Текст книги "Шалтай-Болтай в Окленде (сборник)"

– Волнуешься? – спросила она, коснувшись его запястья.

– Нет, – сказал он, садясь напротив нее. – Просто сейчас с ума сойду.

– У тебя большие ожидания? Не жди ничего особенного, очень тебя прошу. Я просто хочу посидеть и выпить.

Подошла официантка.

– Что ты будешь? – спросил Джим у женщины, сидевшей напротив него.

– Да закажи мне что-нибудь, что я допью до конца.

Она сложила руки на сумочке. Ей хотелось шотландского виски или бурбона, только не сладкого коктейля. От сладких напитков, если их перебрать, ей становилось плохо – он помнил, как по утрам отпаивал ее томатным соком и кормил яйцами всмятку и сухариками, чтобы она смогла встать с постели.

Он сделал заказ.

– Помнишь, как на Новый год мы заехали в Сосалито[68]68
  Сосалито – город на западе штата Калифорния, северный пригород Сан-Франциско. Расположен на побережье залива Сан-Франциско, недалеко от моста Золотые Ворота. Популярный центр туризма и яхт-спорта. Известен колониями художников и хиппи; значительная часть жителей обитает в так называемых плавучих домах.


[Закрыть], в плавучий кабачок… Ты тогда туфлю потеряла. Сидела на обочине, и тебя было не затащить в машину.

– Нужно, наверное, позвонить Хабблу и попросить его отправить Боба сюда, если тот появится.

– Да брось ты эти церемонии, – сказал он.

– Это не церемонии. – Принесли напитки, и она взяла свой. – Ты считаешь, я играю, кокетничаю?

– Да нет, – ответил он.

– А я ведь именно этим и занимаюсь.

– Ты о прошлой ночи?

Он выпил.

– Все только хуже стало, – сказала она. – И мне не легче, чем тебе. Ужасно себя чувствую, жить не хочется.

Она уже почти опустошила бокал – когда ей было тяжело, она пила, а сейчас им обоим было нелегко.

Джим взял серую, большую, как для трубки, керамическую пепельницу, стоявшую у его локтя, как и на всех остальных столиках, и стал рассматривать ее. Подняв взгляд, он увидел, что Пэт стоит.

– Пойду, позвоню. Закажи мне еще.

Она шла плавно, как будто не касаясь пола. Через руку у нее было переброшено пальто. Оно ниспадало в лад ее прямой осанке. Она шла, высоко подняв голову, выпрямив шею. При этом она, очевидно, вполне отдавала себе отчет, куда ступают ноги – он ни разу не видел, чтобы она споткнулась.

– Ну что, дозвонилась? – спросил он, когда она вернулась.

– Все не отвечает.

Она подняла новый бокал.

– Наверное, рекламу Полоумного Люка читает.

Изрядно отпив, она сказала:

– Хочу показать тебе кое-что. Это подарок, – открыв сумочку, Пэт извлекла из нее небольшой предмет в тонкой оберточной бумаге. – Это для Боба. В Чайнатауне купила.

Она развернула фигурку божества, виденную им тысячу раз.

– Это бог такой. Удачу приносит… – Она провела ногтем по животу божка. – Как он тебе?

Ему пришлось сказать ей, что это дребедень.

– Вот как. А вот это? Хотя, наверное, это не нужно тебе показывать.

Он увидел еще один маленький сверток, но она прикрыла его рукой.

– Я хочу посмотреть, – сказал он.

Она очень осторожно и медленно развернула подарок.

– Браслет, – сказал он, взяв украшение.

– Серебряный. Ручная работа.

Она протянула руку, и он надел его ей на запястье. Массивный браслет тут же соскользнул на стол. Джим помог ей застегнуть его.

– Спасибо, – поблагодарила она. – Нефрит, видишь?

В серебряные завитки и пересечения орнамента были вделаны матовые камни.

– Индейский, – определил он.

– Индийский? – с сомнением произнесла она, не расслышав.

– Я про американских индейцев. Навахо, скорее всего.

– Ну и как тебе?

– Ты же знаешь, я такие штучки не очень люблю. Тяжеленный, слишком массивный. Мне больше по душе те тонкие колечки, что ты носила. – Он протянул руку и коснулся ее уха. – Те сережки.

– Что же они не сказали мне, что он не китайский? – возмутилась она. – Магазин китайский. И продавец китаец.

Она допила. Вот у нее начинает застывать взгляд, подумал он. Лицо каменеет. Она сегодня много работала и устала, ей не справиться с тем, что сейчас возникло между ними. Это слишком. И для него, и для нее. В нем пробудилась прежняя нежность, прежние чувства к ней. Он знал, каково ей сейчас – сидеть тут, напротив него. Она и уйти не могла, и оставаться было невыносимо. Поэтому и пила.

– Пойдем, – сказал он, вставая.

Он набросил ей на плечи пальто, поднял и отдал сумочку и, придерживая руками с обеих сторон, помог встать.

– Куда мы? – От усталости и замешательства она стала податливой, ей хотелось, чтобы хозяином положения стал он. – Мне надо бы на радиостанцию. Вдруг он придет, а меня нет?

– Хорошо, – сказал он. – Пошли туда.

Они вышли из «Раундхауса» и снова пересекли Гиэри-стрит. Когда они проходили мимо его машины, он увидел под стеклоочистителем новое уведомление о штрафе. Ну и черт с ним.

Вернувшись на радиостанцию, Джим включил лучший усилитель и лучший проигрыватель. Из студии за тем, как он возится со шнурами, наблюдал с трубкой во рту Хаббл. Пэт удалилась в уголок, оставив его наедине с техникой. Он вставил штепсель в розетку, включил тумблер и, когда лампы усилителя «Боген» загорелись красным, потер пальцем алмазную иглу звукоснимателя.

Акустическая система оглушительно всхрюкнула. Качественная аппаратура, он тоже в свое время приложил руку к ее комплектации.

Джим оглянулся, надеясь увидеть Пэт, но она вышла.

Дверь студии вещания открылась.

– Что тут происходит, дружище? – спросил Фрэнк Хаббл.

– Да ничего.

– Хочешь еще тут побыть?

– Да нет, – ответил Джим.

Он, бывало, приходил сюда, чтобы послушать что-нибудь на станционной аппаратуре – в каком-то смысле она принадлежала ему.

– Я-то не возражаю – пожалуйста, – сказал Хаббл. – Как в старые времена. Только в двенадцать я запираю станцию. А ключа у тебя больше нет.

Он полез было в карманы, но вспомнил, что ключа у него действительно нет – он отдал его Хейнзу. Ничего не сказав, он отправился искать Пэт.

Дверь на крышу была открыта, и он ступил наружу, на шаткий деревянный мостик. Пэт стояла с сигаретой, облокотившись на ограду, и смотрела вниз, на уличные огни и двигавшиеся машины.

– Проветриться захотелось, – сказала она.

– Много выпила?

– Много. – Она подняла глаза. – Я еще до того как сюда пришла и тебя встретила… уже заглянула в «Раундхаус».

– И сколько выпила?

– Не знаю.

– Выглядишь хорошо, – сказал он, прикоснувшись пальцами к сгибу ее шеи.

– У меня такое чувство, будто я внутри длинной трубы. Мы в таких детьми ползали. Согнувшись в три погибели… – Она отстранилась от него. – Ты хотел покрутить мне пластинки, да? Как тогда, когда мы еще не были мужем и женой?

– А можно?

– Нужно ли? Мне хочется просто постоять здесь. Боб, видимо, не придет. Ты, пожалуйста, иди, ставь музыку. А я здесь побуду. Пожалуйста!

Вернувшись, он вынул из шкафа с пластинками старый альбом фирмы Victor на семьдесят восемь оборотов – «Симфонию № 7» Сибелиуса. Хаббл снова сидел в студии, читал в микрофон на штативе рекламу. Голос звучал из настенного монитора, и Джим выключил его.

Диски нужно было ставить один за другим вручную. Он положил пластинку на вертушку первой стороной и опустил звукосниматель. Хаббл, неодобрительно сдвинув брови, уставился на него через окно студии. Ах, как это нехорошо – проигрывать пластинки, подумал Джим. Надо же, никак не успокоится мужик, собственную жену удержать пытается.

Музыка, устремленная ввысь, мощно пронизанная тьмой и одиночеством, помогла ему прояснить ум. Она, казалось, сняла с него давившую тяжесть, вобрав ее в себя своим возвышенным строем.

Оказывается, от нее и практическая польза есть, подумал он.

Он увеличил громкость, чтобы было слышно на всю станцию, во всех помещениях и даже на крыше, где в темноте стояла Пэт. Теперь от музыки было не спрятаться. Слушая, он расхаживал по комнате. Его охватило беспокойство, и вдруг он испугался, что время остановилось. Музыка положила всему конец.

Когда он ставил вторую пластинку, пришел Боб Посин.

– Ну и шумишь ты тут, – сказал он. – Аж на первом этаже слышно. Это в эфир не попадет?

– Нет. – Джим упал духом – он успел полностью забыть о существовании Боба Посина.

– Патриция здесь?

Тут вошла Пэт.

– Где ты был? – спросила она.

– Работал. Разбирался с материалами по картофельным чипсам «Грэнни Гус».

Он произнес это со злостью.

– Я никуда не иду. Уже поздно. Поверь, ты и сам не захочешь сегодня со мной куда-то идти. Я перепила. Единственное, чего мне хочется, – это добраться до дому. Давай в другой раз. Она ведь там еще целую неделю будет, не меньше. А не успеем, так она все равно еще приедет.

Она села, положив пальто и сумочку на колени. Действие выпивки начинало сказываться. Лицо у нее стало как восковое.

– Так что иди, оставь меня. Хорошо?

– Давай я тебя хотя бы домой отвезу, – предложил Боб, не двинувшись с места.

– Ты когда-нибудь видел, как женщина выблевывает девять порций выпивки?

Посин откланялся:

– До завтра. Спокойной ночи.

– Не подходи ко мне, – сказала Пэт, когда к ней приблизился Джим.

– Уж меня ты не удивишь.

Джим повел ее вниз, к себе в машину.

Она шла, медленно переставляя ноги, опустив глаза. В вестибюле она остановилась, и, как он ни старался, ему не удалось сдвинуть ее с места.

– Мне страшно, – сказала она. – Не поеду я с тобой – я пьяная. Я знаю о твоих чувствах ко мне. Видит бог, Джим, не могу я с тобой ехать. И не спорь! Я серьезно. Ты меня знаешь – если я что решила, значит, так и будет. А если я отключусь – нужна я тебе такая? Не этого же ты хочешь? Я здесь посижу.

Осторожно ступая, она подошла к стоявшему в вестибюле старому, видавшему виды, замурзанному дивану и стала возле него.

– Поезжай, – сказала она. – Христом-Богом прошу, оставь ты меня!

Он вышел на тротуар и прошел квартал мимо баров и закрытых магазинов до бокового входа на автостоянку радиостанции. Обходным путем он вернулся к Маклолен-билдингу. На парковке Пэт пыталась завести свою машину. Фары горели, и после каждого неудачного запуска стартера свет тускнел до едва видимой желтизны.

Он с жалостью смотрел на нее из темноты. Дверь машины была открыта, Пэт склонилась над рулем, положив на него руку, пальто упало на пол, к ногам. Она плакала, это было слышно издалека. Наконец двигатель завелся, фары вспыхнули. Пэт захлопнула дверцу, включила передачу, тронулась и тут же въехала в машину, стоявшую перед ней. Раздался резкий металлический скрежет столкнувшихся бамперов. Двигатель замер, Пэт застыла, закрыв лицо рукой.

Он подошел и убедился в том, что никаких повреждений нет. Только царапины на обоих бамперах. Никто и не заметит. Он открыл дверцу.

– Дорогая.

– Не пущу, – проговорила Пэт.

Она сидела, вцепившись в руль, с окаменевшим лицом фанатички – очень редко, но иногда оно у нее становилось таким. Она была в ужасе и от того, что натворила, и от появления Джима. Вероятно, думала, что разбила чужую машину.

– Послушай, – сказал он. – Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь стряслось. Тебе нельзя сейчас садиться за руль. Убьешься ведь.

Она кивнула.

– Давай я отвезу тебя домой. Не буду я к тебе заходить. Оставлю машину у дома и уйду.

– А как ты вернешься сюда? К своей машине?

– Прогуляюсь. Или такси возьму.

– Нет, так не пойдет.

– Тогда давай тебя домой на такси отправлю.

– Не надо. – Она ухватилась за его руку, впившись в нее ногтями. – Там темно. Я не хочу туда. – На ее щеках блеснули слезы. – Как страшно жить одной. Я вынуждена выйти замуж за Боба Посина – разве ты не понимаешь? Не могу я одна жить. Просыпаться одной по утрам, одной ложиться спать, есть в одиночестве – не могу.

Опершись коленом о сиденье, он обнял ее и притянул к себе. Целуя ее, он сказал:

– Тогда поехали ко мне.

Какое-то мгновение – длиной с одно дыхание – казалось, что она согласилась. Но все же, не отстраняясь от него, сказала:

– Не могу.

– И что же делать?

– Я… не знаю, – уныло сказала она.

Слезы падали ему на лицо, щекотали нос.

– Не надо было разрешать тебе оставаться у меня на ночь. Я не могу так больше, мне нужен кто-нибудь.

– Кто-нибудь! – разозлился он.

– Ну, ты. О боже. Ладно, вези меня к себе, ляжем в постель и покончим с этим. Поторопись, – отпрянув, она сделала усилие, чтобы освободить место для него. – Поехали. Отвези меня. Я устала, сдаюсь.

Он вздохнул.

– А знаешь что, – вспомнил он. – У меня есть двое друзей. Молоденькая пара.

Она повернула голову и посмотрела на него. Он физически чувствовал силу этого взгляда, устремленного на него в темноте.

– Вчера вечером они пригласили меня на ужин. Может, зайдем к ним, посидим немного? Ты и протрезвеешь. Давай? Они хорошие ребята. Бывали у нас на радиостанции. Ты их, наверное, видела как-нибудь.

Пэт ничего не сказала. Но он понял, что внутри ее происходит мучительная борьба.

– Она беременна, – сказал он. – Ей семнадцать лет. Парню восемнадцать. Живут в старенькой квартирке в Филлморе. У них совсем нет друзей, с родней поссорились. Денег у них тоже нет, они будут рады, если к ним кто-нибудь заглянет.

После долгой паузы Пэт спросила:

– Какие они? – И, трезвея, добавила: – Она красивая?

– Очень, – ответил он.

Все это время он так и опирался коленом о сиденье и теперь поднялся. Все тело у него затекло, онемело.

– Очень милая, умненькая, – сказал он.

– Не похоже, что сильно умненькая. Могла бы и предохраняться. – Она помолчала. – А ты как с ними познакомился?

– Они пришли на радиостанцию. Я позвал их пообедать вместе.

– Как… как их зовут?

– Рейчел и Арт.

Пэт отодвинулась к самой двери. Он поднял ее пальто и сумочку и положил ей на колени.

– Как мне станет получше, сразу уйдем, – сказала она.

– Хорошо.

С чувством облегчения он сел за руль и запустил двигатель.

– Я ту машину не помяла? Никогда еще ни в кого не въезжала.

– Жить будет, – успокоил он ее.

Он дал задний ход на ее «Додже» и выехал со стоянки.

9

Субботней ночью неоновые вывески баров и магазинов на Филлмор-стрит беспорядочно сверкали цветными огнями. В сегодняшнюю мозаику их сложили многолетние труды деловых людей. Пятна от жевательной резинки образовали темные круги на асфальте у входа в кинотеатр и кегельбан, у освещенной двери кафе.

В этот поздний час мимо магазинов двигался поток людей – белых, негров, мексиканцев. Некоторые отделялись от общей массы у входа в ресторан или магазин. В основном это были парни – в черных кожаных куртках и джинсах, по большей части худые, как щепки. Они стояли, засунув большой палец в задний карман, и, вертясь, не пропускали ничего из того, что происходило в потоке, как будто там их ждал какой-то сюрприз. Они поднимали головы при звуках выхлопов, слушали, приоткрыв рот, им нужно было уловить все сигналы. Потом они снова рассматривали отдельных людей, оценивали их. Никому было не укрыться от этих наблюдателей, и о каждом у них было свое мнение.

В середине квартала Джим нашел дом с забором и железной калиткой, отступавший от тротуара.

– Это здесь, – кивнул он.

– Может, они спят, – сказала Пэт.

Ему удалось припарковаться у дома. Вдвоем они пошли по тротуару, он открыл калитку, и за ней их окружила тьма, внезапно стихли уличные звуки. Вперед вела бетонная дорожка, но ее не было видно. Он взял Пэт за руку, чуть сжал ее холодные пальцы.

Справа от крыльца в окне подвального этажа виднелась полоска света.

– Еще не легли, – сказал он.

– В такой поздний час…

Пэт споткнулась, и в сторону откатился какой-то металлический предмет – блеснув, жестяная банка исчезла в сорняке.

Оставив Пэт, он спустился по ступенькам. Уличные огни подчеркивали ее стройность и миниатюрность. Укутавшись в пальто, она ходила кругами с поднятой головой, отчетливо цокая каблуками по бетону. Он постучал.

Дверь открылась, и наружу хлынул свет. Рейчел узнала Джима.

– Ой, здравствуйте. – Она отступила, держа дверь открытой. – А мы в карты играли.

– Я хотел вас попросить об одолжении. Я не один, моя спутница неважно себя чувствует. Мы тут надумали зайти к вам ненадолго. Вы, наверное, уже спать ложитесь?

– Нет еще, – похоже, она проявила понимание. – Входите.

Он вернулся за Пэт, провел ее вниз по ступенькам, и они вошли в квартиру.

– Это нам вдруг в голову пришло. Если что, гоните нас сию же минуту в шею.

По массивному дубовому столу были разбросаны карты и фишки для покера. Что-то показалось ему странным в этой комнате, и он тут же понял, что: на стенах – ни картин, ни фотографий.

– Патриция Грей, – представил он Пэт.

Он не стал уточнять их отношений. Он не помнил, что именно рассказывал им.

– Кажется, я встречал вас н-н-на радиостанции, – выдавил Арт.

Он уже протянул было руку, но вдруг спохватился и сунул ее в карман.

– Хотите кофе или поесть? – предложила Рейчел.

Стоя рядом с Пэт, она слегка поклонилась, словно в стародавнем реверансе. На ней было ситцевое платье – яркое, летнее, без бретелек, обнажавшее плечи. Кожа у нее была белее, чем у Пэт, волосы гораздо светлее и намного короче подстрижены. Может быть, она была миниатюрнее, но из-за большого живота трудно было сравнивать.

Джим помог Пэт снять пальто.

– Тепло у вас, – сказала она. – Хорошо.

– Правда, хорошо, – подтвердил он.

– Какие у нее чудесные глазищи, – сказала Пэт и повернулась к Рейчел. – Мне снова хочется взяться за кисть.

В первый год после их женитьбы она несколько раз мыла кисти, набросала пару эскизов, но ни одну работу не довела до конца. Набор красок то ли лежал в кладовке, то ли уже угодил на помойку. Она давно отказалась от планов достичь чего-либо в искусстве.

Арт прижал к себе Рейчел.

– Она ребенка ждет.

– Да ты что – вот эта прелестная девчушка? – воскликнула Пэт. – Она меня наповал сразила, – сказала она Джиму.

– Ты, оказывается, не только пьянчужка, но еще и к женщинам неравнодушна, – пошутил он.

– Нет, правда. Я хотела бы когда-нибудь написать ее портрет. Эти глаза… – тут она отошла в сторону.

Он, последовав за ней, спросил:

– Что тебе поможет? Кофе?

– Да, – согласилась она.

Джим пошел с Рейчел на кухню.

Рейчел поставила на плиту кофейник и стала доставать чашки и блюдца.

– Ей сейчас очень тяжело, – сказал он.

– Она вся на нервах, да? – заметила Рейчел. – Она, кажется, нравится мне.

– Вы так добры, что приняли нас, – сказал он. – Я вам благодарен. А то нам некуда было приткнуться.

– Долго вы были женаты?

– Три года, – ответил он.

– Мне хотелось с ней познакомиться. Я рада, что вы пришли. Я знаю, что она много для вас значит.

– Это действительно так, – сказал он.

– Догадываюсь почему, – сказала Рейчел.

Она, по-видимому, робела и старалась вести себя так, чтобы не допустить какого-нибудь промаха. Она принесла чашки в гостиную и стала освобождать место на столе.

– Во что вы играли? – спросил он.

– В «двадцать одно». – Она собрала карты в колоду и положила их в футляр. – Мы даже как-то в Рино[69]69
  Рино – город на западе штата Невада, недалеко от границы с Калифорнией. Крупный центр игорного бизнеса. Известен как место, где можно очень быстро и без лишних формальностей заключить брак или получить развод, имеет прозвище «Бракоразводная столица мира».


[Закрыть] ездили… Ночевали там. Играли за разными столами.

– Она в покер здорово играет, – сказал Арт. – Серьезно к этому относится – один раз Ф-ф-ферд Хайнке у нее даже по очкам схлопотал за то, что дурачился.

Парень волновался и избегал смотреть на Джима и Пэт. Он нервно перебирал в руках фишки для покера, как бы не обращаясь ни к кому конкретно.

Он несколько раз видел Пэт на радиостанции «КОИФ». Она казалась ему красавицей – как женщины из рекламы модной одежды. И вот такая женщина пришла к нему в гости – как тут не разволноваться! Рейчел лишь раз в жизни пришлось надеть туфли на высоких каблуках – в день их свадьбы. Он то и дело поглядывал на Пэт; ее темные волосы, яркие губы не давали ему покоя. Косметика, подумал он. Сколько же ей, интересно, лет? Она сидела у стола, а он не мог оторвать взгляда от ее длинных, точеных ног. А может, она и впрямь модель? Она была так хорошо одета, так красива, что он вышел в другую комнату и попробовал прикинуть, как бы ему себя облагородить. Выбрал одну из своих спортивных курток и свободные брюки.

Арт вернулся в гостиную, и Рейчел предложила ему чашку кофе. Джим Брискин стоял у стола с чашкой и блюдцем в руках, едва не касаясь головой потолка – в этой тесноте он казался особенно высоким. Он был, как обычно, в свободном пиджаке, без галстука. «Как можно дружить с Пэт и одеваться так просто?» – не мог понять Арт. Сам он только и думал сейчас о том, как бы приодеться.

Он взял чашку с кофе и принялся расхаживать по комнате. Он совсем рядом с такой женщиной – и в то же время далек от нее, как никогда. У него не было ни малейшего представления о том, что он мог бы сказать ей. Даже рот открыть было страшно. Ему стало обидно оттого, что он онемел – вряд ли Пэт когда-нибудь еще придет к ним, и он навсегда лишится такой возможности. Волнуясь, он спросил у нее:

– А с к-к-какого года вы на радиостанции?

– Не помню, – ответила она и обратилась к Джиму: – Когда я пришла?

Нагнувшись, она расстегнула туфли на высоких каблуках и сбросила их с себя. Увидев, что Арт смотрит на нее, она улыбнулась.

– Ну и как вам на радио работать? – спросил он, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Неспокойно там, – ответила Пэт.

– Не прочь с месяцок отдохнуть? – сказал Джим.

– Конечно, не прочь, – сказала она и в чулках подошла к радиоприемнику. – Можно я погромче сделаю?

Играла танцевальная музыка. Пэт увеличила громкость.

– Только не очень громко, – попросил Джим.

– А вот так очень громко? – Стоя у приемника, она закрыла глаза.

«Какой у нее усталый вид», – подумал Арт. Но чем же ей можно помочь? Так ни до чего и не додумавшись, он направился к ней.

– Садись лучше, пей кофе, – сказал Джим.

– Кофе отличный, – сказала она. – А выпить есть что-нибудь? Что-то кофе не идет.

– Выпить тебе не идет.

– Пойдет. – Она открыла глаза. – Немножко, чего-нибудь.

– У нас пиво есть в леднике, – сказал Арт. Она не обратила на него внимания, и он пошел на кухню. – Я принесу.

Не отрывая взгляда от Джима, Пэт сказала:

– Потанцуем?

– Ты не в состоянии.

– Значит, не хочешь со мной танцевать.

– Давай-ка садись. – Джим протянул ей руку. – Хочешь, ко мне на колени?

– Нет.

Когда Арт направился на кухню, она непроизвольно задвигалась взад-вперед, подняв руки вверх и снова закрыв глаза. У него защемило сердце, когда он увидел, как эта усталая красивая женщина в одних чулках вот так, одна, раскачивается у радиоприемника. Ему было знакомо это чувство – беспредметное томление. На самом деле ей не танцевать хотелось, ей необходимо было двигаться, не сидеть на месте. Она не могла заставить себя опуститься на стул.

Взяв квартовую бутылку пива, он налил стакан и принес в гостиную.

– Вот, – сказал он.

Пэт отпрянула.

– Что это? – удивилась она. – Ах. Спасибо. Нет, пива не хочу.

Ниточка, связавшая было его с ней, порвалась, Пэт перестала его замечать. Она плавно ускользнула, невпопад напевая – изливая боль в нестройных звуках.

– Но у нас нет ничего другого, – сказал Арт.

Она развернулась и оказалась с ним лицом к лицу. У нее раскрылись глаза, и она внимательно посмотрела на него, как будто пробуждаясь.

– Потанцуешь со мной? – спросила она. – Арт? Так тебя зовут?

Одна ее рука легла ему на плечо, другая застыла в воздухе в ожидании, что он подхватит ее. Он еще не успел ни на что решиться, а она уже скользнула в его объятия – и вот он, поставив стакан с пивом, танцует с ней. Тело у нее было теплое, он чувствовал под пальцами ее позвонки. Лицо ее влажно блестело у самых его глаз. На пушке над губами мерцали капельки испарины. Это лисье личико было восхитительно, оно совсем незнакомо, и все же вот – оно у самых его губ. Но тут она со вздохом повернула голову и опустила взгляд. Ее черные волосы упали вперед, пряди коснулись его щеки. Ее рука тяжело лежала на его плече.

– В-в-вы хорошо танцуете, – сказал он.

Она вдруг высвободилась.

– У вас правда нет ничего, кроме пива? Это он велел так сказать?

– У тебя паранойя начинается, – заметил Джим. – Да сядь же, пока не упала.

Она одарила его тяжелым многозначительным взглядом и направилась на кухню. Арт пошел за ней.

На кухне она открыла ледник и, опустившись на колени, принялась перебирать бутылки с молоком.

– Как видите, – сказал он. – У нас обычно ничего другого…

– Я тебе верю, – сказала она, распрямляясь рядом с ним. – Ты понимаешь, что я пьяна? Мне так… – Она покачала головой. – Но уже не в трубе. Это уже что-то. Может быть, у меня романтическое настроение. Вид у меня ничего?

Она подняла руки и поправила волосы.

– Вы п-п-прекрасно выглядите, – сказал он.

– Она специально забеременела? Знаешь, тебе очень повезло, что у тебя жена такая куколка. Вы еще в школе подружились?

– Да, – сказал он. – Учились в-в-вместе.

– Боже мой, тебе всего восемнадцать. А ей сколько, шестнадцать? Когда мне было шестнадцать лет, я все еще думала, что детей приносят доктора из больницы, а женщина увеличивается в размере, чтобы ребенок вместился. Как кенгуру. Нынче детки быстрей взрослеют. А не сходить ли тебе за бутылкой? – Она достала из кармана юбки и сунула ему в руку сложенные долларовые бумажки. – Я видела там на улице винный магазин. Возьми виски – ржаного или бурбона. Скотч не бери – хватит с меня.

Сгорая от стыда, он сказал:

– М-м-мне спиртное не продадут. Это пиво нам ребята принесли, понимаете? То есть я могу, конечно, в бакалейный магазин сходить, есть тут рядом б-б-бакалейные. В баре-то мне обычно наливают. Но в винных магазинах, там строго – н-н-не продадут спиртного, если тебе двадцати одного нет.

Он сжался, готовый провалиться сквозь землю. Какой позор.

Но ей это показалось забавным.

– Ах ты, бедняжка.

Она потянулась к нему и обвила руками его шею. Ее губы, прижавшись, скользнули по его щеке, оставив мокрый, вязкий след. Невероятно. Она его поцеловала. Дыша ему в глаза и нос, она сказала:

– Я схожу с тобой. Хорошо?

Выйдя с ней из кухни, он сказал Рейчел и Джиму:

– Мы прогуляемся до угла. Мы н-н-ненадолго.

– Куда? – спросил Джим, обращаясь не к нему, а к Пэт.

– Не твое дело, – ответила Пэт.

Остановившись, она поцеловала и его. Вид у нее теперь был веселый.

– Туфли надень, – сказал Джим.

Опершись рукой о стену, она согнула ногу, приподняла ступню и нацепила туфлю на высоком каблуке. Проделав то же самое с другой туфлей, она сказала:

– Обрати внимание, я за все плачу.

– Надеюсь, что так, – ответил Джим. – И завтра утром пару раз придется заплатить. Кто будет отпаивать тебя томатным соком?

– Пошли, – сказала Пэт Арту. – Где мое пальто?

Он нашел ее пальто. Наверное, нужно как-то помочь ей одеться. Рейчел и Джим смотрели на него. Просто приподнять и подержать, пока она не засунет руки в рукава? Она положила конец его колебаниям, взяв у него пальто, и открыла дверь на улицу.

– До свидания, – сказала она. – Мы недолго.

Арт бросил жене:

– Скоро вернемся.

– Возьми картофельных чипсов и этих штучек с сыром, – попросила Рейчел.

– Хорошо, – пообещал он и закрыл дверь за собой и Пэт. – Осторожно, – сказал он ей.

Они сразу же оказались в кромешной тьме. Ему хотелось взять ее за руку, но он боялся. Он не понимал, что происходит – не мог поверить, и поэтому просто поднимался рядом с ней по ступенькам к бетонной дорожке.

– Ну и т-т-темень, – произнес он. – Странно, я видел вас на радиостанции, но ни разу даже не заговорил с вами. Мы туда тыщу раз с ребятами ходили. Часам к четырем. «Клуб 17» мы постоянно слушали. К Джиму Брискину подходили поговорить. Он ведь сейчас не работает? А что у него, отпуск?

Женщина, шедшая рядом с ним, не промолвила ни слова. У калитки она остановилась, чтобы он отворил. Раздался скрежет, Пэт вышла первой. Ночной ветер развевал ее длинные распущенные волосы. Он подумал, что никогда в жизни не дотрагивался до таких. Шла она куда медленнее, чем ходила Рейчел, но она ведь сама сказала, что много выпила. Выйдя на тротуар, она укуталась в пальто и, казалось, забыла о присутствии Арта. Она глядела на вывески магазинов, на бары, на двери домов.

– Холодно, – сказал он. – Для июля. Это из-за т-т-тумана.

В воздухе висело плотное марево. Уличные фонари были обрамлены расплывчатыми желтыми кольцами. Шум автомобилей стих, приглушенно, словно издалека, звучали шаги прохожих. Силуэты прохожих были едва различимы.

– Ты хочешь ребенка? – спросила Пэт.

– Хочу, конечно.

– Малыш привяжет вас друг к другу. Без детей вы не семья, вы просто пара. Тебе небось все в один голос твердят, что не надо ребенка. Вот бы у нас были дети. Может быть, мы бы тогда не разошлись.

– Вы были замужем?

– Да, за Джимом.

– Вот как, – удивился он.

– Сколько лет вы были знакомы до того, как поженились? Если бы я рассказала тебе, как познакомилась с Джимом, ты бы не поверил. Мы поехали на север по побережью, назюзюкались и легли спать вместе, вот и все. Мы провели там, на Русской реке, неделю – шесть дней – пили, спали… Гуляли босиком по Гернвилю. Купались. Ты был там когда-нибудь?

Ему удалось выдавить:

– Ну да, бывал. Мы туда по пятницам вечерами выезжали, толпой. Н-н-на выходные оставались.

– Ты с Рейчел ездил?

– Нет, – сказал он, – но с ней мы один раз в Рино ездили.

– Тебе нравится поразвлечься?

– Ну да, – сказал он. – Мы раньше часто в кегельбан ходили. И в «Старую перечницу». А она в п-п-покер играть любит. И танцевать. Танцует она классно. А еще мы по музыкальным магазинам много ходили. И на автомобильные гонки… Как-то в Пеббл-Бич на гонки поехали. Ездили, пока машина была. Потом сломалась, и мы ее продали.

– Так у вас нет машины?

– Нет. Я тут выпрашивал у Нэта, брата моего – у него магазин подержанных автомобилей на Ван-Несс, чтоб он мне на время дал, а он не дает.

– А другие девушки до нее у тебя были?

– Нет, – сказал он.

– Тогда она именно твоя девушка. Как в кино. Девочка, с которой ты рос. Твоя единственная. – Она говорила, держа руки в карманах. – Как ты думаешь, для каждого парня есть вот такая единственная девушка? Ты веришь в это?

– Не знаю, – сказал он.

– Многие верят.

– Может, и так, – неуверенно сказал он.

Она протянула руку и взъерошила ему волосы.

– А ты знаешь, что ты хорош собой? Ты так молод… И у тебя есть твоя единственная. Готова поспорить, что ты до сих пор встречаешься со своими школьными друзьями.

– В общем, да, – сказал он.

Справа уже был винный магазин, и Пэт вошла в него.

– Верни мне деньги, – попросила она, когда они остановились у прилавка.

– Что берем? – спросил лысый, средних лет продавец с вялой улыбкой, обнажившей вставные зубы.

– Бутылку «Хайрама Уокерса», – сказала Пэт.

Она забрала у Арта долларовые бумажки и заплатила за виски.

– Доброй ночи, друзья, – пожелал продавец им вслед.

Звякнул кассовый аппарат.

– Кем ты собираешься стать? – спросила Пэт, когда они шли обратно. – Когда будешь старым и сломленным, как мы с Джимом.

– Т-т-типографом, – ответил он. – Слушайте, когда мы придем домой, хотите посмотреть макет нашего фантастического журнала? «Фантасмагория» называется. Ферд Хайнке у нас председатель клуба любителей фантастики. «Существа с планеты Земля» называется.

Она рассмеялась.

– Боже.

– Мы его на «Мультилите»[70]70
  «Мультилит» – машина для размножения ведомственной документации.


[Закрыть] печатаем… У нас есть фотографии членов клуба, рисунки. Вы рисовать умеете? М-м-может, сделали бы какую-нибудь иллюстрацию для журнала? – Он изо всех сил ухватился за этот лучик надежды. – Что скажете?

– Я плохая рисовальщица, – сказала Пэт. – В колледже была у нас пара курсов по искусству. – Она говорила безучастным голосом. – Не жди от меня ничего, Арт. Посмотри, что я сделала с Джимом. Я не умею давать. Все, что мне было нужно, – это брать. Тут моя вина. Я все прекрасно понимаю, но до сих пор не могу ничего ему дать. Даже если стараюсь, не получается. Вот недавно ночью я хотела… – Она осеклась. – Арт, тебе никогда не отказывала женщина? Предполагается, что женщины должны так поступать. Во всяком случае, некоторые. Я себя к таким никогда не относила. Просто в этот раз я не могла. Может быть, я все еще была обижена. Мне хотелось его наказать. А может быть, я вообще утратила способность кому-то что-то дать. Вот и Бобу Посину ничего не досталось. Джиму я наврала про Боба, но это только чтобы задеть его.