Текст книги "Изумруды Кортеса"

Глава XL,

в которой рассказывается о том, как нам наконец удалось осуществить задуманное, хотя мы уже были уверены, что наш обман скоро раскроется и станет известно, что у меня нет никаких кораблей, везущих во Францию товары из Индий

Маркиз де Оржеле начал подготовку к задуманному им предприятию. Он сообщил мне, что для этого ему необходимо заручиться поддержкой короля Франсиска и что, когда потребуется, он представит меня двору и самому королю, который будет благодарен мне за помощь в таком важном деле, как подрыв испанского владычества в Индиях. Я сделал вид, будто меня обрадовала эта новость, на самом же деле я был страшно удручен тем, что не могу подкрепить своих слов делом, предъявив своим «друзьям» обещанный корабль, груженный, например, сахаром: шло время, но ни одно мое торговое судно так и не появлялось, так что у дона Луиса и у маркиза могли возникнуть сомнения.

Прошло не менее двадцати дней с тех пор, как мы прибыли во владения маркиза. Сикотепек и я готовы были уже отважиться на все, что угодно, лишь бы осуществить мщение, даже если для этого нам самим пришлось бы расстаться с жизнью. Ведь гораздо хуже, если бы нашу игру раскрыли, догадавшись, что все рассказы о кораблях – сплошная выдумка, и нам в результате так и не удалось бы выполнить то, чего ожидал от нас дон Эрнан.

Но, как известно, фортуна переменчива, и если порой нам случается сносить тяготы из-за ее прихотей, точно так же она может вдруг неожиданно вознести нас к вершинам успеха. Так и случилось в тот самый день, когда маркиз объявил мне, что назавтра мы с ним должны отправиться в Париж: наступал День поминовения усопших, и по традиции вся французская знать в полдень собиралась в соборе Парижской Богоматери на торжественную мессу. К нам прибыл королевский гонец, доставивший приглашение маркизу, и я тоже должен был непременно там присутствовать.

Мы оба, и я и индеец, узнав об этом, возликовали: в нас ожила надежда, что наконец удастся воздать по заслугам маркизу де Оржеле, хотя, по правде говоря, я не представлял себе, как мы сможем прикончить его при таком стечении знатных кабальеро, да еще посреди собора. Но мы решили – будь что будет, поскольку другой возможности нам бы наверняка не представилось: маркиз не покидал своих владений, и если бы мы расправились с ним прямо в его поместье, то ускользнуть оттуда у нас практически не было шансов.

Итак, мы отправились в Париж вместе с маркизом, не зная, что нас там ждет, и потому так и не составив никакого плана действий. Нам уже доводилось видеть собор Парижской Богоматери во время совместных прогулок с доном Луисом: здание это поражает своими размерами и роскошью. Каменная кладка и витражи просто восхитительны, и в целом он напоминает собор в испанском Леоне; главный вход парижского собора, пожалуй, более величествен, зато леонский собор превосходит парижский величиной башен и размерами шпиля. Расположен собор Парижской Богоматери на острове на реке Сене, соединенном мостами с обоими берегами. Размеры же его таковы: в длину не менее ста шестидесяти вар 1212
  Вара – мера длины (83, 5 см)


[Закрыть], и еще полстолька в ширину.

Оказавшись там, мы встретились с доном Луисом и другими знатнейшими особами королевства. Все ожидали короля, стоя на улице, – никто не мог зайти внутрь раньше самого монарха. Таков был обычай, если король Франсиск собирался присутствовать на торжественной мессе. Толпа у дверей собора была так велика, что поднялась страшная давка, и мы начали терять уверенность в том, что нам, прижатым со всех сторон, как сельди в бочке, удастся осуществить задуманное.

Наконец появился король в карете, украшенной золотом, в сопровождении огромной свиты из фавориток, слуг, мажордомов, церемониймейстеров, пажей и прочих приближенных, число которых было столь велико, что пронесся слух, будто он привез с собой всю дворцовую челядь вплоть до самого последнего поваренка. Конечно же, тут была и гвардия, пешая и конная, которая пролагала дорогу королевской свите.

Пропустив придворную процессию, мы заняли приличествующее нам место в соборе – в самых первых рядах, так как маркиза отличали при дворе. Дон Луис находился несколько позади. Мессу служили несколько епископов, и сопровождалась она торжественным пением, так как для французов День поминовения усопших – это важнейшее событие в году.

Сикотепек остался снаружи – его, простого слугу и к тому же индейца, не пустили в собор. Мы так и не уговорились, как нам поступить с маркизом, – хотя мы вначале и обрадовались, что наконец удалось выехать из его владений, но, похоже, здесь, в этом святом месте и при таком стечении народа, у нас было еще меньше шансов исполнить мщение, тем более что у меня вызывала отвращение самая мысль о том, чтобы убивать христианина в соборе.

Месса уже близилась к концу, когда ко мне пробрался индеец. Он проложил себе дорогу, бесцеремонно расталкивая толпу. Вокруг нас слышался глухой ропот: окружающих возмутило вторжение Сикотепека, который оказался чуть ли не у самого алтаря.

– Я знаю, как нам сделать то, ради чего мы сюда приехали, – прошептал мне на ухо индеец. – Вам только нужно будет найти способ задержать его здесь после службы, а уж я позабочусь обо всем остальном.

Поскольку в храме мог разразиться настоящий скандал, оттого что слуга-туземец осмелился появиться в первых рядах богомольцев, я ограничился тем, что молча кивнул головой, и индеец направился к выходу.

По окончании мессы все дождались выхода короля: как и во всяком королевстве, именно ему принадлежит право первым входить в храм и первым покидать его. Тут маркиз взял меня под руку и стал жаловаться на неподобающее поведение моего слуги:

– Такое бесстыдство нельзя оставлять безнаказанным, дон Родриго!

– Вы правы, друг мой, – смиренно признал я, – однако, поверьте, он поступил так не по злому умыслу, но по неведению: он совсем недавно принял крещение, все еще плохо владеет португальским, и мне трудно объяснить ему, как надлежит вести себя во время святой мессы.

Вдобавок я намекнул маркизу, что Сикотепек осмелился войти в собор, так как спешил сообщить мне важнейшие новости, касающиеся нашего предприятия.

Маркиз захотел немедленно узнать, что это были за новости, но я сделал ему знак, чтобы он умолк, так как вокруг нас было слишком много людей. Все эти загадочные намеки возбудили любопытство маркиза, и мне было нетрудно увлечь его в укромный угол за одной из колонн собора, который уже начал понемногу пустеть.

Маркиз, теряя остатки терпения, принялся настаивать, чтобы я немедленно рассказал ему, что случилось:

– Ради всего святого, в чем дело? Вы сводите меня с ума!

Я осматривался по сторонам, делая вид, что боюсь, как бы кто-нибудь нас не услышал; на самом же деле я просто пытался выиграть время и дождаться, чтобы мы с маркизом остались в соборе вдвоем.

– Что с вами? – вскричал он. – Все в порядке, нас никто не услышит.

Я понял, что должен наконец что-нибудь ответить на упорные вопросы маркиза, иначе вся эта таинственность могла бы показаться нелепой, поэтому я брякнул первое, что мне пришло в голову:

– Видите ли, мои корабли…

– Что случилось с вашими кораблями?

– Плохие вести…

– Плохие? Что, они погибли в море?

– Хуже, – отвечал я, стараясь подогреть волнение маркиза.

– Что же может быть хуже? – спросил он в полном изумлении.

– Вы действительно не понимаете?

– Что я должен понимать? – закричал он вне себя. – Бросьте эту игру и скажите мне прямо, в чем дело?

– А дело в том, – произнес я, увидев наконец Сикотепека, который неслышно возник за спиной маркиза, – что правосудие неумолимо, и хотя порой медлит, но неизменно настигает преступника, и порукой тому – законы императора дона Карлоса, которые свято чтит дон Эрнан Кортес.

В этот момент Сикотепек зажатым в кулаке камнем нанес маркизу удар по голове. На лице маркиза так и застыло выражение удивления, в которое его повергли последние услышанные им слова. Потеряв сознание, он упал на пол. Индеец быстро оглянулся по сторонам и, убедившись, что никто не заметил случившегося, бросился к бездыханному телу француза.

– Дальше я все сделаю сам, – заявил он. – Я долго ждал, но теперь сполна сумею насладиться мщением, дон Родриго! Лучше уходите-ка, пока еще есть возможность.

– Что ты собираешься с ним сделать? Убей его ножом, и поскорее, а потом бежим отсюда! – нетерпеливо прошептал я, хотя мне вовсе не нравилось, что мы вынуждены убивать христианина прямо в храме, поступая хуже самых отъявленных злодеев.

– Вам прекрасно известно, дон Родриго, что обычаи моего народа требуют, чтобы я поступил с ним иначе. Уходите, прошу вас.

С этими словам Сикотепек бросился прочь, взвалив на спину тело маркиза с такой легкостью, словно он весил не больше, чем птичье перышко.

– Подождите! – вскричал я.

– Уходите, дон Родриго, уходите, пока у вас еще есть время, – отвечал он мне, устремившись бегом по лестнице, ведущей на верх одной из башен собора.

Я вышел на улицу, которая все еще была заполнена народом. Поискал взглядом дона Луиса, но его нигде не было, так что я отправился к его дому. Хотя дома его не оказалось, слуги впустили меня, зная, что их хозяин относится ко мне как к своему родному брату. Я попросил, чтобы мне принесли бумагу и перо, и сел писать письмо моему другу. Он был французом, и мне приходилось все это время обманывать его, но это не мешало чувствовать к нему искреннюю привязанность. Я написал, что взял у него двух лошадей, которых не смогу возвратить, и предложил ему взамен все мое имущество, большая часть которого осталась у него дома. Я просил его, чтобы он не поминал меня лихом, и обещал вскоре прислать ему подробное письмо, из которого он узнает об истинных причинах, побудивших меня вести себя столь странным образом.

Я явно нервничал и выказывал крайнее нетерпение, что, конечно, не могло не озадачить слуг, однако они не пытались остановить меня и расторопно привели мне лошадей. Я вернулся к собору в уверенности, что Сикотепек уже исполнил свое мщение и наверняка сейчас занят тем, что старается спрятать труп маркиза где-нибудь в храме. Однако я ошибался. С одной из башен вдруг раздался ужасный крик, который был мне слишком хорошо знаком: такие же крики я слышал во время нашего отступления из Мехико, когда по ночам туземные жрецы приносили наших товарищей в жертву диаволу на вершине своих капищ. Этот крик напоминал волчий вой, он наводил ужас на самых бесстрашных; вот и сейчас меня охватила дрожь, с которой я не мог совладать, хотя и знал, кого и за что Сикотепек подвергает этой страшной пытке. Вслед за тем с башни на землю упало чье-то бездыханное тело: это было труп ризничего, который, видимо, застал индейца за выполнением его чудовищного ритуала. Наконец, наверху башни показался Сикотепек и сбросил вниз еще один труп – полностью раздетый и окровавленный. Он упал на землю, к ужасу горожан, наслаждавшихся солнечным днем прогуливаясь возле собора. Это был труп де Оржеле. Если бы я не знал этого, то никогда бы не смог опознать маркиза: с тела была содрана кожа, грудь вскрыта и из груди вырвано сердце, которое вскоре тоже полетело на мостовую. Вокруг кровавых останков начали собираться зеваки, а через некоторое время вниз сошел Сикотепек, облаченный в кожу освежеванного Тристана и с кинжалом в руке. Завидев это, все окружающие с криками ужаса бросились наутек, на ходу вознося мольбы Всевышнему, чтобы он смилостивился и защитил их от пришествия Антихриста. Сикотепек приблизился ко мне и указал на сердце маркиза, которое валялось на соборной площади:

– Я не стал его есть, потому что это сердце принадлежало злодею, но я надел его кожу, дабы почтить Тецкатепуку, который некогда спас мне жизнь, не позволив, чтобы меня принесли в жертву.

– Скорей на лошадь! – крикнул я, стараясь сдержать страх, охвативший меня при виде кошмарного одеяния, в которое облачился этот дьяволопоклонник.

– Нет. Уезжайте, дон Родриго, пока вас не схватили. Кроме того, я ведь не умею ездить верхом, – отвечал он и помчался по направлению к одному из мостов, что соединяли остров с берегом реки.

Крики на площади привлекли внимание стражников, и они поспешили к собору с копьями наперевес. Однако, увидев Сикотепека, который был уже на середине моста, они, конечно, решили, что перед ними сам дьявол, так что едва не лишились чувств от страха. И право, никто не посмел бы упрекнуть их в малодушии: если даже у меня встали дыбом волосы от этого немыслимого зрелища, то что оставалось простым парижанам, которые никогда не бывали в Новой Испании и ничего не знали о дьявольских жертвоприношениях мешиков и прочих ужасах, которые совершались (и до сих пор еще иногда совершаются) в тех краях.

Сикотепек, заметив стражников, устремившихся за ним и готовых нанизать его на свои острые пики, прыгнул с моста и скрылся под водой, так что преследователи не успели его настигнуть. Стражники и собравшиеся зеваки столпились у реки, высматривая, утонул индеец или нет. Сикотепек все не показывался из воды. Я же, воспользовавшись суматохой, сумел выбраться в город с другой стороны острова, на котором расположен собор.

Четыре дня было потрачено на поиски тела индейца: искали и с берега и с плота, но так ничего и не нашли. Дело неслыханное, так как всем известно, что утопленники рано или поздно всплывают на поверхность. С тех самых пор я иногда думаю, а не было ли чистой правдой то, что мне однажды рассказал Сикотепек – что индейские боги с самого детства хранили его от смерти и, быть может, под их защитой он и сейчас скрывается где-то – кто знает где?

Однако я гоню прочь эти греховные помышления, ибо они, несомненно, внушены мне лукавым, и думать так – значит гневить Всевышнего.

Я пустил лошадь в галоп и быстро покинул пределы Парижа. По пути в Гавр я загнал двух лошадей. Там я попытался сесть на какой-нибудь корабль, отходящий в Португалию или во Фландрию, но это мне не удалось. Я узнал, что меня разыскивают, так что пришлось добираться до Испании пешком. Опуская подробности моего путешествия, скажу, что я очутился в Вальядолиде в день празднования Рождества Христова в 1524 году. Пришлось мне терпеть и холод и голод, и помогли мне цыгане, которым я отдал оставшееся у меня золото. Затем я бежал в Толедо, вспомнив, что мы уговаривались в случае необходимости встретиться в монастыре Святой Девы Милостивой. Добравшись туда, я заболел. Брат Педро сообщил мне новости от брата Эстебана, который к тому времени уже возвратился в Новую Испанию, выполнив поручение, данное ему Кортесом. Что это было за поручение, брат Педро не знал. Он рассказал мне, что брат Эстебан прождал нас несколько месяцев, но, не дождавшись, решил вернуться в Новую Испанию. Однако же перед отъездом он предупредил монастырскую братию, что, быть может, его станет разыскивать португалец по имени Родриго Морантеш и при нем будет слуга-индеец, и попросил монахов, чтобы они во всем нам помогли. Так они и поступили, так что на этот раз меня и в самом деле спасли и вылечили святые братья. У них я провел двадцать дней до полного своего выздоровления. Хотя до сих пор лихорадка время от времени возвращается, чтобы мучить меня, и даже сейчас, когда я пишу эти строки, я по-прежнему страдаю от жестоких приступов этой болезни.

Я возвратился в Новую Испанию вместе с флотилией, которая вышла из севильской гавани Муэлас в месяце апреле в 1525 году от Рождества Христова – ровно год с тех пор, как мы с Сикотепеком отплыли из Сан-Хуан-де-Улуа. По прибытии я узнал, что Кортес отправился в Гондурас, чтобы покарать Кристобаля де Олида, который поднял мятеж. Однако дон Эрнан оставил распоряжения на случай, если я вернусь в его отсутствие. Так что энкомьенду от имени Кортеса мне передал брат Эстебан. Он же показал мне все пять изумрудов, и я впервые увидел, как они смотрятся вместе. Губернатор велел возвратить их Сикотепеку или его родным. Но выполнить этот приказ Кортеса было невозможно: у индейца не осталось семьи, которой можно было бы передать его сокровище.

Я написал дону Луису де Ловисе и рассказал ему в письме эту историю, но не полностью, поскольку не мог раскрывать чужие тайны. Дон Луис написал мне в ответ, что его не слишком огорчила смерть маркиза де Оржеле, так как они не были близкими друзьями. Отношения, которые связывали их, были весьма поверхностными и касались в основном кое-каких общих дел, так как дон Луис всегда считал его не кем иным, как разбогатевшим пиратом, сколотившим состояние весьма малопочтенным способом, а именно грабежом мирных мореплавателей.

Глава XLI,

в которой говорится о том, что случилось после описанных событий, и в этой связи упоминаются имена некоторых уже известных читателю особ

Прежде чем закончить это повествование, нужно рассказать еще кое-что о событиях, имеющих отношение к некоторым героям нашей истории. Мне кажется, читателю будет любопытно узнать о них.

По возвращении моем в Новую Испанию я узнал, что Кортес отправился в Гондурас, чтобы наказать мятежного Кристобаля де Олида. Но против Кортеса выступил не только Олид, но и аудиенсия. Алонсо де Эстрада и некий Гонсало де Саласар, комиссионер, забрали всю власть и всячески старались повредить Кортесу. Снедаемые алчностью, они даже пустили слух, что Кортес убит в Гондурасе, и отобрали у многих энкомьенды, пожалованные им губернатором. К счастью, меня это не коснулось, так как на моей стороне был брат Эстебан, с которым Эстрада был в приятельских отношениях.

Получив известия, что в его отсутствие в завоеванных землях начались волнения, Кортес поспешно возвратился в Новую Испанию. Он высадился в Веракрусе в месяце мае 1526 года от Рождества Христова, и в наших краях снова воцарился мир. Однако с того момента, как губернатор отправился в Гондурас, фортуна его переменилась.

Как раз в это время я поведал ему о нашем путешествии во Францию. Мой рассказ сильно порадовал губернатора, и не только потому, что он узнал о смерти маркиза де Оржеле, но и потому, что я успешно возвратился из опасной поездки. Впрочем, его радость была омрачена гибелью Сикотепека. Я также рассказал ему о доне Луисе и о его ответе на мое письмо, так что Кортес проникся к нему таким расположением, что позволил мне открыть ему всю правду и даже выдал ему разрешение каждый год отправлять из Новой Испании корабль, нагрузив его любыми приглянувшимися ему товарами. Так что теперь дон Луис – единственный французский торговец, получивший разрешение заходить в гавани Индий.

Как я уже сказал, звезда дона Эрнана начала клониться к закату с тех самых пор, как из Испании прибыл Эстрада, возглавивший здесь аудиенсию. Он чинил Кортесу такие препятствия, что тот наконец решился отправиться в Испанию и лично предстать перед императором. Дон Эрнан как раз готовился к отплытию, когда к нему пришла весть о кончине его отца, дона Марина Кортеса.

В месяце марте 1528 года от Рождества Христова Кортес отбыл в Испанию с большой пышностью, как настоящий гранд-сеньор. Он заплатил за всех, кто пожелал отправиться в его свите или по своей надобности посетить родину. Когда мы уже подходили к берегам Испании, произошло несчастье: Гонсало де Сандоваль, плывший с нами, тяжело заболел и в конце концов скончался. Трудно передать охватившее нас горе: человек он был каких мало и погиб вовсе не от стрел индейцев, с которыми сотни раз выходил на бой во имя святой нашей веры, но от скверной лихорадки – этого бича всех конкистадоров, оказавшихся в Индиях.

Наш император дон Карлос, да хранит его Господь, принял Кортеса той самой осенью и пожаловал его титулом маркиза дель Валье, многими землями и вассалами и сделал его генерал-капитаном Новой Испании и членом ордена Святого Иакова. Он также выдал ему разрешение на открытие и завоевание любых территорий в Индиях, с правом в дальнейшем быть губернатором всех новооткрытых земель.

Замечу, что Кортес получил точно такой же титул маркиза, как и Феликс де Оржеле. Сколь разнятся пути, идя по которым люди могут достигать одинаковой цели! Дон Эрнан обрел признание своими многочисленными победами и завоеваниями, которые сделали империю дона Карлоса столь обширной, что он мог по праву называться владыкой Вселенной. Кроме того, благодаря дону Эрнану многие язычники обратились в святую Христову веру и обрели спасение души, узрев свет, рассеявший тьму, в которой они прежде пребывали. Тристан же получил свой титул за морской разбой, низкий обман и прочие преступления, и то, что он был награжден за все эти злодеяния, стало вызовом законам Божеским и человеческим, так как истинно христианский государь никогда не стал бы венчать лаврами грабителя и вероломного негодяя.

Кортес воспользовался своим путешествием в Испанию, чтобы заключить брак с доньей Хуаной де Суньига, дочерью графа де Агиляра и племянницей герцога де Бехара, которые лучше всех защищали при дворе интересы Кортеса. В качестве свадебного подарка Кортес вручил донье Хуане пять изумрудов, оставшихся от Сикотепека. Злые языки говорили, что королева Изабелла невзлюбила нового маркиза из зависти: ей очень понравились изумруды, и она надеялась получить их в дар. В это трудно поверить, так как она была дамой высоких достоинств, всегда чуравшейся чрезмерной роскоши и низких страстей.

После свадьбы Кортес возвратился в Новую Испанию. На этот раз с ним поехали далеко не все из нас. Остался на родине и я, пишущий эти строки. Вновь ступив на родную землю, я уже не чувствовал в себе сил ее покинуть и на досуге решил описать все эти события: изложенные по порядку, они стали яснее и для меня самого.