Текст книги "Янтарная Цитадель"

Руфрид прокашлялся.

– Мы торговали в Скальде статуэтками. Я решил срезать путь через чащу, и, э, перепутал пометки на карте. С братом мы разругались, и он пошел своей дорогой. Когда мы его нагнали, он нашел вашего коня, но сам был уже болен. Конь привел нас сюда.

Танфия затаила дыхание, ожидая бури вопросов. Но владычица Алорна произнесла только:

– Понятно.

Она взяла у сестры письмо и бросила в огонь.

– А сейчас, – сказала она с напускной теплотой, – полагаю, ужин подан. Мерия покажет вам ваши места. Покуда вы остаетесь с нами, чувствуйте себя как дома.

– Благодарю, – ответила Танфия.

Само собой, ничего подобного чувствовать было невозможно, но вежливость княгини ее тронула. Руфрид за спинами хозяев скорчил гримасу, и Танфия сверкнула на него глазами: «Веди себя прилично!».

В воздухе над обеденным столом витало некое напряжение, прорывавшееся в сбивчивых, путаных беседах. Поначалу Танфия списывала это на присутствие чужаков, но спустя некоторое время усомнилась.

Они с Руфридом страшно проголодались, а еда оказалась отменной. Каждая перемена оказывалась такой изысканной и крошечной, что девушке казалось, будто она никогда не наестся, но блюду примерно к пятому она обнаружила, что ее распирает от обжорства.

По мере того, как двое поварят под руководством Мерии вносили очередную перемену, владычица Алорна неторопливо и подробно объясняла, как это блюдо называется и из чего приготовлено.

– Начнем мы с морковного супа с мускатом… вот эта зелень – петрушка… А сейчас – тарталетки с рубленым мясом под абрикосами в тесте. Наш повар весьма любопытным образом переделал традиционный рецепт…

Поначалу Танфия решила, что княжеская семья попросту снисходит к низкородным гостям – как будто те выросли на вареной лебеде. Большая часть блюд ей и правда была незнакома. Но постепенно девушка осознала, что хозяева обращаются исключительно к гостям, а не друг к другу, и делают это, лишь чтобы рассеять молчание. Ей пришлось напомнить себе, что они только что потеряли сына; едва ли они в настроении шутить.

– О, – произнесла княгиня. – А вот и любимое блюдо моего мужа. Тушеный заяц.

Руфрид с Танфией переглянулись, и девушка сглотнула.

– Простите, но мы не можем есть зайца.

– Ну почему же?

– Заяц посвящен Брейиде. Его нельзя ни убивать, ни есть.

– Конечно. Я забыла – наши верования отличаются от веры землепашцев. Мерия, убери зайца и внеси фазана, будь добра.

Князь смолчал, поджав губы, когда унесли его любимое блюдо.

– Прошу, – смущенно взмолилась Танфия, – не позволяйте нашему присутствию, э…

– Нет, нет. Мы не можем оскорблять наших гостей. Наша богиня – покровительница княжеского рода Сеферета – Нефения, и у нее нет посвященных зверей.

Танфия решила показать, что она не какая-нибудь невежественная крестьянка, и знает не меньше, чем хозяева.

– Да, Нефения – это другое имя Нефетер, богини Парионы. Но она же – девственная ипостась матери-Брейиды, как и старуха Маха – ее часть. Нефения, богиня поэтов. Ее… почитаю и я.

– Поэтов обожает наш отец, – заметил Фейлан, побалтывая в бокале красное вино. – У него огромная библиотека, и он выходит из нее только к трапезе.

Воцарилось молчание, хрупкое, как стекло.

– Да, Нефения, Нефетер, – произнес князь. – Вы правы, милочка. Как сказал о ней Сафаендер.

 
Твой блеск серебряный манит
Равно владыку из покоев
И пастыря среди лесов…
Туда, где луны меж ветвей
Лучи пугливые сплетают,
И мир блаженством озаряют,
 

– подхватила Танфия.

– Где вы это заучили? – презрительно полюбопытствовал Каламис.

– Даже в Излучинке люди умеют читать, – ответила девушка. – Сафаендер – мой любимый поэт, и я перечитала все его работы.

– И пьесы? – Князь остался, похоже, доволен – первый поданный им признак жизни. – Какая вам нравится больше?

Танфия примолкла. На самом деле она читала всего две пьесы Сафаендера, и в детстве разыгрывала их на пару с сестрой, покуда книги не рассыпались.

– «Дуб Ференатский», – решительно ответила она.

– Пф! – Князь фыркнул. – Не лучшая вещь. Ранняя, неудачная попытка… Вот «Эскадале» самой своей структурой передает истинную зрелость. Вот где работа мастера в расцвете сил, не находите?

– Эхм… – Про такую пьесу Танфия даже не слышала. – Да, но… мне нравится именно наивность «Дуба».

– Хорошо сказано, – согласился владыка Даннион.

– А, собственно, на каких контрастах основывается зрелость «Эскадале»? – поинтересовался Каламис, многозначительно глядя на Танфию. – Какие пары героев в наилучшей степени проявляют суть пьесы?

– Э… хм.. Ягис и Тион…

– Это из «Аркенфелла».

Танфия беспомощно развела руками. Не зная даже имен героев, она не могла и надеяться отболтаться.

– Боюсь, что «Эскадале» я не читала, – призналась она. – Не всегда можно найти книги, о которых мечтаешь.

– С этим надо что-то делать, – раздумчиво проговорил князь. – Рассылать по деревням книги…

– Козам скормят, – пробормотал Каламис себе под нос. Танфия возмущенно глянула на него, но княжич вновь повернулся к ней.

– Так кто же из троих писателей все же наивеличайший: Сафаендер, Теотис, Амаллия?

Танфия ощутила себя стоящей на краю бездны собственного невежества. Когда-то ей казалось, что она знает все на свете. Обнаруживать, что это не совсем так, было на удивление болезненно. Теотиса она еще читала, а про пьесы Амаллии слышала лишь краем уха.

– На мой взгляд, они несравнимы, – спокойно отрезала она.

– Разумеется, считают величайшей досточтимую госпожу Амаллию, – заметил князь. – Но недавние работы Сафаендера, на мой взгляд, непревзойденны.

У Танфии отпала челюсть.

– Сафаендер жив?! – воскликнула она, не успев сдержаться.

– Ну разумеется. Я полагал, вы должны знать.

– Я… считала… что он давно умер.

– Ваш любимый писатель, и вы не знали? – изумился Каламис. – Танфия, вы краснеете.

– А ты пытаешься выставить ее дурой, – воинственно оборвал его Руфрид. – Оставь ее! Если б не она, половина ребят в нашей деревне осталась бы неграмотна. А ваше образование кому помогло? Безде…

– Руфе, хватит! – шикнула на него Танфия, и для верности ущипнула за ногу.

– А вот и десерт! – возгласила княгиня. – Сырный пирог с розовой водой, украшенный засахаренными лепестками…

Голос ее прервался. Вместе с княгиней все собравшиеся обернулись к дверям. Вслед за несущей огромное блюдо Мерией в зал вступил еще один человек. Линден.

Надо столом повисла тишина. Мерия поспешно поставила блюдо и выбежала. Линден был одет в штаны и рубаху наизнанку, но бос. Шел он медленно, неуверенно, под глазами его темнели круги, но выражение измученного мрачного лица было вполне осмысленно.

Все смотрели на него. Танфия не знала, что делать; Руфрид, судя по всему, – тоже.

– Простите, что я вмешиваюсь, – проговорил Линден, остановившись рядом с братом и опершись одной рукой о стол. – Я должен был предупредить вас как можно скорее.

– Лин, тебе нельзя вставать, – начал Руфрид.

– Нет, мне уже лучше. И я не сошел с ума. – Линден перевел взгляд на княжескую чету. – Простите, но кто-то должен сказать об этом, пока не стало поздно. В вашем лесу обитают бхадрадомен.

Зал окутала мертвящая тишь. К стыду и ужасу Танфии князь и княгиня, не изменившись в лице, встали и поспешно вышли из залы. Эсамира и Фейлан глядели в тарелки. Госпожа Амитрия глядела на Каламиса.

– Нет, – вяло произнес княжич, когда за его родителями затворились двери. – Конечно же, никаких бхадрадомен в нашем лесу нет. Вы видели, должно быть, лейхолмцев – дровосеков, милостью моих предков живущих с леса.

– Я знаю, кого видел! – воскликнул Линден.

– У вас был жар. Это всего лишь бред.

– Нет. Это бхадрадомен вызвал болезнь, он высасывал из меня жизнь!

– В Ардакрии нет бхадрадомен, – опасным голосом произнес Каламис. – Это крестьянские суеверия.

– А письмо, что мы нашли на теле господина Арана? – поинтересовался Руфрид.

– Какое письмо? – Каламис посмотрел ему в лицо. – Никакого письма не было.

– Ладно! А это тогда что такое?

Руфрид вытряхнул из кармана белесый шарик чуть больше сустава большого пальца. У Танфии пересохло во рту. Это была одна из тварей, что чуть не закопала ее живьем. Руфрид швырнул насекомое на стол перед Каламисом. Эсамира бросила на дохлую тварь единственный взгляд, плечи ее дрогнули во рвотной судороге, и, бросив салфетку, она выбежала из комнаты.

– В огонь эту мерзость! Как вы только смеете?! – Каламиса трясло, гнев разбил его ледяную маску. – Этой беседы не было!

Он выбежал вслед за женой, оставив троих путешественников наедине с Фейланом и госпожой Амитрией.

– Простите… Не знаю, что сказать… – Танфия закрыла горящее лицо руками.

Руфрид пожал плечами и швырнул тварь в камин.

– Не извиняйтесь, – ответила Амитрия. – Не в вас беда. Наши ужины часто завершаются подобный образом, верно, Фейлан? – Она зловеще хохотнула непонятной, мрачной шутке. – Садись, Линден, и помоги нам с пирогом. Жаль, если он зря пропадет.

Линден нерешительно подчинился.

– Не понимаю, – пожаловался он. – Я знаю, что видел. Почему они не слышат?

– Молчи. Ешь. – Старуха ткнула в его сторону ножом. – Господин Аран умер оттого, что болтал о том, чего не знает.

Полчаса спустя Танфия и Руфрид отвели Линдена в его комнату, оглашая длинные, скрипучие переходы громким шепотом.

– Это была ошибка – приходить сюда, – твердил Линден. – С этим конем мы догнали бы Имми. А сейчас мы вернулись к началу пути.

– Забываешь, что у нас не было выбора! – огрызнулась Танфия. – Ты болен.

– Я уже здоров.

– Непохоже. Тебе нужен отдых. И мы не уйдем, пока я не буду уверена, что ты у нас на руках не помрешь!

– Не дури. Я знаю, что со мной. Это не болезнь, это…

– Откуда ты знаешь, – перебил его Руфрид, – что видел бхадрадомена? Ты же прежде их не видел, так? Тогда откуда тебе знать?

Линден вздохнул.

– Не могу объяснить. Что-то случилось, когда я нашел тело господина Арана. Виделось что-то, чего обычно не замечают… ох, неважно, я знал. Думаешь, мне примерещилось?

– Бывает.

– А что вы с Танфией то цапаетесь, то любитесь – тоже примерещилось?

– Ох. Я думал, ты не заметишь.

– Да весь лес слышал!

– Не ори ты! Ты что, из-за этого сбежал? – Линден смолчал. – Вот дурень!

– Ой, Лин… – пробормотала Танфия.

– Ну ладно, глупо вышло, – снизошел Линден. – Но если вы думали, что я всю ночь буду слушать, пока Имми…

– Лин, прости. – Танфия взяла его за руку. – Мы не хотели тебя расстроить. Просто…

– Так вышло? Я понимаю.

К этому времени они добрались до комнаты.

– Давайте лучше утром обсудим наши планы, – предложила девушка.

– Тогда заходим. – Руфрид оглянулся – нет ли кого в коридоре. Гуськом они прошли в комнату, и Линден запалили фитилек. – Чем быстрее мы уйдем, тем лучше. Не нравятся мне здешние хозяева; у меня от них мурашки по коже.

На этих словах дверь с грохотом захлопнулась. Путешественники обернулись. Выход заслоняли Каламис и Фейлан. Отсветы огня играли на клинках их коротких мечей.

Каламис со щелчком провернул ключ в замке и осклабился – как дра’ак.

– Мурашек маловато будет, – проговорил он своим правильным, невыразительным голосом. – А вот теперь пора рассказать, кто вы на самом деле такие, и что тут делаете.

Глава десятая.
Самоцветы земли

Когда Изомира и ее сотоварищи достигли каменоломен, в свои права уже вступила сырая, зябкая зима.

В воздухе носились снежные хлопья, облепляли повозку и таяли, едва коснувшись земли. Сквозь их круговерть Изомира смутно видела встающие по обе стороны голые утесы. Между ними лежали террасы серой грязи, и разделенные насыпями квадратики серых прудов. На истерзанной земле лежал тонким слоем снег, и расточался водою.

– Думаю, сюда нас и везут, – проговорила Имми, обнимая Серению, когда девушки приникли лицами к растворенному окну. Сердце ее трепетало, но так долг и мучителен был их путь, что Изомира отринула всякую мысль об избавлении. – Должно быть, это Нафенет.

Серения наморщила личико.

– Великий Антаров уд! Да это просто ужас!

Ее возмущенный голосок почему-то в любом положении пробуждал в Изомире улыбку. Было в Серении что-то, вызывавшее всеобщую любовь – возможно, эта способность без труда порождать смех.

После случая с солдатом, попытавшимся украсть медальон Серении, Беорвин защищал обеих девушек от мира, становившегося все более враждебным. Изомира с Серенией стали неразделимы, а Лат и остальные товарищи по несчастью превратились для них в новую семью. Все они стояли друг за друга – как иначе могли они защититься от угроз стражников? Чем дальше продвигалась повозка, тем хуже становилась каждая новая смена охранников. Что случилось с гордыми и веселыми солдатами, которых с такой любовью описывала бабушка Фрейна? Эти стражники были безразличны, подловаты, порой жестоки. Только присутствие Беорвина удерживало их в отдалении и делало путь терпимым.

Повозка со скрипом остановилась у низенького бревенчатого дома. Через распахнутые двери Изомира и Серения видели, как со стороны утесов волокут огромные глыбы камня: тележки выплывали из снежной мглы, и таяли в ней. Под ледяной коркой камень лучился бледным золотом. У Изомиры полегчало на сердце: она любила камень, любила его прохладу и легкость, с какой он поддавался ее пальцам.

Две раскрасневшихся от холода женщины, закутавшихся в теплые платки, разнесли рекрутам дымящиеся миски с похлебкой. Те были встречены с радостью, и вагон заполнился голосами. Каким бы бесприютным не был внешний мир, эти дощатые стены стали для людей прибежищем, единственным местом, что могло бы сойти для них за дом.

Пока Изомира грела ладони о горячую миску, Беорвин запел:

 
– Бесконечны плывут эти зимние дни,
Пламень Огнева Терна угас,
Но подснежник Брейидин проломит сугроб,
И по юной траве, по зеленой листве,
Танцевать мы будем одни,
От страсти сгорая…
 

Глубокий его бас наполнял повозку, и к нему присоединились другие. Даже стражники подхватили песню. Изомира прикрыла веки и улыбнулась изумительным звукам, думая, что, возможно, найдет в себе силы стерпеть то, что казалось невыносимым.

Когда песня завершилась, Беорвин нагнулся к ней, коснувшись ладоней девушки.

– Царь не причинит нам зла, – проговорил он. – Чего бы он не хотел от нас, это, верно, к лучшему.

– Да, – отозвалась Изомира, и сама захотела себе поверить.

– Так, – донесся от дверей чей-то голос.

Протопотали башмаки, и в повозку запрыгнул, разбивая хрупкое единение, рыжеволосый дружинник, рослый, как Беорвин, в потертой кожанке, с коротким мечом на поясе. Рекруты боязливо подтянулись..

– Ты… и ты… – Старшой указывал на самых крепких рекрутов, по большей части – юношей. Беорвин оказался отмечен одним из первых. – За мной. Пойдете на разрез. Остальные – кто половчей, кому по щелям ползать легче, – Он гнусно ухмыльнулся, – остаются. Вам в рудники.

Изомира и Серения переглянулись.

– Нет, – обронил Беорвин. – Я не пойду. Я нужен друзьям.

– А кто тебя спрашивает? – поинтересовался старшой. Беорвин упрямо помотал башкой. – Спорить тут с тобой. Пошел!

– Нет! – рявкнул Беорвин, кидаясь на рыжего дружинника.

Он вышвырнул своего противника из повозки и прыгнул следом. Все рядом ринулись к дверям – посмотреть; стражники с руганью проталкивались к выходу. На несколько мгновений, застряв в толпе, Имми потеряла своего защитника из виду. Наконец она пробилась к окну, и опершись на скамью коленями, высунула голову наружу.

Двое великанов стояли друг напротив друга в припорошенной снегом придорожной грязи. Беорвин одним ударом в лицо сбил дружинника с ног, но когда тот поднялся, в руке его был меч. Тут подоспели стражники из вагона, и Беорвин отшвырнул их, словно кутят; но со станции спешили на подмогу другие, и даже сил великана не хватило, чтобы одолеть всех. Имми в отчаянии смотрела, как Беорвина скрутили и заковали в кандалы.

– Он просто хотел присмотреть за друзьями! – крикнула она, когда рыжий снова взобрался в повозку.

Старшой тяжело дышал, лицо его под рыжей копной было иззелена-бледно.

– Ему повезло, что живой остался. Так. Поехали заново. Кто в разрез – на выход, быстро!

Когда полупустая повозка тронулась, Изомира бросила прощальный взгляд на Беорвина. Тот стоял, точно медведь на ярмарке, в окружении шести стражников, растрепанный. По щекам великана текли слезы. Взгляды их встретились, но Имми не могла окликнуть его, не могла даже махнуть рукой. Потом он скрылся за поворотом.

До рудников, насколько могла судить Изомира, оставалось еще миль десять – по истерзанной, смолотой в грязь, покрытой снегом земле.

Но наконец рекрутов выгрузили на склоне одного из холмок, близ кучки низеньких домиков. Вылезая из повозки с мешком в руке, Изомира окинул взглядом длинную, увечную долину. Лишь на самых верхушках холмов из-под снега проглядывала зелень. Ниже склоны были сплошь изъедены дырами. Близ путей громоздилась гора мелкого серого щебня.

Один из стражников заметил, что разглядывает девушка, и кинул ей камушек из кучи.

– Вот что вы добывать будете! Царские самоцветы!

В первый раз за все время пути юношей отделили от девушек. Суровая баба-командирша с седой косой и руками, как бревна, отвела Изомиру и остальных в барак, уставленный вдоль стены узкими койками. Половина мест была уже занята такими же девушками, при виде старшей вскочившими и вставшими по стойке «смирно».

– Я тут жить не смогу, – прошептала Серения. – Хуже, чем в свинарнике!

Изомира ничего плохого в таком жилье не видела. В бараке было чисто, роскоши было едва ль меньше, чем в комнате, которую девушка делила с Танфией, а после нескольких недель в повозке она готова была радоваться любой кровати. Но старшая услышала. Развернувшись, она отвесила Серении увесистую оплеуху.

– Будешь тут жить! – рявкнула она, полыхнув глазами. – И тебе это будет нравиться, если не хочешь, чтоб тебе обрили бошку и урезали пайку!

Серения от ужаса отшатнулась. Изомира придержала ее.

– Вы теперь на государевой службе! – разорялась старшая. – Меня звать Тезейна. От вас сего и надо – работать и повиноваться. Пока вы торчите здесь, я ваша мама, ваша богиня, и ваша царица!

– Странно, – пробормотала Серения тихо, но сердито, когда старшая ушла, – не припомню, чтобы моя мама была Смертной Каргой.

По бараку пробежал смешок.

– Добро пожаловать в Харфанет, – проговорил кто-то. – Царство грязи, самоцветов и червей.

В ту ночь Изомира долго не могла уснуть. Хрустальный луч Лилейной луны заглядывал в окошко над ее койкой, и в его свете девушка оглядывала камушек, брошенный ей стражником. Она стерла с него грязь, вытащила с самого дня мешка резец и принялась царапать тусклую корку. Царапины поблескивали хрусталем. Изомира трудилась, пока не расчистила окошко размером с ноготь большого пальца. В глубине оказался аметист, пронизанный вмерзшими в камень смутными тенями и радужными искрами. Это было словно окно в иной мир, в мир, куда Изомира хотела сбежать. Камень в ее руке казался образом богини. И она трудилась над ним, покуда не уснула с резцом в руке.

В последовавшие недели этот тайный труд только и спасал ее рассудок от нескончаемой муки рудников.

Рекрутов загоняли в глубокие шахты, по узким туннелям, в которых приходилось сгибаться чуть не вдвое, и там, в недрах земли, им приходилось по десять-двенадцать часов врубаться в стены, откалывая самоцветные желваки. Изомира, уже привыкшая к вечному холоду, сырости и усталости, терпела. Тех, кто боялся или просто отказывался работать, наказывали.

Когда это случилось впервые – когда хрупкая светловолосая девочка, которой на вид следовало еще с куклами играть, шарахнулась от черного провала шахты, – Изомира и Серения попытались защитить ее от гнева Тезейны. Кончилось это тем, что охранницы схватили и их, и били едва не до потери сознания. В память Изомиры навек впечаталось выражение лица Тезейны, снова и снова взмахивавшей могучим кулаком – незамутненный мучительский восторг.

Это сломило девушку. Не сама боль. А то, что в ее мирном и благостном мире, в царстве Гарнелиса, находились люди, с таким наслаждением ее причинявшие.

«Этого не случилось бы, останься с нами Беорвин», тоскливо думала она позже, и знала, что лжет сама себе. Даже Беорвин не мог бы уберечь их – его одолели бы число, и наказали еще более жестоко.

Старшим над рудником стоял человек суровый и жестокий, и все стражники, будь то мужчины или женщины, подбирались, похоже, за злобу и неустанную потребность насаждать порядок. Многие, как говорилось, были родом из Торит Мира, и в них текла кровь дикарей, но те, кто происходил из Эйсилиона, Норейи, даже Параниоса, были ничуть не лучше. Веселые и доверчивые души не склонных к неповиновению рекрутов не могли быть преданы более глубоко.

Пока рудокопы молчали. Они трудились, принимали пайки, и вечерами с облегчением падали по койкам. Покуда остальные спали, Изомира вынимала полуоформленную статуэтку и трудилась над ней, покуда сон не сморит и ее. Камешек превращался в пышную женскую фигуру с распущенными волосами и склоненным ликом – воплощенная в лиловом хрустале богиня Брейида, защитница и целительница.

– Думаешь, это когда-нибудь кончится? – спросила Серения на седьмой день, когда по время краткого перерыва на обед они сидели рядом, прислонившись к стене прохода. Низкий потолок поддерживали стойки из бревен, и подвешенные на крючьях фонари бросали на бугристые стены круги света. Изомира и Серения прошли на пятнадцать шагов дальше, чем остальные работники, так что вокруг не было никого.

– Я тут думала о том, что сказал Беорвин – помнишь, что царь все делает к лучшему, что мы должны быть рады служить ему, ля-ля-ля, все такое?

– Ну и? – подбодрила ее Изомира.

Лицо и руки Серении были покрыты грязью. Имми и сама забыла, что такое мыть руки перед едой.

– Я в это не верю. Или царь не знает, или ему все равно. Так или иначе, а нам врут.

– С чего же началась эта ложь? – тихо подумала Изомира вслух.

Серения вздохнула, нагнулась вперед, потирая плечи, потом встала.

– Пойду облегчусь. Ужас, что со мной делает эта холодина.

– Не стоит брести всю дорогу до уборной, – посоветовала Изомира. – Просто зайди в туннель подальше, и все.

Серения, поколебавшись, бросила взгляд в черные глубины за поворотом, где они с подругой скребли стену.

– Нет уж, спасибо, я лучше пройдусь.

Подхватив свой фонарь, она двинулась к выходу из рудника, где наспех выкопали отхожую яму. До Изомиры доносились голоса Лата и прочих рекрутов.

Оставшись в одиночестве, Имми прислонилась к стене и попыталась отдохнуть хоть пару минут.

– Человек, – прошептал кто-то прямо ей в ухо. – Не бойся. Я друг.

Имми чуть не подпрыгнула. Сердце нее ушло в пятки. Повернув голову, она увидела рядом с собой серую фигурку, ростом едва ли больше локтя. Карла был наг и мускулист; голову его венчала копна черных кудрей.

– Не кричи, – прошептал он странным гнусавым голоском. На плоском, круглом личике сияли умом огромные черные глаза. Выражение его было совершенно человеческим – беспокойство и страх. Когда карла вышел в круг света, Имми поняла, что кожа его отливает серебром. – Прошу. Мне нужна твоя помощь.

– Кто ты?

– Я из народа замфераев, которых люди называют подземцами или – в менее почтительном расположении духа – червяками. Что бы ты не слышала о нас, это ложь.

– Я ничего не слышала, – отозвалась Изомира. Во рту у нее пересохло. – Здешние упоминали о «червях» – прости, если тебя это слово обидит – но никто не объяснил мне, что оно значит.

Подземец взял ее за руку. Его пальчики оказались неожиданно сильными, но сам он был слишком мал и хрупок, чтобы представлять опасность, и, подобно ребенку, вызывал сочувствие.

– Помоги мне, – попросил он.

– Что случилось?

– С моим другом несчастье. Он там… – Человечек указал во тьму, куда отказывалась идти Серения. – Я не могу поднять его.

– Погоди, я позову кого-нибудь на помощь…

– Нет! Я не верю другим людям. Тебе – верю. У тебя лицо… доброе.

Изомира поднялась на ноги и взяла фонарь. Она все еще колебалась.

– Помоги мне сейчас, – сказал подземец, – и я помогу тебе потом. Ты же не хочешь оставаться здесь? Я помогу тебе бежать.

Надежда всколыхнулась в душе.

– Но я не одна. Мои друзья…

– Не сейчас. Пойдем, скорей! Я покажу тебе… чудеса.

Серебряная фигурка повела ее в глубину. Проход заканчивался тупиков всего в нескольких шагах, но подземец свернул в туннель, высеченный не человеческими руками – слишком он был мал для этого. Изомире приходилось сгибаться в три погибели, чтобы следовать за свои проводником. Туннель уходил вниз, петляя из стороны в сторону. Несмотря на холод, Изомиру бросило в жар от страха.

– Что случилось с твоим другом? – спросила она.

– А… Упал, – ответил подземец, помедлив. – Ты увидишь.

Путь отнял у них всего пять минут, но Изомире казалось, что прошло куда больше времени. Ей мучительно хотелось вернуться; если она запоздает к началу работы, ее накажут. И вдруг переход вывел ее в огромную круглую пещеру. Облегченно разогнув спину, Изомира подняла фонарь —и ахнула в изумлении.

Куда ни падал ее взгляд, сверкали огромные аметисты. Девушка словно бы попала в сердцевину жеоды. Острые грани кристаллов ранили ее ноги, аметисты закрывали стены и гроздьями свисали с потолка, и стоило качнуться фонарю, как по пещере побежали отблески тысячи оттенков лилового и пурпурного.

– Это прекрасно!

– Нет в мире ничего прекрасней, – согласился подземец. Когда он вышел вперед, Имми обратила внимание, что черная грива покрывает его плечи и спускается вдоль хребта.

Девушка обвела взглядом пещеру в поисках раненого, но ничего не нашла.

– Где же твой друг?

– О, это лишь лживая байка, чтобы завлечь тебя сюда! – Подземец проворно обернулся. Глаза его блестели, как гагаты.

– Зачем?

– Я же сказал, что покажу тебе чудо.

Изомира взирала на него, испытывая все большую неловкость, и не зная, как оторваться, не показавшись трусливой невеждой.

– Спасибо, тут и правда чудесно… но я лучше пойду.

– Само собой, но раз уж ты дошла сюда, будь любезна – выслушай меня.

Какая-то нотка в его голосе заставила ноги Изомиры прорости к полу от страха.

Подземец коснулся стены, погладил хрустальные острия.

– Се наши собратья – все камни земли, будь то самоцветы или простые валуны. Они – икра земли, они порождают красоту, чары, душевное сродство. Но в них скрыто куда больше, чем могут понять люди! В каждом камне таится своя сила, свой дух, свой роф. В недрах земли они таятся, скрыты, больше эпох, чем вы способны осознать. Когда их вырывают из земного чрева, оно страдает. Ведомо ли тебе это?

– Нет, – прошептала Изомира. – Страдает?..

Детское дружелюбие разом покинуло голос карлы, обернувшись злобным хрипом.

– Да не все ли вам равно?! Разве слышите вы муку камня, исторгаемого вами из тела матери-земли, из созвучия его братьев, складывавшегося миллионами лет? Слышите ли вы его вопль? А мы – слышим. Весь мой народ. Мы чувствуем боль каждого убитого камня.

Изомира в отчаянии обернулась к выходу из пещеры, обернувшейся ловушкой.

– Только моему народу назначено добывать камень, – продолжал подземец. – Так было испокон веку. Только мы, замфераи, наделены знанием, нам дано дозволение самих камней. Мы знаем, как извлекать их нежно, не повреждая ни сердцевины их, ни духа, мы знаем, как исцелять нанесенную рану. Если камень отказывается покидать свое место, мы не настаиваем. Доступно ли вам подобное?

Изомира покачала головой.

– Простите. Но я здесь не по своей воле. Я не знала…

Личико карлы исказила гримаса, и Изомира заметила, что его белые зубки заострены. Глаза подземца горели злобой.

– Все вы преступники! Мой народ добывал каменья для всех Девяти Царств – покуда вас, людей, не обуяли жадность и нетерпение. К нам явились вестники от вашего царя. Они требовали самоцветов и медового мрамора для какого-то памятника – но они хотели слишком многого. Не снесла бы земля такого поругания. Всегда прежде люди смирялись с нашим словом – но не теперь! Не было в них терпения ждать, или желания возместить ущерб. Вместо того они решили ограбить и нас и землю, нарушить договор, которому уже не один век. Когда мы отказались вести с нами дела, они явились в холмы с армией рабов и забрали все, чего желали. Они насилуют нас! Насилуют землю! Бьют в самое сердце Праматери! – Обернувшись, он ткнул в Изомиру серебряным пальчиком. – Вы насилуете нас. И за это… кара.

Он поднял взгляд к сверкающему потолку, будто прислушиваясь. Изомира дернулась было к выходу, но подземец бросил ей:

– Стой, если хочешь жить!

И тогда грянул взрыв.

Словно дальний раскат грома донесся из туннеля, и ударила по ушам воздушная волна. Пещера содрогнулась. Изомиру сбило с ног, лицо ей оцарапали острые грани аметистов. Фонарь погас. Где-то в недрах горы зародился, стих и прокатился вновь зловещий рокот, а потом в пещеру ворвался пыльный ветер, пахнувший гарью, землей и чем-то незнакомо-мерзким. Девушка лежала, кашляя, не в силах шевельнуться.

– Опасные это рудники, – донесся до нее голосок серебряного карлы. – В камне скапливается дурной горючий воздух. Кому опасности земли неведомы, тот и не спускайся под землю, ибо замфераи обратят против преступившего черту гнев недр, покуда все вы не сгинете. Теперь уходи! И переда это своим.

Голос отдалился и смолк. Изомира осталась одна в кромешной тьме.

– Эй! Ты здесь?

Нет ответа. Перепуганная, потрясенная девушка поднялась на ноги и попыталась наощупь отыскать выход. Темнота душила ее, ей казалось, что она навеки останется под землей и задохнется. Вот, наверное, что уготовил ей подземец.

И никакой Беорвин не защитит ее теперь.

Она медленно поднималась по тесному ходу, перед каждым шагом ощупывая стены и пол.

– Есть тут кто-нибудь? Помогите!

Ей показалось, что она слышит голоса, шепот где-то на уровне пояса, и девушка прижалась к стене. Голоса смолкли, и остался только шелест – будто шел дождь. Но это падали с потолка песчинки, покалывая ей руки и макушку.

При мысли о том, что ее может засыпать живьем, у Изомиры едва не отнялись ноги. Она бросилась бежать, уже не думая о том, что может подстерегать ее впереди. По крайней мере, здесь, несмотря на вонь, было чем дышать – откуда то дул холодный чистый ветерок, и впереди пробивался свет.

Наконец, переход закончился, Изомира выбрела в главный туннель. Она нашла обратную дорогу! Сердце ее захолонуло от облегчения. Потом она завернула за поворот, где работала вместе с Серенией, и увидела, откуда исходит свет.

Там, где прежде трудились ее товарищи, громоздилась куча камней и глинистых комьев, и над головой зиял огромный провал, через который виднелось зимнее небо. Взрывом снесло часть склона, завалив туннель.

Изомира взирала на ужасное зрелище, закрыв рот руками, не в силах сдвинуться с места.

Когда голос вернулся к ней, Имми принялась звать товарищей. Она выкликала их имена снова и снова, она разбирала завал руками, ломая ногти, но не находила ничего.