Ушла куда-то, – ответил он.

– Мне нужно под душ. Я не закончила, извини.

И она поспешила в ванную.

Слушая шум воды, он пытался понять, была ли она дома, когда он звонил по телефону. Было без четверти шесть.

– До которого часа ты работаешь? – крикнул он.

– До половины шестого.

Значит, скорее всего, ее еще не было, решил он.

– Ты ужинала? – спросил он, стоя у двери ванной.

– Нет, я не хочу есть. Мне сегодня нехорошо. Хочу пораньше лечь спать.

В ожидании он стал бродить по квартире. Вчера ночью он ее совсем не рассмотрел – они сразу легли, и Патриция даже не включала свет в гостиной. Его заинтересовали гравюры на стенах. И мобиль в углу. Он потрогал его, посмотрел, из чего сделано и как. Понял, что это ручная работа. Из разрезанных кофейных жестянок и яичной скорлупы, со вкусом раскрашено и покрыто лаком – без сомнения, собственноручно ею. Мебель была низкая, светлая – такая ему нравилась. Он испытал на удобство изящные стулья. Арт чувствовал себя не в своей тарелке, но не терял уверенности в себе. В этой квартире он одержал победу – ему нечего и некого тут бояться. Он был возбужден и даже взвинчен, но страха в нем не было.

Когда она вышла из ванной, он предложил:

– Давай поужинаем в Чайнатауне.

Там были дешевые рестораны и вкусная еда.

– Ты бы чаю попила.

Он был уверен, что она захочет есть.

– У меня голова болит, – сказала Патриция. – Пожалуйста, Арт, давай не сегодня. Хорошо? Я хочу просто лечь спать.

Она ушла в спальню и прикрыла дверь. Он услышал, как шуршит ткань. Там, в темноте – шторы были опущены – она одевалась.

– Я хочу сходить с тобой куда-нибудь, – сказал он.

– Нет, – сказала она. – Пожалел бы меня. Я весь день работала.

– Тебе понравится, – сказал он. – С-с-слушай, а давай я тебя с ребятами познакомлю.

Он подумал про чердак.

Пэт вышла в трико и свитере. Голова так и оставалась в тюрбане. Вид у нее был сердитый, раздосадованный.

– Арт, оставь меня сегодня в покое. Прошу тебя. Будь другом.

Он обнял ее за талию. Это было совсем нетрудно – она была такая маленькая и легкая. Поцеловав ее в сжатые непослушные губы, он сказал:

– Ну, давай. Пошли.

– Я не хочу никуда идти.

– Хочешь дома посидеть? – спросил он, не выпуская ее.

В ее глазах мелькнул ужас. Она бросила на него взгляд, тело ее оцепенело. Если он сейчас отпустит ее, она разговорами и разными ухищрениями сможет заставить его отстать и, в конце концов, выкурит из квартиры. Она уже почти готова была улизнуть. Но пока он держал ее, ей было страшно. Он был слишком близко, и она не могла ничего предпринять.

– Если ты собрался сводить меня куда-нибудь, – процедила Пэт, – тебе нужно одеться как следует.

– Я нормально одет, – сказал он.

– Выглядишь, как деревенский щеголь.

– Беда со мной просто, – стерпел он.

– Завтра вечером схожу с тобой куда-нибудь. Обещаю.

– Нет, – возразил он. – Завтра мне, может, не удастся вырваться.

Продолжая обнимать ее одной рукой, он протянул другую, чтобы опустить шторы в гостиной.

– Хочешь потанцевать? – предложил он и, включив приемник, нашел танцевальную музыку.

Все еще сопротивляясь, она сказала:

– Я не умею танцевать. Терпеть не могу танцы. Тебе самому не захочется танцевать со мной.

И тут она неожиданно высвободилась. Но прежде чем успела сделать хоть шаг, он схватил ее. Она стала изо всех сил вырываться, но, в конце концов, сдалась.

– Мне… некого винить, – прошептала она, – кроме самой себя.

Он подождал у двери в коридор, пока она возьмет пальто и сумочку.

Поужинав, они продолжали сидеть в задернутой занавесками кабинке. Официант-китаец убрал со стола посуду и принес свежий расписной чайник. Из-за занавесок слышно было, как беседуют и звякают посудой посетители и снуют официанты. Арт с удовольствием вслушивался в звуки.

Здесь, за столом, напротив него, Патриция казалась чуть более покладистой. Она задумчиво прикурила от своей зажигалки и сказала:

– Люблю Чайнатаун. Но не надо было меня сюда приводить.

– Почему? – спросил он.

– Арт, не надо со мной вообще никуда ходить. – Она улыбнулась. – Ты ведь в меня втрескался? Но я старая. На днях мы поженимся с Бобом.

– Я думал, ты с Джимом Брискином встречалась, – сказал он, не понимая.

– Я его бывшая жена, – объяснила она.

– Но ты же с ним ходила.

– Вы, ребята, живете в каком-то своем мире. Свидания, ухаживания… Ты считаешь, что у нас с тобой сейчас свидание? Ведешь меня поужинать, открываешь мне дверь. Когда ты проводишь меня домой, ты пожелаешь мне спокойной ночи? Или мы уже прошли эту стадию? Немного неуместно, мне кажется…

– По-моему, ты такая шикарная, – признался он, – понимаешь? Ну, то, как ты одеваешься, как выглядишь.

– Да, я знаю, Арт, – сказала она и, помолчав, продолжила: – Вы ребята какие-то… Как бы это сказать? От жизни отставшие. Держитесь так… церемонничаете, высокопарничаете. Старомодные какие-то. А еще говорят, что вы как звери дикие. Это неправда. Вы стараетесь соблюдать манеры. Ты понимаешь? Мне так, пожалуй, нравится. Вчера ночью все было для меня таким свежим благодаря твоей обходительности. Ты должен был сказать это, сделать то. Не пропустить ни одного шага. Так долго, чуть с ума меня не свел. Но оно того стоило. Это много значит. С чистого листа. Как будто ни у тебя, ни у меня никогда раньше этого не было…

Она стряхнула пепел сигареты о край пустой чашки.

– Если бы ты была девчонкой, ну, в школе, то считалась бы самой красивой, – сказал он. – У тебя такие волосы – ух.

На самом деле он хотел сказать, что она прекрасно сложена. Он считал, что у нее изумительное тело, но произнести это вслух не смел.

– Наверное, это меня и зацепило, – сказала она. – Ты обращал внимание на всякие мелочи. Ты замечаешь во мне не что-то одно, а много разного. Но и поучиться тебе есть еще чему. Во-первых, – она подняла на него взгляд, – никогда не говори женщине, что у нее что-то большое – руки, ноги или грудь. И ради бога, помни, если ты будешь торопиться, то можешь сделать женщине больно. Особенно, – она подняла бровь, – маленькой женщине. Я хочу сказать, что в этот момент нужно действовать медленно. Пусть она сама решает. Иногда ей бывает трудно сразу взять и расслабиться, она остается зажатой.

Рассматривая собственные руки, он сказал:

– Вот и с Рейчел так было в начале. Целая неделя понадобилась. Много-много раз.

– Если бы я была мужчиной, меня от нее было бы не оттащить, – сказала Пэт. – Что ты нашел во мне? Я не могу дать тебе ничего такого, чего не могла бы дать она. Ты, похоже, не видишь ее по-настоящему. Я просто не понимаю. Может быть, это оттого, что она у тебя есть – и ты принимаешь это как должное. Я хотела бы подарить ей кое-что из одежды. Думаю, ей подошло бы. Ей нужна одежда, но вы сейчас не можете себе этого позволить. При вашем заработке.

Он кивнул.

– Тебе здесь ничего не светит. Выброси меня из головы. Я этого не заслуживаю. В любом случае, это больше не повторится.

– Джим Брискин то же самое говорит, – проворчал он, не принимая ее слов.

– Что он говорит?

– Что все случилось из-за того, что ты пьяная была.

– Он прав, – сказала она. – Когда ты с ним виделся?

– Он сегодня заезжал.

– И что?

– Хотел с Рейчел поговорить, – сказал Арт.

– Ну да. Этого следовало ожидать. Арт, он очень ответственный. Он переживает и за тебя с ней, и за меня.

– Сказал, чтоб я не бегал за тобой. Что я потом буду очень страдать.

– Это правда, Арт, так и будет.

– Он просто ревнует.

– Нет, – возразила она, – он знает, что говорит. Он меня знает. В чем-то он как ребенок… Есть в нем такая жилка безрассудства. Его может что-нибудь взволновать, он идет на непродуманные поступки, увлекается, особенно если думает, что это его долг. Но он правильно оценивает происходящее. Не думаю, что тут только ревность…

Она потушила сигарету.

Вставая, Арт предложил:

– Пойдем, я хочу познакомить тебя с одним парнем. У него в логове куча карт, планов всяких. У нас Организация. А еще у нас есть «Хорьх», нацистская машина.

– Ты хочешь, чтобы я с тобой туда пошла? – сидя и пристально глядя на него, спросила она.

– Н-н-ну да.

– Ладно, Арт. Раз ты так хочешь.

Она поднялась. Он неуклюже придержал стул.

– И чем же занимается ваша Организация?

– Ну, она, в общем, революционная, – сказал он, вынимая деньги, чтобы расплатиться.

– Правда? – Она снова погрузилась в раздумья. – А я в детстве была социалисткой, последовательницей Бернарда Шоу. Ты читал «Человека и сверхчеловека»? Что-нибудь Шоу читал?

– Нет, – признался он, отдергивая занавеску и выходя из кабинета.

Она медленно направилась к выходу, накинув на плечи пальто. Трое мужчин за одним из столиков внимательно разглядывали ее, один отпустил какое-то замечание и присвистнул.

Суетясь от неловкости, Арт заплатил по счету у кассы и двинулся к выходу. Пэт вышла за ним, и бровью не поведя – мужчин она как будто и не заметила.

«В отличие от меня», – подумал Арт.

Дорожка, шедшая к лестнице, была забросана мусором. Раскидывая бутылки и макулатуру ногами, он сказал:

– Ну, тут и разруха. Пройдешь?

Солнце уже зашло, темнело.

Она не ответила, и он решил, что пройдет. И стал подниматься по лестнице к металлической двери. Последовав за ним, она остановилась, нагнулась, чтобы поправить туфлю, и снова двинулась наверх.

– Он наверху живет, – сказал Арт.

Дверь приоткрылась.

– Кто там? – спросил Гриммельман своим резким голосом.

– Это я, – сказал Арт. – Слушай, я тут не один.

В глаза ему ударил слепящий свет – Гриммельман зажег карбидную лампу и держал теперь ее на весу над лестницей.

– Эмманьюэл? Поднимайся. Кто тебя сопровождает?

– Открывай давай, – проворчал Арт.

Гриммельман неохотно впустил его.

– Это Рейчел? На каком основании ты ее привел? Тебе ведь сообщалось…

– Это не она.

Дверь открылась, и Пэт вошла на чердак. Сложив руки на груди, она подошла к Гриммельману и спросила:

– Это вы революционер, с которым дружит Арт?

– Вы вошли на секретную территорию, – объявил Гриммельман.

Она скривила губы и, не говоря ни слова, проследовала мимо Гриммельмана к картам, висевшим на стене. Все так же не издавая ни звука, прошлась по чердаку, рассматривая газеты, книги, бумаги и груды разных материалов на столах.

Трясясь от неудовольствия, Гриммельман рявкнул:

– Вы не имеете права трогать эти документы, – и, обращаясь к Арту, спросил: – Кто она? Разрешение есть?

– Это ведь газета СРП[77]77
  СРП – Социалистическая рабочая партия США.


[Закрыть]? – Пэт взяла лист, испещренный крупными черными заголовками. – Во время войны я знала одного парня из СРП.

– Занимаетесь политикой? – поинтересовался Гриммельман.

Бросив газету, она подошла к нему.

– Нет. А что, нужно?

Она очистила один из стульев от книг и газет и села.

– Знаете, кого вы мне напоминаете? – спросила она. – Послевоенных французских студентов. Они жили в Париже на хлебе и маргарине. Ребята, участвовавшие в Сопротивлении, когда им еще не было двадцати.

– Вы были во Франции? – спросил Гриммельман.

– Несколько месяцев в сорок восьмом году. На стажировке.

– Ну и как?

– Они были очень бедны. Зачем это все у вас? Вы входите в организованную группу?

– Он с-с-собирается свергнуть нынешний режим, – сказал Арт.

– Понятно.

– Это не подлежит обсуждению, – заявил Гриммельман. – Если вы были связаны с СРП, то у вас, вероятно, есть контакты с враждебными нам элементами.

Он занялся бумагами и, казалось, забыл о ее существовании. Она была ему явно не по душе. Он не собирался с ней разговаривать.

– Посмотри. – Арт показал Пэт винтовку М-1, которая, как всегда, была смазана и до блеска начищена.

– Вижу, – ответила Пэт, не прикоснувшись к оружию.

– Не нужно ей это показывать, – проворчал Гриммельман.

– Вот ведь елки-палки, – возмутившись, воскликнул Арт. – Что ты на н-н-нее окрысился? Она не подведет, говорю тебе. Я ее знаю.

Он сунул ей винтовку – ему хотелось, чтобы она ее подержала. Но Пэт не взяла ее. Расстроенный, он поставил винтовку обратно на стойку у стены. Пэт подняла с одного из рабочих столов книгу, раскрыла – и отложила в сторону.

Гриммельман, повернувшись к ним спиной, перебирал бумаги. Потом подошел с документами к карте в углу и стал что-то на нее переписывать. В комнате слышалось только его посапывание да скрип карандаша.

– Пойдем, – сказал Арт.

Пэт продолжала сидеть, и он подумал было, что она не хочет уходить. Но тут она, как бы опомнившись, поднялась и пошла к двери.

– Который час? – спросила она у Арта, ступив на лестницу.

Она не попрощалась с Гриммельманом, как и он с ней. Сгорбив плечи, отворотив от них нос, он погрузился у карты в свои бумаги. Сопел, поднимал голову, чтобы потереть щеку тыльной стороной руки. Увидев, что они уходят, он тихо и радостно гоготнул. Когда Арт закрыл дверь, Гриммельман немедленно подбежал и запер ее.

Пэт уже успела спуститься на дорожку и осторожно пошла к улице.

– Чудно у него там, конечно, – оправдывался Арт.

– Он, видимо, серьезно к этому относится. Сколько ему лет? Он ведь старше, чем остальные твои друзья.

– Не знаю, – признался он.

Ему хотелось поскорее забыть всю эту историю.

– Там такой спертый воздух. Как будто едой пахнет. Он и ест там, и спит?

– Н-н-ну да, – пробормотал Арт.

– А чем на жизнь зарабатывает?

– По-моему, на консервном заводе пашет. Осенью.

– Как это тебя угораздило познакомиться с таким экземпляром?

Она уже стояла на тротуаре у машины.

– Он в «Старую перечницу» захаживал, – объяснил Арт.

– Ненормальный какой-то. Видимо, кучу денег на эти книги потратил.

Перед тем как сесть в машину, она спросила:

– Сядешь за руль? Хочешь меня куда-нибудь прокатить?

Он занял водительское место и предложил:

– Хочешь «Х-х-хорьх» посмотреть?

– Как тебе угодно.

– Очень редкая штука, – сказал он. – Ты такого еще не видела.

Когда они ехали по темной улице, Арт бросил:

– Может, т-т-тебе это неинтересно.

– Как тебе угодно, – повторила она.

Произнесла она это безразличным тоном – видимо, ей было все равно. Как будто она была где-то далеко от него.

По сторонам проплывали мимо промышленные сооружения, склады. Уличные фонари были здесь редки. На одном перекрестке он увидел стоявший автобус, в котором сидел и читал журнал одинокий водитель.

«Не стоит», – решил он, повернул направо и поехал обратно в центр города.

Когда они пересекли Коламбус-авеню, Пэт спросила:

– Мы куда-то в определенное место едем?

– Нет, – сказал он.

– Тогда давай остановимся вон там.

Впереди гасла и снова вспыхивала сине-зеленая неоновая вывеска ночного заведения. Рядом стояли машины, такси. От двери клуба до края тротуара протянулся навес. У входа стояли несколько мужчин в смокингах. К ним присоединилась женщина в вечернем платье и мехах.

– Там? – спросил Арт.

– Я хочу выпить.

– Мне туда нельзя.

– Тогда давай в другое место заедем, – сказала Пэт. – Где-нибудь в Норт-Биче[78]78
  Норт-Бич – известный квартал ресторанов, ночных клубов, стриптиз-баров и порнокинотеатров в районе Коламбус-авеню и Бродвея в центре Сан-Франциско между Чайнатауном, Телеграф-Хиллом и заливом Сан-Франциско. Здесь находятся также популярные книжные магазины и художественные салоны.


[Закрыть].

– Нет.

– В Норт-Биче никому дела нет до того, как кто одевается.

– Мне нельзя, потому что я несовершеннолетний.

– Может, какой-нибудь документ показать бы мог?

В качестве удостоверения личности он мог предъявить только чужой билет ВВС. Слишком рискованно. Если бы его попросили показать водительские права или карточку социального обеспечения, выкрутиться бы не удалось.

– Давай просто домой поедем, – предложил он. – К тебе.

– Значит, светская жизнь на сегодня закончена?

Он не повернул головы, но знал, что она улыбается.

– Не очень увлекательный получился вечер, – сказала она и потянулась. – В любом случае мне не следует ходить развлекаться вечерами по будням. Завтра в семь вставать.

– Хочешь, просто покатаемся? – предложил он.

– Нет. Мне бы домой поскорее.

И все улыбается, подумал он. Получает удовольствие, забавно ей.

– А какого Рейчел мнения о твоем приятеле-революционере?

– Не очень высокого.

– Вряд ли этого – как там его зовут? – вряд ли его интересуют девушки.

– Не интересуют, – подтвердил Арт.

– А к тебе он не пробовал подкатывать?

– Нет.

– Таких в Сан-Франциско полно. Джим когда-то встречался с девушкой, у которой муж был голубой. У него был с ней роман. Во всяком случае, он так рассказывал. Это давно было.

Арт крякнул.

Помолчав, Пэт сказала:

– В сексе есть что-то загадочное. Иногда я думаю, что это не инстинкт… Это то, к чему привыкаешь. Или думаешь, что должен желать. Или то, чего у тебя никогда не было, и ты пытаешься представить себе, как все будет. В нем всегда есть что-то запрещенное. То, что скрывают… отвергают. То, чего как бы не положено иметь. Взять рекламу – она говорит намеками, никогда не называет вещи своими именами. Интерес нагнетается издалека, уклончивыми словами. Так же и в популярных песнях. В мои юные годы мы все еще слушали Гленна Миллера. Помню, во время войны… Мы, бывало, брали пластинки Бенни Гудмена и Гленна Миллера и слушали их вшестером или всемером, лежа на полу. Фрэнка Синатру. – Она засмеялась. – Помню, как Фрэнки был в «Хит-параде». Он и Би Уэйн. «Мои шпоры звякают, бряцают», – напела она. – Это было… Когда же это было? Кажется, в сорок третьем.

Он молчал.

– Мы тогда с русскими дружили, – продолжала она. – Когда они остановили немцев под Сталинградом.

Опустив окно, она оперлась на него рукой. Внутрь ворвался холодный вечерний ветер и смешался с теплым воздухом от обогревателя.

– Когда я росла, – рассказывала она, – мы много разных песен пели. Какая же была первой? «Bei Mir Bist Du Schön». Я тогда в начальной школе училась. И «Ламбет-уок». Мы даже верили в то, что пелось. А сейчас ребята верят?

– Нет, – процедил он.

– Про то, как луна бледна?

– Нет.

– Помню, одна мне казалась особенно красивой. Сейчас ее еще можно где-нибудь услышать? «Я к звездам лестницу построю». Она мне больше всего нравилась. А то, что Джим ставит в «Клубе 17»… Я никак не привыкну к эхо-камере[79]79
  Эхо-камера – комната с сильно отражающими стенами, в которую помещен источник звукового сигнала (громкоговоритель) и приемник (микрофон). По сути дела, такая эхо-камера является уменьшенной моделью реального зрительного зала, в котором не всегда удается создать необходимую акустическую атмосферу.


[Закрыть] Митча Миллера[80]80
  Митч Миллер (1911–2010) – американский музыкант, певец, дирижер и продюсер, считается одним из родоначальников караоке.


[Закрыть]. Какая-то перенасыщенность. И манера исполнения – невозможно мужчину от женщины отличить. Возьми Джонни Рэя, например. И полная мешанина – вестерн и негритянский джамп, сладко-сентиментальное… Все в кучу.

– Бывают и хорошие вещи, – сказал он.

– Ты слушаешь «Клуб 17»? Да, ты, кажется, говорил. До прошлой недели слушал.

– Рейчел нравится.

– Правда ведь это, пожалуй, лучшая дневная музыкальная программа для ребят?

Он кивнул.

– Как насчет танцевальных залов? Туда тоже только после двадцати одного года пускают?

– Нет.

– Вот вспомнила старые мелодии, и танцевать захотелось. Но уже поздно. Может быть, в другой раз. Джима на танцы было не затащить. Стесняется вечно. А у вас в школе были танцы?

– Были, – сказал он.

– Каждую неделю?

– Да.

– По пятницам?

– Да.

– И парни выстраивались по стеночке?

Они уже подъезжали к дому. Он притормозил и собирался припарковаться.

– Что, приехали? – удивилась Пэт. – Жаль.

– Почему?

Она пожала плечами:

– Рано еще. Хочется зайти куда-нибудь, посидеть. Послушать, может быть, маленький ансамбль какой-нибудь, что-нибудь спокойное. Ритм-энд-блюзовую группу, например. Или фолксингера. Мы с Бобом Посином собирались на Джун Кристи сходить… Она сейчас в городе. Раньше она со Стэном Кентоном выступала. Мы с Джимом ходим послушать Кентона, когда он приезжает. Вернее, ходили.

Он припарковался и выключил двигатель.

– Ну, – насмешливо произнесла она, – вот и все, наверное.

– Ну ты и переменчивая, – удивился он.

– Неужели?

Она постукивала ногтями по металлу машины, ритмично отбивая барабанную дробь.

– Ты же понимаешь, что я не могу сводить тебя в такое место, – сказал он.

– А жаль.

Открыв дверцу, она ступила на тротуар. Когда он обошел машину, она уже медленным шагом направилась ко входу в дом. Она казалась взволнованной – он только не мог понять отчего.

Из подъехавшей машины просигналили. Пэт обернулась.

Машина остановилась рядом с «Доджем». Окно было опущено, и в него, наклонившись, высунул голову мужчина.

– Где ты была? – крикнул он. – Я сегодня вечером уже два раза заезжал.

Сделав шаг в его сторону, она сказала:

– Ну, я выходила.

– Кто это с тобой? Секунду. – Мужчина поставил машину на ручник и вышел. – Я уже начал беспокоиться. В последний раз, когда мы виделись, ты сказала, что заболела. Я уж подумал, не отравилась ли – может, съела чего.

– Боб, это Арт Эмманьюэл, – сказала она.

Мужчина протянул руку. Все так же обращаясь к Пэт, он сказал:

– Знаешь, где я был весь день? Разговаривал с продавцами пива «Бюргермайстер». Может быть, возьмут по целому часу каждый вечер – с одиннадцати до двенадцати. Это уже кое-что, а?

– Поп или классика будет?