Текст книги "Сумма теологии"

1. Кажется, что свободное произволение – не способность. Ведь свободное произволение есть не что иное, как свободное суждение. Но «суждением» именуется не способность, а действие. Следовательно, свободное произволение – не способность.

2. Кроме того, свободное произволение называют «возможностью воли и разума». Но возможность именует расположенность силы, которая существует благодаря навыку. Следовательно, свободное произволение есть навык. Ведь Бернард (Бернард Клервоский. О благодати и свободе воли. 1, 2.) говорит, что свободное произволение есть «навык души распоряжаться собой». Следовательно, оно – не способность.

Бернард Клервоский (1091–1153) – богослов и церковный деятель, автор трактата «О благодати и свободе воли», в котором он выделяет три типа свободы: свобода от необходимости, или по природе, свобода от греха, или по благодати, и свобода от страданий, или свобода славы. Это деление имеет в виду Фома Аквинский в ответе на третий аргумент данной главы.

3. Кроме того, никакая природная способность не утрачивается через грех. Но свободное произволение утрачивается через грех, ведь говорит Августин в тридцатой главе «Энхиридиона», что, пользуясь свободным произволением ко злу, человек погубил и себя, и его. Следовательно, свободное произволение – не способность.

Но этому противоречит то, что субъект навыка, по-видимому, есть не что иное, как способность. Но свободное произволение – субъект благодати, с помощью которой оно избирает то, что благо. Следовательно, свободное произволение – способность.

Отвечаю: следует сказать, что хотя свободное произволение, согласно собственному значению этого слова, именует некое действие, но в обычном словоупотреблении мы называем свободным произволением то, что есть основание действия, а именно то, посредством чего человек судит свободно. Но основанием действия в нас бывает и способность, и навык, ведь мы говорим, что мы знаем нечто и посредством знания, и посредством интеллектуальной способности. Следовательно, свободное произволение должно быть или способностью, или навыком, или способностью вместе с навыком. То, что оно не есть ни навык, ни способность вместе с навыком, проясняется из двух оснований. Во-первых: если оно – навык, то оно должно быть природным навыком, поскольку человек от природы обладает свободным произволением. Но в нас нет природного навыка относительно тех вещей, которые подлежат свободному произволению: ведь мы по природе склоняемся к тем вещам, относительно которых мы имеем природный навык, например навык соглашаться с первыми основаниями, в то время как те вещи, к которым мы склонны по природе, не подлежат свободному произволению, как сказано относительно желания блаженства (q. 82, a. 1). Поэтому то, что свободное произволение есть природный навык, противоречит его собственному понятию. Так же противоречит его природе то, что оно неприродный навык. И, следовательно, остается последняя возможность, что оно никоим образом не навык.

Во-вторых, это ясно потому, что о навыках говорится как о том, в силу чего мы расположены благим или злым образом по отношению к своим страстям и действиям, ведь в отношении вожделения мы расположены благим образом посредством сдержанности, а злым образом из-за несдержанности, и в отношении знания мы расположены благим образом к действию интеллекта, когда мы познаем истинное, а противоположным навыком расположены злым образом. Но свободное произволение равным образом относится к избранию благого и злого; следовательно, невозможно свободному произволению быть навыком. Следовательно, остается только одно, что оно – способность.

1. Относительно первого следует сказать, что обычно способность обозначается по имени действия. И, таким образом, от того действия, которое есть свободное суждение, называется та способность, которая есть основание этого действия. Иначе если бы «свободным произволением» именовалось действие, то оно не всегда имелось бы в человеке.

2. Относительно второго следует сказать, что возможность иногда называют силой, готовой к действию, и в этом смысле «возможность» полагается в определение свободного произволения. Но Бернард использует слово «навык», не отличая его от способности, но обозначая некоторую способность, посредством которой некто относится некоторым образом к действию. И это может быть и посредством способности, и посредством навыка, коль скоро посредством способности человек может совершать действие, а посредством навыка он склонен действовать во благо или зло.

3. Относительно третьего следует сказать, что о человеке говорится, что он утрачивает свободное произволение, впадая в грех, не относительно природной свободы, которая есть свобода от принуждения, но относительно свободы от греха и от страданий. К этому мы обратимся ниже в трактате об этике во второй части этой работы (I–II, q. 85 и далее; q. 109).

1. Кажется, что свободное произволение – не желающая, но познавательная способность. Ведь Дамаскин (О православной вере, II, 27) говорит, что свободное произволение непременно сопровождается действием разума. Но разум – познавательная способность. Следовательно, и свободное произволение – познавательная способность.

2. Кроме того, свободное произволение называется как бы свободным суждением. Но судить – действие познавательного достоинства. Следовательно, свободное произволение – познавательная способность.

3. Кроме того, выбор преимущественно принадлежит свободному произволению. Но выбор, как кажется, принадлежит познанию, потому что он подразумевает некоторое сравнение чего-то одного с чем-то другим, что принадлежит познавательному свойству. Следовательно, свободное произволение – познавательная способность.

Но этому противоречит то, что говорит Философ в третьей книге «Этики» (Никомахова этика, 1113а 11), что выбор есть стремление к тем вещам, которые в нашей власти. Но стремление – действие желающей способности, следовательно, таков и выбор. Но свободное произволение – то, согласно чему мы выбираем. Следовательно, свободное произволение – свойство желающей способности.

Отвечаю: следует сказать, что собственное действие свободного произволения – выбор. Ведь мы говорим, что есть свободное произволение, когда мы можем принимать нечто одно, отказываясь от другого, это и значит «выбирать». Поэтому надлежит рассмотреть природу свободного произволения, исходя из выбора. Но в выборе сходятся две части: одна со стороны познающей способности и другая – со стороны желающей. Со стороны познающей требуется размышление, посредством которого мы выносим суждение, что нечто следует предпочитать другому, и со стороны желающей требуется, чтобы желанием принималось то, о чем вынесено суждение посредством совещания. Поэтому Аристотель в шестой книге «Этики» (Никомахова этика, 1139b 4) оставил в сомнении, принадлежит ли выбор первично к желающей или к познающей силе, ведь он говорит, что выбор есть или желающий интеллект, или интеллектуальное желание. Но в третьей книге «Этики» (1111b 27) он более склонен к тому, что выбор – интеллектуальное желание, именуя выбор стремлением, способным к размышлению. И причина этого в том, что собственный объект выбора есть то, что для цели и оно как таковое имеет смысл благого, которое называется полезным; и поскольку благое как таковое есть объект желания, то следует, что выбор – первичное действие желающего свойства. И, таким образом, свободное произволение – желающая способность.

«То, что для цели», – то есть средство, Фома Аквинский часто использует такой оборот, следуя Аристотелю.

1. Относительно первого следует сказать, что желающая способность сопровождается познающей, и поэтому Дамаскин говорит, что свободное произволение непременно сопровождается действием разума.

2. Относительно второго следует сказать, что суждение есть как бы заключение и завершение совещания. Но совещание завершается прежде всего мнением, к которому пришел разум, а затем принятием со стороны желания; поэтому в третьей книге «Этики» (1111b 27) Философ говорит, что, вынося суждение при совещании, мы получаем устремление в соответствии с совещанием. И, таким образом, сам выбор называется неким суждением, от которого именуется и свободное произволение.

3. Относительно третьего следует сказать, что сравнение, которое подразумевается в слове «выбор», принадлежит предшествующему совещанию, которое есть действие разума. Ведь хотя желание и не осуществляет сравнение, все же оно имеет некоторое сходство со сравнением, предпочитая одно другому, поскольку оно приводится в движение постигающим свойством, которое сравнивает.

1. Кажется, что свободное произволение есть способность, отличная от воли. Ведь говорит Дамаскин во второй книге (О православной вере, II, 22), что thelesis есть одно, а boulesis – иное. Но thelesis – воля, в то время как boulesis, как кажется, свободное произволение, потому что boulesis, согласно ему, есть воля, которая происходит относительно чего-то, как бы посредством сравнения одного с другим. Следовательно, кажется, что свободное произволение – способность, отличная от воли.

Согласно Дамаскину, «Должно же знать, что иное есть thelesis, а иное – boulesis… Ибо thelesis есть самая простая способность желания. Boulesis же – желание по отношению к чему-либо».

2. Кроме того, способности познаются по их действию. Но выбор, который есть действие свободного произволения, отличен от действия воли, потому что, как говорится в третьей книге «Этики», воля направлена на цель, выбор же – на то, что для цели. Следовательно, свободное произволение – способность, отличная от воли.

3. Кроме того, воля есть интеллектуальное желание. Но со стороны интеллекта существуют две способности – активная и возможностная. Следовательно, и со стороны интеллектуального желания должна быть помимо воли другая способность. И ею, по-видимому, может только быть свободное произволение. Следовательно, свободное произволение – способность, отличная от воли.

Но этому противоречит то, что говорит Дамаскин в третьей книге (О православной вере, III, 14): свободное произволение есть не что иное, как воля.

Отвечаю: следует сказать, что желающая способность должна быть пропорциональна познающей способности, как сказано выше (I q. 64, a. 2; q. 80, a. 2). Но как со стороны интеллектуального познания имеются интеллект и разум, так со стороны интеллектуального желания имеются воля и свободное произволение, которое есть не что иное, как избирающая сила. И это ясно из их отношения к их объектам и действиям. Ведь действие «понимания» подразумевает простое приятие некоторой вещи, поэтому мы говорим, что нами понимаются собственно основания, которые познаются сами по себе, без какого-либо сравнения. Но «рассуждение», в собственном смысле, есть переход от познания одного к познанию другого, поэтому, в собственном смысле, мы рассуждаем относительно выводов, которые становятся известны благодаря основаниям. Сходным образом со стороны желания «воление» подразумевает простое желание некоторой вещи, поэтому о воле говорится, что она направлена к цели, которая желательна ради самой себя. Но «выбор» есть желание чего-либо ради преследования чего-либо другого, следовательно, в собственном смысле он относится к тому, что для цели. Но как в познавательной сфере основания относятся к выводу, с которым мы соглашаемся из-за оснований, так в желательной сфере цель относится к тому, что для цели, которое желается из-за цели. Поэтому очевидно, что, подобно тому как интеллект относится к рассуждению, так и воля к избирающей силе, которая есть свободное произволение. Ведь, как указано выше (q. 79, a. 8), к тому же самому свойству относится и понимание и рассуждение, так же как к той же самой способности относится пребывание в покое и нахождение в движении. Следовательно, к той же самой способности относится желание и выбор; и на этом основании воля и свободное произволение – не две способности, но одна.

1. Относительно первого следует сказать, что boulesis отличается от thelesis на основании различия не способностей, но действий.

2. Относительно второго следует сказать, что выбор и воля, то есть действие воления, – суть различные действия; и все же они относятся к той же самой способности, так же как «понимание» и «рассуждение», как уже сказано (в этой главе).

3. Относительно третьего следует сказать, что интеллект относится к воле как нечто движущее ее. И, следовательно, нет необходимости различать в воле активную и возможностную части.

Вопрос 84
Посредством чего душа познает?

1. Кажется, что душа не познает тела посредством интеллекта. Ведь говорит Августин, в книге второй «Монологов», что тела не могут быть охвачены интеллектом и нечто телесное нельзя узреть иначе, чем чувствами. Говорит также, в двенадцатой книге буквального комментария к Книге Бытия (12, 24), что интеллектуальное видение относится к тому, что находится в душе согласно ее сущности. Но таковое не является телом. Следовательно, душа не может познавать тела посредством интеллекта.

2. Кроме того, как чувство относится к интеллигибельному, так и интеллект к чувственно постижимому. Но душа никоим образом не может посредством чувства познать духовное, которое относится к интеллигибельному. Следовательно, никоим образом не могут познаваться посредством интеллекта тела, которые относятся к чувственно постижимому.

3. Кроме того, интеллект относится к необходимому и всегда обстоящему тем же самым образом. Но все тела подвижны, и с ними дело обстоит не тем же самым образом. Следовательно, душа не может познавать тела посредством интеллекта.

Но против то, что наука – в интеллекте. Следовательно, если бы интеллект не познавал тела, то не было бы никакой науки о телах. И, таким образом, исчезла бы наука о природе, которая касается подвижных тел.

Отвечаю: для того чтобы прояснить этот вопрос, следует сказать, что первые философы, которые исследовали природу вещей, полагали, что в мире нет ничего, помимо тел. И поскольку они видели, что все тела подвижны, и полагали, что они в постоянном течении, то они сочли, что мы не можем обладать никакой достоверной истиной о вещах. Ведь то, что находится в постоянном течении, не может быть схвачено с достоверностью, поскольку оно исчезает прежде, чем ум о нем составляет суждение, поэтому Гераклит сказал, что невозможно дважды коснуться воды текущего потока, как свидетельствует Философ в четвертой книге «Метафизики» (1010а 14).

Гераклит Эфесский (544-483 до н. э.) – древнегреческий философ, его сочинения сохранились только во фрагментах. Согласно Гераклиту, весь космос является порождением изначального огня, периодически возгорающего и гаснущего, и находится в состоянии постоянного изменения, о чем говорит и образ реки, в которую невозможно войти дважды.

Платон, пришедший после них, ради сохранения достоверного познания нами истины посредством интеллекта положил, что, помимо этого телесного, имеется некий род сущего, отделенного от материи и движения, который он назвал видами или идеями, посредством причастности к которым каждое из этих единичных или чувственно постижимых вещей называется человеком лошадью или чем-либо иным такого рода. Следовательно, согласно Платону, науки, определения и все, касающееся действия интеллекта, относится не к этим чувственно постижимым телам, но к нематериальному и отделенному, и, таким образом, душа не познает это телесное, но отделенные виды этого телесного.

Но это оказывается ложным по двум причинам. Во-первых, раз эти виды нематериальные и неподвижные, то движение и материя (которые являются надлежащими объектами для науки о природе) и доказательство через движущие и материальные причины исключаются из научного познания. Во-вторых, поскольку кажется смешным, стремясь к знаниям о вещах, которые нам известны, брать в качестве посредника другое сущее, которое не может быть их субстанцией, поскольку отлично от них по бытию, и, таким образом, познав эти отделенные субстанции, мы не можем судить посредством этого об этих чувственно постижимых вещах.

По-видимому, в этом Платон отклонился от истины, поскольку, считая, что все познание происходит посредством некоторых подобий, он уверовал, что форма познанного находится по необходимости таким же образом в познающем, как и в познаваемом. Он усмотрел, что форма познанной вещи существует в интеллекте универсальным, нематериальным и неподвижным образом, что видно из самой деятельности интеллекта, который познает некоторым универсальным и необходимым образом. Способ же действий следует способу существования формы деятеля. И поэтому он счел, что познанной вещи надлежит субсистировать таким же образом самой по себе, то есть нематериально и неподвижно.

Но для этого нет никакой необходимости. Ведь мы видим, что даже в самом чувственно постижимом форма существует в одном иначе, чем в другом, например в одном белизна более интенсивна, в другом – ослаблена, в одном белизна соединена со сладостью, в другом – без сладости. И, таким образом, форма чувственно постижимого одним образом существует в вещи вне души и другим – в чувстве, которое воспринимает форму чувственно постижимого без материи, как, например, цвет золота без золота. И сходным образом интеллект воспринимает нематериально и неподвижно, согласно своему способу, виды материальных и подвижных тел, ведь воспринятое существует в воспринимающем по способу существования воспринимающего. Следовательно, необходимо сказать, что душа познает тела посредством интеллекта познанием нематериальным, универсальным и необходимым.

1. Таким образом, относительно первого следует сказать, что слово Августина нужно понимать как относящееся к тому, чем познает интеллект, а не к тому, что он познает. Познает же он тела познанием, но не посредством тел и не посредством материальных и телесных подобий, а посредством нематериальных и интеллигибельных видов, которые могут существовать в душе по их сущности.

2. Относительно второго следует сказать: как говорит Августин в двадцать второй книге (О граде Божием, 22, 29), не следует считать, что как чувство познает только телесное, так и интеллект познает только духовное, поскольку следовало бы, что Бог и ангелы не познают телесное. Причина их различия в том, что нижняя способность не распространяется на то, что относится к высшей способности, но высшая способность имеет дело с тем, что относится к низшей способности, причем более совершенным образом.

3. Относительно третьего следует сказать, что всякое движение предполагает нечто неподвижное, поскольку, если изменение происходит согласно качеству, остается неподвижная субстанция, и когда изменяется субстанциальная форма, остается неподвижная материя. У вещей же изменяемых существуют неподвижные состояния – так, хотя Сократ не всегда сидит, однако неизменна истина, что когда он сидит, то остается в одном месте. И поэтому ничто не мешает иметь неизменную науку о подвижных вещах.

1. Кажется, что душа познает телесное посредством своей сущности. Ведь говорит Августин в десятой книге «О Троице» (10, 5), что душа собирает образы тел и присваивает собранное в самой себе и относительно самой себя, ведь она, формируя образы, дает им некую свою субстанцию. Но она познает тела посредством подобий тел, а следовательно, посредством своей сущности, которую она дает для формирования таких подобий. И она познает телесное в той мере, в какой формирует подобия.

2. Кроме того, Философ говорит в третьей книге «О душе» (431b 21), что душа некоторым образом есть все. Следовательно, если подобное познается подобным, то кажется, что душа познает телесное посредством себя самой.

3. Кроме того, душа выше телесных творений. Низшее же существует в высшем более совершенным способом, чем в себе самом, как говорит Дионисий (О небесной иерархии, 12, 2). Следовательно, все телесные творения более благородным образом существуют в самой субстанции души, чем в себе самих. Следовательно, она может познавать телесные творения посредством своей субстанции.

Но против то, что говорит Августин в девятой книге «О Троице» (9, 3), что ум собирает знания о телесных вещах посредством телесных чувств. Следовательно, он не познает телесное посредством своей субстанции.

Отвечаю. Следует сказать: древние философы полагали, что душа познает тела посредством своей сущности. Ведь всем душам общим образом вложен принцип, что сходное познается сходным. Они же считали, что форма познанного существует в познающем таким образом, каким она существует в познанной вещи. Однако платоники полагали обратное. Ведь Платон, поскольку он усмотрел, что интеллектуальная душа нематериальна и познает нематериальным образом, полагал, что формы познанных вещей субсистируют нематериальным образом. Ранние же натурфилософы, рассматривающие познанные вещи как телесные и материальные, полагали, что необходимо, чтобы познанные вещи даже в познающей душе существовали материальным образом. И поэтому, чтобы приписать душе познание всего, полагали, что она имеет природу, общую со всем. И поскольку природа происходящего из начал состоит из этих начал, они приписывали душе природу начал: так, те, которые говорили, что начало всего – огонь, полагали, что душа обладает природой огня, или, сходным образом, воздуха, или воды. Эмпедокл же, который полагал четыре материальных элемента и два движущих, говорил, что душа составлена из них. И, таким образом, поскольку они полагали, что вещи в душе находятся материальным образом, они считали, что всякое познание души – материально, не различая между интеллектом и чувством.

Эмпедокл (ок. 490 – ок. 430 до н. э.) – древнегреческий философ, автор поэмы «О природе», согласно которой весь мир состоит из четырех элементов, «корней» (земля, вода, огонь и воздух), приводимых в движение силами липкой любви и губительной ненависти, чьи царства поочередно сменяют друг друга (учение об элементах было воспринято Аристотелем и затем Фомой Аквинским). Отдельные вещи состоят из элементов в определенной пропорции, что и определяет их специфику (например, формула костей – две части воды, две земли и четыре огня). Согласно Эмпедоклу, восприятие основано на принципе «подобное воспринимается подобным», например огонь – огнем, любовь – любовью: мы воспринимаем вещи, поскольку органы чувств также состоят из четырех элементов и содержат силы любви и ненависти.

Но это мнение опровержимо. Во-первых, поскольку в материальном начале, о котором они говорили, составленное из него существует только потенциально. Но нечто познается только согласно тому, что оно актуально, а не согласно тому, что оно потенциально, как ясно из девятой книги «Метафизики» (Аристотеля, 1051а 29). Поэтому и сама потенция познается посредством акта. Таким образом, для познания всего недостаточно приписывать душе природу начал, разве что ей были бы присущи природы и формы единичных вещей – костей, плоти и такого рода, как оспаривает Эмпедокла Аристотель в первой книге «О душе» (409b 23). Во-вторых, если бы надлежало познанной вещи существовать в познающем материально, то не было бы причины, чтобы вещи, субсистирующие материально вне души, были лишены познания, например, если душа познает огонь огнем, то и огонь, существующий вне души, познавал бы огонь. Следовательно, остается, что познанное материальное должно существовать в познающем не материально, но скорее нематериально. И основание этого в том, что действие познания распространяется на то, что вне познающего, ведь мы познаем и то, что вне нас. Посредством же материи форма вещи определяется к чему-то одному. Поэтому ясно, что смысл познания относится к смыслу материальности как противоположное. И поэтому то, что воспринимает формы только материально, никоим образом не может познавать, как, например, растения, как говорится во второй книге «О душе» (Аристотеля, 423а 32). Коль скоро же нечто обладает формой познанной вещи нематериально, то оно познает более совершенным образом. Поэтому и интеллект, который абстрагирует виды не только от материи, но и от материальных индивидуирующих условий, познает более совершенно, чем чувства, которые воспринимают форму познанной вещи без материи, но вместе с материальными условиями. И среди самих чувств зрение является наиболее познающим, поскольку оно менее материально, как сказано выше (q. 78, a. 3). И среди самих интеллектов – насколько некий совершеннее, настолько нематериальнее. Следовательно, из этого ясно, что если есть некий интеллект, который познает все посредством своей сущности, то надлежит, чтобы его сущность имела в себе все нематериальным образом (подобно тому, как древние полагали, что сущность души для познания всего актуально составлена из начал всего материального). Это же свойственно Богу – чтобы Его сущность нематериальным образом охватывала все, подобно тому как следствие виртуально предсуществует в причине. Итак, только Бог познает все посредством своей сущности, но не человеческая душа и даже не ангел.

1. Таким образом, относительно первого следует сказать, что Августин в этом месте говорит о видении воображения, которое происходит посредством образов тел, формируя каковые душа дает нечто от своей субстанции, как дается субъект, чтобы оформиться посредством некоторой формы. И, таким образом, она из себя самой делает такого рода образы, но не так, что душа или нечто от души превращается, становясь тем или иным образом, но как говорится о теле, что оно становится чем-то цветным, когда оформляется цветом. И смысл этого проясняется из того, что следует далее. Ведь он говорит, что воображение служит чему-то, а именно не оформленному такими образами, которое судит свободно от видов таких образов, и это, как он говорит, есть ум или интеллект. Та же часть, которая оформляется такого рода образами, а именно воображение, обще, как он говорит, и нам, и животным.

2. Относительно второго следует сказать, что Аристотель не полагал, как древние натурфилософы, что душа актуально составлена из всего, но он говорил, что душа есть все некоторым образом, коль скоро она в потенции ко всему, посредством чувства – к чувственно постижимому, посредством интеллекта же – к интеллигибельному.

3. Относительно третьего следует сказать, что любое творение обладает конечным и определенным бытием. Поэтому если сущность высших творений обладает неким подобием низших творений, сходясь в некоторый род, однако не совершенным образом, поскольку определяется к некоторому виду, иному, нежели виды низших творений. Но сущность Бога – совершенное подобие всего, относительно того всего, что находится в вещах, как универсальное начало всего.