Текст книги "Семь дней в мае"

– Послушай-ка, Шу, – крикнул он, – пока ты готовишь, я добегу до угла, позвоню по телефону. Мне надо кое с кем договориться.

– Позвони из спальни. Джигс. Обещаю не подслушивать, даже если будешь говорить с миссис Кейси.

– Нет, это деловой разговор, и нам приказывают пользоваться только автоматами.

Шу высунула голову в дверь.

– Ай-я-яй, скажите, как таинственно. Хотя это и не очень вежливо, но, если так действуют тайные агенты, валяй. Скоро вернешься?

– Конечно.

Кейси застегнул воротничок рубашки и затянул галстук. Выходя из дому, он кивнул швейцару и направился в сторону Лексингтон-авеню. Из телефонной будки в аптеке на углу улицы он позвонил в Белый дом и спросил мисс Червейси, которая переключила его на Эстер Таунсенд.

– Мисс Таунсенд, говорит Кейси. Какие новости?

– Все трудятся. Только что получили хорошие вести из-за океана от Поля.

– Так он достал это?

– Кажется, достал. Во всяком случае, шеф чувствует себя гораздо лучше. А что у вас?

– Слушайте, мисс Таунсенд. Подробности я сообщу ему завтра лично. А пока передайте хозяину вот что. Миллисент Сеньер указала в налоговой декларации, что она потратила порядочную сумму на угощение нашего общего друга. Это не совсем то доказательство, какое мы ищем, но оно может пригодиться, если мы окажемся в затруднительном положении. По-моему, Тодду следовало бы затребовать эту декларацию. Даю имя по буквам: М-и-л-л-и…

– Я знаю, как оно пишется, полковник. Что-нибудь еще?

– Пока все.

– Хорошо. Не забудьте стереть губную помаду, перед тем как вернетесь домой. До свидания, полковник.

Обед у Шу, как и следовало ожидать, проходил весьма интимно. На столе мерцала одинокая свеча, после бифштекса и салата Шу принесла бутылку коньяку. Потом она опустилась на пол, прислонив голову к колену Кейси.

– Мне так хорошо, Джигс, – сказала она. – Все как прежде.

Ее низкий голос и мягкий полусвет убаюкивали Кейси. Он снял пиджак и ослабил галстук. «Если я потеряю осторожность, – подумал он, – мне крышка».

– Скажи, – усилием воли он заставил себя вернуться к прежней теме, – не говорила ли когда-нибудь Милли о том, что Скотт знаком с телевизионным комментатором Гарольдом Макферсоном?

– Ах ты стервец, – тихо проговорила Шу. Она повернула к нему голову и потерлась щекой о его колено. – У тебя и сейчас одни дела на уме!

– Надо же отрабатывать свои суточные.

«Кстати, – подумал он, – кто мне оплатит расходы по поездке? Видимо, это будет мой вклад в дело защиты конституции».

– Ну, Шу, выкладывай, что знаешь. Я думал, ты любишь политические интриги.

– Люблю, – надулась Шу, – но, знаешь, всему свое место и время. Ну, ладно. Допрашивайте, мистер окружной прокурор.

– Так что, она говорила что-нибудь о нем?

– Зачем ей было говорить? Макферсон с женой был как-то на одном из интимных обедов у нее, на котором, была и я. Ну и сосед мне тогда достался – жуткий зануда! И все же лучше этого Макферсона. Меня прямо воротит от таких воображал, как он. Весь вечер тогда канючил одно и то же: все ему не по душе, начиная с равноправия женщин и кончая конгрессом.

– Скотт дружит с ним? – спросил Кейси.

– Они уже давно знакомы, и похоже, что очень дружны. Когда я говорила, что мне не нравится твой Джентльмен Джим, я имела в виду именно его дружбу с Макферсоном. Меня не интересуют люди, которые слушают этого маньяка. Он загипнотизировал всю страну, а на самом деле ведь это просто шарлатан.

– Ты думаешь, у Скотта с Макферсоном хорошие отношения?

– Не думаю, а знаю, – ответила Шу. – Когда Скотт приезжал сюда последний раз, недели две назад, Милли говорила, что он проводит с Макферсоном больше времени, чем с ней.

– Знаешь, Шу, ты в самом деле можешь мне помочь. Мне надо поговорить с человеком, который достаточно хорошо знает Макферсона. Может, ты знаешь кого-нибудь из его окружения, кто относился бы к нему так же, как и ты?

– Есть такой человек – Мортон Фримен, – сразу же ответила Шу. – Он один из писак в том же заведении. Зарабатывает кучу денег, но я знаю, что он ненавидит Макферсона и ждет случая, чтобы перекинуться в другую контору.

– Ты можешь устроить мне встречу с ним, скажем, за ленчем?

– Конечно. – Шу встала, взяла со столика вечернюю газету, перелистала несколько страниц и, найдя нужное место, перегнула газету и подала ее Кейси. – Вот посмотри. Ходили слухи о специальном выступлении Макферсона в конце недели, а здесь, кажется, пишут об этом подробнее.

Шу оставила Кейси газету и пошла к телефону. Он зажег торшер, повернул к себе один из абажуров и в разделе телевизионных новостей прочитал заметку, указанную Шу.

«МАК САМ ОПЛАЧИВАЕТ СВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ?..

Гарольд Макферсон, сердитый пожилой человек с телевидения, требует у радиовещательной компании РБК время для выступления с 6 до 7 часов вечера в субботу. Политический болтун, как нам стало известно, так жаждет получить это время, что готов взять на себя расходы. Он отказывается сообщить заправилам компании о своих намерениях, сказал только, что посвятит весь час политическим комментариям, а ведь он и так пять раз в неделю участвует в передаче новостей. РБК, которая все равно в этот час передает всякую чепуху об общественном обслуживании, как говорят, сочувственно относится к просьбе Макферсона. Вероятнее всего, в субботу вечером Мак целый час без передышки будет выкладывать свои антиправительственные взгляды».

– Джигс, – крикнула из спальни Шу, – Мортон предлагает встретиться в половине первого у входа на искусственный каток. Тебя это устраивает?

– Время устраивает, – ответил Кейси, – но лучше бы подыскать не такое оживленное место.

Шу вышла из спальни и вскочила на кушетку.

– Он будет ждать тебя в «Чаше». Это маленький кабачок на 54-й улице, между Мэдисон и парком. В половине первого. Ты его легко узнаешь: он носит большие толстые очки, а волосы у него вечно взлохмачены. И вид у него всегда очень-очень серьезный.

Кейси вырвал заметку из газеты.

– Ты ничего не слышала у себя на службе о выступлении Макферсона? – спросил он.

Она плотнее прижалась к нему и пробежала заметку.

– В понедельник прошел какой-то слух, а вчера была небольшая заметка в «Ньюс». По-моему, это правда. Ух, этот ужасный Макферсон! Будь я директором РБК, я давно дала бы ему по шапке.

Шу протянула руку и выключила лампу: осталась только свеча, горевшая на столе. Они выпили еще по рюмке коньяку. Минуты шли, прошло уже около часа. Шу игриво пощипывала мочку его уха. Когда он обнял ее за талию, а потом отнял руку, она тут же водворила ее назад.

Перебирая пальцами волосы Кейси, Шу прошептала:

– Мне всегда нравился твой ежик. Помнишь?

«Становится чересчур уютно, – подумал Кейси, – и чересчур приятно». У него сильно забилось сердце, и он почувствовал, что не в силах побороть желание. Но, решив на сей раз не поддаваться, Кейси извинился и прошел в ванную.

В ванной оказались новые обои с рисунками достопримечательностей Парижа: тут были и новые киоски, и собор Парижской богоматери, и прилавки с книгами на берегу Сены, и полуобнаженные танцовщицы, и, конечно, Эйфелева башня. Кейси покоробило от такой безвкусицы.

«Глупенькая озорница! Слишком молода, – подумал он. – А я давно уже вышел из этого возраста».

Его внимание привлекло маленькое объявление, написанное Шу печатными буквами и приклеенное к зеркалу: «Господа, не лезьте в чужие аптечки».

«Да, Шу, ты очень пикантная девушка, можно сказать, неотразимая, но ты еще очень молода. Мне сорок четыре года и приходится быть осмотрительнее. Если я просижу еще десять минут, то останусь на всю ночь».

Вернувшись в комнату, он поправил галстук и лениво потянулся. Нужно было уйти, но так, чтобы ее не обидеть.

– Мне, пожалуй, пора возвращаться в отель, – сказал он. – Ведь нам обоим завтра работать.

– Лгунишка, – опять разоблачила его Шу, – ты можешь спать до полудня и прекрасно знаешь, что я тоже не люблю вставать рано. – Она подошла и крепко прижалась к нему, обвив руками шею. – Там в шкафчике на полке лежит зубная щетка, которой ты пользовался всего раза два, – прошептала она. – Я думала, она когда-нибудь может тебе понадобиться.

Он крепко поцеловал ее и ощутил теплоту соблазнительных бедер. «Прости меня, Шу, – подумал он, – мне очень жаль, но все кончилось в ту же ночь, когда и началось, и было это два года назад». Они молча стояли, прижавшись друг к другу. Потом Кейси заставил себя оторваться.

Шу стояла, расставив ноги и откинув назад голову, и смотрела на него с горькой усмешкой.

– Итак, женатик отчаливает, – сказала она.

– По-видимому, да, Шу. Спасибо за все…

– Не благодари меня, Джигс. Я благодарить тебя не собираюсь.

Он нерешительно открыл дверь, смущенный, что приходится так уходить. В мерцании оплывшей свечи вырисовывался силуэт девушки. Она стояла посреди комнаты, скрестив на груди руки, лицо ее не выражало ничего.

– До свиданья, Шу.

– Прощай, Джигс, – мягко поправила она.

Кейси быстро зашагал по коридору: хотелось скорее выйти на свежий воздух. Пока он проходил пятнадцать кварталов, отделявших его от «Шервуда», мысли лихорадочно толклись в его голове. Та ночь, два года назад, о которой он нарочно старался не думать весь вечер, теперь встала перед ним во всех подробностях: неожиданный взрыв чувств, жаркие объятия, нежные и требовательные слова, ее полная и безраздельная поглощенность любовной страстью. А потом долго и молчаливо они по очереди тянули одну сигарету, слишком уставшие, чтобы говорить.

«Спасибо этим обоям, – подумал он, – иначе началось бы такое, что на этот раз, наверно, не скоро кончилось бы».

Мысли Кейси все еще блуждали в прошлом, когда он повернул выключатель в своем номере. Внезапная вспышка яркого света вернула его к действительности. На туалетном столике стояла небольшая фотография Мардж с мальчиками, которую он всегда брал с собой в поездки.

Опустившись на край постели, он снял телефонную трубку. Телефонистка ответила не сразу.

«Можно позвонить Мардж, – подумал он, – просто чтобы она знала, что я жив и лежу в своей постели… один».

Потом он вдруг рассердился. «К чертям! Я уже сегодня достаточно сделал для Мардж. Больше, чем хотел, знает бог. Будем говорить честно, Кейси: тебе хотелось остаться у Шу и переспать с ней. И даже сейчас ты жалеешь, что не остался…»

– Какой номер? – спросила телефонистка.

– Не надо, – ответил Кейси и положил трубку. Он все еще чувствовал вкус губной помады Шу, тот же вкус, что и два года назад. Он помнил его, помнил даже название помады, хотя только раз видел тюбик утром на умывальнике: «Малина со льдом».

– К черту, к черту, к черту!

Почти всю ночь Кейси метался в постели и заснул только под утро, а когда проснулся, часы показывали 7:45. Он умылся, побрился и направился было вниз позавтракать, но потом решил сначала позвонить в Белый дом.

Когда его соединили с Эстер Таунсенд, ее голос звучал натянуто и устало.

– Я лучше соединю вас с ним, – сказала она, когда он назвал себя.

Секунду спустя он услышал другой голос:

– Да?

– Доброе утро, сэр, говорит полковник Кейси. У меня дела идут хорошо. Надеюсь, когда я вернусь сегодня днем, у меня будет что доложить.

– Делайте все, что можете. – Голос Лимена был совершенно безжизненный. – Все, что можете. Поль Джирард погиб.

Четверг, утро

Джордан Лимен положил трубку. Он почти не слушал, что говорил Кейси, и снова уставился на клочок желтой бумаги с наклеенным на нее обрывком телеграфной ленты, присланный секретарем Белого дома по делам печати Фрэнком Саймоном.

«Мадрид. Сегодня рано утром в горах Сьерра-де-Гвадаррама, северо-западнее Мадрида, разбился трансокеанский реактивный лайнер. Погибло 48 человек, в том числе один из высокопоставленных чиновников Белого дома.

Как полагают, при катастрофе погиб 21 американец, в числе которых был и Поль Джирард, 45 лет, секретарь президента Лимена по вопросам назначения встреч и приемов. Самолет, шедший курсом на Нью-Йорк, разбился и взорвался вскоре после того, как пилот радировал, что обнаружились технические неполадки и он возвращается в Мадрид для устранения неисправностей.

По имеющимся сведениям, оставшихся в живых нет. Представители авиационной компании не могли сразу представить объяснения причин катастрофы».

Лимен взглянул на Саймона, стоящего перед столом. Худое лицо молодого человека выражало глубокую скорбь.

– Боже мой, господин президент, какой ужас! – сказал Саймон. – Я даже не знал, что Поль в отъезде, пока мне не позвонили в четыре часа утра.

Лимен привстал, вцепившись в ручки кресла. Его голос задрожал от гнева.

– Я потерял самого близкого друга, а вы горюете о том, что подумают о вас эти жалкие репортеришки. Неужели вы действительно думаете, что это так важно?

Он снова опустился в кресло, закрыл глаза и с явным усилием взял себя в руки.

– Поль погиб, Фрэнк. Вот что важно.

Саймон стоял навытяжку перед столом президента, ошеломленный и тем, как Лимен истолковал его замечание, и внезапной вспышкой гнева в его голосе.

– Простите, господин президент, – чуть слышно произнес он, – но Поль был и моим другом.

Лимен взглянул на него и медленно покачал головой, словно стараясь отделаться от тяжелых мыслей.

– Разумеется, Фрэнк. Извините меня. Просто я… – Он не закончил фразы. – Вот что: надо опубликовать извещение. Попробуйте набросать проект и покажите мне. Вы знаете, что я хотел бы сказать?

– О его поездке, господин президент…

– Напишите, что он был за границей в отпуске, но по моей просьбе возвращался домой, чтобы разрешить некоторые вопросы, связанные с забастовкой в ракетной промышленности. Много писать не надо.

«Много писать не надо, – думал Лимен. – Не надо писать о том, что я послал его на смерть, что он погиб, выполняя для меня грязную работу, пытаясь спасти мою шкуру. Не надо писать, что он выполнил ее так же хорошо, как делал для меня все прочее.

Не надо писать, что я не знаю, как обойдусь без него. Написать только, что он был в отпуске».

Когда через несколько минут Саймон вернулся с проектом извещения, президент согнувшись сидел за столом и, подперев руками подбородок, разглядывал акварель, висевшую на стене. Картина изображала дом в Норуолке, в штате Огайо, где он провел свои детские годы. Лимен просмотрел проект.

– Хорошо, Фрэнк, – сказал он, не поднимая глаз на секретаря.

Выйдя из кабинета, Саймон остановился у стола Эстер Таунсенд и указал большим пальцем через плечо.

– Ей-богу, Эстер, его здорово потрясла гибель Поля, правда?

– Если бы вы только знали!..

– Слушайте, – продолжал Саймон, – за последние дни у меня создалось впечатление, будто здесь все катится под гору. Лимен никого не принимает и нигде не появляется.

Эстер пожала плечами.

– Шеф озабочен договором, Фрэнк. Он в большом затруднении. Бывают такие моменты.

Лимен сидел за столом, чувствуя страшную физическую слабость. Он видел перед собой большую некрасивую голову Джирарда, видел его полусочувственную, полуциничную улыбку, слышал его резкие, но здравые рассуждения об этой отвратительной авантюре Скотта. Он слышал голос, доносившийся по телефону вчера вечером. И вот Поль погиб, а вместе с ним погибло и единственное доказательство… «Прости меня, Поль, – мысленно произнес Лимен, – что я упоминаю об этом в такой момент, но без твоих доказательств решить дело будет почти невозможно».

Он пытался проанализировать ход событий начиная со вторника. Вчерашний телефонный разговор с Джирардом подтвердил самое худшее. Доклад Корвина показывает, что Макферсон активно участвует во всех замыслах Скотта. В субботу в Маунт-Тандер, возможно, прибудут войска ОСКОСС. Сообщение Кейси о налоговой декларации? Может быть, это и интересно, но никаким доказательством служить не может.

Президент был близок к панике. Нужны железные факты, чтобы нанести противнику сокрушающий удар, но где они? И где Рей Кларк? Со времени их последней встречи во вторник вечером от Рея нет ни единого слова. Размышляя обо всем этом, он почувствовал вдруг ту же спазму в желудке, что сковала его тогда на фронте в Корее. В памяти его встало далекое туманное утро. Он увидел упрямо выставленную вперед челюсть Кларка и почувствовал жгучую боль, как тогда, когда Кларк ударил его по щеке. Тщетно старался он изгнать эту сцену из своей памяти. Лимен почувствовал, что рубашка на нем взмокла от пота. Почему Кларк не позвонил?

Когда полчаса спустя в кабинет вошел Кристофер Тодд, Джордан Лимен успел уже немного успокоиться, хотя тревога не оставляла его. Вид Тодда окончательно вернул его к действительности.

Вчера вечером, когда Лимен, получив сообщение Джирарда из Гибралтара, позвонил Тодду по телефону, они все шутили. Теперь Тодд, как и президент, был мрачен.

– Положение серьезное, господин президент, – сказал он.

– Ужасное, – ответил Лимен. – А что, может быть, у вас еще остаются сомнения, Крис?

– После сообщения Джирарда я уже не сомневаюсь, – сказал министр. – Если человек, которому вы полностью доверяете, подтверждает подозрения, сомнениям не может быть места. Хуже всего, что мы не знаем, что именно рассказал ему Барнсуэлл.

– Да, этого мы не знаем. Я думаю, не послать ли Корвина повидаться с ним еще раз. А может быть, вас?

Тодд отрицательно покачал головой:

– Мне слишком часто приходилось иметь дело со свидетелями, неохотно дающими показания, господин президент. Из этого ничего не выйдет. Барнсуэлл знает о гибели Джирарда, и, если он действительно такой проницательный, как говорят, посылку вами второго эмиссара он сочтет за признак паники и переметнется на сторону Скотта.

Президент угрюмо посмотрел на министра финансов. Тодд позволил себе слегка улыбнуться.

– А эта налоговая декларация мисс Сеньер представляет значительный интерес, Джордан. – Тодд подался вперед. – Несколько минут назад мне прочитали интересующий нас пункт этой декларации, и сегодня к концу дня все документы из нью-йоркского управления будут у нас. Подумать только, женщина пытается списать три тысячи долларов на угощение генерала Скотта. Этим можно его убить.

Лимен смотрел на адвоката с терпеливой улыбкой, как на мальчика. Усердие Тодда несколько рассеяло его мрачное настроение.

– Крис, – спокойно сказал он, – это шантаж. Неужели вы в самом деле думаете, что я пойду на это? Использовать отношения мужчины с женщиной, чтобы выполнить присягу, данную мною при вступлении в должность?

– Клянусь богом, господин президент, если бы я был уверен, что речь идет о подготовке переворота, я использовал бы все доступные средства.

На президентском телефоне мигнула лампочка. Это Арт Корвин докладывал о Скотте: генерал только что прибыл из Форт-Майера в Пентагон, но перед этим он заехал в Добни-хауз за сенатором Прентисом. Они проехали в машине Скотта по 14-й улице и Конститьюшн-авеню, а потом распрощались. У Прентиса был расстроенный вид, сказал Корвин, когда он, стоя на краю тротуара, пытался остановить такси, чтобы доехать до Капитолия.

В кабинет незаметно вошла Эстер Таунсенд. Она закрыла за собой дверь так же тихо, как и открыла ее.

– Прошу прощения, господин президент. Вас ждет министр Бартон. Ему необходимо с вами поговорить.

Лимен протестующе поднял руки.

– Эстер, я не могу сейчас разговаривать с Томом. Придумайте какой-нибудь предлог, хорошо?

– Вряд ли сейчас подходящий момент, чтобы обременять вашего шефа проблемами здравоохранения, просвещения и социального обеспечения, мисс Таунсенд, – проговорил Тодд.

– Том никогда не приходит ко мне без достаточных оснований, Крис, – возразил Лимен, – но сегодня пусть им займется кто-нибудь другой. А что у него за дело?

– Он говорит, что истекает срок внесения поправок в законопроект о социальном обеспечении, – пояснила Эстер. – Вам остается только два дня, чтобы решить, будете ли вы подписывать этот законопроект. Бартон настаивает на разговоре с вами. Он утверждает, что это жизненно важно.

– Важно – да, но не жизненно. Во всяком случае, в свете событий этой недели. Его мнение относительно законопроекта мне известно, и я не собираюсь ничего предпринимать, пока не получу доклад бюджетного управления. Пусть он лучше обратится туда.

Эстер кивнула головой и направилась к выходу, но у самых дверей остановилась и, повернувшись к президенту, добавила:

– Господин президент, министр Бартон только один из двадцати человек, записавшихся к вам на прием, но я уж не стала беспокоить вас из-за остальных.

– Я знаю, Эстер, спасибо вам, – сказал Лимен. – Ну а теперь будьте умницей и придумайте какой-нибудь приличный ответ Тому.

Тодд встал и одернул пиджак.

– Пора поднять штормовой сигнал, господин президент, – сказал он. – Я возвращаюсь в министерство и разработаю план. Мне кажется, сегодня вечером вам, может быть, придется начать действовать.

– Как так?

– Вот это я и хочу продумать.

Лимен бросил сердитый взгляд на стопку бумаг, лежавших с правой стороны стола, – повседневную канцелярскую работу президента, – не тронутых с понедельника. Там были приказы о присвоении офицерских званий, несколько второстепенных административных приказов, требующих его подписи, информационные материалы из государственного департамента и несколько представлений министра юстиции. На самом верху стопки лежал проект постановления о назначении судьи в Чикаго. Министр юстиции рекомендовал на этот пост одного из партнеров крупнейшей в городе адвокатской конторы Бенджамина Кракоу, который поддерживал кандидатуру Лимена еще до съезда демократической партии. Ассоциация юристов включила Кракоу в число трех претендентов, достойных, по ее мнению, занять эту должность.

Президент написал в нижней части листа: «Согласен. Джордан Лимен» и переложил его на левую сторону стола. Он потянулся за следующей бумагой, но тут в кабинет опять вошла Эстер.

– Сол Либермен просит принять его. Он говорит, что ему крайне необходимо повидаться с вами сейчас же. Я не стала его особенно обнадеживать.

– Если Сол говорит, что необходимо, значит, так оно и есть, – сказал Лимен после секундного колебания. – Пусть заходит. Да, Эстер, скажите, пусть войдет через парадный вход и передаст Фрэнку Саймону, чтобы тот сообщил об этой встрече журналистам. По крайней мере, не будут думать, что я умер.

Сол Либермен был директором Центрального разведывательного управления. Если бы Лимен устраивал для назначаемых им лиц экзамены по определению их «умственного развития», Либермен дал бы всем сто очков вперед. Во время второй мировой войны он был рядовым в армейской службе контрразведки. Потом вернулся домой в Детройт, где основал контору по розничной продаже товаров в кредит. Две поездки в социалистические страны с секретными заданиями и участие в нескольких комиссиях, назначенных президентом для обсуждения недостатков в работе Центрального разведывательного управления, создали ему некоторую репутацию в мире шпионажа, но, назначив его главой Центрального разведывательного управления, Лимен удивил весь мир.

Либермен чуть ли не бравировал своей неотесанностью. Ему нравилось изводить вашингтонских дам варварским жаргоном, и за полтора года он стал в Вашингтоне притчей во языцех. Никогда еще чопорные сотрудники Центрального разведывательного управления не видели в своей среде такого вульгарного субъекта.

– Как обстоят дела на фронтах «холодной войны»? – спросил Лимен, когда десять минут спустя Либермен влетел в кабинет.

– Паршиво, господин президент. Меня потрясло сообщение о Поле. И поверьте мне, я не стал бы вас сегодня беспокоить, если бы это не было так важно.

– Ничего, Сол, я понимаю.

– После того что я узнал сегодня утром, – выпалил Либермен, – можно было бы рехнуться. Посмотрите.

Он вытащил из кармана пиджака какую-то бумагу и, положив на стол, подвинул ее президенту. Это была обычная контурная карта России, какими пользуются на уроках географии школьники.

В одном из районов Сибири кто-то поставил красным карандашом крест.

– Это Якутск, – пояснил Либермен, – и оттуда плохие новости. Мы получили их из таких достоверных источников, что даже не приходится сомневаться. Русские приступают к сборке ракет «Зет-четыре» в Якутске.

Лимен смотрел на начальника разведки безразличным взглядом. «Зет-4» была русским эквивалентом американской ракеты «Олимп» с нейтронной боевой частью. Договор не предусматривал уничтожения самих ракет – он требовал демонтирования боевых частей и проведения инспекции на заводах, чтобы не допустить дальнейшего производства этих ракет.

Если они тайно от инспекторов построили где-то новый завод, производящий ракеты «Зет-4», – это потрясающий факт. Значит, Кремль решил нарушить договор и сознательно пойти на риск быть разоблаченным. Значит, конец тщательно разработанным планам Лимена и его сокровенным надеждам. Значит, – и это поразило его, как удар грома, – конец всей цивилизации вообще.

Помимо всего этого, сообщение Либермена означало, что генерал Скотт оказался прав в своих сомнениях. В напряженном мозгу Лимена молниями вспыхивали различные предположения со всеми вытекающими из них последствиями, перед глазами замелькали заголовки газет: «КРАСНЫЕ ОДУРАЧИВАЮТ ЛИМЕНА. РЕСПУБЛИКАНЦЫ ОБВИНЯЮТ».

А если предсказания Скотта подтвердились, то какое право имеет теперь он, президент, оказавшийся столь легковерным, бороться с ним?

Лимен глубже опустился во вращающееся кресло. Его лицо казалось Либермену безучастным, ничего не выражающим. Руководитель разведки продолжал:

– Отрывочные сведения начали поступать к нам еще с понедельника, господин президент, но ничего нового они не дали. Мы знали, что в Якутск отправляют специальный сплав, применяющийся в ракетах «Зет-четыре». Во вторник туда вылетели специальным самолетом из Москвы трое ученых – руководители проекта «Зет-четыре». И наконец, вчера вечером мне позвонил дежурный офицер НИЦ. «Сол, – говорит он, – в Якутске делают „Зет-четыре“.

НИЦ – так сокращенно назывался национальный информационный центр, размещенный в подвалах Пентагона, где специалисты из всех разведывательных органов несли круглосуточную вахту, следя при помощи особых электронных вычислительных машин за всем, что происходит в коммунистическом мире. Их задача состояла в том, чтобы собрать воедино все элементы головоломки, которую представляли передвижения войск, перевозки оружия, материалов, поездки политических деятелей, ученых в лагере красных, и раскрыть любую затею, представляющую угрозу для Соединенных Штатов.

Лимен молчал, а Либермен рассказывал:

– Около полуночи, настроенный весьма скептически, я отправился в НИЦ. Хотел увидеть все своими глазами. К трем часам ночи я убедился, что ребята правы. Они собрали данные о движении не менее двадцати пяти или двадцати шести видов грузов, относящихся исключительно к «Зет-четыре», и все эти грузы устремились к Якутску.

Либермен склонился над столом и начал делать отметки на карте. Он прочертил карандашом линию от Москвы: маршрут троих ученых. Другую линию он провел от Новосибирска; новый прибор для сложной системы наведения ракеты. Из Волгограда – несколько чувствительных электронных приборов, которые изготовляются только на одном местном заводе и используются исключительно в ракетах «Зет-4». Линии на карте росли, перекрещиваясь друг с другом.

– Если это правда, то договору конец. А может быть, и всему миру. Надеюсь, об этом поставили в известность комитет начальников штабов? – спросил Лимен.

– Да. Дежурный офицер НИЦ как раз сейчас, должно быть, докладывает генералу Скотту. Я не счел нужным собирать еще одно совещание для оценки этих фактов: вопрос и так совершенно ясен.

Лимен в раздумье теребил уголок карты. Либермен явно ожидал от него каких-то действий. «Стране в настоящее время грозит не одна эта опасность, Сол, – думал Лимен, – и неизвестно, какая из них больше. И откуда ждать помощи? Джирард больше ничего не посоветует – никогда. Есть еще Рей Кларк – но где он? Остается один Крис. Нет, остается только Джордан Лимен».

Лимен нажал кнопку, и тут же вошла Эстер.

– Эстер, – сказал президент, – сообщите, пожалуйста, всем членам Национального совета безопасности, что во вторник утром состоится специальное заседание. Назначьте его на девять часов. Передайте, что вопрос очень важный и никто не должен посылать вместо себя заместителей.

Эстер быстро записала распоряжение президента и вышла.

– Во вторник? – переспросил Либермен. – Это значит через пять дней, господин президент!

Лимен кивнул.

– Так я хочу. Мы должны быть абсолютно уверены, что наши предположения основательны, прежде чем бить тревогу. Я не могу ставить под угрозу договор на основании сомнительных сведений, даже если мы с вами верили бы им. Кроме того, я хочу, чтобы присутствовали все члены совета, в том числе Вине Джианелли, а он вернется из Италии только ко вторнику.

На подвижном лице Либермена отразилось разочарование.

– Послушайте, Сол, – сказал президент. – До первого июля, дня вступления договора в силу, остается больше шести недель. Мы должны избегать неосмотрительных действий.

Когда директор ЦРУ ушел, Лимен постарался хладнокровно оценить положение. Впервые за этот день его мысли текли свободно, не сдерживаемые никакими барьерами. Лимен сразу понял, что, если сведения ЦРУ подтвердятся, нельзя будет ограничиться полумерами.

«Должен ли я выступить перед Организацией Объединенных Наций? Или предложить главе Советского правительства обменяться визитами на пункты сборки ракет, чтобы каждый при этом мог выбрать город по своему усмотрению? Может быть, обратиться с речью ко всему миру, объявить, что США имеют сведения о том, что происходит в Якутске, и потребовать, чтобы Кремль тотчас же согласился допустить международную инспекцию? Или сделать еще более решительный шаг – вылететь в Москву и лично предложить советскому премьеру совместно совершить поездку на любую из американских ракетных баз, остановившись по пути в Якутске?

Но как быть со Скоттом? Что, если он ухватится за эти сведения и распространит их по всей стране, прежде чем я сумею до него добраться? Что, если нам не удастся остановить его до субботы? Да и как его остановить?»

– Эстер, – спросил он по внутреннему телефону, – ничего не слышно от Рея?

– К сожалению, губернатор, все еще ни звука.

Лимен скомкал свои заметки и маленькую карту России, принесенную Либерменом, потом снова расправил их и медленно разорвал на клочки. Когда он бросил обрывки в мусорную корзину, ему пришла в голову мысль, заставившая его улыбнуться.

«Интересно, – подумал он, – если в следующий четверг в этом кресле будет сидеть генерал Скотт, потребуется ли ему помощь Национального совета безопасности, чтобы принять решение по этому якутскому делу?»