Текст книги "Тайна черного янтаря"

17

Там, у широкого каменного причала, их ждала машина Майлса. Пока он расплачивался с лодочником, Трейси оглянулась. В яли горел свет, а когда они уезжали, в доме было темно. Рядом с причалом тоже мелькал свет, и ей показалось, что на воду спускают лодку. Трейси дотронулась до руки Майлса.

Он тоже посмотрел на другой берег.

– Наконец кто-то спохватился. Давайте поторапливаться. Во всяком случае, у нас неплохая фора по времени.

Они сели в машину. Рэдберн развернулся, выехал на дорогу и направился по почти пустынной трассе, которую хорошо знал, в сторону Стамбула. Скоро Босфор остался позади.

– Куда мы едем? – спросила Трейси.

– В аэропорт, – кратко ответил Майлс.

– А как же с вашей рукописью? Бумагами?

– Я остаюсь, – объяснил он. – Я только посажу вас на первый попавшийся самолет… все равно, куда он будет лететь, лишь бы отсюда… и потом вернусь.

– Я не полечу, – упрямо покачала головой Трейси. – Я не полечу одна.

Лицо Майлса Рэдберна было угрюмым. Он не сводил взгляда с дороги, которую освещали фары его машины.

– Полетите! У вас нет выбора. Неужели вы думаете, что мне хочется, чтобы вы закончили свою жизнь так же, как Ясемин? Вы знаете чересчур много, и поэтому здесь вам постоянно будет угрожать опасность.

– Много, но все же недостаточно! – сердито воскликнула Трейси. – Я не уеду, не оставлю вас одного. Разве вы не видите, что и вам угрожает не менее серьезная опасность?

Майлс накрыл ее ладонь своей.

– Тихо. Успокойтесь и выслушайте меня. Я хочу рассказать вам о вашей сестре.

Трейси сползла вниз по сиденью и закрыла глаза. Она не знала, что ее ждет и понравится ли ей то, что она услышит, но она не может больше отворачиваться от правды.

Майлс начал свой рассказ бесстрастным тоном, и по мере того, как в этом рассказе появлялись все новые подробности, перед ней начали появляться таинственные зеленые глаза сестры, искоса глядящие на мир.

– Я познакомился с Анабель во время работы над картиной, она позировала мне, – рассказывал Майлс Рэдберн. – Странности и противоречия ее натуры, ее непосредственность очаровали меня, и я попытался запечатлеть их на холсте. Пока я рисовал ее, она рассказывала мне о своих друзьях и жизни в Нью-Йорке.

– Она рассказывала вам хоть что-то о своей семье? – поинтересовалась Трейси.

– Нет, Анабель никогда не говорила о своей семье. Ни слова о том, как она росла в Айове. Когда я увидел ее друзей и понял, что они мерзавцы и подонки, я постарался избавить ее от них. О том, что Анабель принимает наркотики, я узнал не сразу. А узнав… женился на ней.

Трейси резко выпрямилась и изумленно посмотрела на него в слабом свете лампочек приборного щитка. Рэдберн кивнул.

– Согласен, довольно дикий поступок. Я не внял голосу разума и решил сыграть роль спасителя попавшей в беду девушки. Тогда я любил Анабель… хотя, наверное, по-своему. Знаете ли… это была не та любовь, которую ждала Анабель. Скорее всего я влюбился отчасти в образ с портрета. После того как мы поженились, я увез ее из Нью-Йорка, надеясь вылечить. Анабель тоже тогда еще любила меня, была благодарна за заботу и преданна. Мне кажется, мы оба ощущали себя счастливыми, но это было какое-то странное, беспокойное счастье. Я нарисовал Анабель такой, какой знал в первый год нашей совместной жизни, и вложил в портрет больше, чем видел в оригинале.

– Анабель приезжала повидаться со мной перед вашей свадьбой, – сообщила Трейси. – Она считала, что у нее все наладится и будет в порядке. Надеялась, что будет счастлива… в безопасности.

– Все верно, – сухо согласился Рэдберн. – Я тоже верил во все это и надеялся, что смогу подарить ей безопасность.

– И тем не менее она вернулась к наркотикам. Почему?

– Кто знает? Кто может назвать причину этого пагубного пристрастия? Что заставляет неуравновешенных людей, вроде Анабель, поступать так, а не иначе: детское окружение, какая-то случайность или гены? Вопреки всем моим усилиям Анабель вновь взялась за старое. Она принимала наркотики всякий раз, когда предоставлялась такая возможность. На моих глазах Анабель дважды вроде бы вылечивалась, но через какое-то время все начиналось сначала. После всего этого я возненавидел тех, я не хочу называть их людьми, кто торгует наркотиками.

Сильвана, подумала Трейси… миниатюрный портрет зла, который он нарисовал на самоваре.

– Когда Сильвана пригласила нас в Турцию, я ухватился за эту возможность, – продолжал Майлс. – Анабель как раз выкарабкалась из своего очередного срыва, и мне показалось, что какое-то время ничто не будет угрожать нам в этом тихом и спокойном месте на берегу Босфора. Больше года я не мог рисовать. Правда, я уже давно катился под гору… Поэтому мне было, честно говоря, наплевать… Меня всегда интересовали турецкие мозаики, и я решил заняться их изучением ради собственного удовольствия. Сильвана радушно встретила нас, оказала нам щедрое гостеприимство. По крайней мере, мне так тогда казалось. И я верил, что поездка в Турцию пойдет Анабель на пользу, что на берегу Босфора она найдет тихую и безопасную гавань и забудет о наркотиках. Но кто-то в яли снова начал давать ей героин. Этот человек хотел уничтожить ее.

В машине воцарилась тишина. Трейси крепко обхватила себя руками, ожидая продолжения.

Майлс изредка поглядывал в зеркало заднего вида.

– Уже некоторое время за нами едет какая-то машина. Местность холмистая, поэтому можно увидеть дорогу далеко за собой. Она сейчас в паре холмов позади. Может, в машине и нет ничего подозрительного. Но я не могу забыть, что вслед за нами от яли отошла и другая лодка.

Трейси оглянулась и тоже увидела вдали свет фар автомобиля. Рэдберн увеличил скорость, и огни исчезли.

– Вы думаете, что это Сильвана Рэдберн давала героин Анабель? – спросила Трейси Хаббард. – Потому что хотела отнять вас у Анабель? Потому что это был самый легкий способ избавиться от соперницы? Я видела картину, которую вы нарисовали… отражение в самоваре…

– Я не очень верю в страсть, которую якобы испытывает ко мне Сильвана. Иногда мне даже кажется, что она использовала меня, чтобы помучить Мюрата и показать ему, что он слишком беден, чтобы быть хозяином в собственном доме. После того как вы обратили внимание на отражение в самоваре, я уже не мог видеть ее по-другому. Я нашел композицию… идею… мне захотелось изобразить свою ненависть к хищникам.

Но, кроме сомнительной любви, существовали и другие мотивы, причем более сильные. По-моему, Анабель узнала что-то важное и очень опасное. Вполне возможно, что она даже принимала в чем-то самое активное участие. Ей нужно было как-то расплачиваться за наркотики, и ее могли заставить стать сообщницей в тех мрачных и таинственных событиях, которые происходили в доме. В любом случае Анабель должна была знать, откуда появляется героин. Я говорю о человеке, который виноват в тех следах от уколов на ее руках. Однажды она принесла мне какие-то бусы из черного янтаря. Так… ничего особенного, но Анабель каким-то странным голосом попросила меня обратить на них внимание. Я не придал ее словам большого внимания, а она почему-то внезапно передумала и забрала их. Когда я позже спросил ее о четках, Анабель ничего мне не ответила.

– Бусы служили предупреждением, – пояснила Трейси.

– Возможно, но, по-моему, не только предупреждением. Я думаю, их больше использовали как сигнал. Хотя я и не уверен, что конкретно он означал.

Они въехали в еще спящие окраины Стамбула, но Майлс Рэдберн почти не сбрасывал скорость. Наконец показались уступы белых балконов современных зданий, и дорога начала спускаться к проливу. Машина проехала мимо огромного белого здания, дворца Долмабаче, и направилась вниз по узкой дороге.

Погруженная в собственные мысли, Трейси не заметила, что на дороге стало попадаться больше машин и Майлсу пришлось сбросить скорость.

– Почему вы не сняли со стены портрет Анабель после ее смерти? – спросила она.

Голос Майлса Рэдберна вновь стал холодным. Казалось, в нем не осталось никаких эмоций, кроме ярости, которую ему удавалось почти все время хорошо прятать.

– Потому что мне не хотелось успокаиваться. Не хотелось, чтобы проходил гнев, – ответил он. – Я не хотел забывать, что с ней сделали. Когда я начал рисовать портрет Сильваны, у меня появилось более сильное напоминание, и я смог разрешить Анабель отдохнуть.

Трейси не могла представить Анабель отдыхающей. Сестра всегда находилась в движении, всегда что-то искала. Даже в светлые радостные моменты своей жизни она никогда не могла спокойно усидеть на месте.

– Расскажите мне, что произошло в тот вечер, когда Анабель пришла на ужин Сильваны, – попросила Трейси Рэдберна. – Вы сказали, что давали ей наркотики, но не объяснили, почему.

Майлс молчал слишком долго, и Трейси забеспокоилась, что он не ответит. Потом он снял руку с руля и поднял, как бы сдаваясь.

– Мне не хотелось рассказывать об этом сестре Анабель, но может, вам на самом деле все же лучше это знать. Наверное, вам не доводилось видеть наркомана, употребляющего героин, во время так называемого «отходняка»? Это отвратительное зрелище. Они покрываются потом, их колотит дрожь, из носа и из глаз течет, страшные боли в спине и желудке мучают их и заставляют безобразно корчиться. Судороги, конвульсии и непрерывная рвота. В Англии наркоманов лечат немного по-другому, чем в Америке. Им разрешают принимать небольшие дозы наркотиков во время курса лечения. Некоторым после такого лечения удается вести почти нормальную жизнь. На всякий случай я сам достал шприц и немного героина, который может понадобиться в медицинских целях. Дело в том, что для хронического наркомана укол необходим. Наркотик должен поступать прямо в кровь. Я старался облегчить страдания Анабель до тех пор, пока не смогу передать ее в руки профессионала. В тот роковой день, когда Анабель покончила жизнь самоубийством, я отправился в Анкару, чтобы проконсультироваться у знакомого специалиста.

Выходит, Майлс Рэдберн все-таки не бросил ее!

– Но если кто-то в доме давал ей героин…

– Поставки неожиданно прекратились. Наверное, они хотели заставить ее помучиться. Или довести до такого состояния, когда она будет готова пойти на все, что угодно, лишь бы получить наркотик. В отчаянии Анабель пришла ко мне, но так и не открыла источник, откуда получала героин. Мое терпение тогда было на пределе. Я сказал, что помогу ей опять, но в последний раз, а потом я пригрозил перестать делать ей уколы. Мне показалось, что, если сильно напугать ее, она сможет взять себя в руки. Поэтому я решил сделать ей еще один укол. Следы от шприца, которые она показывала всем на ужине, не были следами от моих уколов.

Чтобы так сильно изуродовать руки, необходимы годы, а я лишь время от времени, очень редко, делал ей уколы. После того как действие наркотика стало проходить, она вспомнила мои слова и решила наказать меня, обвинив перед всеми гостями. И в самом деле, если бы не тактичное вмешательство Сильваны, у меня могли бы возникнуть серьезные неприятности с турецкой полицией в то время, как настоящий виновник оставался бы безнаказанным на свободе.

– Как Анабель могла так жестоко поступить с вами, если она любила вас? – с отвращением осведомилась Трейси.

– Наркоманы не способны на любовь. Они любят только наркотики, которые принимают. Больше им ничего не нужно. Постепенно они теряют способность любить. Любовь между нами умерла несколько лет назад. Я был обязан помочь Анабель, потому что она отчаянно нуждалась в моей помощи, и я нес за нее ответственность. Но я не мог любить ее, как мужчина любит женщину. В перерывах между приемами очередной дозы героина наркомана терзают угрызения совести, вина, гнев и жалость к самому себе. Но стоит ему сделать укол, и он впадает в летаргическое состояние, становится сонным. Ему ничего тогда не нужно, кроме его галлюцинаций. В любом случае Анабель давно перестала испытывать ко мне теплые человеческие чувства… Разве что временами гнев…

Горечь, о существовании которой Трейси даже не подозревала, нахлынула на нее. Горький стыд за сестру, которая так жестоко поступила с этим человеком.

– Мой отец оказался прав в отношении Анабель! Когда я вспоминаю, как завидовала и верила в нее, как пыталась помочь тем малым, чем могла…

– Вы действительно помогли ей, – перебил ее Майлс.

– Но я не должна была помогать! Для меня самой было бы лучше, если бы я перестала обращать внимание на Анабель! Для вас было бы лучше, если бы вы никогда не пытались спасать ее!

Несколько минут в машине царила тишина. Когда Рэдберн вновь заговорил, в его голосе больше не слышался ни гнев, ни горечь.

– Вы забыли, что сказали мне несколько дней назад, когда мы с вами пили чай на этом берегу Босфора? Вы сказали, что кто-то должен попробовать. Вы сказали, что большинство людей с радостью готовы отказаться от таких, как ваша сестра, и бросить их на произвол судьбы.

– Но я тогда не знала правды, – с несчастным видом произнесла Трейси. – Если бы я знала, то не смогла бы…

Майлс легко дотронулся до ее руки, стараясь успокоить.

– Если бы вы знали правду, то пробовали бы еще сильнее. Вы не относитесь к числу людей, которые легко бросают начатое. Вы знаете, что Анабель стоила того, чтобы постараться помочь ей, спасти. Чтобы она ни делала, что бы вы ни говорили…

Щеки Трейси намокли от слез. Майлс сказал правду. Пусть все усилия оказались напрасными и ни к чему не привели, было необходимо продолжать пытаться помочь Анабель, продолжать любить. Майлс вернул ей сестру.

– Мне кажется, Анабель из последних сил пыталась освободиться от этой зависимости, – сказала Трейси. – В день своей смерти она позвонила мне в Нью-Йорк. В ее голосе слышалось отчаяние. Она пыталась рассказать мне о какой-то зловещей и грозной тайне. – Трейси утаила, что Анабель тогда обвиняла и мужа, она понимала теперь, почему сестра была настроена против Майлса. – Анабель звала меня… Я всегда старалась поддерживать ее. Поддержала словами и тогда, а надо было все бросить и лететь к ней. Но я не догадывалась, что на этот раз все настолько плохо. А как по-вашему, что произошло в тот день, когда она вышла на лодке в Босфор?

– Не знаю, – покачал головой Майлс. – Чтобы узнать, что тогда произошло, я, прежде всего, и остался в Стамбуле.

– И я приехала сюда, чтобы узнать это, – сообщила Трейси. – Вот почему я не хочу уезжать домой, вернее, не могу, не имею права, так и не узнав, что произошло.

– Нет, это должен сделать я, а не вы.

Спорить с Рэдберном в этот момент было бесполезно. Ничего, в аэропорту времени для этого будет предостаточно, обнадежила себя Трейси. Слезы на глазах высохли, а ее решимость узнать правду окрепла.

Утреннее небо начало светать, и поток машин стал плотнее. Наконец Майлс и Трейси угодили в пробку и двигались со скоростью улитки.

Майлс Рэдберн воскликнул с досадой:

– Господи! Я совсем забыл про мосты. Их разводят ровно в четыре часа, чтобы пропустить суда в Золотой Рог и из него. Мы застряли как минимум до шести часов. Нужно как-то выбираться отсюда.

Он принялся искать съезд в какую-нибудь боковую улицу, но было поздно. Постепенно движение совсем остановилось, и их машина неподвижно замерла в потоке других машин перед мостом Галата. Если они сейчас не выйдут из машины и не пойдут пешком, им придется ждать, пока мосты вновь не опустят. Лодочники были тут как тут и наперебой предлагали свои услуги, но что было делать на другом берегу без машины?

Майлс взглянул на часы.

– Ждать еще как минимум полчаса. Ну и дурак же я! Голова забита совсем другими мыслями, поэтому и забыл о мостах.

Трейси озабоченно оглянулась и сказала:

– По крайней мере, есть одно утешение: если за нами кто-то гнался, он тоже застрял.

Майлс мрачно кивнул.

– Наверстаем время по дороге в аэропорт.

За их спиной из-за Босфора со стороны Азии вставало солнце. Его мягкий розоватый свет коснулся города, раскинувшегося на противоположном берегу Золотого Рога. Закругленные купола и шпили минаретов переливались розовым и золотым сиянием. Сверкали башни Сераглио. Задремавшие водители начали просыпаться и с нетерпением ждать, когда опустятся мосты и возобновится движение.

– Что ж, нет худа без добра, – эта задержка позволит мне кое-что вам показать, – заметил Майлс.

Он открыл бардачок и достал пакет, завернутый в коричневую бумагу.

– Загляните внутрь, – сказал Рэдберн, протягивая пакет.

Трейси развернула бумагу и увидела, что внутри находится одна из огромных, отделанных шерстью пастушьих сумок с бахромой, которые Сильвана собиралась отправить за границу. Трейси озадаченно уставилась на сумку.

– Той ночью мне очень захотелось узнать, что задумал Ахмет, – сказал Майлс, – и я начал анализировать факты. Перед самой смертью Анабель обвинили в том, что она крадет разные вещи из посылок Сильваны, хотя она все отрицала. После смерти Анабель среди ее вещей не нашли ни одного пропавшего предмета, так что обвинения остались недоказуемыми. Но, может, и брала она все же эти вещи, и не просто так, а с какой-то целью, но кто-то все забрал. Я сложил два и два и догадался, для чего она брала эти предметы. Анабель собирала улики… Типа этой сумки.

Трейси еще раз посмотрела на сумку, лежащую у нее на коленях, но не заметила в ней ничего подозрительного.

– Вернувшись в дом той ночью, я поднялся на второй этаж и принялся внимательно осматривать вещи, которые Сильвана собиралась упаковывать на следующий день. Ахмет-эффенди помешал мне, и я успел найти только эту сумку. Загляните внутрь.

Трейси открыла сумку и увидела, что внутри, в отличие от большинства подобных сувениров, находится хлопчатобумажная прокладка. Она сунула руку внутрь и обнаружила, что кусок подкладки надорван и под ней находится лист полиэтилена. Девушка удивленно взглянула на Майлса.

– Этот полиэтиленовый пакет наполнен порошком, равномерно распределенным по всей площади, – объяснил он. – Стопроцентный героин. Я ездил к одному своему знакомому, он – химик, в его лаборатории был сделан анализ. Скорее всего турецкие таможенники не очень внимательно проверяют ящики с товарами Сильваны. Ведь они выглядят вполне невинно и даже несут в себе некую благородную миссию – распространяют искусство Турции по миру. Американская таможня тоже еще не разобралась что к чему. Думаю, в подавляющем большинстве вещей наркотиков все-таки действительно нет. Человек, который занимается этим в яли, вынужден держать наркотики у себя в комнате, а ночью, перед самой отправкой контейнера, он загружает его в какие-то из вещей.

– Так вот, значит, что тогда собирался сделать Ахмет? – Трейси сложила пакет, делая это с отвращением. – Но на кого он работает: на Сильвану или на Мюрата?

– Я могу кое-что предположить, но это всего лишь догадки, доказательств нет. Впрочем, вы уже знаете, что я на этот счет думаю.

Трейси вспомнила портрет Сильваны и кивнула.

– В Нью-Йорке у них должен быть сообщник.

– Конечно. И не один, а несколько. Это крупная операция. Вполне возможно, что продавцы магазинов, раскупающие эти товары оптом для дальнейшей продажи, и не подозревают, что в них находятся наркотики. Потом «случайные» покупатели покупают у них нужные предметы, и дело сделано.

– Но… но как они узнают, где спрятаны наркотики, если тайники находятся всего в нескольких вещах?

– Надеюсь, скоро и мы узнаем об этом, – сказал Майлс. – Я позвонил в Нью-Йорк. За магазином на Третьей авеню, владелец которого заказал Сильване рисунок с турецкой каллиграфией, будут следить. Я запомнил адрес на картонной коробке. Помните те новые черточки и штришки, которые вы заметили на рисунке? Я почти уверен, что это шифр. Человек, который получит этот рисунок, узнает из них, в каких товарах спрятан героин.

– И Анабель знала об этом… – задумчиво произнесла Трейси.

– Не исключено, что Анабель даже какое-то время им помогала, – добавил Рэдберн. – Она была, видимо, поставлена в ситуацию, когда не могла отказаться, ведь тем самым она закрыла бы и для себя самой доступ к героину.

– Она, наверное, знала, что героин доставляют по воде и прячут в развалинах дворца, иначе чем объясняются слова, сказанные мне по телефону, что султанша Валида знает какую-то тайну?

– Уверен, что знала. Анабель так часто ходила туда, что могла обо всем догадаться.

– Даже Ясемин знала о той дыре в полу, – пояснила Трейси. – Она и привела меня к ней. Но между необработанным опиумом, который мы видели в ящике, и чистым героином большая разница.

– Не такая уж и большая, как вам кажется. Видите ли, дело в том, что для производства героина сложного оборудования совсем не нужно. Весь процесс можно выполнить с помощью самых обычных кухонных принадлежностей и нескольких химических веществ, которые продаются в любой аптеке. Из необработанного опиума делают морфин, а из морфина – диаморфин. Диаморфин в обиходе называется героином. Вся операция требует всего лишь элементарных знаний по химии и нескольких часов времени, и ее можно сделать практически везде.

– Может, даже в одной из лабораторий в киоске, – мягко заметила Трейси.

– Конечно, – кивнул Майлс. – Возня Сильваны с духами – великолепная ширма для любых манипуляций. Так что и интерес Анабель к духам мог быть вовсе не праздным. Относительно сути дела у меня есть кое-какие доказательства, и единственное, что мне осталось, – так это выяснить, кто стоит за всем этим. Но тут уже ни в коем случае нельзя полагаться ни на какие догадки, необходима стопроцентная уверенность.

Трейси в этот момент думала о другом.

– Но если Анабель помогала им, как получилось, что в конце концов она осталась без героина? Почему она не могла просто брать его из этих предметов… например, из той же самой сумки.

– Анабель была хронической наркоманкой, и простое нюханье героина уже ничего ей не давало. А шприца у нее не было. Я следил за ней и уверен в этом. К тому же этот порошок – так называемый абсолютно чистый героин, а даже десятая доля грамма чистого героина способна убить человека. Его все равно пришлось бы обрабатывать.

Окна и башни старого Стамбула сменили нежный розово-золотистый оттенок на торжествующе золотой – это сотворили лучи встающего солнца. Казалось, будто над водами Золотого Рога вставала волшебная по своей красоте картина из «Тысячи и одной ночи». Однако Трейси сейчас не могла любоваться этой красотой, потому что видела в самой глубине ее только зло. Зло, заставившее ее сестру Анабель расстаться с жизнью. И если Майлс вернется в яли, злая сила будет также угрожать и ему.

– Все это так ужасно, так отвратительно! – прошептала Трейси. – Я даже представить себе не могла…

– У вас разыгралось воображение, понимаю, – заметил Рэдберн, – но не лучше ли подумать о более веселых вещах? – Он сунул руку в карман, достал небольшую коробочку и протянул ее Трейси. – Я купил это для вас в магазинчике на площади Таксима. Интересно, что вы на это скажете?

Майлс хотел заставить ее отвлечься, но Трейси сняла с маленькой коробочки крышку без всякого интереса. Внутри лежали клипсы простой, элегантной формы, совершенно противоположные по вкусу танцующим клипсам Нарсэл. Сделаны они были из слоновой кости. Короче, вполне подходящее украшение для девушки, которая никогда не сможет стать похожей на Анабель с портрета Майлса Рэдберна.

Майлс пристально наблюдал за ней.

– Вижу, они вам не нравятся. В чем дело? Что-то не так?

За последние двадцать четыре часа произошло столько событий, Трейси пришлось испытать столько потрясений, что сейчас она не могла ни думать, ни действовать логично. Эти клипсы показались ей приговором, который она не собиралась принимать как должное.

– Мюрат сказал, что я должна одеваться более модно, – объяснила она. – Он считает, что танцующие клипсы мне идут и к тому же подчеркивают мою женственность.

Майлс фыркнул, красноречиво прокомментировав таким способом слова Мюрата Эрима.

– Вы и без них достаточно женственны. К словам доктора Эрима вообще следует относиться с большой осторожностью, потому что он был увлечен Анабель, можно даже сказать, почти любил ее. Он, вероятно, считает, что вы должны стараться во всем походить на свою старшую сестру. Хотя и обвинил ее в воровстве.

Итак, Майлс знал о чувствах, которые Мюрат питал к его жене. Нет, он не ревновал, потому что были обстоятельства, волновавшие его гораздо сильнее того, кто кем увлечен.

– Забудьте о Мюрате, – продолжил Майлс. – И хотя бы ненадолго – об Анабель тоже. Несмотря на то, что порой вы можете вывести из себя любого, вы, все же, как я вам уже однажды говорил, натура цельная и своеобразная. Вы Трейси Хаббард, а не Анабель Рэдберн или кто-нибудь еще. Вы всегда держитесь естественно. И ваш стиль – простота. Поэтому вам очень идут ваши длинные прямые волосы, вы носите их очень элегантно. Танцующие клипсы, которые раскачиваются и колотят вас по щекам, не в вашем стиле.

– Благодарю за лестные для меня оценки, но почему-то я не очень верю им, вам никогда во мне ничто не нравилось! – воскликнула Трейси. – Вы хотите на самом деле только одного – отослать меня домой и…

– Ну-ка, девочка, хватит вести себя, как идиотка! – с нарочитой грубостью оборвал он ее. – Это вам тоже не идет. Что я буду делать без вас, когда вы улетите в Нью-Йорк, ума не приложу. Будущее представляется мне довольно скучным и мрачным.

– Но вы же сказали…

И тут Майлса Рэдберна вновь охватила холодная ярость, что было весьма заметно по его лицу, и Трейси испуганно вздрогнула.

– Я сказал, что хочу, чтобы вы не принимали участия в этом деле. Вот почему я все время старался держать вас подальше от него. Необходимо сорвать маску с дьявола, но я не хочу, чтобы вы присутствовали при этом, потому что это очень опасно. Много месяцев я использовал тактику выжидания, придумав работу над книгой, чтобы попытаться во всем разобраться. И тут появляетесь вы и все портите. Причины многих поступков и решений Анабель можно без особого труда найти в событиях и переживаниях ее детских лет, но непосредственная вина за то, что произошло, лежит не на вас, моя дорогая недотрога, и не на мне. Во всем виновато то чудовище, которое толкнуло Анабель на смерть. Даже если бы я остался в яли в день ее смерти, все равно бы они нашли способ избавиться от Анабель. Ах, если бы только Анабель пришла тогда ко мне… но она не пришла.

Трейси смотрела на старый город, раскинувшийся на противоположном берегу Золотого Рога, и, к своему немалому удивлению, обнаружила, что у нее поднялось настроение даже вопреки тому, что она узнала. Она словно очнулась, когда заметила наконец, что минареты и купола старого Стамбула ослепительно красивы, и гнев Трейси улетучился, как утренний туман. Майлс назвал ее «дорогой». Значит, она не была ему безразлична. И он не хотел, чтобы она была такой, как Анабель. Трейси потихоньку надела его клипсы.

– Кажется, машины начинают двигаться, – сообщил Майлс и завел мотор.

Ни Майлс, ни Трейси не заметили у себя за спиной человека, который, лавируя между машинами, быстро двигался к ним. Он добежал до их машины, открыл заднюю дверцу и плюхнулся на сиденье. Это был Мюрат Эрим. Ледяным тоном он сказал:

– После того как переедете мост, свернете там, где я покажу.

Майлс безо всякого удивления посмотрел на него в зеркало.

– Сверну, если это будет дорога в аэропорт, – кивнул он и тронулся с места. Они медленно двинулись с потоком машин к мосту.

Мюрат Эрим поднял руку, и Трейси увидела в ней пистолет.

– Вам лучше делать то, что я скажу, раз уж мы зашли так далеко. У меня кое-какие дела в городе.

Трейси вжалась в переднее сиденье, но Майлс вел себя как ни в чем не бывало. Только его руки, сжимающие руль, слегка побелели. Нетрудно было догадаться, что произошло. Это Мюрат Эрим находился в лодке, которая бросилась за ними в погоню. Это он сидел за рулем той машины, чьи огни они видели за собой по дороге в Стамбул. Доктору Эриму не удалось догнать их на дороге, но ему повезло, когда их задержал мост. Он оставил свою машину в огромной пробке и отправился пешком искать их. А Рэдберну и Трейси страшно не повезло, что он нашел их до того, как возобновилось движение.

– Как вы догадались, что мы покинули яли? – равнодушно спросил Майлс.

– К сожалению, мы ждали вас не со стороны Босфора, – ответил Мюрат. – Ахмет-эффенди не заметил лодку, на которой вы переправились на наш берег. Он увидел вас, когда вы были уже далеко от берега. Потом Ахмет пошел за мной. Мы тоже спустили лодку, но у вас была большая фора во времени. Переправившись на другой берег, я одолжил у одного своего друга машину. Ахмет-эффенди в данную минуту сидит в ней за рулем. Сейчас мне будет удобнее в вашей машине, а он пока вернет чужую машину.

– Может, вы все же сообщите мне, что у вас на уме? – полюбопытствовал Майлс.

– Неужели вы думали, что я позволю вам покинуть страну, если у меня будет хотя бы малейший шанс задержать вас?

– Не бойтесь, я не собирался покидать страну. Я хотел вернуться, – успокоил его Рэдберн. – Улетает только мисс Хаббард.

– Никуда она не улетает, – покачал головой Эрим. – Если бы она улетела в Нью-Йорк с самого начала, то осталась бы чистой. Но сейчас вы скомпрометировали своими действиями мисс Хаббард так же, как когда-то и Анабель. Но сегодня же покончим со всем этим безобразием. И сделаем это по-моему.

Трейси вспомнила слова Нарсэл: «…скоро, очень скоро все это закончится». Скорее всего Нарсэл прекрасно знала, что произойдет сегодня.

Майлс замолчал и больше не отрывал взгляда от дороги. Через древний мост Галат медленно катилась нескончаемая вереница машин. По тротуарам Золотой Рог пересекали толпы пешеходов. В воде по обеим от моста сторонам стала складываться любопытная картина. Множество кораблей и лодок, которые бросили якоря в водах Рога, уступили дорогу другим судам. Сейчас справа от них в сторону Босфора двигалось множество самых разнообразных кораблей и лодок, а слева в воды верхнего Рога входили суда, которые были согласны подождать прохода еще двадцать четыре часа. В дальнем конце моста стоял регулировщик. Трейси заметила задумчивый взгляд, который бросил на него Майлс, но полицейского интересовала только регулировка движения. К тому же на заднем сиденье сидел Мюрат Эрим, готовый в любую секунду применить оружие.

Когда они переехали мост, он показал, куда сворачивать. Майлс подчинился, и машина начала подниматься в гору по мощенной булыжником улочке. Они столько раз поворачивали, что Трейси сбилась со счета и полностью перестала ориентироваться в лабиринте узких улочек. Наконец Мюрат велел Майлсу Рэдберну остановиться.

– Приехали, – сказал он. – Выходите оба, пожалуйста, и поднимайтесь наверх впереди меня.

Майлс на мгновение заколебался, и Трейси поняла, что он решает: сопротивляться или подчиниться? Но на узкой стамбульской улочке было очень мало шансов найти помощь. Когда Мюрат рывком открыл дверцу машины и жестом велел выходить, Майлс Рэдберн вышел и повернулся, подавая руку Трейси. Она почувствовала одобряющее пожатие его теплых пальцев и призвала на помощь всю свою смелость.