Текст книги "Семь дней в мае"
Автор книги: Флетчер Нибел
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
Четверг, полдень
Джигс Кейси улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой. Мортон Фримен, допив второй бокал вина, потянул к себе меню вместе с клетчатой линялой скатертью. Пустой бокал из-под коктейля свалился на пол и разбился вдребезги. Сценарист свирепо посмотрел на Кейси.
– О господи, – заворчал он, – терпеть не могу безликих людей. Они действуют мне на нервы. Я обещал Шу встретиться с вами только из любезности к ней; вы же все ходите вокруг да около.
– Я не хочу вступать в политические споры, мистер Фримен. Мне надо только выяснить некоторые вопросы.
Фримен взглянул на него сквозь очки в черной оправе и откинул назад сбившиеся на лоб волосы. Он огляделся кругом, словно искал в переполненном ресторане союзников. Кейси чувствовал себя как иностранец, который должен предъявить метрдотелю паспорт.
– Я вас не понимаю, Кейси, – продолжал Фримен. – Вы говорите, что хотите разоблачить Макферсона, с тем чтобы Вашингтон мог заткнуть ему глотку, но вместе с тем не желаете ничем рисковать. Неужели вы никогда не решаетесь поставить под удар свою толстую, жирную шею?
Все началось довольно мирно. Кейси сразу узнал Морти Фримена по описанию Шу. Когда они уселись в дальнем углу «Чаши», он просто, хотя и не совсем правдиво, изложил свое дело. Кейси назвал себя демократом, занимающим скромную должность в одном из федеральных учреждений, и одним из многочисленных друзей президента Лимена, озабоченных все более яростными нападками Гарольда Макферсона на правительство и на договор о ядерном разоружении.
Фримен тут же стал страстно осуждать ядерное оружие и прежнюю политику Соединенных Штатов, вознося похвалы Лимену за то, что у него «хватило мужества» понять, что «коммунисты тоже хотят жить». Когда же он заявил, что недоверие правительств Эйзенхауэра и Кеннеди к русским отбросило цивилизацию на два десятилетия назад, Кейси мягко выразил свое несогласие с ним. Но Фримен все равно продолжал бушевать. Он обрушился на военных, называя их «современными франкистами», проклинал республиканскую партию, торговую палату, ассоциацию медицинских работников и провозгласил Лимена «единственным государственным деятелем мирового масштаба со времен Неру».
Когда Кейси возразил, что взгляды этих двух деятелей совершенно противоположны, Фримен замолчал и уставился на своего собеседника, как будто впервые его заметил.
– Скажите, – спросил он, – какова же все-таки ваша точка зрения?
Кейси замялся, но Фримен отрезал ему путь отхода. Кейси решил, что не стоит горячиться, пока он не получит необходимых сведений. Фримен же продолжал настаивать, чтобы он изложил ему свои политические взгляды.
– Послушайте, – сказал наконец Кейси, – я не боюсь рисковать, но сейчас это не входит в мою задачу. Я стараюсь добыть некоторые факты, чтобы можно было поставить Макферсона на место, а мои взгляды на проблему деторождения, например, или на помощь Югославии не имеют к этому никакого отношения. Хотите помочь мне или нет?
Фримен отодвинулся от стола.
– А почем я знаю, может, вы какой-нибудь паршивый агент ФБР и хотите поймать меня на слове, чтобы внести в черный список?
– Вам нечего бояться. Не думаете же вы, что Шу, которая, кстати сказать, мой старый друг, приготовила вам ловушку. Ну ладно, давайте говорить серьезно.
– Плевать мне на вас, – сказал Фримен уже менее воинственно. – Давайте закажем, раз вы угощаете, а потом уж задавайте свои вопросы, а я посмотрю, может, и отвечу.
Пока он изучал меню, Кейси еще раз продумал план беседы. Они заказали завтрак, но Фримен решил, что сначала ему требуется еще порция вина.
– В сущности, – начал Кейси, у меня к вам лишь пара вопросов по секрету. Прежде всего нам надо иметь представление о характере отношений между Макферсоном и генералом Скоттом, председателем комитета начальников штабов.
– Да они закадычные друзья, – со злобой отвечал Фримен. – Скотт был у Мака в Коннектикуте два или три раза. Мак несколько раз принимал участие в секретных «инструктажах», на которых присутствовали только консерваторы. Вы знаете, генерал говорил им, что социальное обеспечение – это первородный грех и что, если так пойдет, все мы завтра станем коммунистами. Консерваторам такие рассуждения нравятся, и они готовы поддержать кандидатуру Скотта на президентских выборах.
– Вы серьезно говорите, что Скотт намерен баллотироваться в президенты?
– А вы что думали? Конечно намерен. А Макферсон хочет прослыть творцом президентов.
– Когда проводились эти совещания? – спросил Кейси.
Фримен вцепился в свой бокал, как будто испугался, что его отберут.
– Одно было как-то зимой, потом одно в апреле. Мне запомнилось это последнее совещание, потому что Мак вызвал меня, чтобы исправить текст передачи и включить туда кое-что из высказываний Скотта.
– Ну а как насчет будущей субботы? Говорят, он готовит что-то особенное?
– Я сам ничего не знаю. Он ни черта не говорит мне об этой экстраординарной передаче. А это что-нибудь да значит. Ведь он платит мне семьсот долларов в неделю за мою писанину и имеет право выкачать меня досуха. Говорит, что хочет сам написать текст своей речи. – Фримен сделал презрительную гримасу. – Советую вам приготовить хорошие затычки для ушей, Кейси. Мак способен трепаться, как заведенный, но написать он не может даже собственной фамилии.
– Выходит, газетные сплетни подтверждаются? Я хочу сказать, он действительно просил радиовещательную компанию выделить ему время?
– Ну конечно! Сегодня утром он сказал мне, что РБК дала согласие. Он получает целый час, с шести до семи, за свой счет. И выложит за это шестьдесят пять тысяч из своего кармана.
– А он представит заранее текст своего выступления? – спросил Кейси.
– Нет. По существующим правилам он, конечно, обязан, но на сей счет у них есть неписаное соглашение. Единственное, что от него требуется, – это не приклеивать обидных кличек своим политическим противникам.
Фримен продолжал болтать о Макферсоне, со смаком и со знанием дела копаясь в его недостатках, словно психиатр, анализирующий характер дьявола. Кейси слушал без интереса. Фримен исчерпал свой запас фактов, а его суждения едва ли стоили платы за завтрак, которая, когда принесли счет, составила 12 долларов 75 центов.
– Меня удивляет одно, – сказал Кейси, расплатившись по счету. – Если вы так ненавидите Макферсона, зачем вы на него работаете?
Фримен впервые искренне улыбнулся:
– Он меня так бесит, что я трачу все, что зарабатываю, только бы как-нибудь забыть свою работу. Любой порядочный либеральный комментатор, который предложит мне работу, может заполучить меня по сходной цене – вплоть до шестисот девяноста пяти долларов в неделю.
Кейси вышел вслед за Фрименом из переполненного ресторанчика, отвернувшись в сторону, чтобы не быть кем-нибудь узнанным. Его нью-йоркская миссия подходила к концу, и он чувствовал, что особого успеха не добился, хотя ему удалось подтвердить имевшиеся подозрения насчет заговора. Что же касается налоговой декларации Миллисент Сеньер, то она, вероятно, не представит особой ценности. Он думал о Джирарде. Надо же, чтобы с таким славным парнем приключилось такое! И в каком затруднительном положении оказался теперь президент! Правда, мисс Таунсенд сказала, что Джирард передал по телефону хорошую весть. Удалось ли ему что-нибудь выяснить? Скорей бы уж добраться до аэродрома и сесть в самолет.
На тротуаре, под тентом витрины, Фримен, щурясь от солнечного света, ткнул Кейси пальцем в грудь.
– Вы не похожи на человека, пригодного для таких дел, но я все-таки надеюсь, что вашей группе удастся свалить Макферсона и Скотта и оздоровить общую атмосферу.
Кейси протянул ему руку.
– Ну, спасибо, мистер Фримен. Все, что вы мне рассказали, я буду хранить в тайне.
Фримен уклонился от рукопожатия, и его прощальные слова прозвучали с нескрываемым сарказмом:
– Все же постарайтесь, Кейси, занять определенную позицию. Вам будет полезно разбить себе нос за стоящее дело. Прощайте, дружище.
Кейси посмотрел ему вслед. «Сынок, – сказал он про себя, – если бы мне не надо было возвращаться в Вашингтон, я бы сейчас же свернул шею кое-кому…»
В Белом доме Джордан Лимен, рассеянно жуя сандвич, читал сводку последних новостей, принесенную Фрэнком Саймоном. В ней содержались три дополнения к сообщению о катастрофе, полученному утром, – перечислялись кое-какие подробности ее, и было одно новое сообщение, по-видимому написанное корреспондентом, побывавшим на месте происшествия:
«Ла-Гранха, Испания. Расплющенные и обгорелые обломки, разбросанные по голым склонам кастильских холмов, – вот все, что осталось от гигантского трансокеанского лайнера, потерпевшего здесь катастрофу рано утром в четверг.
Полиция и спасательные команды продолжают разыскивать среди обломков самолета тела пассажиров, в числе которых находился Поль Джирард, 45 лет, секретарь президента Лимена.
Отдельные куски крыльев и части двигателей были найдены на значительном расстоянии от места катастрофы, что свидетельствует об ужасающей силе удара. Причина катастрофы не установлена, хотя пилот вскоре после вылета радировал на контрольно-диспетчерский пункт мадридского аэродрома, что вследствие технических неполадок он возвращается в испанскую столицу для устранения неисправностей.
Представители авиакомпании заявили, что, возможно, удастся установить характер неисправностей. Хотя большая часть самолета сгорела, они надеются, что уцелевшие приборы из кабины летчика и регистрирующие устройства могут дать ключ к объяснению причин катастрофы, самой крупной за последние пять лет».
«Да, – подумал Лимен, – это кладет конец последней возможности найти маленький клочок бумаги, который мог бы заставить Скотта подать в отставку. Пожалуй, единственной надеждой получить сколько-нибудь основательные доказательства остается доклад Кларка из Эль-Пасо. Но боже мой, почему же он молчит?»
Впрочем, Лимен с тяжелым чувством вынужден был признать, что и доказательство существования секретной базы, не утвержденной президентом, – шаткое основание для увольнения председателя комитета начальников штабов и его коллег – всем известных генералов. Страна просто не поймет, почему популярный генерал должен быть смещен с поста только за то, что он принял меры, хотя бы и секретные, для охраны систем связи.
«Может быть, Крис прав, – подумал он, – и надо действовать в открытую?»
Лимен чувствовал себя как священник, чья паства внезапно покидает его в то самое утро, когда должна состояться торжественная церемония открытия новой церкви.
Эстер приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы можно было просунуть голову.
– Доктор Креймер напоминает, что через пять минут вы должны быть в его кабинете для медицинского осмотра, – сказала она.
Лимен вышел на веранду и направился через розарий по дорожке, ведущей от западного крыла к особняку, в первом этаже которого находился кабинет доктора.
Погода стала лучше. Полуденное солнце светило через тонкий слой плывущих по небу облаков, в воздухе приятно пахло свежескошенной травой. Где-то проскрипела голубая сойка, и какая-то птица, сидевшая на ветвях большой магнолии, стремительно кинулась на воробья. Лимен кивнул агенту секретной службы, скромно стоявшему у стены.
Доктор Горас Креймер, давнишний врач Лимена, бросил практику в Колумбусе, чтобы следить за здоровьем президента. Болтая о перемене погоды, он проводил еженедельный осмотр: выслушивал президента стетоскопом; измерял кровяное давление, намотав ему на руку ленту и надув ее воздухом; исследовал с помощью рефлектора глаза, уши, нос и горло. На этот раз, закончив осмотр, Креймер сел на табуретку и, небрежно помахивая стетоскопом, уставился на своего пациента.
– Когда вы были последний раз в отпуске? – спросил он.
Креймер был круглолицый мужчина с глубоко посаженными глазами, испытующе взиравшими на пациентов.
– Весной я провел два уик-энда на Голубом озере, – как будто оправдываясь, ответил президент.
– Я говорю об отпуске, господин президент, – повторил Креймер с терпеливой настойчивостью.
– Сейчас, дайте вспомнить… Прошлым летом я целую неделю отдыхал на озере.
Креймер покачал головой, не отрывая глаз от Лимена.
– Это тоже не отпуск, господин президент. В ту неделю у вас было по два совещания в день, и, по моим подсчетам, вы только три раза ходили на рыбалку.
Лимен молчал. В мыслях он был весьма далек от кабинета врача. Холмы Испании, Пентагон, где сидел стройный, подтянутый генерал, пустынные просторы Юго-Запада – все это мелькало в его голове.
– Я буду говорить прямо, Джордан, – сказал Креймер. – У вас опять поднялось давление, и мне это совсем не нравится. Отныне извольте выполнять мои предписания. Вам надо уехать по крайней мере недели на две. Можете проводить одно совещание в неделю – и как можно меньше телефонных разговоров.
Президент покачал головой и чуть улыбнулся:
– Не могу, Горас. Придется подождать до июля, когда вступит в силу договор.
Креймер попытался изменить курс.
– Если вы не дорожите своим здоровьем, подумайте о моей репутации. Ведь я не смогу заработать в Колумбусе ни цента, если вы умрете по моей вине.
– Сможете, – усмехнулся Лимен. – Объявите только, что я был самой крупной вашей ошибкой.
Креймер только пожал плечами. Лимен снял с вешалки пиджак, надел его и зашагал обратно в свой кабинет, не подозревая, что доктор, стоя в дверях, провожает его взглядом. Креймер бросил на стол стетоскоп и обратился к медсестре, вошедшей в кабинет после ухода Лимена.
– Где логика? Мы избираем человека президентом, а потом стараемся как можно скорее его угробить. Иногда мне кажется, что идет какое-то непрерывное состязание: кто рухнет раньше – президент или страна.
Джордан Лимен снова задержал взгляд на магнолии. Птицы улетели, и единственным звуком, нарушавшим тишину, было отдаленное жужжание самолета. Оно с новой силой напомнило ему о Поле Джирарде и о всех его планах, которые вдруг начали рушиться на глазах. Лимен прошел мимо охранника, даже не взглянув на него.
Четверг, после полудня
«Такова уж наша дипломатическая служба, – размышлял Генри Уитни, выезжая из Мадрида. – В каждом задании, которое получаешь, обычно сочетается и хорошее и плохое».
Но теперешнее поручение было явно неприятным. Из-за него Уитни пришлось пожертвовать первым за три недели свободным вечером в домашнем кругу. А все потому, что посол, желая угодить Белому дому, поручил это дело ему, человеку высокопоставленному, хотя со всем этим вполне бы справился самый младший сотрудник из отдела Уитни. Политика – вот в чем все дело.
Единственное, что утешало Уитни, – это возможность проехать по местам, которые он любил больше всего на свете. И теперь, ведя «мерседес» по автостраде, уходящей на северо-запад, в горы, он радовался этой мысли. Уитни открыл эти горы, когда, став чиновником дипломатической службы, впервые получил назначение в Испанию, и с тех пор не переставал их любить. Он решил срезать путь, свернув с шоссе у Вильяльбы, где начинается горный перевал, и взобраться вверх к Ла-Гранха по проселочной дороге. Хоть это был и не самый короткий путь через Сьерра-де-Гвадаррама, но ему нравилась эта дорога, и он давно уже по ней не ездил. Он попадет к месту катастрофы задолго до наступления темноты, посмотрит на обломки самолета, выполнит необходимые формальности в полиции, и еще останется время, чтобы прилично пообедать и как следует выспаться. Не было никакой необходимости возвращаться в столицу до завтрашнего дня.
Уитни, сбавив скорость, въехал в Торрелодонес и стал осторожно пробираться к центру города по запруженной пешеходами и вьючными животными улице, мимо подтянутых, но совершенно бездеятельных полицейских – регулировщиков движения. Выехав на противоположную окраину города, он прибавил скорость и снова впал в мечтательное настроение.
Что же все-таки заставило старину Арчи поднять столько шуму вокруг этой авиационной катастрофы? Никого в посольстве особенно не взволновало, что в списке погибших пассажиров значилось имя сотрудника Белого дома. Мало кто вообще слышал о Поле Джирарде. С трудом вспомнили, что это был секретарь президента по вопросам назначения встреч и приемов. Никто и не подозревал, что он находится в Испании. Вероятно, он недолго пробыл в стране, потому что работники консульств, подчиненные Уитни, имели строгое, хотя и неофициальное распоряжение сразу же извещать его, когда в их руки попадет паспорт сотрудника Белого дома или члена конгресса.
Как только посол Арчибальд Литл узнал о катастрофе – это было около полудня, – он вызвал Уитни по внутреннему телефону, и полчаса спустя генеральный консул получил приказание лично отправиться на место происшествия и посмотреть, не осталось ли чего-нибудь такого, о чем следовало бы позаботиться посольству. Уитни спросил, было ли на этот счет распоряжение из Вашингтона. Посол ответил довольно резко, что никаких распоряжений не было, но никогда не мешает дать понять государственному департаменту, не говоря уже о Белом доме, что посольство заботится и о мелочах – ведь они тоже могут иметь значение. Кроме того, Уитни должен сообщить по телеграфу о состоянии останков Джирарда и ждать дальнейших инструкций из Вашингтона. Последнее, видимо, действительно что-то значило, хотя в общем-то с этой работой мог справиться любой из подчиненных Уитни.
«Вот так, – размышлял он, – папаша Арчибальд и достиг своего нынешнего положения. Он знает, что делает, хотя президенту Лимену, конечно, совершенно безразлично, какого ранга консульский чиновник отправится собирать останки его покойного помощника».
Уитни прервал свои размышления. Все эти рассуждения «неконструктивные», решил он, вспомнив излюбленное выражение дипломатов. Он давно уже научился не растравлять душу напрасными раздумьями о неприятностях, считая это пустой тратой времени. На дипломатической службе было немало людей, которые портили жизнь себе и другим из-за мельчайших пустяков, не стоящих выеденного яйца.
Он сосредоточил свое внимание на управлении машиной, успевая в то же время следить за ландшафтом. Его чудесный маленький «мерседес» (одним из немногих преимуществ этой страны, которое тщательно скрывали от приезжих американских сенаторов, были низкие цены на хорошие автомобили) несся по извилистой горной дороге, как по бульвару. Уитни не знал лучшего места в мире, чем этот двадцатикилометровый участок пути. Вначале дорога шла вверх, к перевалу Навасеррада, потом спускалась через покрытые лесом северные склоны гор и вела к Ла-Гранхи, где среди пышных садов и фонтанов стоял изумительной красоты летний дворец Габсбургов.
По мере того как дорога поднималась вверх к перевалу, местность становилась все более голой и мрачной – и так до самой вершины. Внизу виднелись домики лыжной базы, запертые на лето, с наглухо заколоченными ставнями. Вся прелесть Пуэрто-де-Навасеррада заключалась в разительном контрасте между двумя склонами горы. Южный склон был усеян огромными камнями и почти лишен зелени, а северный покрыт густым сосновым лесом.
Уитни миновал указатель на гребне горы, въехал в сосновый лес и начал спускаться по извилистой дороге, то пересекая залитые солнцем поляны, то ныряя в густую тень деревьев. Лес был большой, деревья росли через правильные промежутки; вся земля, кроме небольших зеленых островков, была сплошь покрыта опавшей сосновой хвоей.
Уитни исходил эти места двадцать лет назад. Сейчас он несся вниз, минуя крутые повороты, проехал через белый бетонный мост, – говорят, тот самый, который взорвали партизаны в романе Хемингуэя о гражданской войне в Испании. В ту весну Уитни носил эту книгу в своем рюкзаке и, полный романтических чувств и смутной тоски, мысленно жил одной жизнью с героями Хемингуэя.
Час спустя Генри Уитни был всецело поглощен делом, взбираясь на невысокий холм около Ла-Гранхи с Хуаном Ортегой, офицером местной полиции. Они подошли к месту катастрофы. В широкой уродливой борозде, протянувшейся вдоль гребня, еще дымились куски обгорелого, искореженного металла. Груда побольше обозначала, по-видимому, то, что некогда было фюзеляжем. Еще дальше, ярдах в двухстах, лежали обломки, в которых можно было распознать носовую часть с измятой кабиной пилота. Видимо, при столкновении с землей нос машины был приподнят, подумал Уитни, и эту часть отбросило в сторону, поэтому она не пострадала от огня.
– Если это не очень обременительно, – по-испански обратился Уитни к офицеру, когда они пробирались мимо обломков, – не могли бы вы оставить здесь несколько солдат до прибытия следственной комиссии авиакомпании? В таких случаях опытный глаз очень много значит для определения причин катастрофы, и лучше, если все останется, как было.
– Разумеется, – согласился Ортега. – Как видите, я привел сюда солдат, чтобы отгонять любопытных. – Три солдата в серо-зеленой форме, с винтовками на ремень стояли невдалеке. – Никто сюда не сунется. Все осталось, как было, кроме нескольких мелких предметов, которые мы подобрали и сложили в моей канцелярии. Я их вам отдам.
При виде обгорелых частей тел Уитни стало не по себе. Отвернувшись, он спросил, не пытались ли установить личность погибших. Ортега пожал плечами и сказал, что это невозможно. Распознать удалось только трех членов экипажа, трупы которых были найдены в разбитой кабине пилота.
Они спустились вместе по склону холма, сели в машину Уитни и поехали в город. Войдя в свою канцелярию, Ортега приказал солдату принести хересу, потом взял стоявший в углу старый деревянный ящик из-под патронов и поставил его на стол.
– Это все, сеньор. Уж очень сильный был пожар.
В ящике было не много вещей. Уитни осторожно вынул две обгорелые книжки, одну сережку, распоротую дорожную сумку, пропитанную запахом коньяка, исходившим из лежавшей в ней разбитой подарочной бутылочки фундадора, мужскую шляпу, разорванный дамский кошелек, половину форменной шапочки стюардессы и измятый серебряный портсигар, который нельзя было открыть, потому что заело замок.
Уитни с содроганием рассматривал все, что осталось от сорока восьми человек. Его бросило в жар и начало поташнивать от затхлого воздуха канцелярии. «К черту, я слишком стар для таких дел, – подумал он, – пусть этим занимается молодежь». Тем не менее он старался казаться спокойным и невозмутимым и неторопливо потягивал херес.
– Большое спасибо, – сказал он, допив стакан. – Мне пора отправляться. С вашего разрешения, я возьму этот ящик с собой.
– Пожалуйста, – согласился офицер, вставая вслед за Уитни. – Надеюсь встретиться с вами еще, сеньор, при более приятных обстоятельствах.
Уитни вышел из канцелярии. Приятно было вдохнуть свежий вечерний воздух. Он открыл багажник «мерседеса», положил туда ящик, захлопнул крышку и запер ее на замок. «Главное сейчас – выпить хорошую порцию виски и спокойно поспать, – решил он. – Заняться этими вещичками можно и потом. Собственно говоря, от меня требуется только выложить их на стол Арчи, и больше ничего».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.