Текст книги "Канцоньере"

CCCLX. Quel’antiquo mio dolce empio signore

Мой враг, фальшив насквозь,

Предстал пред королевой,

Разводящей то правой, то левой

Рукой наши беды.

Пред ней златой леевой

Излил мою я злость, –

Так из горла я выплюнул кость

И начал на лады:

«Мадам! Стопы млады

Я в степь к нему направил,

Чем бессчетно себя обесславил,

При этом испытав

Отчужденье довольства и прав,

И жизнью увлеченья,

И, наконец, терпенья.

Я прожигаю дни

В томленьях неуместных:

Сколько я начинаний полезных

Оставил для тщеты!

Я весь – в колодках тесных,

И мне горьки они, –

Оттого внять ты не премини

Сим стонам маяты!

Он обещал – цветы,

Но дал мне только терний!

Свет его оказался вечерний,

И я в тот свет влюблен.

Между тем, как грозился мне он

Меня поднять над тварью –

Но только вверг в аварью.

Я Бога не люблю,

Я сам себе обрыдел,

Из-за бабы не свез я горы дел

И мысли растерял, –

Меня он всклень обидел:

С ней свел мой шанс к нулю,

Кружил голову в юном хмелю,

Покоя не давал, –

Какой уму провал,

Пожар всем искрам Божьим!

Разрушаюсь всем телом ничтожьим,

Но похоть все цела, –

Что же это, Мадам, за дела:

Лишать свободы воли

Во имя сладкой боли?

Искать меня подвиг

Поля, леса пустые,

Лишь зверьми и ворами густые,

На подвиги повлек, –

В них не стяжал кресты я,

Лишь странствовать обвык,

На угрозы плевать, ради книг, –

Но рядом был божок

И милый мой дружок

Средь на троих интима, –

Что? Нет, я не двужилен, вестимо,

Но рок меня упас:

Жив пред вами стою я сейчас,

В чем заступ зрю небес, а

Не снисхожденье беса.

Покою с ним не знал

Ни часа, даже ночью,

И заочно с тех пор, как воочью,

Со сном я не знаком.

Он завладел с обочью

И думами, нахал,

И трубит, где б я ни отдыхал –

Чтоб в бой позвать тайком, –

Им, словно дуб жуком,

Мой слабый дух источен,

Отчего я внутри скособочен,

И плачу, и томлюсь,

Без причин веселюсь и гневлюсь.

Все нынче о бандите

Вы знаете – судите!»

Ответчик мой гнусит:

«Мадам, прошу вниманья!

Верить этому нет основанья –

Тут грана правды нет!

Источник пропитанья

Его, как он – пиит,

Измышленья, и вздохи, и рыд.

Чей, как не мой, совет

Его тащил от бед

Вздыхательной скучищи,

Поставляя достаточно пищи

И сердцу, и уму.

Именит он отнюдь потому,

Что мощность интеллекта

Ему повысил некто.

Пока Атрид, Ахилл

(Молчу о Ганнибале),

Будь у вас иль в какой-либо дали,

Светлейшие мужи,

Как им Судьбы вменяли,

Любили и кобыл, –

Я вот этому вот раздобыл

Такую для души

Приятность – свет туши:

Ведь не Лукрецью даже, –

Язычок у ней – не было глаже,

И пела соловьем, –

Злые, пошлые мысли живьем,

При звуке в этом горле,

Быть не могли и мерли.

Вот терньи вам и проч.,

Да мне б его заботы:

Ни одной не знал красной субботы

На службе: самодур!

Стишков его тенеты

Я плел – завлечь помочь

Дам и рыцарей, кои непрочь

Курить ему воскур, –

За что почтен средь дур,

Да и средь умниц тоже, –

Приглядитесь к нему, сам он что же:

Прям из грязи – в князи,

Скачет гоголем, гром разрази! –

Благодаря все лире

И той, единой в мире!

Услуга из услуг:

От тыщи подворотен

Избавлял я его, подворотен,

От пошлости берег, –

С младых ногтей добротен

И на добро нетуг,

Повстречал он такую сам-друг,

Что свой пример брать мог:

Повадки, мысли слог –

Она ему внушила, –

Что ж он прячет в мешке это шило,

Как если б то был кот!

Полюбил его Бог и народ

С тех пор, как стал он ближе

К тем, обвиняет иже.

Но самое оно:

Что дал ему я крылья

Воспарять, правда, не без усилья,

Всего земного над

Бесстыдства и бесстилья, –

Как раз через окно,

Что в земной деве воплощено, –

К отраде всех отрад, –

Чему он сам был рад

И чем он недоволен, –

Но, конечно, ругать нас он волен…»

Я закричал в тоске:

«Да, он дал – но забрал вкоротке!» –

А тот мне: «Нет же, право! –

Но Тот, Чье было право!»

Тут оба мы к судье,

Я с дрожию, он споро:

«О Мадам, жду от вас приговора!» –

И, улыбнувшись, нам

Отвещает на это Мадам:

«Хоть тяжба – интересна,

Кто прав – мне неизвестно!»

CCCLXI. Dicemi spesso il mio fidato speglio

Три верных голоса верней зеркал:

Усталый дух, морщинистая кожа

И ловкость, с прежнею отнюдь не схожа,

Мне говорят: «Остынь! Ты старым стал

С природой спорить толк, выходит, мал:

Смиряет тело время, дух стреножа».

И, как огонь бежит речного ложа,

Я ото сна тяжелого восстал.

И вижу, что от дней осталась малость

И что второй попытки к жизни – нет, –

И в сердце речь звучит, мне показалось,

Той, коей дух от плоти стал раздет,

Что так пречудно в мире проявлялась, –

Что, видимый, других затмила свет.

CCCLXII. Volo con l’ali de’ pensieri al cielo

На крыльях мысли к небесам лечу

Так часто, что кажусь себе бесплотным,

Бесполым и блаженным перелетным,

В дол кинувшим издранную парчу.

Вдруг в сердце сладкий холод ощучу,

Внимая словесам ее щекотным:

«Люблю тебя – таким вот: беззаботным,

Не шепчущим всегдашнее – хочу!»

Подводит к Господу, – главу склоняю,

Смиренною мольбой его клоня:

Да с ней и с Ним навечно ободняю!

А Он в ответ: «Будь терпелив до дня!

Тебе лет двадцать – тридцать в иск вчиняю.

Учти, что это мало для Меня!»

CCCLXIII. Morte à spento quel sol ch’abagliar suolmi

Погашен смертью светоч, вредный глазу, –

В потемках снова свеж и бодр мой зрак,

Земное солнце отошло во мрак:

Дал дуба лавр, оставив поле вязу,

В чем вижу зло мне, но и благо – сразу:

Никто не скажет, пощажая брак:

Иди же, дурачок! Пшел вон, дурак! –

Под это, как под то, подведши базу.

Отбился я от тяжких нежных лап

Любви, что до того весь дух мой сперла, –

Что все мое дыханье сбилось в храп.

Душа крыла к Зиждителю простерла,

Что бровью движет мира ржавый скрап,

И говорит Ему: Сыта по горло!

CCCLXIV. Tenemmi Amor anni ventuno ardendo

Огнь двадцать один год меня палил, –

А я был рад и полн надежд на случай.

Мадонна померла, а пламень жгучий

Еще лет десять слезный дождь гасил.

Себя б казнил за то, но нету сил

Ошибки отмывать слезой горючей;

Остатни дни, как есть я невезучий,

Тебе, о мой Господь, я поручил:

Я – в покаянной грусти о свершенном,

Которое иначе б мог свершить,

Не буйствуя, подстать умалишенным.

Владыка, ткнувший мя в тюряге жить,

Не обрекай меня Твоим Гееннам!

Дай иначе прощенье заслужить!

CCCLXV. I’ vo piangendo i miei passati tempi

Оплакиваю ныне дни мои,

Прошедшие в томленье к вещи смертной:

Я время убивал в тоске инертной,

Призванный небом к неземной любви.

Ты, Что заразу ввел моей крови,

Небесный Царь, незримый и бессмертный,

Пролей душе беспутной и бесчертной

Бальзам Твой: милосердие яви!

Пускай я, живший средь тревог и бури,

Умру покойный, в бухте: выход мой

Пристойным сотвори из жуткой смури!

Покончи поскорей с моей тюрьмой!

Я верю лишь Тебе в Твоей лазури

И жду, когда Ты позовешь домой.

CCCLXVI. Vergine bella, che di sol vestita

Дева прекрасная, солнцем одетая,

В звездном венце, Фебом высшим избранная

Для помещения света нездешнего!

Богом любви скажу слово мне данное:

Ты помоги мне, спасенье обетуя,

Взор обрати мне Дитяти безгрешного!

Я от Тебя жду ответа утешного

Днесь без усталости:

Дева, коль в малости

Помощна Ты среди мрака кромешного, –

Ты снизойди к моей просьбе томительной,

Встань мне над битвою!

Стучусь с молитвою в свет Твой слепительный.

O Дева мудрая, Ты первая числа

Святых блаженных дев евангельского полка

И первая средь них, и светоч Твой видней.

Защита крепкая от действия и толка

Судьбы и смерти, Ты бесчисленно спасла

Детей замученных среди трудов и дней.

И этот глупый пыл, терзающий людей,

Ты остудить умеешь:

Ты, Дева, разумеешь

В несчастном смертном те ж следы гвоздей,

Уродовавшие когда-то тело Сына, –

Дай веру обрести,

Прости и просвети раба и гражданина!

Дева Ты чистая, ясная, цельная,

Матерь и дщерь дорогого исчадия,

Лампа сей жизни, а в той – украшение,

К Отцу от Сына единая стадия,

Горнего света окно запредельное;

Все отдала Ты нам во искупление,

Только Твое среди многих селение

Стало обителью,

Дева, к Зиждителю

Наша Заступница и умиление,

Ты уж меня не лиши его милости,

Благословенная,

Присноблаженная в царстве без гнилости!

Святая Дева, Ты, чье свойство – благодать,

Что подлинной стезей высокого смиренства

На небо поднялась, чтоб нашим внять мольбам, –

Ты, породившая Источник совершенства,

Светило правды, нам восшедшее сиять

И высветлить наш век, подверженный грехам;

Ты, дорогая суть трем нежным именам:

Мать, доченька, супруга! –

Ты, Дева без недуга,

Консорта Цезаря, взломавшего бедлам

И сделавшего мир свободным и счастливым,

В святой его крови

Мне сердце оживи и сотвори красивым!

Дева на свете одна, беспримерная,

Небо влюбившая души красотами,

Вне подражания, вне постижения, –

Святостью помыслов, ума заботами

Преобразившая церковью, верною

Богу единому, чрево рождения.

Дням моей жизни пролей просветления,

Избавь от тягости,

О Дева благости, –

Грех мой прости, дай душе утешение,

Пред Твоим ликом в молитве клонящейся,

Стань ей опорою,

Пред смертью скорою тьмы так боящейся!

О Дева ясная, Ты вечности зарок,

Звездой пылающей в житейском бурном море, –

И верный знак даешь Ты верному рулю, –

Вообрази, в каком тоскливом ныне горе

Терзаюсь я один, не ведая дорог,

Меж тем как близок вал, грозящий кораблю!

И все ж одну Тебя так нежно я люблю!

Да, грешник, но не спорю, –

Да, Дева, объегорю

Я Твоего врага, да не сведусь к нулю!

Ты вспомни: ведь Христос грех искупил наш – верно?

И, стало быть, чиста,

Во имя мук Христа, плоть – и не все так скверно!

Дева, какими слезами горючими

Плакал, какими мольбами бездарными

Я исходил, только дело губившими!

Со дня, как родились на брегах Арно мы,

Бродя водами, песками зыбучими,

Жизнь вел я днями, в печали следившими,

Злыми речами меня обольстившими, –

Душу мне вынули, Дева, и минули

Быстрыми ланями, в тумане сгившими!

Дни мои ныне, что стрелы, уносятся,

Гнилые, грешные!

Ночи кромешные в подворье просятся.

Да, Дева, глиной став, мне сердце все тоской

Она изранила, всю жизнь терзая плачем, –

Из тыщи мук моих не зная ни одну, –

А зная хоть одной – к жестоким незадачам

Вдруг добавляла мне судьбы удар такой,

Что смерть моя несла ей громкую вину.

В Тебе, Владычице, я нахожу весну

Средь осени тлетворной;

Ты, Дева, день мой черный,

Навеянный другой, жестокую войну

Преобрази, смирив в спокойствия день белый!

Дай мне печаль изнесть:

Тебе в том будет честь, что, сломан, стал я целый!

Дева единая благонадежная,

Приди на помощь мне в нужду великую,

Да не оставь меня пред ликом гибели!

Меня Создавшее, не сам я кликаю, –

Его обличие, во мне прослежное,

Зовет, запятнано: Меня Ты выбели!

Медузой в грех введен, впечатан в глыбе ли,

В холоде плачу я,

Дева горячая,

Слезы мои осуши, сердце выболи!

Плачем последним душа исторгается

Из ила дольнего

И в реку вольного света влагается.

Дева гуманная, заносчивости враг!

Да Перводвижитель к любви Твой ум направит!

Пощады сердцу дай в униженной мольбе!

Подумай: если тот земную горстку славит

С ужасной верностью и любит еще как, –

То как же будет он пылать к благой Тебе!

Коль по художеству его и голытьбе,

Твоей рукой он прянет,

Дева, и звонок станет, –

Мысль, выдумка, перо, словарь на А, на Бе,

Стиль, слезы и любовь, язык, душа и сердце –

К Тебе, одной Тебе

Взорлят в его трубе – в анданте, граве, скерцо!

День приближается, смерть надвигается

Неотвратимая!

Дева, любимая!

Сердце, Тебя предвкушая, сжимается.

Этот ли Сын Твой, во славе блистающий, –

Свет, мною видимый?

Да примет в мире мой дух отлетающий!

Примечания переводчика

Первоисточник перевода: Opere. Canzoniere – Trionfi. Familiarum Rerum Libri. Petrarca, Francesco. Firenze: Sansoni Editore, 1975.

III. Был день, когда… – Имеется в виду день 6 апреля 1327 (Страстная Пятница), когда Петрарка впервые встретил Лауру в церкви Святой Клары.

IV …Отметил городишко мал и брен… – Сонет воспевает место рождения Лауры – в то время небольшой пригород Авиньона.

V. Поэт называет имя Лауры, зашифровывая его в мезостихе.

VII. Сонеты VII, VIII, IX, X являются скрытым посвящением семье Колонна. Сонет VII, по мнению петраркологов, обращен к Джованни Колонна, но не к патрону поэта, а к домениканскому монаху. Джованни совместно с Петраркой писал труд «De viris illustribus» («О знаменитых мужах»), и поэт обращается к другу с просьбой о продолжении работы.

…Из камня Иппокрены… – священный источник на вершине Геликона, забивший от удара копытом крылатого коня Пегаса, считался источником вдохновения для муз.

VIII. Разговор ведут две птицы, пойманные, видимо, Петраркой и отправленные в качестве подарка, вместе с сонетом, к Джованни Колонна (кардинал – патрон Петрарки). Говорящие голуби должны поведать Джованни, что у его друга – Петрарки судьба еще менее завидная, чем у голубей-послов.

X. Адресат десятого сонета, как считают комментаторы, – Джакомо Колонна, – епископ Ломбезский; в 1322–1327 гг учился в Болонском университете, где познакомился с Петраркой.

XI. Баллада известна тем, что в 15 веке на её слова итальянский композитор Франческо де Лайоль напишет песню. На картине Караваджо «Лютнист» из собрания Вильденстайна (хранится в Музее Метрополитен), тетрадь раскрыта на нотах мадригалов Франческо де Лайоля на слова Петрарки: Laisse le voile.

XIV, XV, XVI. Два сонета XV, XIV вместе с балладой XIV образуют небольшой цикл – триптих, открывающий тему разлуки с возлюбленной.

XXII. Первая секстина из 9, имеющихся в «Канцоньере».

…И в лавровый бы не спешила лес… – впервые явно высказан миф об Аполлоне и Дафне.

XXIII. Первая канцона из 29 имеющихся в корпусе «Канцоньере», названная канцоной «Метаморфоз».

XXV, XXVI. Два сонета XXV и XXVI развивают мысль: любовная лирика – путь не простой, но достойный. Комментаторы предполагают, что адресатом сонетов может быть кто-либо из друзей (Сеннуччо дель Бене, Чино да Пистойя, Томмазо Калойро), но вероятнее всего, что поэт обращается сам к себе, себя подбадривая на тернистом пути.

XXVII. Преемник Карла… имеется в виду Филипп VI.

…Венцом предшественника-венценосца… – то есть венцом короля Карла IV;

…Готов сшибать рога у рогоносца / Халдея, Вавилон его поправ… – В марте 1333 года был объявлен крестовый поход против неверных, главой которого стал король Франции Филипп VI;

…Христов наместник… – папа Иоанн XXII;

…Смиренная и кроткая агница… – Агнеза Колонна, жена римского сенатора Орсо дель Ангвиллара, к которому, вероятнее всего, обращён сонет.

XXVIII. Предположительно, адресат канцоны XVIII – один из братьев Колонна: Джованни или Джакомо. В канцоне Петрарка создает настоящий гимн крестовому походу 1333 г.

XXIX. Эта канцона есть дань уважения Петрарки к Арнауту Даниелю, чье творчество являет собой момент наивысшего развития искусства трубадуров, как в сюжетном, так и в техническом отношении.

Зелен, черно-лилов у любимой покров… – Канцона начинается парафразом первой строки канцоны Даниеля: Er vei vermeilz vers blaus blans gruocs (я вижу красные, зеленые, голубые, белые, желтые…).

XXX …Я хочу увидеть берег, / Коль не вру, уже семь лет… – Секстина XXX – первый фрагмент в Канцоньере, относящийся к так называемым фрагментам годовщины, или юбилейным фрагментам (Петрарка будет периодически отмечать годы с момента первой встречи с Лаурой в 1327 году), – вероятнее всего, написана в 1334 году, в год семилетия со дня первой встречи. Номер секстины – 30 совпадает с возрастом поэта в этом году.

XXXIII. Звезда Любви – Венера; …другая, неприятная Юноне… – звезда из созвездия Большой Медведицы, возбуждающая в Юноне (древнеримская богиня брака) ревность.

XXXIV …Фессалийской пади… – В Фессалии расположена гора Олимп, которую древние греки считали обителью богов.

…Лавр оболок честной, какого ради / Вслед за тобой я душу погубил… – Лавр олицетворяет как Дафну, возлюбленную Феба, так и Лауру.

XXXV. Один из самых цитируемых и знаменитых сонетов в «Канцоньере»; его перевел Державин, назвав сонет «Задумчивость».

XXXVII. Канцона описывает переживания, сопровождающие Петрарку после разлуки с Лаурой во время его путешествия в Рим в 1336 г.

XXXVIII …друг Орсо… – Сонет адресован графу Орсо дель Ангуиллара, зятю семейства Колонна.

XL …Мне в Риме будет лавровый венок… – предчувствие награды за, вероятно, творимую на латинском языке «Африку»;

…милый отче мой, пролей щедроты… – просьба к своему патрону (Джованни Колонна) о дополнительных книгах для работы.

XLI. Сонеты XLI, XLII и XLIII образуют триптих – все три связаны с отъездом Лауры и с её возвращением; все три сонета построены на одних рифмах, все три объединены одной темой: Лаура – Дафна.

…Ту, от кого и Феб впадал в изъян… – Лаура;

…Громовержец… – Зевс – в древнегреческой мифологии бог неба, грома и молний. В римской мифологии отождествлялся с Юпитером;

…Цезарь или Ян… – месяц «июль» назван в честь Юлия Цезаря, месяц «январь» по имени бога древнеримской мифологии Януса;

…К Сатурну с Марсом… – по древнеримской мифологии Сатурн – бог времени (соответствует греческому Кроносу), в честь бога Марса назван месяц март, в который совершался обряд изгнания зимы;

…меч Ориона… – Орион – в древнегреческой мифологии знаменитый охотник, получивший от отца, Посейдона, дар ходить по водам;

…и от Эола… – Эол – в греческой мифологии Бог и повелитель ветров;

…Юнона… – древнеримская богиня брака и рождения, семьи и материнства;

…Нептун… – в древнеримской мифологии бог морей и потоков.

XLII …В работе Сицилийца… – Вулкан – Бог огня и кузнечного дела.

XLIII …Латоны сын – бог Аполлон.

…та, что нанесла нам столько ран… – Дафна, соответственно мифу об Аполлоне и Дафне.

XLIV. Тот, кто в Фессальи перебил косяк… – в сражении у Фарсала (Фессалия) Юлий Цезарь обратил в бегство Гнея Помпея, убитого затем египтянами; Юлий Цезарь был тестем Гнея Помпея.

…Пастух, пробивший чурбану чердак – Речь идёт о Царе Давиде.

XLV и XLVI. Два сонета, составляющих «зеркальный» цикл.

…Вам не видна ли в том с Нарциссом связь… – тема зеркала, тема любования собой отражена в мифе о Нарциссе.

XLVIII. Сонет практически целиком построен на парафразах из Овидия, Цицерона, Плиния, Библии, Джакомо да Лентини, Якопоне да Тоди. Возможно ли сделать перевод, походящий хоть отдаленно на оригинал в его цитатном богатстве? В настоящем переводе можно найти аллюзии и цитаты, относящиеся к русской поэзии и литературе. Так последняя терцина сонета кажется парафразом известной Пушкинской максимы: Чем меньше женщину мы любим, / Тем легче нравимся мы ей.

L. Константин Батюшков выбрал для перевода именно канцону L, создав подражание Петрарке «Вечер», наполненное описанием романтических картин жизни влюблённого страдающего поэта.

LI …несет старик, / В Марокко от рутины очумелый… – поэт сравнивает себя с Атлантом, ставшим горой после взгляда Медузы, так Лаура несет в себе двойное начало – вдохновительницы и разрушительницы, Венеры небесной и Венеры земной, святой на небе и коварной Медузы.

LII. Не Актеон любовался Дианой… – Мадригал LII – продолжение античной темы предыдущего фрагмента.

…Лавра локон сверкнул… – Лавр олицетворяет Лауру.

LIII. Канцона LIII «Высокий дух, дворецкий тела» вызывала долгие споры комментаторов по поводу её адресата. Многие хотели видеть адресатом Колу да Риенци, которого Петрарка поддерживал. Однако в действительности стихи обращены к малоизвестному сенатору Рима в 1337 году Бозоне да Губбьо, и выражают мысли об идеальном правителе Италии.

…Стервятники и проча нечисть/Загадили опрятный Столп… В оригинале «Orsi, lupi, leoni, aquile et serpi» – «Медведи, волки, львы, орлы и змеи» – подразумеваются враги семейства Колонна (опрятный Столп).

LIV. Большинство петрарковедов придерживаются версии, что Поэт в аллегорической форме рассказал о встрече с Лаурой (паломницей), о любовном пленении и последующем раскаянии Петрарки и попытке забыть о возлюбленной.

LVIII. В сонете LVIII образно описываются три подарка (Подушка, молитвослов, чаша) для Агапито Колонна на Рождество.

LIX. Оригинал стихотворного текста баллады представляет собой чередование одиннадцатисложника (еndecasillabo) и семисложника (settenario), настоящий перевод сделан чередованием амфибрахия четырехстопного и двухстопного.

LX. …Не обессудьте – и моя канцона / Отныне не пеан… – Карло Калькатерра (Carlo Calcaterra) в 1949 году предложил, что Петрарка в сонете LX окончательно расстается со своей «юношеской» манерой поэтического творчества, прежде всего с мифической составляющей своей «истории» – с мифом о Дафне и Аполлоне.

LXI. Текст сонета положен на музыку Листом, в муз. литературе известен как сонет 47 – нумерация сонетов не учитывала других фрагментов (Латинское название «Канцоньере» – Rerum vulgarium fragmenta) Канцоньере: баллад, мадригалов, секстин и канцон.

LXII. Сонет открывает очень важную тему, проходящую четкой линией через весь «Канцоньере» – тему греха и покаяния.

…Знай, Господи, одиннадцатый год… – в сонете отмечается одиннадцатая годовщина встречи Франческо с Лаурой 6 апреля 1327 г.

LXIII. …Вы, сжалясь, мне кивнули… – Баллада LXIII передаёт силу воздействия на впечатлительного влюблённого обычного приветствия кивком головы.

LXIV. …Где первобытный лавр, красы раскинув… – здесь снова возвращение к мифу о Дафне и Аполлоне.

LXVII. Секстина LXVII своими клаузулами вызывает ощущение холода, пронизывающего ветра, дождя, тумана.

…ты нареки/Тот ветер Аурой… и …Его я пел, меж тем как Лавр пил дождь… – Здесь Аура и Лавр ассоциируются с Лаурой.

Сонеты LXVII, LXVIII и LXIX образуют триптих, посвященный морскому путешествию через Тирренское море. Большинство исследователей относят сонеты к 1337-му году, году первого римского путешествия поэта, к морскому этапу этой поездки – из Марселя к западному побережью Италии.

LXX. В канцоне LXX Петрарка цитирует в конце строф начала канцон своих предшественников Арнаута Даниеля, Гвидо Кавальканти, Данте Алигьери, Чино да Пистойя. Последняя строфа завершается первой строкой ранней канцоны XXIII самого Петрарки. В настоящем переводе соответственно тексту оригинала последняя строка канцоны LXX – «В сердце зло – с кукушкой вместе!» реминисцирует с первой строкой канцоны XXIII «В юном сердце по весне / Появился кукушонок».

LXXI, LXXII и LXXIII. Три канцоны – три сестры, восхваляющие глаза возлюбленной, названы комментаторами канцонами «глаз», «cantilene ocularum».

LXXIV и LXXV. На примере этих сонетов видно, как фрагменты Канцоньере соединяются друг с другом не только тематически, но и посредством лексических сцепок-замков, как в оригинале, так и в настоящем переводе:

Канцона LXXIII заканчивается мыслью об уставшем пере:

…Песенка, вот уж стило утомилося…

Сонет LXXIV подхватывает мысль об усталости:

…Устал я думать всякий раз о том…

Сонет LXXV, где вновь читателю являются ослепительные глаза Лауры, заканчивается мыслью об усталости, которую поэт не находит в своих размышлениях:

…От этого не устаю, о нет!..

LXXVII и LXXVIII. Диптих, повидимому, обращенный к тосканскому художнику Симоне Мартини, жившему тогда при дворе в Авиньоне. Петрарка заказал ему портрет возлюбленной, с которым никогда не расставался. Портрет этот до нас не дошел. Первый сонет из двух написан в духе высокой оды, второй – в сниженном роде бурлеска.

…Поликлет… – древнегреческий скульптор и теоретик искусства (V век до нашей эры).

LXXIX. …За все тринадцать так не омрачала… – В сонете Петрарка отмечает тринадцатилетие первой встречи с Лаурой в 1327 г. Сонет Петрарка посвящает теме быстротечности жизни.

LXXX. В Секстине LXXX продолжается тема предыдущего фрагмента LXXIX («Ужли и середина, и конец…») – тема противоречивости и быстротечности жизни.

…дубке… – «Дубок» – лодка-долбленка;

…ветрило… – парус;

…аура… – зефир, дуновение.

LXXXI. Адресат сонета LXXXI – кто-то из духовных наставников Петрарки, безвременно ушедший в «горнюю страну», – неизвестен.

LXXXII. …во мраморе откнидеть… – Книд – город в Малой Азии. Особенно знаменита Книдская статуя Афродиты Праксителя.

LXXXV …Тот угол, где печаль мою развею… и …В моем углу я пал бы не дыша… – очевидно, имеется в виду комната в доме его авиньонского друга – Лелио, куда Франческо отводит на отдых свои измотанные Амуром и Лаурой силы.

LXXXVIII. Искусство близить чаемое – длинно… – Петрарка цитирует свое любимое изречение из Овидия: vitae summa brevis spem nos vetat incohare longam (краткость жизни не позволяет нам далеко простирать надежду).

LXXXIX. …Где взаперти сижу и посейчас, / Кляня постылый плен привычных лямок… – серия фрагментов LXXVI–LXXXIX демонстрирует перипетии романа Петрарки с Лаурой, попытки обрести свободу от любовных пут и невозможности оставить «постылый плен привычных лямок».

XCI. Сонет XCI обращен к брату Герардо и оплакивает смерть его возлюбленной, утрата которой виделась Петрарке скорее как освобождение, нежели как потеря.

XCII. …новопреставленному Чино… Петрарка подавлен скорбью по новопреставленному поэту – мессеру Чино да Пистойя (1270–1337), своему учителю.

XCV. …Петру и Магдалине… – Апостол Пётр и Мария Магдалина – ревностные последователи Иисуса Христа, взятые Им на небо.

XCVI и XCVII. Эти два сонета – своеобразный диптих: Франческо вспоминает свою былую вольницу, которую, как ему теперь кажется, он предал, влюбившись в Лауру.

XCVIII. Дружище Орсо… – В сонете Петрарка утешает Орсо дель Ангуиллара, который, видимо, задерживался с выездом на турнир, по каковому поводу весьма переживал.

XCIX. …Давайте, друг мой… – Петрарка проповедует о путях добродетели, и поддерживает неизвестного адресата (вероятно, брата Джованни Колонна… или своего брата Джерарда) в выборе монашеского пути.

С. …И галерея, где Амур таится, / И новая весна, что каждый раз… – очевидно, галерея церкви Св. Клары в Авиньоне,

…В тот день мне сердце расклюет… – имеется в виду память о дне встречи (6 апреля) Франческо и Лауры.

CI. …Два семилетья здесь творят разбой… – один из юбилейных сонетов: констатирует, что с момента первой встречи Франческо и Лауры прошло четырнадцать лет.

CII. …То Цезарь, хоть был рад, для Птолемея / Проплакался… <…> …А Ганнибал… <…> …Прилюдно хохотал… – В сонете Петрарка говорит о притворстве Цезаря, тестя Помпея, перед Птолемеем и Ганнибала, смеявшегося после поражения Карфагена в войне с Римом.

CIII …мавр… – Ганнибал,

…Медведица… – геральдические звери враждебного семье Колонна княжеского дома Орсини.

Сонет прославляет победу Стефано Колонна над Орсини в окрестностях замка Сан Чезарео 22 мая 1333 года.

CIV. Адресат сонета Пандольфо Малатеста (1417–1468), друг и покровитель Петрарки, знаменитый представитель дома Малатеста.

…Павел… – Павел Эмилий – победитель македонцев в битве 168 г. до н. э.;

…Марцелл… – римский консул, сражавшийся с Ганнибалом;

…Африкан… – Сципион Африканский.

CV. Канцона. Различные интерпретаторы по-разному толкуют эту канцону: одни – считая ее пустышкой, т. е. связкой нанизанных в беспорядке пословиц и иных общих мест, другие – своеобразным фельетоном в пику Папской курии в Авиньоне. В переводе сохранена сложная схема рифмовки оригинальной канцоны на итальянском.

CVI. Мадригал CVI переведён на русский шестистопным ямбом на смежных альтернируемых рифмах («александрин»).

…младая ангелица… – подразумевается Лаура.

CVII. …Пятнадцать лет все так же ежечасны… – В сонете CVII Петрарка отмечает пятнадцатилетие встречи с Лаурой в 1327 г. в церкви Св. Клары в Авиньоне.

CVIII–CXI. Своеобразный свод из четырёх сонетов, целая маленькая поэмка, посвященная «галерее» (церковь Св. Клары в Авиньоне), где впервые встретилась вся «троица», включая Амура. Адресатом сонета CVIII является друг Петрарки – поэт Сеннуччо дель Бене.

CXII, CXIII. Сонеты CXII, CXIII непосредственно адресованы Сеннуччо дель Бене – другу и поэту, представителю угасающей школы «нового сладостного стиля». На смерть Сеннуччо Петрарка напишет сонет CCLXXXVII, где поставит друга в один ряд с великими поэтами любовной лирики.

CXIV …нечестивый Вавилон… – имеется в виду Авиньон, куда была перенесена папская столица;

…Я здесь, в тиши… – Сонет обращен к брату Джованни Колонна и описывает жизнь Петрарки в Воклюзе.

CXV. …мой соперник – с неба… – В сюжете сонета – соперничество автора с Фебом, словно Лаура есть воплощение Дафны – заложена нескрываемая самоирония.

CXVI…В замкнутую со всех сторон долину… – Воклюз – городок в 15 милях от Авиньона.

CXVII …В народе прозванный Укрытым Логом… – Воклюз;

…Эол… – бог ветров;

…И к ней отнес бы их в порядке строгом… – имеется в виду к Лауре в Авиньон.

CXVIII. Шестнадцатый уж на исходе год… – Сонет CXVIII отмечает шестнадцатую годовщину встречи Франческо и Лауры в церкви Св. Клары в 1327 г.

CXIX. Канцона CXIX известна как «Прекраснейшая солнца» с лёгкой руки И. Бунина (новелла написана в 1932 г.)

…Светить до дней последних донца… – неполная цитата из известного стихотворения Владимира Маяковского;

…засесть за важную работу – имеется в виду «Африка» – на латыни;

…Ей вслед явилася другая… – Любовь, земная и небесная;

…Зане зерно другой работе… – «Африке».

СXX. Адресат сонета СXX – Антонио Беккари из Феррары, поэт-любитель, который, поверив слухам о смерти Петрарки, в 1343 году написал «канцону-плач»; Франческо опротестовывает собственный некролог.

CXXI. Мадригал.

…перед ней, молодешенькой… – то есть, перед Лаурой.

CXXII. Семнадцать лет меняется зенит… – Прошло семнадцать лет с момента встречи Лауры и Петрарки;

…Цвет кобеля пословица винит… – переводчик использует русскую пословицу «Черного кобеля не отмоешь добела» при переводе текста оригинала «altri cangia il pelo/anzi che ‘l vezzo» (дословно: иной скорее сменит шерсть, чем привычку).

CXXIII. Незапная та бледность…; …Ее тревога в миг мой мозг прошила… – перемены в поведении Лауры связаны с отъездом поэта по делам, но… Лаура словно предчувствует, еще смутно, последнее их роковое расставание.

CXXVI. Канцоны CXXV и CXXVI – две канцоны, которые Пьетро Бембо (1470–1547) назвал сестрами, хотя они различны своим содержанием. А. В. Передереев, комментатор «Канцоньере», назвал их служанкой и госпожой, а если следовать иерархии сестер, то – Марфой и Марией.

CXXVI. Ясный, свежий, сладкий ток… – имеется в виду река Сорга в Воклюзе. Начальная строка этой песни взята заголовком к итальянскому учебнику «Родная речь»;

…Будь ты убрана так… – обращение к «Песенке».

CXXVII. Канцона… А розы, белы или алы… – начальная строка строфы, прозаический перевод которой К. Батюшков поместил в конце своей статьи «Петрарка» (1815 г.).

CXXVIII. Канцона CXXVIII – призыв к властям остановить распри и подарить Италии мир. Комментаторы утверждают, что эта песнь была написана в год знакомства с Лаурой (1327). В том же году Людовик Баварский вступил в Италию. Возможен также год написания 1344, во время пребывания поэта в Парме.

…А на Марса свирепого… – Марс первоначально считался родоначальником и хранителем Рима, позднее Марс был отождествлен с греческим Аресом и стал богом войны.