Текст книги "Тьерри Анри. Одинокий на вершине"

Позже, но уже по другому случаю (я думаю, осенью 2003 года) я не почувствовал себя чьей-то «версией», но ощутил себя самим собой. Довольно поздно вечером раздался звонок на мобильный телефон («номер не определяется»).

– Филипп Оклер?

– Да?

– Это Тьерри Анри.

– …

– Тьерри Анри. Я прошу прощения за поздний звонок. Надеюсь, что не помешал. (Я не только не ждал этого звонка, но я даже не сразу понял, почему Тьерри, чей голос я наконец-то узнал, говорит по-английски.) Я хочу поговорить о статье, которую ты написал обо мне в «Франс футбол».

Ха, ну конечно. Тьерри имел в виду пару сварливых параграфов, написанных мной о его игре в последнем матче «Арсенала», где он, как бы помягче выразиться, не показал лучшее, на что способен. Я не побоялся сказать, что Тьерри не выкладывался по полной, жалел свои силы и намекнул – так почтительно, как только мог, – что в тот вечер он не заслужил права упрекать своих товарищей по команде; а делал он это несколько раз посредством выразительных поз (руки в боки, закатывал вверх глаза, качал с упреком головой из стороны в сторону). Это не осталось не замеченным ни теми, кто с ним играл, ни теми, кто наблюдал за ним с трибун. Возвращаясь к тому звонку, как ни странно, превратившемуся в какой-то момент в подобие разговора – Тьерри говорил, а я слушал, – надо отметить, что он ни разу не позволил себе повысить голос или перейти границу вежливой учтивости[21]21
  Отечественным болельщикам старшего поколения остается горько жалеть, что история не сохранила подробностей хотя бы одного разговора на ту же тему между Олегом Блохиным и произвольно взятым советским журналистом. – Прим. ред.


[Закрыть]. В то же самое время он давал мне понять, что я написал полную чепуху, так как не знал (а я действительно был не в курсе), что у него была травма и он пропустил бы эту игру, если бы такое решение пошло команде во благо. В следующий раз, когда мы встретились, он даже не намекнул на этот необычный разговор. И это само по себе являлось откровением: Тьерри не стремился узнать, почему я написал слова, которые привели его в такое бешенство; и не было ни единой секунды в этом обмене фразами, которая заставила бы меня предположить, что он хочет сделать попытку «сблизиться» со мной как с неким живым существом – в этом случае он бы просто-напросто наорал, как-то оскорбил бы меня. Он очень заботился, чтобы быть уверенным. Но в чем?

Однажды подобный случай произошел у меня с Жераром Улье. В то время я практически не знал тогдашнего тренера «Ливерпуля». Все, что я сделал – это повторил некоторые колкие замечания, брошенные в его адрес английской прессой после серии плохих результатов. К несчастью, бесцеремонная ночная редактура перевернула мой текст. То, что изначально подразумевалось под мягким соусом «о чем пишут в газетах», превратилось в неприятные нападки на человека, о котором я не имел никакого права говорить в таком ключе. Все это я, к своему ужасу, обнаружил, только когда газета оказалась на моем пороге. Жерар позвонил мне три раза в течение суток. Первый раз со взлетной полосы, из самолета, направлявшегося в Восточную Европу, – чтобы окончательно убедиться, что я понимаю, сколько боли я ему причинил; и я, несомненно, понял. Разница между ним и Тьерри заключалась в том, что Жерар и я стали друг другу намного ближе после того, как оба признали, что все происшедшее – просто неудачное стечение обстоятельств. Ко времени нашего третьего звонка Жерар дал мне не только свой мобильный, но и домашний номер телефона и наши отношения довольно быстро переросли в некое подобие дружбы. Такого с Тьерри Анри случиться просто не могло. «Номер неизвестен» говорит сам за себя.

Сложно совместить милого, щедрого Тьерри, остановившегося поговорить с нами на «Хайбери» – зонтик в руках пресс-секретарь едва защищал его от дождя, – с тем Анри, которого я знал позже. Человек, с которым я имел дело каждую неделю, с каждым разом становился все дальше и все более отчужденным. Панцирь с годами твердел, как и следовало ожидать в случае, когда каждое произнесенное слово в мгновение преувеличивалось до нелепой степени, как будто он говорил только заглавными буквами и после каждого предложения ставил восклицательный знак. Я помню, что мне рассказывали мои старшие по возрасту французские коллеги: как, например, Тьерри, будучи еще совсем молодым игроком, сам заходил в пресс-офис «Монако» с тем, чтобы раздать номер своего мобильного телефона местным журналистам. Ему чрезвычайно нравилось видеть свое имя в прессе, и он старался не пропускать ни строчки, написанной про него; и даже если он пропускал какую-то заметку, то ее в любом случае замечал его отец Тони. В этом не было ничего необычного: большинство игроков придают изрядное значение тому, что пишут о них в газетах, а также сами являются ненасытными читателями, особенно во Франции, где экземпляры «Экип» и «Франс футбол» можно найти в любой раздевалке и где особое внимание уделяется оценке индивидуальной игры. Я бы даже пошел дальше и сказал, что в некоторых случаях карьера журналиста напрямую зависела от того, насколько высокую или низкую оценку он давал тому или иному игроку; особенно это касалось высокой оценки. Последовательное присуждение лестных «семерок» и «восьмерок» футболистам, не заслуживающим таких высоких рейтингов в матче (и они об этом знали), давно стало беспроигрышным способом после следующего матча заполучить дополнительные гарантированные пять минут времени с этими самыми футболистами.

Я не единственный журналист, который получал по рукам от Тьерри. Когда я упомянул тот поздний вечерний звонок Анри своему парижскому коллеге, единственным его комментарием было: «Добро пожаловать в клуб». Оливер Холт из «Дейли миррор» рассказал, как однажды, накануне финала Лиги чемпионов – 2006, Тьерри двадцать минут распекал его за то, что в анонсе тот перепутал название микрорайона, где вырос футболист; и это лишь один пример из многих. Психолог-любитель, вероятно, объяснил бы такую сверхчувствительность прямым следствием желания его отца одновременно восхвалять сына (публично) и наказывать (преимущественно в частной обстановке) за его игру, чего он терпеть уже не мог. Совершенно очевидно, что в глубине души этого великолепного футболиста таилось чувство неуверенности, которое зачастую невозможно замаскировать. Он пытался совладать с ним, постоянно повышая уровень контроля за тем, что сказал он и что сказали о нем. Он боролся, вписывая себя в историю целенаправленно, с какой-то необузданностью, не превзойденной его современниками, так как награды для него являлись неоспоримыми доказательствами успеха; и статистика, которую он так любит и которую он всю держит в голове, имея поразительную память, предоставляет ему тот самый пьедестал, с которого он может сказать остальному миру: я прав, а вы всегда ошибаетесь. Те, кто имел желание сойтись с ним при определенном стечении обстоятельств и с учетом того, что написали достаточно весомую и влиятельную статью, могли войти в «близкий круг»; на него я уже намекал и должен добавить еще несколько строк, так как именно они написали большую часть золотой легенды Тьерри. Кроме того, некоторых, к большому их сожалению и несмотря на все приложенные усилия, так и не пригласили за хозяйский стол либо попросили его покинуть. Именно они поспособствовали тому, чтобы затемнить репутацию игрока. Сделали они это из чистой обиды и зависти, абсолютно не считаясь с выдающимися достижениями предмета их нападок.

Называть имена совсем необязательно. Те, кто имеет отношение к миру «экслюзивов» и погони за цитатами, их уже знают, а для всех остальных они значения не имеют. В каждой газете есть как минимум пара привилегированных журналистов; как правило, их специально «выращивают» с самого раннего возраста, посылают с молодежными командами на международные чемпионаты в надежде, что у них сложатся доверительные отношения с игроками, с которыми совершенно необходимо будет наладить тесные рабочие отношения на перспективу. Первый раз, когда у меня был ничего не значащий разговор с одним из таких журналистов, я чувствовал себя как рядовой зритель, который неожиданно наткнулся на одного из руководителей звукозаписывающей компании, у которого на шее висит бейдж-пропуск «проход всюду». Озадачивало меня то, почему Тьерри искал общения с этими людьми. Все они были поверхностными, ленивыми конъюнктурными ребятами, их интересовали исключительно свои собственные амбиции. Один из них славился тем, что фабриковал интервью, избавляя себя тем самым от хлопот с телефонными звонками, против чего фиктивные собеседники не возражали.

Их обманчивая близость с игроками является источником большой зависти среди их коллег, это очень мощное, но в то же время опасное оружие, которое можно использовать, если хочешь занять ведущие позиции в профессии. Но все же всегда наступает такой день, когда футболисты, ежедневно снабжавшие их заработком, заканчивают карьеру, а информация о бывших игроках стоит на рынке не так дорого. Одним из самых жалких зрелищ, когда-либо попадавшихся мне в профессиональной карьере, был некий молодой журналист: в своем стремлении стать «привилегированной шишкой» он доходил до того, что отправлялся отдыхать в места, которые он не мог себе позволить, но в надежде встретить там кого-то из футболистов, так как он слышал, что тот владел в том месте несколькими квартирами. Он точно знал, какими машинами обладает каждый из игроков клуба N, вплоть до особых характеристик шин автомобилей. Он тусовался в тех клубах и ресторанах, где, как говорили, проводили свободное время футболисты. Он тратил огромные суммы только лишь на то, чтобы до его коллег дошло, что он недавно поболтал с подружкой того-то и того-то. Затея его полностью провалилась, он слишком легко прослеживался: он слишком старался; ему так и не удалось стряхнуть с себя ту меру невинности, которая и побудила его в свое время влюбиться в футбол и мечтать, что когда-то он ступит со своими кумирами на одну землю. Но он, конечно же, об этом забыл. Эти самые герои, окруженные сонмом агентов, поклонниц и лизоблюдов с самого момента подписания своего первого профессионального контракта, вырабатывают стойкий инстинкт замещать одну черту характера, которой никто до этого момента и не подумал их научить: как распознавать таких людей, кому ты мог бы доверять. В случае Тьерри этот инстинкт походил на паранойю. Но и невинность тоже была; и часть величия Анри заключалась именно в том, что он никогда полностью не терял с ней связи.

Да, у него имелись свои вестники, глашатаи, они публиковали интервью, в их строках самоуничижение могло читаться в одном предложении с самовозвеличиванием, в зависимости от того, какую позицию занимал читатель, как в случае, когда Анри постоянно преуменьшал свои заслуги в успехах команды. Иногда слова, в любом другом случае звучащие свежо и скромно, в устах Тьерри могли истолковываться как надуманные и даже неискренние. Подчеркивая, как прекрасно проявили себя другие, не напоминал ли он миру таким образом, что если они настолько хороши, то уж его игра – просто исключительна? В этом отношении величественный Анри образца 2006 года ничем не отличается от крайне неуверенного Анри 1998 года. Он не должен себя слишком упрекать за это, так как он умел быть добрым и щедрым. Да, он быстрее всех выделял тех товарищей по команде, кто хвалил его больше всех, в той же степени, как ни один другой нападающий так быстро не соображал, кто из игроков создавал для него голевую ситуацию. Но делал он это в такой манере, что трудно было удержаться от вопроса: а почему он так сказал? Действительно ли он именно это имел в виду? 17 октября 2008 года. В тот вечер он побил рекорд французской сборной, дважды забив в ворота литовской сборной, и это затмило сорок два гола великого Мишеля Платини за национальную сборную, но капитан французской команды на все лады восхвалял своего молодого товарища по команде Жереми Тулалана, как будто он был единственным игроком на поле. Так же нелепо звучали его слова и в ноябре 2004 года, когда в интервью «Экип» он восторженно отзывался о Хосе Антонио Рейесе, в то время как все, включая его товарищей по команде, пришли к заключению, что он считает молодого, тоскующего по дому испанца немногим больше чем талантливым, но докучливым игроком.

Удивительно то, что все эти «новостники», все эти певцы славы Анри, так и не смогли взять от него лучшее: они упускали то ценное, что действительно мог предложить им игрок. Вдали от этих подхалимов Тьерри становился самым красноречивым собеседником. Все, что от вас требовалось – это дать ему поговорить о его спорте. И когда он начинал говорить об игре, которую знал так хорошо, у вас оставался только один выбор – слушать и заряжаться его неподдельным, «детским» энтузиазмом по отношению к футболу. Я употребляю эпитет «детский» как самый достойный комплимент. Дети всегда играют серьезно и с радостью: ребенок знает то, что взрослые уже давно забыли, но Тьерри помнил лучше других. Для него истина имела очертания футбольного мяча – мяча, с которым он хотел играть всегда.

Казалось, Жаке целую вечность определялся с заявкой на чемпионат мира. По крайней мере, так должно было показаться Тьерри и некоторым другим надеющимся игрокам. В самом конце марта, всего за несколько дней до товарищеского матча против Швеции, куда Анелька и Трезеге попали в ущерб Тьерри, тренер национальной сборной, для которого «чемпионат мира уже начался», попросил не менее тридцати семи игроков отправиться с ним в Клерфонтен, чтобы пройти физические и медицинские тесты. По словам Юрия Джоркаеффа, Тьерри «дрожал как осенний лист при одной идее, что не поедет на чемпионат мира – он не думал, что Жаке его выберет». Если говорить начистоту, то Жаке и сам тогда не знал еще, как поступить. «У меня было центральное ядро игроков, – признался он тому же Джоркаеффу, который был, естественно, частью процесса, почти сразу же после неубедительной игры сборной (0:0) в Стокгольме. Я хочу быть уверен на 100 процентов, особенно когда речь о менталитете игроков».

Медленно, но верно Анри более-менее набрал форму именно в тот момент, когда это значило больше всего, забив превосходный гол в матче «Монако» с «Ювентусом» в полуфинале Лиги чемпионов 15 апреля 1998 года. Тогда монегаски в итоге одержали бесполезную победу 3:2 над клубом Зидана. «Ювентус», вдохновленный хет-триком Алессандро Дель Пьеро, одержал мощную победу над «Монако» 4:1 в первом матче. Клод Пюэль, которому Тьерри многим обязан, провел два зимних месяца, работая с травмированным вингером на тренировочном поле в Ла-Тюрби, когда его проблемная лодыжка (костная трещина являлась причиной боли) мешала ему играть в команде Тигана на регулярной основе. Сам Тигана, без ведома игрока, тихо продвигал кандидатуру Тьерри во время своих частых беседах с Жаке. То же самое делал и Раймон Доменек. Последний был убежден, что Тьерри мог бы стать не таким уж секретным оружием на предстоящем чемпионате мира. Часто печальный, Анри проводил часы на телефоне, разговаривая с членами своей семьи, особенно с Тони, стараясь найти какой-то смысл в охватившем его внутреннем хаосе. Он отчаянно искал поддержки, которую его отец был счастлив ему оказать, несмотря на сдвиг в их отношениях после истории с «Реалом». Преодолевая имеющиеся сдержанные чувства по отношению к Тигана, Тьерри проглотил собственную гордость и обратился за советом к своему наставнику, и тот очень обрадовался представившемуся случаю ему помочь.

У Анри не имелось выбора. Непререкаемый лидер «нового» поколения французских игроков – большинство из них обладало темной кожей и почти все выросли в городских пригородах, – он был всего лишь мальчишкой, когда начал играть с профессионалами на тренировочном поле «Монако», в то время как более старшие игроки находили мало общего с внешне беспечным выскочкой типа него. Придет день, и Тьерри сам окажется в их шкуре и будет держаться на расстоянии от двадцатилетних с хвостиком игроков, таких как Самир Насри и Хатем бен Арфа, и станет ясно, что его принципы не так уж и отличаются от предыдущего поколения игроков: его требовательность к важности упорного труда, его вежливость по отношению к другим, его любовь к игре ради самой игры, его относительное безразличие к деньгам и неприязнь к кругу знаменитостей. Его французский, когда он разговаривал с друзьями и товарищами по команде своего возраста, отличался уличным сленгом и словечкам на verlan[22]22
  Верлан – особая лексика французского молодежного сленга. Изначально использовалась приезжими рабочими и иммигрантами из пригородов Парижа. Затем распространилась более широко благодаря кино и музыке. Создан на базе слов литературного языка, где согласные меняются местами, а вместо гласных ставится eu. Именно поэтому в известном сочетании – black-blanc-beur, последнее слово – arabe становится beur. – Прим. перев.


[Закрыть], лексику которого обожают использовать парижские и марсельские рэперы. Такое поведение не было жеманством или попыткой замаскировать свою истинную сущность, но тем не менее это становилось фасадом, в котором иногда открывалось одно из многочисленных окон, из которого виднелся совершенно другой человек, во многих аспектах немного даже старомодный. Вот прочитайте следующие слова. Они, должно быть, озадачили его собеседника из «Экип», когда он спросил двадцатидвухлетнего Тьерри, каким отцом он надеется стать.

Я буду очень строгим в том, что касается образования. Я попытаюсь передать то хорошее, что знаю о жизни – а именно, что ничто не дается просто так, просто потому, что ты имеешь на это право – и уважение. Превыше всего. И вежливость. Я давно не заглядывал в словарь, надо бы посмотреть, есть ли в нем еще это слово – «уважение». Когда я вижу пожилую женщину, у которой тяжелые сумки, я иду и помогаю ей. Если я захожу в супермаркет, и там 200 000 людей, я обязательно придержу дверь для человека позади меня… Уважение, уважение, уважение…

Тьерри перешагнул через два футбольных века. Он принадлежал им обоим и в то же время ни одному из них: если вы смотрели на огромный внедорожник и дизайнерские наушники, то видели перед собой предшественника модной молодежной субкультуры; но также можно было бы сказать, что между суперзвездами футбола двадцать первого века Тьерри – один из последних, кто прошел традиционное обучение, кто сам отчищал бутсы от грязи, таскал сетки, конусы и мячи на тренировочное поле. Он также начал по-стариковски ворчать чуть раньше срока. Эти два мира столкнулись – вот что случилось в течение тех двух лет в «Монако». Его абсолютный талант и преданность игре толкали его вперед с неимоверной скоростью. Однако его наивность и неуклюжие попытки взять контроль над окружавшими его намного более опытными манипуляторами, тянули назад. Травма, которую он получил зимой 1997/98 года, спровоцировала кризис, но не она стала его основной причиной. В его жизни и карьере еще появятся темные полосы, но таких черных будет немного. Огромной заслугой Анри является то, что он нашел в себе силы бороться за право быть частью игры, как в составе «Монако», так и сборной, в тот момент, когда сам он уже почти потерял всю надежду. «Все возможное произошло со мной за последние два года, – говорил он в конце, когда выиграл битву. – Я пережил обе крайности – откровение и падение. Я знал, чего стою на футбольном поле, но я это не доказывал. Я знаю, что играл не так плохо, как говорилось, но и не так хорошо, как писали какое-то время».

К счастью, в том, что касалось Жаке, хорошее перевесило плохое. 5 мая 1998 года тренер национальной сборной вычеркнул девять имен из тридцати семи, входивших в первоначальный список. Клод Макелеле и Сильвен Легвински оказались в числе «жертв». Тьерри прошел первую выбраковку; но в списке также остались Николя Анелька (находившийся на пути к дублю с «Арсеналом») и Давид Трезеге, сущее наказание для «Манчестер Юнайтед» в Лиге чемпионов, он забил восемнадцать мячей в двадцати семи играх чемпионата за «Монако». Для многих во Франции это показывало, что Жаке колеблется. Зачем ждать, чтобы объявить финальный список из двадцати двух игроков – единственное, что всех волновало? До первого матча национальной сборной оставалось тридцать восемь дней. «Мы что же, будем играть командой в тринадцать игроков?» – саркастически вопрошал «Экип», по мнению которого, хороший-но-невнятный Mémé, очкарик, бывший работник завода, не мог «стать тем человеком, которого требовала ситуация». Конфликт уже давно назревал между Жаке и «герцогами» газеты «Френч дейли», считающими, что они делают королей – среди них Жерар Айне и Жером Бюро. Жаке публично осуждал влияние «тошнотворной» прессы (в то время как та обхаживала любимчиков национального телеканала TF1, который ничего не сделал, чтобы снять напряжение с остальными медиа) и даже сказал, что он с удовольствием дал бы Айне в морду, если бы ему предоставилась такая возможность. Полномасштабная война стала неизбежной. Тренер желал, чтобы страна объединилась в поддержку его «коммандос». Парижская газета отказалась вступить в «сотрудничество» (это слово имеет более весомое значение во Франции по сравнению с любой другой страной[23]23
  В оригинале – слово collaboration. В английском языке у него положительное значение, во французском оно приобретает негативную коннотацию, так как коллаборационизмом во Франции называлось сотрудничество режима Виши с немецкими властями в период оккупации во время Второй мировой войны. – Прим. перев.


[Закрыть]) с предполагаемым могильщиком французского футбола: Жаке, ученик Альбера Батте, тренера архиромантичного «Реймса» и «Сент-Этьена», все же отдавал предпочтение прежде всего оборонительной тактике, что нивелировало природные качества «синих» и являлось пощечиной золотым традициям команды – двух Мишелей, Платини и Идальго, чародеев времен 1978–1986. Драка была настолько мерзкой, что шрамы полностью залечились только к 2012 году. Жаке использовал злобу прессы для создания психологической установки «осадного» положения, он считал это важным для достижения его цели; пресса ответила тем, что переключилась со здравой критики – игра французской сборной со времен Евро-1996 оставляла желать лучшего – на личностные убийственные нападки. Семена посадили уже несколько лет назад. В начале 1995 года Айне написал статью под заголовком: Mourir d’Aimé – «Умереть от любви», но также «Смерть от Эме [Жаке]»[24]24
  Имя тренера и одна из форм прошедшего времени глагола aimer звучат и пишутся одинаково. – Прим. перев.


[Закрыть]. Остроумно, но ох как жестоко; безжалостно, да, но ничто по сравнению со шквалом брани, обрушившейся на тренера в последние несколько недель перед началом чемпионата мира. Невероятные моменты, свидетелями которых мир стал 12 июля, были выше ожиданий самых ревностных оптимистов вплоть до самого конечного этапа чемпионата: это то, что необходимо учитывать, когда об этой победе говорят как о торжестве объединенной нации, моменте искупления и самопознания. Все происходило не так, не в той степени, в какой пропагандисты blacks-blancs-beurs хотели нас убедить, пока старые раны дали о себе знать вновь, в 2010 году в Южной Африке, и Тьерри тогда оказался в самом центре событий.

«Замурованные» в Клерфонтене, практически лишенные доступа к остальному миру, кроме контрабандных копий «Экип» и «Франс футбол», которые читались то с дикой радостью, то с негодованием, игроки старались как-то успокоиться и подготовиться к финальному решению Жаке. Получалось у них это не очень успешно. Тренер не искал совета, так как А ходатайствовал за Б, С агитировал за Д, и так до бесконечности. Возможно, этим и объясняется, что финальный вердикт объявили только после двух недель напряженного ожидания. Те, кто пережил последние дни перед публикацией окончательного списка двадцати двух, который слили в «Ле Паризьен» (еще одно оскорбление по отношению к «Экип», конечно, хотя обе газеты входили в одну издательскую группу), вспоминают, что испытывали чувства особого сорта: озабоченные игроки шаркали, беспрестанно слоняясь по коридорам замка, некоторым было просто физически плохо от беспокойства, другие же делали вид, что их это не волнует. Тьерри больше принадлежал к первой группе. Он не мог спать. Он едва мог разговаривать со старшими товарищами по команде. Он сидел рядом с Зиданом за едой, но не мог вымолвить ни слова, осознавая в каком-то благоговейном трепете, что рядом с ним создается легенда. Собственный страх парализовал его почти полностью.

Затем, однажды вечером, в пятницу 21 мая, Жаке отправился в спальни шести игроков – тех, кого он решил не включать в заявку. Ибраим Ба, Мартин Джету, Пьер Легль, Сабри Лямуши, Лионель Летизи, Николя Анелька услышали в тот вечер зловещий стук в дверь. Эффект, который оказало это решение на их международные карьеры, можно оценить следующим фактом: с того самого момента, взятые вместе, первые пять изгнанников сыграли только шесть матчей за сборную – и только в товарищеских матчах. Превратился бы молодой Тити в Тьерри Анри, если бы был среди них? Что касается Анелька, самого загадочного из футболистов, то, вне всякого сомнения, то, как его тренер преподнес ему новости, глубоко повлияло на его отношения с национальной сборной. Слова Жаке звучали так, будто, учитывая обстоятельства, двадцать восемь забитых голов и возможность тренироваться со старшими игроками были «бонусом» для нападающего, и он должен поблагодарить свою счастливую звезду и убраться восвояси с благодарностью в сердце. Но Анелька, закончивший сезон в «Арсенале» на великолепном подъеме, понятное дело, пребывал в бешенстве. Он не являлся единственным, кто думал, что свершилась вопиющая несправедливость. Кристоф Дюгарри, проведший не самый лучший сезон за «Барселону» (ни одного гола в семи матчах лиги) или за «Марсель», в который он перешел в декабре 1997 году (один гол в девяти матчах), так вот «Дюга» – в сборной, а «Нико» – нет. Жаке вспомнил опытного, изобретательного игрока, не разочаровавшего своей игрой на Евро-1996; другие вспомнили, что Дюгарри является одним из лучших друзей Зинедина Зидана, они вместе владеют рестораном в Бордо. Команда Франции’98 не была – еще по крайней мере – той счастливой семьей, показанной позже в документальном фильме «Взгляд на «синих». Представленная широкой публике жизнь команды изнутри имела невероятный успех во Франции; но Тьерри стал частью фильма, к своему большому облегчению – и к удивлению многих, включая самого Анри. «На прошлой неделе, – говорил он, – позвонил Филипп Леонар (его партнер по «Монако»), чтобы сказать мне, что его не включили в заявку сборной Бельгии. И я подумал: три месяца назад он автоматически попадал в стартовый состав, в то время как я даже близко ни в какие списки включен не был. Футбол меняется очень быстро. Колесо крутится». Тьерри снова и снова пытался связаться с Анелька, поговорить с «Ибу» Ба; самого его переполняла радость от выбора тренера, но он совершенно искренне расстраивался из-за своих друзей, оставшихся на обочине, общества которых он искал в течение этих бесконечных недель ожидания в Клерфонтене. Но это беспокойство за своих товарищей быстро отходило на второй план. В немалой степени благодаря поддержке таких его сторонников, как Тигана, Доменек и Улье, Тьерри наконец-то получил шанс оставить позади два года сомнений, неопределенности и боли и ухватиться всеми силами за предоставленный шанс.

Французская сборная незамедлительно поехала в Марокко на небольшой товарищеский турнир, где, выражаясь словами Жаке, Тьерри «навязывал себя», несмотря на статистику, свидетельствующую о недозрелости его таланта на международном уровне: он получил мяч тридцать три раза в течение 153 минут (столько времени он в совокупности провел на поле в матчах против Бельгии (1:0) и Марокко (2:2) и допустил двадцать две потери. Тьерри не забил ни одного мяча, Тьерри не сделал ни одной голевой передачи, но Жаке был поражен его желанием рисковать и оттягивать на себя защитников – до такой степени, что некоторые игроки сборной Бельгии после сказали французскому вратарю Фабьену Бартезу: «Этот парень просто аэроплан какой-то. Его невозможно остановить. Чувствуется, натворит он дел на чемпионате мира». На самом деле схему 4–3–3 и тех же самых игроков, задействованных в матче с Бельгией, Жаке использовал в первом матче чемпионата против Южной Африки 12 июня. Тьерри располагался на правом фланге атакующего трезубца, не самая естественная позиция для центрального нападающего, которого Жерар Улье, а затем Жан Тигана передвинули изначально на левый фланг: но пружина уже начала раскручиваться, и остановить ее не представлялось возможным. Лодыжка больше не беспокоила, не надо размышлять, почему Жаке его игнорирует и не ставит в основу «Монако». Наконец-то почувствовав себя в беспроигрышной ситуации, Анри показал всем и свою быстроту мысли, и стремительность шага – то, что отличало его особый талант с момента, когда он покинул Лез-Юлис. «Анри принадлежит к тем редким игрокам, потенциал которых просто огромен, – французский язык Жаке, как всегда, был витиеват и неточен. – Давайте уважать то, что мы можем сделать». Услышать такие слова из уст тренера, который ставил дисциплину превыше всех футбольных добродетелей, с большой вероятностью означало, что Тьерри гарантирован выход в первом матче против Южной Африки в Марселе, менее чем через две недели.

Сам Анри звучал больше как Джон Фогерти[25]25
  Джон Фогерти (John Fogerty) – американский певец и гитарист. Далее в тексте приведены его слова из песни Proud Mary из альбома Premonition, выпущенного в 1998 году. – Прим. перев.


[Закрыть], как заезженная пластинка, игла на которой застревает на одном и том же месте: «большое колесо продолжает крутиться» – эту фразу Тьерри использовал снова и снова в интервью, и только небесам известно, сколько их было на самом деле. Вновь начала проявляться самонадеянность. «За каждую работу полагается вознаграждение, – говорил он, – это не происходит случайно». Я никогда не забуду ответа на вопрос о самом смелом желании игрока. «Я знаю, что это невозможно, – ответил он, – но я всегда мечтал спрыгнуть с высокого здания, чтобы ощутить – каково это, быть мертвым». Может быть, слово «самоуверенность» все-таки не совсем то, что я искал.

У Жаке оставался последний шанс проверить свою команду до окончательного определения одиннадцати игроков, которым предстоит встретиться с командой Южной Африки 12 июня. Все широко обсуждали и придерживались мнения, что состав французской сборной, выставленный в матче против Финляндии в Хельсинки за шесть дней до начала чемпионата, и станет тем достоверным представлением о тактике и командном составе, который выйдет на поле в первом матче чемпионата мира. Анри, полный духа и бодрости после своей выразительной игры в Марокко, должно быть, расстроился, когда обнаружил, что в предстоящем матче его считают недостойным даже подняться со скамейки запасных. Французская команда провела ничем не примечательную игру и выиграла со счетом 1:0, благодаря дерзкому голу на последних минутах матча – его забил вышедший на замену Давид Трезеге, пока Тьерри наблюдал, как Джоркаефф и Дюгарри играют вместо него на флангах. В то время не могли предположить, что первостепенной задачей Жаке являлось формирование крепкой задней линии и что он намеревался тасовать игроков передней в зависимости от соперника. Вратаря Бартеза прикрывала внушительная четверка игроков, состоящая из Лилиана Тюрама, Лорана Блана, Марселя Десайи и Биксанта Лизаразю, а капитан Дидье Дешам выстраивал плотный щит из двух или трех игроков в середине поля. Джоркаефф и Зидан обеспечивали изобретательную атаку, иногда при помощи «ложного вингера», роль которого мог играть любой из четырех игроков: Робер Пирес, немного худощавый, но обманчиво быстрый, одаренный острым зрением и способностью виртуозно контролировать мяч; Бернар Диомед, надежный подмастерье, которого никто и никогда не мог бы обвинить в уклонении от тяжелой работы; Дюгарри, понимавший игру Зидана лучше всех остальных; и Тьерри.