Текст книги "Шалтай-Болтай в Окленде (сборник)"

– Что-то среднее. «Бостон-попс»[81]81
  «Бостон-попс» – Бостонский оркестр популярной музыки. Знаменитый оркестр виртуозов из состава Бостонского симфонического оркестра.


[Закрыть] и Мортон Гулд[82]82
  Мортон Гулд (1913–1996) – композитор, дирижер, аранжировщик, пианист.


[Закрыть]. Не слишком серьезное. – Он поднял бровь. – А ты уже небось умоталась?

– Да нет, не особенно.

– Хочешь… – повел он рукой.

Она бросила взгляд на Арта.

Поморщившись, Боб сказал:

– Как насчет того, чтобы поехать в «Скобис»? Там Ральф Саттон[83]83
  Ральф Саттон (1922–2001) – джазовый пианист.


[Закрыть] играет. Посидели бы часок.

– Можно, – согласилась она.

– Тогда поехали.

– Ты ведь не можешь с нами? – обратилась она к Арту. – У тебя потребуют предъявить документ.

Всматриваясь в Арта, Боб Посин спросил:

– А я ведь, кажется, видел тебя на станции после обеда? Часа в четыре?

– Арт слушает «Клуб 17», – пояснила Пэт. – Во всяком случае, слушал. До скандала.

– А, понятно, – кивнул Боб. – Ну что, поехали? – и предложил Арту: – Тебя куда-нибудь подвезти?

Арт достал из кармана куртки складной нож, который он прихватил из кучи оружия на чердаке. Пэт увидела сверкнувшее лезвие.

– Боб… – едва слышно, сдавленным голосом произнесла она и подняла руку, как бы ставя преграду. – Поезжай. Я никуда не хочу.

– Как это? – Он открыл и тут же закрыл рот, не находя слов от раздражения. – Что такое, черт возьми, между нами произошло?

– Поезжай, поезжай, – сказала она. – Пожалуйста.

И она снова пошла к дому.

– Ничего не понимаю, – сказал он и, покачав головой, сделал шаг с тротуара к машине. – Ты точно не заболела?

– Точно, – сказала она. – Все хорошо. Увидимся завтра на станции. Пожалуйста.

Сжимая рукоятку, Арт двинулся вслед за Посином. Он никогда еще не носил с собой такого большого ножа, а в действиях Организации это оружие было ни к чему. Не зная, насколько близко нужно подойти для удара (на то, чтобы метнуть нож, его не хватало), он шагнул к Посину, открывавшему дверцу машины, и остановился. Складки спортивной куртки скрывали оружие. Пэт стояла в дверях дома, закрыв лицо рукой, и наблюдала за происходящим через полуразведенные пальцы.

– Рад был с тобой познакомиться, парень, – с кислой миной процедил Боб Посин. – Думаю, увидимся.

Арт ничего не сказал. Он не знал даже, смог ли бы он что-нибудь выговорить. Горло у него сдавило, он едва дышал.

– Ну, спокойной ночи, – попрощался Боб Посин, захлопнул дверцу, пролез за руль и помахал Пэт.

– Спокойной ночи, – ответила она.

Боб Посин уехал.

Подойдя к ней, Арт сказал:

– Чем хочешь заняться?

Он сложил нож и спрятал его в карман. Под его весом карман куртки оттопырился, а пола провисла.

– Ничем, – почти беззвучно произнесла Пэт.

– Давай войдем, – предложил он.

Они поднялись по лестнице к ее квартире. Отперев дверь, она спросила:

– Что бы ты сделал с ним?

– Мне просто хотелось избавиться от него.

– Ты бы что-то с ним сделал?

Он закрыл за собой дверь.

– Я помолвлена с ним, – сказала она. – Я выхожу за него замуж.

– Ну и что? Мне-то какое дело?

Он отошел от нее, раздраженный и злой.

– Во что же я влипла! – воскликнула Пэт высоким дрожащим голосом.

Она ушла на кухню и, сжав руки, встала у раковины. Лицо ее было бледно.

– Разрешишь остаться на ночь? – спросил он.

– Я… нет, наверно, нет.

– Но почему?

Она повернулась к нему.

– Ты спятил. Ты ничем не лучше своего чокнутого дружка. И угораздило же меня с тобой спутаться! Боже. – Она закрыла лицо руками. – Сбрендивший мальчишка. Какого черта меня с Джимом занесло к вам! Но что толку его винить.

– Я просто хочу остаться, – сказал он. – Что тут такого? Мы ведь уже с т-т-тобой…

– Послушай… – Она направилась было к нему, но, передумав, подошла к стулу. Сев, она сказала: – Я устала, я неважно себя чувствую, и я ни за что не смогу повторить прошлую ночь. А ты что, готов начать все сначала? – Она глубоко, с дрожью вдохнула. – Я ведь всего лишь хотела сходить за бутылкой. Да я даже и идти не хотела, я надеялась, что ты сходишь.

Вдруг она встала.

– Оставайся, если хочешь, – сказала она. – А я уйду.

Не оглядываясь, она направилась к двери.

Он догнал ее, схватил за плечо и с размаху ударил в глаз. Не издав ни звука, Пэт, раскинув руки, повалилась, упала на стену и осела на пол, ударившись головой. Глаза ее были закрыты, одна рука подогнулась, ноги вытянулись. Из раскрывшейся сумочки высыпались на ковер губная помада, карандаши, зеркальце. Его немного удивило, что ее оказалось так легко сбить с ног. Он поднял ее и отнес на диван.

Ее обмякшее тело было неподвижно, она потеряла сознание. Как только Арт отпустил ее, она подалась вперед, подбородок уперся ей в ключицу, на лоб упали локоны темных волос. У глаза начинало набухать – будет синяк. Когда Арт был маленьким, отец несколько раз избивал его мать. Однажды она ходила с подбитым глазом целую неделю. Стоя у дивана и глядя на Патрицию, он вспомнил, как один раз соседи вызвали полицию. Не проходило и месяца, чтобы родители не погрызлись.

Патриция пошевелилась и простонала. Подняв руку, она поднесла ее ко лбу, хотела пощупать глаз.

– Не трогай, – посоветовал он.

Наконец она открыла глаза. Они были стеклянными, пустыми. Казалось, она не видит его. И так длилось долго.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил он.

Глаза ее все еще смотрели в никуда. Из носа потекло. Он наклонился и вытер его указательным пальцем. Потом отправился на кухню и набрал в полотенце кубиков льда, чтобы сделать компресс. Когда он вернулся, она уже пришла в себя. Приподнявшись, она сидела, закрыв лицо руками.

– Боже мой, – произнесла она дрожащим, едва слышным шепотом.

Он сел рядом с ней и приложил полотенце со льдом ей к глазу. Через некоторое время она взяла его сама.

– Ты ударил меня? – сумела спросить она.

– Да, – сказал он. – Т-т-ты собиралась удрать.

Она откинулась назад и неподвижно лежала. Оба молчали.

– Арт, – наконец сказала она.

– Что?

Она положила компресс на подлокотник дивана.

– Арт, нельзя бить женщину.

Он промолчал.

– Принеси мне зеркало, – попросила она. – Пожалуйста. Из ванной.

Взяв у него зеркало, она осмотрела лицо, потрогала, надавила на глаз.

– С-с-синяк будет, – сказал он.

Она положила зеркало.

– Как ты мог ударить женщину?

– Ты собиралась уйти.

– Меня никогда в жизни не били. Поверить не могу. – Она приподнялась, села и отодвинулась от него. – Нет, не могу в это поверить. Господи, Арт, ты ударил меня.

Она в изумлении смотрела на него, не отводя взгляда.

От неловкости он встал и стал расхаживать по комнате.

– Не понимаю, как ты мог, – сказала она. – При мне никто никогда не ударял женщину. Разве такое вообще бывает?

Она снова взяла полотенце со льдом и приложила к глазу. Все с той же дрожью от невозможности поверить, она допытывалась:

– Неужели ты на это способен? А жену ты бил? Или это уже вошло в привычку?

– Нет, – сказал он.

– О боже! Боже мой, – только и смогла произнести Пэт.

15

Она проснулась от звонка будильника. Неясные формы спальни серели в свете раннего утра. Она с трудом приподнялась, нашла будильник и выключила звонок.

У нее все болело, ныли все мышцы, все суставы. Поморщившись, она застыла в неподвижности – было такое чувство, как будто переломаны ребра. Потянувшись вниз, она помяла рукой живот. К коже было больно прикасаться. Они не останавливались всю ночь. Сбросив одеяло, она приложила руку к лицу – кожа вокруг глаза опухла и затвердела.

Рядом, зарывшись лицом в одеяло, спал Арт Эмманьюэл. Первые лучи солнца совсем осветлили, дочиста омыли его белокурые волосы.

Встать у нее не было никаких сил. Она как села, так и сидела на кровати, не трогая больше синяк, стараясь не думать о нем. В восемь часов она наконец выскользнула из постели, накинула халат и доковыляла до ванной. Болели даже подошвы. Все в ней пересохло, стало хрупким, отказывалось слушаться. Как высохший кукурузный початок, подумала она о себе.

В ванной она осмотрела в зеркале глаз. Кожа вокруг него была иссиня-черной и распухла так, что он почти закрылся. Она смочила глаз холодной водой, и он затянулся совсем. Ей стоило большого труда приоткрыть его. Глаз невыносимо жгло. Так вот каково это, подумала Пэт. Теперь она знает.

О том, чтобы идти на радиостанцию, не было и речи. Когда же синяк и опухоль пройдут? Через два дня? Через три? Вдобавок упорная, беспрерывная ночная любовная схватка напрочь обессилила ее. Когда-то в школьные годы она с двумя подругами отправилась в поход на вершину горы Тамалпайс. Тогда она очень устала, но сейчас устала больше. Это было полное, окончательное изнеможение.

Она поставила варить кофе и закурила. Когда кофе был готов, ей стало лучше. Она съела немного домашнего сыра с сухариком, выпила кофе и помыла посуду. Стоя босиком, в халате у раковины, она проглотила две таблетки аспирина, чтобы заглушить головную боль. И вернулась в спальню.

Арт все спал, выпростав руку, раскрыв ладонь пальцами вниз. Рядом в куче на стуле лежала его и ее одежда. Вид у него был совсем не усталый. Да, об этом она и говорила, об этой жизненной силе.

Ну вот, подумала она. Вот я ее и заполучила. Лежит теперь, спит вот в моей постели.

Взяв кое-что из кучи, она стала одеваться. Но сил никаких не осталось. Часы показывали восемь тридцать. Она прошла в гостиную и позвонила на радиостанцию.

– Алло, – сказала она. – Это Патриция.

– Что случилось, Патриция? – спросил Тед Хейнз.

– Можно я не выйду сегодня? – У нее был такой хриплый голос, что не нужно было притворяться. – У меня, кажется, грипп. Можно? В этом году я еще ни одного дня не пропустила.

Хейнз надиктовал ей целый список лекарств, которые нужно купить, велел, пока не поправится, соблюдать постельный режим, пожелал выздоровления и повесил трубку.

Соблюдать постельный режим. Забавно. В самом деле смешно.

Вернувшись в спальню, она бросила халат к остальной одежде на стул и забралась под одеяло, под бок к спящему юноше.

В полумраке спальни, опершись локтями о подушку, она склонилась над ним лицом к лицу. Коснувшись его губами, она взяла его голову руками с двух сторон и приподняла, не отрывая от него взгляда. Потом подняла одеяло и опустилась на Арта. Ее тело покоилось на его груди, лице, бедрах, ногах. Какой он теплый. Слышно, как бьется его сердце – отдаваясь в ее груди, из самой глубины его существа, не спящее, неугомонное. Она слушала, как он дышит, припав ухом к его груди, да так и задремала.

Некоторое время спустя, когда в комнате стало уже совсем светло, ее разбудили его объятия. Он смотрел на нее и широко улыбался. Обхватив, он крепко держал ее, сдавливая те места, где болело, саднило сильнее всего.

– О, нет, – простонала она. – Мы больше не можем… Хватит.

– Конечно, – сказал он.

Она попробовала выскользнуть из его объятий, но он не отпускал ее.

– Ты должен был бы совсем вымотаться, – с восхищением сказала она. – Ты уже умереть должен был бы.

– Ты вставала? – спросил он. – Н-н-недавно – тебя не было.

– Я позавтракала.

– Глаз у тебя – жуть.

– Я не могу идти на работу. Я вообще не могу выйти в таком виде.

Разжав его пальцы, она села и приложила руку к лицу, ощупывая его у носа, у лба.

– Спадает?

– Немного.

– Что мне делать?

– Ждать, – сказал он. – Тебе что, н-н-никогда глаз не подбивали?

– Никогда.

Она снова легла, подтянув колени, чтобы он не приставал к ней.

– Оставь меня в покое, – попросила она.

Приподнятое им одеяло царапнуло ей щеку – он укрывал ее. От этого ей стало лучше.

– Спасибо, – поблагодарила она.

– Ты все равно хорошо выглядишь, – сказал он. – Даже с синяком.

– Помнишь, когда мы поднялись на Твин-Пикс… Ты сказал, что любишь меня.

– Ну да, – подтвердил он.

– Это правда?

– Ну да, – сказал он, – конечно, люблю.

– Тогда как же ты мог ударить меня? – Она подвинулась, чтобы посмотреть ему в лицо. – Разве можно так с тем, кого любишь? Арт, никогда больше так не делай. Обещай мне.

– Ты хотела уйти.

– Я хотела выйти. Уходить я не собиралась.

– А что я д-д-должен был делать, просто стоять?

– И нож этот… Где ты его взял? У своего дружка этого гадкого? Арт, не нужно со всем этим связываться. Ты сам разве не понимаешь?

– У меня в первый раз такое, – пробормотал он.

– Выброси эту чертову штуковину.

– Хорошо, – согласился он.

– Обещаешь? Если ты хочешь встречаться со мной, забудь все это. Сам ведь понимаешь, Арт.

Он ничего не сказал.

Лежа рядом с ним, она ждала ответа. Но он все молчал. Тогда она протянула руку и положила ее ему на грудь. А ведь все не так уж и плохо. Жаловаться не на что. Так она лежала в постели, время шло, проходили часы. Солнце поднялось высоко, согрело и ярко осветило комнату. Стало душно.

– Слушай, я есть хочу, – сказал Арт. – Сколько можно валяться? Давай вставать.

– Арт, когда еще можно будет вот так полежать! – ответила она.

Он беспокойно заерзал в постели.

– Уже, наверно, двенадцать.

– Да, – сказала она. – Полдвенадцатого.

Она перевернулась, легла рядом с ним. Потом подложила под него руку, и он теперь всем своим весом опирался на ее запястье и локоть. Она прильнула к нему сверху, но только головой и плечами. Рукой она отстранила его.

– Нет, – сказала она. – Я хочу просто смотреть на тебя.

Ему это, похоже, было неприятно – он не хотел, чтобы на него смотрели, и смутился.

– Что случилось? – спросила она.

– Не знаю, здесь так светло.

– Светло? – Она приподнялась. – А, тебе не нравится, что я на тебя смотрю. Да?

– Я просто не понимаю, как это можно – вот так валяться и ничего не делать.

Но она так и сидела: на пятках, подняв голые коленки, положив ладони на бедра. Он пришел в еще большее смятение.

– В этом нет ничего плохого, – успокаивала она его. – Ты что, стыдишься меня? Или себя?

Она сбросила с него одеяло. Оно упало на пол, оставив их обнаженными.

– У тебя прекрасное тело. Ты можешь гордиться им.

Он встал, нашел свои вещи и оделся. А она так и не отводила от него взгляда.

– Давай поедим, – предложил он.

– Мне хочется просто лежать, – сказала она, оставаясь в постели.

– Ну, хватит, – угрюмо проговорил он.

– Полежи со мной, – попросила она. Раскинувшись на кровати, она подняла руку и потянулась к нему. – А я думала, ты ненасытный.

Неловкость, которую он чувствовал, показалась ей забавно-нелепой.

– Надо же, теперь, когда я вот так лежу, тебе не хочется. Или, по-твоему, для этого годится только ночь?

– Этим и положено заниматься только по ночам, – заявил он.

– Почему это?

– Потому что ночью темно, – объяснил он.

Она засмеялась. Причудливая застенчивость… Ходульная философия. Старая школа: маскировка… Ей на ум пришло слово «ханжество». Ночью он устроил с ней бой, пока не довел ее до изнеможения, до боли, а теперь, при свете солнца, бежит от нее.

– Тебе понравилось? – спросила она.

– Да, – сердито сказал он.

Он даже говорить об этом не может, подумала она. Вслух об этом – не положено. Боже мой! Нельзя говорить об этом с женщиной. Вот со шпаной своей можно – вероятно, они только и делают, что болтают об этом. Но я для него – как мать или учительница, мне такое слышать нельзя.

И еще она решила, что в каком-то смысле, хоть это и глупо, влюблена в него. Увлеклась им, увлеклась как подросток. В ней проснулась девчонка.

Но в то же время она не могла не презирать его. Что он мог сказать? Он молод, неопытен. Стоит вот, неуклюже переминается с ноги на ногу. Но какой красавец! В нем есть сила и какая-то природная чистота. Потому что он юн. Просто потому, что он так молод. Так мало еще успел, так мало знает.

– Как ты это себе представлял – в детстве? – спросила она. – Похоже на то, чего ты ожидал? Или тогда, в мечтах, все представлялось идеальным?..

Он что-то промычал.

– Ты слышал про эрогенные зоны? – поинтересовалась она.

На его лице отразились подозрение и ужас. Он не знал, о чем она говорит, но сами слова ему не понравились.

– Их, кажется, девять, – сообщила она. – У женщины. Вероятно, у разных женщин по-разному.

У двери он замешкался – хотел уйти, но не мог.

– Тебе станет легче, если я что-нибудь надену? – спросила она.

– Давай, вставай, – поторопил он ее.

– А ты знаешь, что некоторые женщины могут дойти до оргазма, лаская свои груди?

Он вышел из комнаты. На кухне он достал из холодильника яйца и бекон. Она немного полежала в постели, потом встала, надела юбку и блузку. И вдруг передумала и оставила на себе только нижнюю юбку – от талии до колен. В таком виде она пришла к нему на кухню и села за стол.

Закурив, она стала смотреть, как он готовит себе завтрак.

– В чем дело? – спросила она. – Я тебе мешаю?

– Надень еще что-нибудь, – попросил он.

– Чтобы упустить возможность так походить? Мне не часто выпадает случай расслабиться. На работу сегодня не надо… Не могу же я пойти туда с таким глазом.

– А если кто-нибудь зайдет?

Она пожала плечами:

– Ну и что. Откроешь ты.

– А вдруг Джим Брискин решит заглянуть?

– Ах, вот что, – она пристально посмотрела на него, – боишься?

– Не нравится м-м-мне это.

– И что же мне надеть? Выходное платье? Мы куда-то сегодня идем?

Он сел напротив нее и принялся за еду. От запаха бекона ей стало нехорошо, но она продолжала сидеть за столом. Дым от ее сигареты плыл в его сторону. Он повернул стул и ел, поставив тарелку на колени.

– Кто так ест? – сделала она замечание.

Он вспыхнул и пробурчал с набитым ртом:

– Иди на фиг.

– Разве мама не учила тебя, как вести себя за столом? Что, и Рейчел позволяет тебе так есть? Тебе многому нужно будет научиться. А одежда? Нельзя сегодня снова это надевать. У тебя что, больше ничего нет?

– Все дома.

– Тогда купи себе еще одежды. Или съезди за ней. – Она лениво откинулась назад, положив руку на спинку стула. – Возьми машину, поезжай к себе и забери одежду. И потом, тебе нужно побриться.

Она протянула руку и прикоснулась к его подбородку. Он отдернулся.

– Нет, ну правда. Тебе нельзя выходить в таком виде.

Он бросил вилку и вышел из-за стола.

Пэт вернулась в спальню и оделась. Когда она вышла, он стоял у окна гостиной, засунув руки в задние карманы брюк. Стрелка с них сошла, и они неровно висели, пузырясь на коленях. Его одежда всю ночь пролежала кучей на стуле.

На ней была яркая голубая юбка и белая блузка с оборками.

– Как тебе моя юбка? – спросила она.

Он ничего не ответил – даже не посмотрел на нее.

– Я, наверное, по магазинам бы походила в центре, – сказала она. – Раз на работу я не иду, хочу одежды купить. У меня целый список есть.

– А как же синяк?

– Он проходит.

Она прошла в ванную, к раковине и плеснула на глаз холодной водой. Кожа была все того же цвета, но уже мягче, осела.

– Тебе нельзя на улицу в таком виде, – сказал он, стоя у двери ванной. – Ты ужасно выглядишь.

– Ну, что ж. Тогда останемся здесь.

– Я не собираюсь тут торчать, – резко сказал он. – Терпеть не могу дома б-б-без дела сидеть. Да и потом, мне к Ларсену надо. Мне там каждый день быть полагается.

– Хорошо, – согласилась она. – Поезжай. А я посижу дома, письма, наконец, напишу.

И добавила, вспомнив:

– Тебе еще, наверное, нужно кое-что сделать.

– Что?

– Может быть, позвонить Рейчел и сказать, что ты жив и здоров? Она, наверное, беспокоится.

– Давай уедем, – предложил Арт.

– Уедем? С тобой?

Он посмотрел на нее с такой страстью, что у нее кровь в жилах застыла.

Придя в себя, она спросила:

– Ты о чем? И надолго?

– Просто уедем, и все.

– У меня есть работа, – сказала она.

– К черту работу. Пакуйся, и поехали.

– У тебя есть деньги?

– Нет, – признался он.

– Тогда как же мы поедем? – Ей сразу стало спокойнее. – У меня тоже нет денег. Не веришь – поищи, посмотри в сумке, если хочешь.

– Ты можешь продать машину.

– Нет, не могу.

Она чуть не задохнулась от такой наглости – ее интересы он не ставил ни в грош.

– Я еще не получила на нее все документы. И все еще должна за нее тысячу восемьсот долларов. Она станет моей только в мае пятьдесят восьмого.

– Ты можешь занять под нее.

Похоже, он уже все решил. Распоряжается ее имуществом.

– Зачем тебе уезжать? – спросила она, не в состоянии понять, что там в нем происходит.

Видимо, что-то ударило ему в голову, это был мальчишеский каприз. Но с каким поразительным хладнокровием он диктует ей!

– Сюда могут п-п-прийти, – объяснил он.

– Кто, например?

– Джим Брискин.

– А чего это ты так боишься Джима Брискина?

– Потому что ты его девушка, – не задумываясь, отрывисто сказал он.

Арт заставил ее упаковать все вещи: одежду из шкафа, лекарства из ванной, косметику с туалетного столика в спальне, комбинации, лифчики, трусы, чулки, свитера и блузки из комода. Со всем проворством, на какое был способен, он тащил все это на кровать, где в ряд стояли ее чемоданы – один уже набитый, другой заполненный наполовину. Стоило ей поднять взгляд – он был тут как тут с очередными пожитками. Останавливаться он, видимо, не собирался. Как методично он работал! Стало быть, ее понесло этим потоком – она попалась, теперь не увильнуть.

– Что еще? – спросил он.

– Да тут уже достаточно, – сказала она. – Мне и из этого-то не все нужно.

– Не знаю, что тебе нужно. Давай не будем брать все, возьми только необходимое.

– Ты же не говоришь, куда мы едем и надолго ли – откуда я могу знать, что мне понадобится? Неужели тебе непонятно?

Но все его мысли были о машине.

– Машину можно продать, даже если ей не владеешь. Ты можешь кое-что за нее получить.

Он снял трубку телефона и набрал номер. Укладывая вещи, она слушала, как он односложно и ворчливо задает вопросы.

Надо быть осторожнее, подумала она – если так пойдет и дальше, я отдам ему машину. Да и все остальное.

– Кому звонил? – спросила она, когда он повесил трубку.

– Брату.

– Не знала, что у тебя есть брат. Старший?

– Да.

Пэт с ужасом представила себе еще одного Арта, только крупнее и более грозного на вид. То же самое, только больше.

– Он говорит, что ты можешь продать свою долю, – сказал Арт.

– Откуда он знает?

– У него магазин подержанных автомобилей.

– И что с того? Я не собираюсь расставаться со своей машиной, – отрезала она.

– Какая у тебя доля?

– Арт, забудь об этом, – сказала она. – Мне нужна эта машина.

Она отделила от груды, наваленной им на кровать, полотенца – они им не понадобятся.

– Слушай, ты как заведешь – не остановить, – сказала она. – Так, хватит про машину…

Как будто не видя его, она положила полотенца обратно в комод.

– У меня отложено немного в банке, – призналась она.

– Сколько?

– Книжка в ящике, – показала она на стол. – Не помню. Неважно сколько, можешь пользоваться.

Он открыл сберегательную книжку.

– Двести долларов, – довольно произнес он. – Этого хватит.

– Ну, а что с одеждой будешь делать? – спросила она. – Я про твою одежду.

– А какая мне нужна? – с неохотой отозвался он.

– А ты сам не знаешь? Боже, ты что, сам ее не покупаешь? Она тебе покупает вещи?

Глядя в пол, он предположил:

– Носки, наверно, нужны.

– Носки, рубашки, костюм какой-нибудь, нижнее белье.

Она начала говорить на повышенных тонах. И вспомнила, как плохо это кончалось, как они ссорились с Джимом. Она услышала свой язвительный голос, поймала себя на том, что заводится. Но за всем этим скрывалось что-то новое, совсем непривычное ей.

– Ты беспомощен, как малое дитя. Сходи в какой-нибудь магазин мужской одежды, скажи, что у тебя все пропало – ну, потерял, например. Возьми какой-нибудь неяркий костюм – синий, коричневый или серый, однобортный. И никаких спортивных курток.

– Почему?

– Потому что ты в них как мальчонка, разодетый ради субботнего вечера.

Он внимательно слушал, понимая, что она знает, о чем говорит.

– Возьми спортивных рубашек, – сказала она, – и простых белых рубашек тоже.

И тут желание взяло верх над раздражением, и она сказала:

– Я пойду с тобой.

– Нет, – возразил он.

Но она уже приняла решение. Перебирая содержимое сумочки, она говорила без умолку – в ней проснулся пыл, и она была не в силах сдержать его.

– Почему это я должна думать о твоих костюмах? Что это вообще такое? Мне что теперь – и одевать тебя, и кормить, и помогать? Получается, что я буду содержать тебя? А что я получу взамен?

Он повесил голову – у него не было ответа на этот вопрос.

– Я тебе вот что скажу, – продолжала она. – Ты должен заботиться о женщине, а не жить за ее счет. Даже думать за тебя приходится мне – объяснять тебе, как одеваться, как улицу переходить. Думаешь, я долго буду это терпеть? По-моему, с меня хватит. Нет, ну надо же! Посмотри, наконец, на себя хорошенько.

– Успокойся, – сказал он.

Но уже ей было не успокоиться.

– Знаешь, чем это кончится? – опять заговорила она. – Крайней окажусь я. Я больше не смогу снимать эту квартиру. Работу, наверное, тоже потеряю. И от Рейчел мне, пожалуй, достанется, и от Джима Брискина. В конце концов, придется занимать под машину. Арт, я не могу себе этого позволить, не могу. И с Бобом Посином все кончено. Тебе-то что беспокоиться. Если дойдет до полиции, то задержат меня. Скажут, что была сообщницей в правонарушении несовершеннолетнего. Боже, ты ведь всего лишь ребенок. Ты как дитя малое, маленький мальчик. Мой маленький мальчик.

Она поспешила отойти от него – чтобы не прикоснуться. Рядом с ним она себе не доверяла.

В спальне она закрыла за собой дверь, постояла немного.

«Что случилось со мной? Что происходит?» – спрашивала она себя.

Она сняла юбку, блузку и переоделась в синий костюм. Потом напудрилась – больше, чем обычно, замазывая синяк. Надела чулки, туфли на высоких каблуках и белую шляпку с вуалью. Вполне, подумала она. Остались только сумочка и перчатки. Она сложила все необходимое в темную кожаную сумочку, натянула перчатки и открыла дверь. Руки ее не слушались, словно ею теперь незримо управляла какая-то поразившая ее неведомая болезнь. Как будто эта напасть проникла в самое ее нутро и поселилась там.

– Кажется, так глаз не очень заметно, – сказала она.

– Ты как будто на свадьбу собралась, – заметил Арт.

– Похоже, да? – Она приблизилась к нему. – А как глаз?

– Неплохо. Но все-таки п-п-проглядывает немного.

Но она видела – он восхищен. Она знала, что этот костюм идет ей. И Арт явно был впечатлен.

– Джиму нравится этот костюм, – сказала она.

– Нормально выглядишь, – пробурчал он, и это было все, чего от него можно было дождаться.

Арт скрылся в ванной и долго причесывался. Она ждала – знала, что он изо всех сил старается привести себя в порядок.

В костюме она почувствовала свое превосходство. Воспрянула духом, к ней вернулись силы. Она расхаживала по квартире, курила, то и дело останавливалась, чтобы посмотреть, как там он. В этом состоянии подъема ей было спокойно, вольготно. Арт все возился у зеркала в ванной. Она вошла, чтобы посмотреть, как у него продвигается дело, и увидела в зеркале их двоих. Насколько он больше ее! Но смотрится она с ним вместе хорошо. Элегантная, ухоженная. Она испытывала настоящее удовольствие и упивалась этим чувством. Пэт примерила на себя образ состоятельной аристократки, взявшей юношу под свое крыло.

– Тебе надо побриться, – велела она.

– Чем?

Вернувшись в спальню, она поставила один из чемоданов на ручку кресла, открыла его и достала из бокового кармана обернутый в целлофан пакет.

– Можешь воспользоваться моей.

Он удивился, увидев обычную бритву с лезвиями. Рядом с целлофановым пакетом лежала синяя коробка с изящно напечатанными на боковой поверхности буквами. Взяв у нее бритву, он медленно, не веря своим глазам, прочел надпись. Смятение, отразившееся на его лице, было столь велико, что ей пришлось прикрыть рот, чтобы не рассмеяться.

– Что случилось? – спросила она.

Он безмолвно смотрел на коробку.

– А, – невинно сказала она, – это моя диафрагма. Ночью я ее вынула. Не заметил?

Он так и молчал.

– Думаю, нет. Приходится пользоваться, – продолжала она и полюбопытствовала: – А у Рейчел разве нет диафрагмы?

– Нет.

– Ты знаешь, что это такое?

– Конечно, – прошептал Арт.

– Она тоже может приобрести ее. Вы ведь поженились. Рейчел нужно обзавестись этой штукой. Скажи ей. А чем же вы пользуетесь?

– Н-н-ничем.

– Ей нужно что-то. Диафрагма – самое безопасное средство. Пусть сходит к гинекологу, ей там все расскажут. Определят размер, и она сможет найти ее в любой аптеке. Эта – моя и Джима… Она у меня с тех пор, как мы были женаты. По Закону Калифорнии о совместно нажитом имуществе, половина ее принадлежит ему.

Все это было ей в удовольствие, и она проследовала за ним обратно в ванную. Его руки и лицо скрылись от нее под брызгами воды над раковиной – повернувшись к ней спиной, он принялся старательно мыться, намыливаться.

Раздетый до пояса, он брился, а она стояла, прислонившись к дверному косяку и сложив на груди руки. В ванной было мокро и тепло. Как в какой-нибудь безопасной пещере, где ты спрятался от всего мира, словно в утробе матери, подумала она. Шум воды заглушил все другие звуки. Сильно – душисто и влажно – пахло мыльной пеной.

– Джим бреется два раза в день, – сказала она. – У него борода густо растет. По утрам как проволока. Интересно, многим мужчинам так часто бриться приходится? Бритье – это, наверное, из двух зол худшее.

– Каких двух зол?

Он умылся и теперь вытирался, зарывшись лицом в полотенце.

– Тебе незачем знать.

Она поддразнивала его, играла с ним.

Но когда она приблизилась к нему, ее восторг как рукой сняло. На смену ему пришло вожделение, и она обвила руками его голую талию, совсем легонько обняла его. Она сдерживала себя, не давала полной воли чувствам.

– Осторожнее, – с некоторой опаской сказал он.

И тут ей стало ясно, что ее желание наконец открылось ему. Она сразу отпустила его и отошла в смущении и беспокойстве.

Дитя мое, подумала она. Он надел рубашку и стал застегиваться. Угрюмый мальчишка. Она пересилила свою страсть, позволив одним только мечтам, видениям ее жажды проноситься в сознании. Перед ее внутренним взором одна за другой появлялись и исчезали фантазии, они были у нее всегда, но осуществить их так и не удалось. Она подождала, сохраняя спокойствие, пока они не улеглись. Но совсем они не исчезли. И никогда не исчезнут.

– Ну что, пойдем? – сказал Арт.

– Я самым отвратительным образом хочу тебя, – ответила она. – Так что давай-ка действительно двинемся. Тебе приходилось видеть женщину, у которой только что появился на свет ребенок?

– Я не ребенок.

– Да не обижу я тебя, – заверила она его. – Просто мне хочется быть с тобой рядом. Я аккуратно. Но дай мне хотя бы одежду тебе купить.

Ей хотелось одевать его, расчесывать ему волосы, но она старалась не прикасаться к нему. Внутри ее высвободился и распускался прекрасный хрупкий цветок любви. Он рос, отделившись от нее. Она горлом ощутила колебания этого цветка, и он вырвался из нее приглушенным вскриком. Она поспешно отошла от Арта, чтобы он не слышал. Но он все равно, пусть подсознательно, но чувствовал, что с ней происходит. Этого было не скрыть. Но ему плевать, подумала она.

– Я не жду, что ты мне дашь все, чего я хочу, – вздохнула она.

– Ты ребенка хочешь, – понимающе сказал он. – Вот в чем все дело.

– Не надо меня ненавидеть, – она старалась, чтобы ее слова не звучали, как мольба.

Но ее усилия не имели значения – ведь она не сможет получить то, что ей нужно, он и не способен дать это.