Текст книги "Любовники. Плоть"

VII

В то утро, когда Стэгг должен был вести парад в Балтимору, шел дождь. Стэгг и Калторп сидели в палатке с поднятыми стенками и пили для согрева горячую белую молнию. Стэгг сидел неподвижно, как манекен, во время ежеутренней процедуры окраски гениталий и ягодиц, необходимой, поскольку в течение бурной ночи краска стиралась. Он молчал и не обращал внимания на смешливые комплименты трех девиц, чьей единственной работой было раскрашивать героя-Солнце каждое утро. Калторп, который обычно болтал как заведенный, пытаясь поднять настроение Стэгга, тоже был мрачен.

Наконец Стэгг сказал:

– Док, ты знаешь, что мы уже десять дней как вышли из Фэр-Грейса? Десять дней и десять городов. За это время мы с тобой уже должны были бы придумать, как нам сбежать. На самом деле, сохрани мы прежний боевой дух, так уже давно ушли бы за холмы и убрались подальше отсюда. Но об этом я могу думать только утром, когда настолько разбит и выдохся, что не способен ни на что конструктивное. А в полдень мне уже на все наплевать. Мне начинает нравиться то, каким я стал.

– А от меня тебе немного помощи, так? – спросил Калторп. – Я напиваюсь, как и ты, и наутро меня так же тошнит, и единственное, на что я способен, – мямлить и сопли жевать.

– Что, черт побери, стряслось? – сказал Стэгг. – Ты понимаешь, что я даже не знаю, куда иду или что со мной будет, когда я туда попаду? Я понятия не имею, что такое на самом деле герой-Солнце!

– Тут в основном я виноват, – ответил Калторп. Он вздохнул и отпил из своего стакана. – Похоже, просто не могу собраться.

Стэгг бросил взгляд на одного из сторожей, стоящего у входа в соседнюю палатку:

– Как ты думаешь, если я пообещаю свернуть ему шею, он расскажет мне, что я хочу знать?

– Можешь попробовать.

Стэгг поднялся со стула.

– Дай-ка мне вон тот плащ. Думаю, они не будут возражать, если я надену его в дождливый день.

Он намекал на инцидент, случившийся накануне, когда он, перед тем как пойти поговорить с девушкой в клетке, надел килт. Служанки были шокированы, а потом позвали сторожей. Те окружили Стэгга, и, прежде чем он понял, в чем дело, стоящий сзади сорвал с него килт и убежал с ним в лес.

Весь день он не появлялся, опасаясь, очевидно, гнева Стэгга, но урок был ясен. Герой-Солнце обязан был выставлять свою обнаженную славу напоказ обожающему своего кумира народу.

Теперь Стэгг набросил плащ и пошел босиком по мокрой траве. Охранники вышли из своей палатки и следовали за ним, но не приближались.

Стэгг остановился перед клеткой. Сидящая в ней пленница взглянула и отвернулась снова.

– Тебе нечего стесняться, можешь на меня смотреть, – сказал он. – Я же одет.

Молчание.

– Да говори же ты, бога ради! Я ведь тоже пленник, понимаешь? Точно так же в клетке, как и ты.

Девушка схватилась за решетку и прижалась к ней лицом:

– Ты сказал: «Бога ради!» Что это значит? Ты тоже кейсилендер? Не может быть. Мои соотечественники говорят не так. Но ты говоришь и не так, как дисийцы, и вообще никто, кого я слышала. Скажи, ты веришь в Колумбию?

– Если на секунду остановишься, я все тебе объясню, – вставил слово Стэгг. – Слава богу, ты все-таки заговорила.

– Вот опять, – сказала она. – Нет, ты не почитатель этой презренной суки-Богини. Но если так, то почему ты – Двурогий Царь?

– Я думал, ты мне это расскажешь. А если не можешь, расскажи мне кое-что другое, чего я не знаю.

Он протянул ей бутылку.

– Выпьешь?

– Я бы выпила, но не из рук врага. А я не уверена, что ты не враг.

Стэгг с трудом понимал ее речь. В ней было много слов, похожих на дисийские, так что общий смысл был понятен. Но она по-другому произносила гласные, и интонации были совсем не дисийские.

– Ты не могла бы говорить по-дисийски? – спросил он. – По-кейсилендски я не все понимаю.

– Я отлично говорю по-дисийски, – ответила она. – А какой язык для тебя родной?

– Американский двадцать первого века.

Она замерла, забыв выдохнуть воздух, и глаза у нее расширились:

– Но как это может быть?

– Я родился в двадцать первом столетии. Тридцатого января 2030 года от Рождества Xристова… это будет…

– Не продолжай! – перебила она на его родном языке. – Это… э-э… Первый год После Опустошения это 2100-й год от Рождества Христова… значит, ты родился в 70-м году До Опустошения! Но это неважно – у нас, кейсилендеров, принят старый стиль.

Стэгг усилием воли заставил себя перестать на нее пялиться и сказал:

– Но ты говоришь на американском двадцать первого столетия! Или очень на него похожем языке.

– Да. Вообще-то, на нем говорят только священники, но у меня богатый отец. Он послал меня в Бостонский Университет, и там я выучила церковно-американский.

– Это что, язык богослужения?

– Да. После Опустошения латынь была напрочь забыта.

– Похоже, мне нужно выпить, – пробормотал Стэгг. – Сначала ты?..

Она улыбнулась и сказала:

– Я мало что поняла из того, что ты сказал, но выпить не откажусь.

Стэгг просунул сквозь прутья бутыль.

– По крайней мере, я знаю твое имя. Мэри Рай-Моя-Судьба Маленькая Кейси. Но это и все, что я вытянул из моих сторожей.

Мэри вернула бутылку:

– Это было прекрасно. Так давно уже живу всухомятку! Ты говоришь – сторожа? А зачем? Разве герои-Солнца – не добровольцы?

Стэгг приступил к рассказу. У него не было времени пускаться в подробности, хотя он и видел по выражению лица Мэри, что она понимает только половину произносимых им слов. И время от времени ему приходилось переходить на дисийский, поскольку было видно, что Мэри, хотя и изучала в колледже церковно-американский, свободно им не владела.

– Так что видишь, – заключил он, – я просто жертва этих рогов. Я не отвечаю за свои действия.

Мэри покраснела:

– Не хочу об этом говорить. Меня от этого прям с души воротит.

– Меня тоже, – ответил Стэгг. – По утрам. А позже…

– А убежать ты не можешь?

– Да запросто! А потом еще быстрее прибежать обратно.

– О, эти дисийские слуги зла! Они заколдовали тебя, и только дьявол, которым ты одержим, дьявол в твоих чреслах, может заставить тебя творить такие мерзости! Если бы мы смогли сбежать в Кейсиленд, священник бы изгнал его.

Стэгг огляделся:

– Начинают снимать лагерь. Скоро выступим в Балтимору. Послушай! О себе я тебе рассказал, а что насчет твоей жизни? Откуда ты, как попала в плен? И еще – ты могла бы рассказать обо мне самом, – что значит вся эта суета вокруг героя-Солнца?

– Но я не понимаю, почему Кал… – Она прижала ладонь к губам.

– Калторп? Ты его имела в виду? А при чем здесь он? Только не говори, что разговаривала с ним! Он сказал мне, что ничего не знает!

– Мы с ним говорили. Я думала, он тебе рассказал.

– Да ни словечка! Говорил только, что знает обо всем об этом не больше моего. Значит, он…

Лишившись дара речи, Стэгг повернулся и побежал прочь от клетки.

Посреди поля он снова обрел возможность произносить слова и взревел, выкрикивая имя коротышки-антрополога.

Люди разбегались с его пути, решив, что Великий Лось снова охвачен амоком. Калторп вышел из палатки. Увидев, что на него летит Стэгг, он шмыгнул через дорогу.

Не останавливаясь перед каменной оградой, он схватился за нее рукой и перемахнул. Оказавшись на другой стороне, он со всей быстротой, на которую были способны его коротенькие ножки, перебежал через поле и свернул за угол фермы.

– Я поймаю тебя, Калторп, и все кости переломаю! – орал вслед ему Стэгг. – Как ты мог так поступить со мной?

На секунду он остановился, тяжело дыша от ярости. Потом отвернулся, бормоча:

– А что? Ну что?

Тут дождь перестал. Еще через минуту разошлись облака, и яростно засияло полуденное солнце.

Стэгг сорвал с себя плащ и швырнул его на землю:

– К чертовой матери Калторпа! Предатель! Да пропади он пропадом!

Он приказал Сильвии, прислужнице, принести еду и питье. Как всегда после полудня, он жадно забросил в себя пищу. Чуть позже, когда насытился, он, часто моргая, огляделся, словно не понимал, где находится. Болтавшиеся при каждом движении головы панты набухли силой, затвердели.

– Сколько отсюда до Балтиморы? – зарычал он.

– Два с половиной километра, сир. Прикажете подать экипаж?

– К чертям экипаж! Не желаю тащиться на колесах! Я в два счета добегу до Балтиморы! Внезапно, неожиданно! И окажусь там раньше, чем они могли бы узнать обо мне! Им покажется, что сам Прадед Всех Лосей атаковал город! Я их всех размету, уложу на лопатки! Сколько можно ограничиваться одними лишь маскотками! Хватит с меня Мисс Америк! Сегодня – подомну под себя весь город!

Сильвия пришла в ужас:

– Но, сир, так… так просто не делают! С незапамятных времен…

– Герой-Солнце я или нет? Я Двурогий Царь или нет? Поступлю так, как пожелаю!

Он схватил с подноса бутыль и побежал по дороге.

Сначала он бежал по бетону, но даже для его подошв, теперь твердых как железо, мостовая оказалась слишком шершавой, и он побежал по мягкой траве, устилавшей обочину.

– Так-то оно лучше, – сказал он сам себе. – Чем ближе к Матери Земле, тем мне лучше, и тем больше мне это нравится! Может быть, это суеверная чушь, что человека освежает непосредственное прикосновение к земле. Но я склонен верить дисийцам. Я чувствую, как вливается в меня сила, исходящая из самого сердца Матери Земли, течет, как электрический ток, и заряжает мое тело. И силы этой столько, – невероятная мощь настолько переполняет меня, – что тело мое уже не может ее вместить. Страшная мощь прорывается через мою корону и возносится к небу языками пламени. Я чувствую…

Он остановился на секунду, чтобы открыть бутыль и сделать глоток. Оглянувшись, Стэгг увидел, что охранники бегут за ним, но отстают ярдов на двести. У них не было его силы и скорости. Ведь кроме того, что позволяла природная мускулатура, дополнительные силы в него вливали панты. Он, возможно, являлся самым сильным и самым быстрым человеком за всю историю Земли!

Стэгг глотнул еще. Охранники приближались, но замедляли ход, и по их лицам было видно, что они выдыхаются. Они наложили стрелы на тетиву, но Стэгг думал, что они не будут стрелять, пока он держится дороги в Балтимору. Отклоняться от нее у него не было желания. Он хотел все так же бежать по закругленной груди Земли и чувствовать, как вливается в него ее сила и высоко, под самые небеса, возносятся мысли.

Он побежал быстрее, время от времени подскакивая и издавая странные крики. Это было острое наслаждение, избыток не имеющих названия стремлений и их исполнения. Их можно было выразить лишь на языке первочеловека Земли – обрывками, неясным бормотанием недослов, которыми встающие на задние ноги обезьяны пытались, произнося их своим неповоротливым языком, дать имена окружающим предметам. Он же силился дать названия новым чувствам. И преуспел так же мало, как его древние предки сотни тысяч лет назад.

Но Стэгг, как и они, ощущал радость, предпринимая эти усилия. И осознавал нечто, что никогда никто до того не испытывал, – нечто новое не только для его вида, но, быть может, для любой живой твари в мире.

Он нагонял идущих по дороге мужчину и женщину с ребенком. Увидев его, они остановились, а потом, узнав, пали на колени.

Стэгг не замедлил шага.

– Вы думаете, я один! – крикнул он на бегу. – Но я не один! Со мной Земля, ваша и моя мать! Она – невеста моя и пойдет за мной, куда бы я ни пошел! Мне не уйти от Нее, и даже когда я летел среди звезд, таких далеких, что идущий от них свет измеряется столетиями, со мною была Она. И вот – я вернулся, чтобы сдержать свои брачные клятвы восемьсот лет спустя!

Когда он кончил говорить, они были уже далеко позади. Но ему было все равно, слышат его или нет. Он хотел говорить, говорить, говорить – орать, орать, орать! Легкие разорвать, но выкрикнуть истину!

И вдруг он остановился. Взгляд его упал на большого рыжего лося, что пасся в загородке на лугу. Это был единственный самец в стаде. Как и у оленей, выращиваемых на мясо и молоко, у него была бычья стать – толстое тело, короткие ноги, мощная шея, тупые, но похотливые глаза. Да, то был самец отменной породы, явно ценный производитель-осеменитель.

Стэгг перелетел через изгородь, не касаясь ее, хотя она была сложена из гладкого камня высотой в пять футов. Ловко приземлившись на ноги, он побежал к лосю. Тот заревел и стал бить в землю передними ногами. Лосихи кинулись к дальнему углу изгороди и настороженно столпились там. Они лаяли, как перепуганные собаки, так что сам хозяин вышел из расположенного поблизости сарая посмотреть, что такое происходит.

Стэгг подлетел к огромному самцу. Зверь ждал, пока человек не приблизится на двадцать ярдов. Тут он склонил рога, проревел вызов и бросился.

Стэгг радостно засмеялся и побежал навстречу. Четко рассчитав шаги, он взлетел в воздух как раз тогда, когда огромные ветвистые рога пронзили место, где он только что был. Подобрав ноги, чтобы избежать удара, он тут же вытянул их и уселся как раз за основанием рогов, надавив на затылок огромного зверя. Секундой позже лось махнул головой назад, рассчитывая зацепить человека рогами и сбросить со спины. Но это движение создало своеобразный трамплин, – лось сбросил всадника на свой широкий круп.

И очутившись там, Стэгг не подумал спрыгнуть, а сделал обратное сальто, стараясь сесть лосю на шею. Но ноги соскользнули, и он скатился наземь возле лосиного бока.

Лось круто повернул, затрубил и снова, склонив рога, бросился на врага. Но Стэгг уже был на ногах. Пропуская мчащуюся тушу, Стэгг отскочил в сторону и тут же, схватив лося за ухо, одним прыжком взлетел к нему на спину.

Следующие пять минут озадаченный фермер смотрел, как голый человек объезжает встающего на дыбы, бьющего задом, хрипящего, мычащего, крутящегося на месте лося, и тот никак не может его сбросить. Вдруг лось остановился. Глаза его были налиты кровью, слюна капала из открытой пасти, тяжело вздувались и опадали бока в такт хриплым звукам судорожных вдохов и выдохов.

– Открой ворота! – крикнул Стэгг фермеру. – Я въеду на этой твари в Балтимору, как подобает Двурогому Царю!

Фермер молча распахнул ворота. Он не собирался мешать герою-Солнцу реквизировать своего призового производителя. Он отдал бы ему свой дом, жену, дочерей, собственную свою жизнь без единого возражения.

Стэгг направил зверя в сторону Балтиморы. Далеко впереди туда же ехал экипаж. Даже отсюда он разглядел, что в нем сидит Сильвия, спеша предупредить жителей Балтиморы о преждевременном прибытии Двурогого Царя – и, конечно, передать его похвальбу изнасиловать весь город.

Стэгг хотел бы влететь в город по пятам за ней, но лось все еще дышал тяжело, с надрывом, и он пустил его шагом, давая отдохнуть.

За полкилометра до Балтиморы Стэгг ударил его пятками по ребрам и гаркнул в ухо. Тот двинулся рысью, а затем, подчиняясь понуждению всадника, перешел в галоп. Проскакав между двумя низкими холмами, Стэгг вдруг оказался на главной улице Балтиморы. Она шла прямо на протяжении двенадцати кварталов и вела на центральную площадь, где в спешке собиралась толпа. Как только Стэгг пересек черту города, оркестр грянул «Колумбия, жемчужина океана», и в сторону героя-Солнца направилась группа жриц.

За ними, как положено, в плотную линию выстроились маскотки, удостоенные выбора в невесты героя-Солнца на эту ночь. Им очень шли белые юбки колоколом и белые кружевные вуали; а соски их украшали белые кружевные оборочки. Каждая маскотка держала букет белых роз.

Стэгг позволил большому лосю замедлить бег до рыси, экономя его силы для финального рывка. Стэгг помахал рукой толпе и поклонился, а потом крикнул девочке-подростку, спрятавшейся за спиной родителей, – ей не удалось выйти в финал конкурса «Мисс Америка»:

– Не плачь, сегодня и тебе достанется!

Звуки фанфар, грохот барабанов, визг свирелей ударили в уши толпе и наполнили улицы. Жрицы уже шли к нему. Они были облачены в светло-голубые платья – цвет богини Марии, божественной покровительницы Мериленда. Согласно мифу, Мария была внучкой Колумбии и дочерью Виргинии. Это она сжалилась над туземцами этих мест и взяла их под свою опеку.

Жрицы, пятьдесят славнейших, направлялись к нему. Они пели, разбрасывали цветки бархатцев и время от времени разражались возбужденными криками.

Стэгг позволил им приблизиться примерно на пятьдесят метров, а затем сдавил лося ногами и стукнул его кулаком по голове. Тот взревел и попятился, а потом пошел галопом прямо на жриц. Те прекратили петь и остановились в удивленном молчании. Вдруг, поняв, что герой-Солнце не собирается останавливать своего скакуна, что он не тормозит, а напротив, разгоняется, они завизжали и попытались отскочить в сторону. Но там плотной монолитной массой стояла толпа. Тогда они развернулись и попытались удрать от галопирующего лося, сбивая друг друга наземь, спотыкаясь об упавшие тела, загораживая друг другу дорогу.

И только одна жрица не стала убегать. Это была главная жрица, женщина пятидесяти лет, сохранившая девственность в честь своей патронессы-Богини. И она осталась на месте, будто пригвожденная к земле собственной храбростью. Одной рукой она бросила Стэггу навстречу букет бархатцев, а другой, держащей золотой серп, начертила в воздухе символ веры.

Букет упал под ноги лося и мгновенно был растоптан, а вслед за ним была повержена наземь жрица, и летящее копыто раскроило ей череп.

Столкновение с телом жрицы ни на волос не уменьшило напор лося, весящего не меньше тонны. Он летел прямо на толпу мечущихся и извивающихся женщин.

Лось встал как вкопанный, будто столкнулся с каменной стеной, но Стэгг полетел дальше.

Он сорвался с наклоненной шеи и взлетел поверх рогов. Несколько долгих секунд казалось, что он повис в воздухе. Под ним, как кегли, разлетелась в разные стороны от удара лосиной туши группа жриц в голубом – одни стонали, лежа на спине, другие кое-как ползли на четвереньках, третьи катились колесом. Перед ним вертелась на земле оторванная голова – ее зацепило кончиком лосиного рога и сорвало с шеи.

Стэгг пролетел над голубыми ошметками и обрушился на поле белых вуалей, за которыми прятались красные губы, на ворох белых разлетающихся юбок и обнаженных девственных грудей.

Потом он упал в западню кружева и белой плоти и скрылся из глаз ликующей толпы.

VIII

До вечера следующего дня Питер Стэгг не просыпался. И все же из своей компании он поднялся первым, если не считать Калторпа, который уже сидел рядом с постелью своего капитана.

– Ты давно здесь? – спросил Стэгг.

– В Балтиморе? Сразу вслед за тобой. Я видел, как ты направил лося на жриц – и все, что было потом.

Стэгг сел и застонал:

– У меня все мышцы болят, будто я горы перетаскивал.

– Так оно и было. Ты бесновался до десяти утра! Так что не только мышцы у тебя должны болеть. Как спина?

– Болит… немножко. Жжет слегка, справа внизу.

– И все? – Белые брови Калторпа поползли вверх. – Единственное, что я могу сказать, – эти твои панты не просто гонят в кровь филопрогенетивные гормоны. Они еще помогают восстановлению клеток.

– К чему ты ведешь?

– Один человек прошлой ночью всадил тебе в спину нож. Тебя это, впрочем, ни от чего не удержало, а рана уже почти зажила. Конечно, нож вошел не глубже дюйма. У тебя на редкость твердые мышцы.

– Что-то такое смутно припоминаю, – сказал Стэгг. Он вздрогнул. – А что с ним потом сталось?

– Женщины разорвали его на куски.

– А за что это он меня?

– Похоже, умственно неуравновешенный. Позавидовал твоему интенсивному интересу к жизни и ткнул тебя ножом. Он, конечно, совершил страшное кощунство. Женщины рвали его зубами и ногтями.

– А почему ты говоришь, что он был умственно неуравновешенный?

– Потому что так это и было – по крайней мере, с точки зрения местной культуры. Никто, будучи в здравом уме, не станет возражать тому, чтобы его жена совокупилась с героем-Солнцем. На самом деле это величайшая честь, поскольку обычно все время героя-Солнца посвящено девственницам. Ты, впрочем, вчера ночью сделал исключение. Для всего города. Или, по крайней мере, постарался.

Стэгг вздохнул:

– Прошлая ночь была хуже всех. Значит, это правда, что я вчера откатал больше обычного?

– По крайней мере, балтиморцы в этом не виноваты. Ты сразу сыграл по-жесткому, растоптав этих жриц. Кстати, в чем был смысл этого порыва?

– Не знаю. В тот момент показалось, что так будет правильно. Может быть, подсознательное желание отомстить тем, кто все это устроил. – Он показал на свои панты. И тут же вспомнил о предательстве Калторпа:

– Ты, Иуда! Почему ты от меня все скрываешь?

– Кто тебе сказал? Та девушка?

– Да. Неважно. Давай, док, колись. Если это причинит боль, все равно выкладывай. Я тебя не трону. Панты красноречиво свидетельствуют о том, в своем я уме или нет. Видишь, как они болтаются.

– Я стал подозревать, что к чему, как только освоил здешний язык, – начал Калторп. – Но не был уверен до конца, пока они не навесили на тебя эти панты. Потом я не хотел тебе говорить, пока не придумал способа удрать. Я боялся, что ты можешь сломаться. Вскоре я увидел, что ты, даже задумав побег, непременно вернешься к вечеру – если не раньше. Этот биологический прибор у тебя во лбу дает тебе более чем практически беспредельные возможности разбрасывать повсюду свое семя: еще он внушает тебе непреодолимый порыв поступать именно так. Он полностью захватывает тебя – завладевает тобой! Ты – самый выдающийся случай сатириаза за всю историю человечества.

– Как это на меня действует, я знаю, – нетерпеливо перебил Стэгг. – Я хочу знать, что за роль я играю? Какова конечная цель? И зачем нужен весь этот солнцегеройный антураж?

– Может, выпьешь для начала?

– Нет! Не желаю топить горе в вине. Сегодня я хочу хоть что-нибудь сделать. А потому дай-ка мне большой глоток холодной воды. А еще я до смерти хочу помыться, смыть с себя весь пот и слизь. Но это подождет. Прошу вас, рассказывайте, сэр. И покороче, черт тебя возьми!

– У меня нет времени углубляться в мифы и историю Дисии, – сказал Калторп. – Это может подождать до завтра. Но я могу с достаточной точностью сказать, что за сомнительной чести пост тебе достался.

Коротко говоря, в тебе сошлись несколько религиозных ролей, в частности героя-Солнца и Царя-Лося. Герой-Солнце – это человек, которого ежегодно выбирают для изображения в символической форме обхода Солнца вокруг Земли. Да-да, я знаю, что на самом деле Земля движется вокруг Солнца, и дисийские жрицы тоже знают это, равно как и полуграмотные массы. Но с практической точки зрения именно Солнце обходит вокруг Земли, и так об этом мыслят даже ученые, отбрасывая на время сугубо научные факты.

Итак, герой-Солнце выбирается жрецами, и символически рождается в церемонии, происходящей 21 декабря, или на день-другой раньше или позже этой даты. Почему тогда? Потому что это день зимнего солнцестояния. Солнце в этот период слабее всего и достигает самой южной точки.

Поэтому тебе и пришлось пройти через сцену имитации родов.

И поэтому теперь ты идешь по дороге, придерживаясь северного направления. Тебе предназначено пройти путь, который проходит Солнце после зимнего солнцестояния. И ты, подобно Солнцу, становишься с каждым днем все сильнее и сильнее. Ты заметил, как растет действие пантов? Доказательство – тот сумасшедший номер, который ты отколол, когда оседлал лося и растоптал жриц.

– А что случится, когда я доеду до самой северной точки? – спросил Стэгг. Он говорил спокойно, держа себя в руках, но кожа под бронзовым загаром побледнела.

– Это будет город Альбани, который мы знали как Олбани, штат Нью-Йорк. Самая северная точка государства Дисия. И там живет Альба, Богиня-Свинья. Альба – это Колумбия в ипостаси Богини Смерти. Ей посвящена свинья, потому что она, как и смерть, всеядна. Еще она Богиня Белой Луны – другого символа смерти.

Калторп замолчал. Он, казалось, был не в силах продолжать разговор. Глаза его затуманили едва сдерживаемые слезы.

– Давай, – подбодрил его Стэгг. – Я выдержу.

Калторп сделал глубокий вдох и продолжал:

– Согласно дисийскому мифу, на севере Богиня Луны берет героя-Солнце в плен. Иносказание, обозначающее, что он…

– Погибает, – закончил Стэгг.

Калторп сглотнул слюну:

– Да. Герой-Солнце оканчивает Великий Путь в летнее солнцестояние – 22 июня.

– А что же ипостась Великого Лося, Двурогий Царь?

– Дисийцы могут казаться такими и сякими, но прежде всего они – экономный народ, а потому объединили роли героя-Солнца и Царя-Лося. Он – символ мужчины. Он рождается слабым и беспомощным младенцем, вырастает сильным и мужественным самцом, любовником и отцом. Однако, даже исполненный невыразимой мощи, он заканчивает Великий Путь и волей-неволей должен взглянуть в лицо смерти. Когда он с ней встречается, он уже слеп, лыс, слаб и лишен пола. И… он борется за последний вздох, но Альба безжалостно выжимает из него дыхание.

– Давай без символики, док, – попросил Стэгг. – Сообщай факты на простом английском языке.

– В Альбани готовится колоссальная церемония – финальная. Там ты овладеешь не нежными юными девственницами, но седовласыми старухами с отвислыми грудями – жрицами Богини-Свиньи. Твое естественное отвращение к этим уродливым ведьмам рухнет под бременем долгого воздержания, которому тебя подвергнут, держа в клетке, пока похоть не достигнет таких пределов, что ты с пеной у рта набросишься на любую столетнюю прапрапрабабку. А потом…

– Потом?

– Потом тебя ослепят, скальпируют и оскопят, а позже повесят. На неделю воцарится национальный траур. Потом тебя похоронят в позе эмбриона под дольменом, аркой из огромных каменных плит. Над гробом твоим прочтут молитвы и принесут в жертву лосей.

– Да, это утешает, – задумчиво произнес Стэгг. – А скажи, док, почему на эту роль выбрали меня? Разве герои-Солнца – не добровольцы?

– Мужчины на все готовы ради этой высокой чести, так же как и девственницы соревнуются за право стать Невестой Лося. Избранный мужчина обычно самый сильный, самый красивый, самый мужественный юноша нации. Тебе не повезло не только в этом, но еще и в том, что ты оказался предводителем людей, достигших неба на огненном скакуне и вернувшихся на землю. Мифы гласят, что это сделал герой-Солнце. Я думаю, дисийское правительство решило, что, убрав тебя, они дезорганизуют весь экипаж. И сведут на нет опасность того, что мы оживим прежнее богомерзкое знание.

Вон Мэри Кейси тебе машет. Я думаю, она хочет с тобой поговорить.