Текст книги "Янтарная Цитадель"

Танфия потянулась за вторым куском. Вдохновленные ее примером Руфрид с Линденом пристроились к блюду, вскоре опустевшему. Замфераи наполнили бокалы, и принесли новое блюдо – с нежнейшей ореховой пастой, завернутой в тонкие листья. Элир ели немного, и Танфия очень смущалась, что ее спутники успешно изображают оголодавших волков.

– Вы поправляетесь после тягот пути, – заметил Эльрилл.

– Вполне, – промычала Танфия с набитым ртом. – Спасибо.

– Итак… вы обещали поведать, кто вы.

– Но как мы можем довериться вам?

– Можете не доверять – я ничем не могу успокоить вас. Между людьми и элир была дружба, но бывала и вражда, а чаще всего – непонимание. Мы не питаем к вам великой любви, но не держим и зла. Ваше присутствие не радует нас. У вас нет ничего, что мы желали бы присвоить, если это вас волнует – даже ваших прекрасных коней. Мы помогли вам, потому что вы были в большой опасности, и несмотря на вашу неблагодарность.

– Я уже сказала – простите. Мы благодарны вам.

– Можно было повежливей с нами обойтись, – бросил Руфрид.

– Мы схватили вас, не зная, кто вы и откуда, а горы в буран – не лучшее место для расспросов.

– Что бы не изображал Линден, – вмешалась Танфия, – мы не опасны вам. Мы не питаем зла к элир… скорее наоборот.

– Что ж, вы прощены, – ответил Эльрилл. – Это был, пожалуй, худший пример фехтования, какой мне довелось видеть.

– Мы – крестьяне, – процедила Танфия. Ей очень хотелось объяснить, что она-то на просто крестьянка, но…

– Для земледельцев это было неплохо, но вам многому надо научиться. – Эльрилл примолк, и паузу заполнил мелодичный распев на чужом языке, от которого у девушки волоски на шее встали дыбом. – Но вначале – поведайте мне свою повесть.

Танфия покосилась на своих товарищей, но те только плечами пожали. Втроем путешественники поведали Эльриллу свою историю. Вождь элир по времена переглядывался с Лийет, и когда речь дошла до бхадрадомен в Ардакрии, на лицах обоих элиров отразились изумление и ужас.

Когда рассказ окончился, Эльрилл покачал головой.

– Все еще хуже, чем мы боялись.

– Вы слышали об этом? Когда? – спросил Руфрид.

– Уже более года до нас доходят из долин слухи, что ваш царь отдает странные указы…

– И что вы сделали? – поинтересовался Руфрид. Танфии послышались в его голосе обвиняющие нотки.

– Элир не вмешиваются в людские дела, – ответил Эльрилл. – Едва ли вы сами этого захотите. Собственно, договор запрещает нам это. Разве люди осмелятся вмешиваться в наши дела?

Руфрид мрачно уткнулся в бокал.

– Мне кажется, что происходит что-то ужасное, и никто не поможет нам.

– Но будь положение столь безнадежно, – откликнулся Эльрилл, – я бы ожидал, что наш друг Элдарет явится предупредить нас. Но его нет.

– Кто такой этот Элдарет? – спросил Руфрид. – В Луин Сефере о нем тоже упоминали.

– Он много кто – лицедей, писатель, путешественник. Элдарет – один из немногих, кто осмелится не словом, но делом выступить против несправедливости.

– Похоже, что он пытался предупредить сеферетцев, – сказала Танфия.

– Да, это на него похоже. Но к нам он не приходил. Боюсь, что он рискнул своей жизнью… в последний раз.

В голосе элира прозвучала неподдельная грусть, и сердце Танфии смягчилось. Слова вождя одновременно пугали и возбуждали ее.

– Мы всего-то собрались выручать мою сестру, – пожаловалась она. – Это все так сложно.

Эльрилл расхохотался.

– Но разве вы не видите, что даже найдя ее, вы не сможете просто забрать ее? Как вы не храбры, друзья мои, но слишком уж наивны!

Путешественники примолкли. Невыносимо было думать о том, что элир прав.

– Еще вина, – тихонько попросила Лийет. – Сердце мое полно вашей боли.

– Так кто стоит за этим? – спросила Танфия. – Бхадрадомен?

Слово жгло ей язык… но здесь-то они в безопасности?

– Бхадрадомен могут бунтовать, но они слишком слабы, чтобы открыто напасть на людей, не говоря уж об элир, – возразил Эльрилл.

– Они набросились на нас, – напомнил Руфрид.

– Только когда вы распознали их.

– Когда Линден их распознал, – тихо поправила Танфия. – В чем-то это правда. Но в первый раз они напали, когда мы пытались отбить сестру – то есть я не могу сказать точно, что это было… но их спустил на нас Бейн, а он не знал, что они такое! Он правда не знал. Он думал, что имеет дело с посредниками.

Наступило долгое молчание.

– Танфия, – промолвила Лийет, – мнится мне, что ты ждешь от нас ответов. Я не думаю, что мы в силах их дать.

– Пожиратели изначально владеют даром оборотничества, – сказал Эльрилл. – Мы должны быть настороже… но я убежден, что истинной силы у них нет. Они могут скользить под ногами, как змеи, могут укусить, но если удача не улыбнется им, не они наш главный противник. Нет, проблема таится в вашем, людском правительстве. Разумна ли затея вашего царя, или он потерял всякую связь с реальностью?

Танфия неловко поерзала. Ей вспомнилось письмо, предупреждавшее народ Сеферета о безумии Гарнелиса, но услышать те же слова из уст нелюдя, чуждого и недружелюбного… все равно, как если бы пришлец оскорбил ее родных.

– Могут ли элир судить о здравости людского рассудка? – мягко поинтересовалась она.

– Это не тонкое оскорбление: – Эльрилл бросил на девушку холодно-лукавый взор. – Я лишь размышляю, основываясь на ваших же словах. Друзья мои… – Элир наклонился в ним. – Элир следовало бы держаться подальше от людских бед. Но шаэлаир… мы втянуты в них больше, чем того требует здравый смысл.

– Почему? – спросила Танфия.

– У нас есть свой край – Верданхольм, – но нам дорога и земля. Веками шел спор между разными коленами элир; многие считали, что нам следует вовсе покинуть сей мир, ибо люди не терпят нас. Но мы говорим, что остаться здесь – не право, но долг нашего народа. Иные элиры обитают и в Верданхольме, и на земле, свободно проходя между ними. Но мы, шаэлаир… мы изгнаны из Верданхольма навек, за то… – Он запнулся; другие шаэлаир взирали на него, подняв брови. – Скажем так – за то, что слишком любили этот мир. – Губы его поджались; похоже было, что всех тайн он решила не открывать чужакам. – Или вы не знаете собственной истории?

Танфия ощетинилась, и с благодарностью вспомнила свою беседу с госпожой Амитрией.

– Хочется думать, что знакома.

– И?

– И… в древние дни ярилась земля; силы камней и кристаллов буйствовали, и тек реками расплавленный камень, и горы вздымались на равнинах, и бездны изрыгали огонь…

– Но ведомо ли тебе, почему?

– Слышала я, – ответила девушка, раздраженная тем, что ей устраивают проверку, и твердо намеренная не оплошать, – что роф земли в своем роде разумны. Они не желали, чтоб люди или элир попирали ногами их, сотворенных за многие эпохи до того, как появился первый зверь.

– Да, – улыбнулся Эльрилл, – так говорят, хотя много ль осталось в легенде от истины – то неведомо даже элирам. Но исцеление земли приписывают великому чародею нашего народа, Нилотфону. Он первым открыл тайну самоцветного пламени, научился речи камней и усмирил их, сделав землю обитаемой. Но за то, что они позволили людям в мире бродить по земле, роф недр истребовали себе стражей, дабы защититься от живущих.

– Замфераи! – воскликнул Руфрид. К удивлению Танфии, он слушал очень внимательно.

– Хотя сами замфераи, конечно, станут отрицать, что их сотворили элир, – продолжил Эльрилл. – Но я бы сказал, что элир проявили себя хранителями мира, не так ли? Когда изначальные племена принялись расселяться по Авентурии и основывать царства, мы были им учителями и миротворцами. Многие элиры обитали тогда на земле, в Сеферете и Торит Мире, в Лазуре Марок и Параниосе, не менее прекрасном, чем сам Верданхольм. Рассказывают также, что по природе своей мы превосходили людей мудростью, и многим ремеслам обучили их, и тогда в ревности своей обратили люди дареное мастерство против нас самих и пытались изгнать нас.

– Говорят еще, – огрызнулась Танфия, – что элир слишком высоко ставили себя, и ради подтверждения этому переписывали и летописи. Но об этом не мне судить.

– Танфия! – прошипел Руфрид.

Эльрилл был потрясен. Одно ужасное мгновение Танфии казалось, что он сейчас прикажет выкинуть их в снег, но тут вождь расхохотался, а Лийет и прочие шаэлаир иронически усмехались.

– Хорошо сказано, – проговорил он. – Видно, обе стороны тянут на себя истину.

– Я не на чьей-то стороне, – объяснила Танфия. – Мать учила меня считать элиров чудесными и загадочными. И я слышала также, что элир ушли по многим причинам, и не в последнюю очередь – из-за людской неблагодарности. Быть может, нам надоело, что элир все делают за нас.

– Вполне понятное чувство. – Эльрилл улыбнулся, глянув ей в глаза. – И меня забавляет твоя прямота. Но кое-кто из нас остался. Не могу сказать, появились ли мы в этом мире, и лишь позже заняли Верданхольм – куда людям нет доступа – или случилось наоборот. Однако становилось ясно, что люди и элир не могут сойтись ни в философии, ни в истории, ни в вере, ни даже в том, как нам жить в этом мире.

Танфии опять вспомнилась Амитрия.

– Мне говорили, что эйсилионцы почитали элир, как богов. Но вы разрушили их храмы!

– И теперь эйсилионцы ненавидят нас, и нас зовут злодеями. Но почему? – Эльрилл мрачно глянул на девушку. – Потому что они, как и вы, не поняли наших побуждений. Мы не боги, и мы не желаем вашего почитания. Это было наивеличайшей глупостью с их стороны – обожествлять нас! К доводам разума они не прислушивались, и пришлось их остановить. Увы.

– Значит, у вас и правда нет богов? – спросила Танфия.

– Воистину так. Мы признаем все мириады роф вселенной. Но, в отличие от людей, мы не наделяем их именами и обличьями, и не устраиваем ради них празднеств. – Танфия хотела как-то опровергнуть этот скрытый упрек, но Эльрилл продолжил: – Но людские обычаи все же требуют почитать природный круговорот. Бхадрадомен же не почитают ничего, кроме единственного их бога, Прапредка, изначального яйца, из которого вылупился, по их поверью, весь их народ.

– Но откуда они взялись? – спросил Руфрид. – Я слышал, что из земли, что лежит далеко на юге за Лазурным океаном, земли, которую они уничтожили и покинули, чтобы пожрать Авентурию.

Эльрилл кивнул.

– Хеллаксис зовется эта земля – мертвый, опаленный край, куда люди порой метафорически посылают друг друга. Возможно, она существует, а возможно, ее придумали, чтобы объяснить явление бхадрадомен. Возможно, она лежит под землей или в ином мире. Бхадрадомен хранят свои тайны, и нам не узнать этого. Но откуда-то явились пожиратели – поначалу немного, потом волна за волной, покуда прилив не захлестнул нас, и три с лишним сотни лет не правили они Авентурией.

Над площадкой повисла молчание, и музыка стала причудливо-скорбной.

– Мрачные то были дни, и ужасающие, – продолжал Эльрилл. – Но я уже упоминал Нилотфона, чародея, усмирившего землю. Заключенный им завет был изначальной формой зауромы. Все последовавшие правители, даже древнейшие, как Моуникаа и Арбаль, создавали свои зауромы, обещая лелеять землю, дающую им пропитание. Царица Силана, основавшая Париону, восстановила могучий завет с помощью замфераев. Но величайшая заурома была заключена царицей Гетидой, когда она объединила Девять царств против бхадрадомен, и этот завет, доныне хранящий Авентурию, был обновлен царем Мааротом, преемником царицы Гетиды, когда он одержал победу над врагом при Серебряных равнинах.

– Какие бы обиды не лежали между элир и людьми, – заметила Танфия, – против бхадрадомен мы сражались бок о бок, разве нет?

– Друг без друга мы бы не выстояли, – ответил Эльрилл. – Шаэлаир признают это, в отличие от иных наших сородичей. Но мы победили, а пожиратели вот уже двести и пятьдесят лет живут в изгнании на Вексоре, за Вексатским проливом, где им дозволено обитать на одном условии – что никто из них более не ступит на землю Авентурии.

– По-моему, царь Маарот поступил с ними слишком мягко, – брякнул Руфрид. – После всего, что мы видели… тайные сделки, и поселения оборотней на материке!

Эльрилл и Лийет переглянулись, явно озабоченные более, чем поначалу.

– И это тревожит нас, – проговорил вождь. – Истина заключается в том, что заурома могущественна, но и очень хрупка. Она – не просто завет между самодержцем и землей, но сложная сеть договоров между людьми, и замфераями, и элир. Если она начнет распадаться, в трещины могут заползти бхадрадомен.

Линден задохнулся и побледнел. У Танфии по коже побежали мурашки.

– Я не хотел пугать вас, – Эльрилл вздохнул. – Двести пятьдесят лет зеленая и златая Авентурия была колыбелью мира. Иного вы не знали. Мне жаль, что ваша невинность нарушена была столь жестоко. Но я уверен – бхадрадомен, как бы не исходили они злобой, разбиты. Их вожак Аажот искренне верит, что ради покойной жизни они должны подчиниться людям. Он не пойдет на новую войну.

Танфию его слова не вполне убедили; Руфрида, судя по выражению его лица, тоже. Линден сжал ладонями виски.

– Они стремятся вернуться. Я это чувствую.

Лийет коснулась его плеча.

– Насколько ясно ты видишь это?

– Вообще не вижу. Это просто ощущение, оно накатывает и уходит. И никак не избавиться.

– Вы спрашивали, для чего нам оружие, ежели у нас нет врагов, – серьезно проговорил Эльрилл. – Всегда мудро готовиться к худшему. Примите мои уверения – покуда вы остаетесь с нами, вам ничто не грозит. Оставим ли мы несчастную нашу встречу позади, и станем ли друзьями?

– Да, – выдавила Танфия. У нее перехватило горло.

– Значит, мы не пленники? – спросил Линден. – Мы можем уйти?

Эльрилл поднял взгляд к потолку пещеры и вздохнул.

– Погода не станет лучше. Верхом или пешими, вы умрете в горах. Заверяю тебя – до весны вы никуда не доберетесь.

Линден опустил голову, закрыл глаза; Танфия ощущала его боль, как свою. Но в этот раз юноша не стал перечить. Руфрид положил руку на его плечо.

– Когда настанет весна, – хрипло прошептал Линден, – вы нам поможете?

– Насколько сумеем, – ответил Эльрилл. – Мы живем роскошно. Каждый из нас трудится по мере сил, и от вас мы ждем того же. Но одно мы, несомненно, в силах сделать для вас – это исправить ваше выдающееся неумение обходиться с мечом. Позвольте научить вас элирскому бою, который, должен сказать, неизмеримо совершенней людского.

Усталая Танфия раздевалась перед отходом ко сну. Очередная задержка в походе за Изомирой раздражала ее, но с нею девушка уже примирилась. Даже в самых безумных мечтах она не предполагала, что элир схватят ее, пригреют, даже станут учить…

Отодвинулась ширма, и в комнату заглянул Руфрид.

– Собираешься спать одна? – тихонько спросил он.

– Не собираюсь. – Девушка улыбнулась. – Заходи.

– Ну, не знаю… – Он сложил руки на груди. – У меня может не хватить сил для тебя.

– Не мучай…

Она протянула руки, и Руфрид с довольным вздохом прильнул к ней, покрывая поцелуями лицо, покусывая шею, пытаясь стряхнуть с себя одежду, не отрываясь. Когда, наконец, они, нагие, скользнули в кровать, он был уже готов войти в нее – ее лесной бог, жаркий и нетерпеливый.

– Долго сдерживаться я не смогу, – прошептал он. – Я терпел так долго…

– Я тоже. – Танфия притянула к себе его бедра. – Я тосковала по тебе.

Тело ее открылось ему, и он вошел в нее, и возгорелся пламень изысканного до боли наслаждения. Они любились яростно, торопливо, с похотью скорей, чем с приязнью; они достигли вершины одновременно, и когда их тела сплавились в одно, наслаждение смыло и вину, и страх, и разочарование.

Второй круг был неторопливей, нежней. И наконец, двое любовников легли, наблюдая, как плывут в глубине потолка световые прожилки, пока пот обсыхал с безвольных тел.

– Ты просто зверь, Тан. – Руфрид сонно чмокнул ее в щеку. – Это мне в тебе и нравится.

Девушка улыбнулась.

– Надеюсь, Линден нас не слышал. Ему так одиноко. Хоть бы с ним все было в порядке…

– Ну, что убегать в одиночку не стоит, он усвоил. Он знает, что мы тут застряли, и придется ему с этим примириться.

– Даже не верится, что мы здесь. Как во сне.

– Значит, правда есть на свете чужинцы. Не нравятся они мне.

– Они просто… другие. – Девушка помолчала, вспоминая беседу с Эльриллом. – Я их теперь меньше боюсь.

– Кого, элиров?

– Нет, бхадрадомен. Могу их по имени назвать. Ты слышал, что сказал Эльрилл. Они таятся, потому что бессильны.

– Бес… сильны… пробормотал Руфрид, засыпая.

На другое утро Линден в одиночку ходил за лошадьми, стараясь забыть слабые стоны наслаждения, сочившиеся ночью из комнаты Танфии. В конюшне он не так остро ощущая свою бесполезность.

– Линден? – послышался мягкий голос, когда юноша осматривал копыта Зимородка.

Опершись о холку Ястребка, рядом стояла Лийет, супруга Эльрилла, высокая и светлая, как богиня. Жуткого дитяти с ней не было.

– Доброе утро, владычица Лийет, – нервно проговорил Линден.

– Просто Лийет, – поправила элирка, подходя к нему. – Ты тревожен, Линден. Могу ли я помочь тебе?

Ее изумительные глаза приковывали его, он не знал, что ответить.

– Благодарю, госпожа, но вряд ли.

– Можешь говорить открыто. – Она подошла ближе. – Вчера ты упомянул, что видел истинный облик бхадрадомен?

Линден сглотнул всухую. А потом рассказал ей все – и о странных своих ощущениях в Ардакрии, и о непрошеных виденьях.

– Не знаю, что на меня нашло, – безнадежно закончил он.

Лийет коснулась его плеча; пальцы ее были ласковы и горячи.

– Линден, я знаю, что с тобой. Ты подхватил некую разновидность этроф.

– Чего-чего?

– Эльрилл вчера упоминал силы земли. Не только камни обладают ими, но все сущее. У нас, элир, нет богов; то, что вы называете божествами, мы зовет гармониями. У всякой вещи есть свои силы, свои особенности, свои мыслеотпечатки или духи – мы зовем их роф. Некоторые из них блуждают свободно – особенно там, где произошло несчастье – выискивая, к чему бы присоединиться. Такие мы называем этроф.

– И как, – выдавил потрясенный Линден, – мне от него избавиться?

Элирка погладила его по плечу.

– Милый, оно не повредит тебе. Судя по твоим словам, скорее поможет.

– Можно сказать и так, – мрачно пробормотал Линден. – Но я бы лучше от него избавился.

– Но ты не сможешь. Оно открыло в тебе путь к тому, что было скрыто. При должном обучении ты мог бы стать провидцем.

– Боги, нет!

– Чего ты боишься?

– Не знаю. – Юношу передернуло. – Не знаю.

Лийет стиснула его плечи. Впервые с тех пор, как он потерял Изомиру, его касалась женщина – если не считать сестринских объятий Танфии.

– Мне видится Изомира… – признался он, – влюбленная в другого. Но у него лицо Смерти. Я не знаю, к чему это. Видения лишь мучают меня!

Лийет привлекла его к себе, поцеловала в лоб и глянула прямо в глаза – своими, цвета спокойного моря.

– Учись использовать этроф, Линден. Не дай ему подчинить себя.

Брату Руфрид никогда в этом не сознался бы, но проведенные с Сребренхольме месяцы были счастливейшими в его жизни.

Старший мечник, Альраэн, был невысок, худощав и бледен, как иней; казалось, дуновения тепла хватит, чтобы он растаял. Но в бою он превращался в живую молнию.

Руфрид начинал занятия с легкомысленной самонадеянностью. Ему казалось, что его навык в обращении с мечом лишь слегка затерся, а занятия – лишь повод убить время. С омерзением обнаружив, что сражаться они будут на деревянных учебных мечах, а не на боевых, он так и сказал об этом вслух. Альраэн выбил из него заносчивость в первые пять минут.

– Вот поэтому мы используем деревянные мечи, кои ты поливаешь презрением, – сказал Альраэн, стоя над своим избитым и запыхавшимся учеником в пещере упражнений. – Чтобы я тебя не убил!

Не один день ушел в Танфии с Руфридом, чтобы привыкнуть к неотступности тренировок. Вначале не было и боев – только бесконечно повторяющиеся упражнения, скучные, утомительные, бесплодные. Только взаимное соперничество не давало им бросить занятий; они подгоняли друг друга насмешками, и никто не хотел уступить. Постепенно дисциплина Альраэна пустила корни. Упражнения перестали быть тратой сил, и обернулись молитвенным танцем.

Но быстрей всех учился Линден. Он не жаловался. Вместо того он с головой ушел в тренировки, и занимался одержимо. Когда товарищи его отдыхали – нежились в горячей бане, водили коней по хрустальным переходам Сребренхольма, трапезовали с элирами или слушали их неземную музыку – Линден уходил на дополнительные тренировки. Он стал серьезен и упорен, и улыбался редко. Руфрида это немного пугало, но отговорить брата он не мог.

– Если уж мы здесь застряли, – твердил Линден, – я должен подготовиться к тому, чтоб спасать Имми.

Руфрид не спорил. Проходила зима, неторопливо, непривычно и сладостно. Шаэлаир оставались для юноши загадкой, но он не слишком задумывался о них. Философию он оставлял Танфии, сам же был доволен тем, что свои мысли она поведывала, прижавшись к нему после долгих вечеров любви.

Скоро, к стыду своему, Руфрид обнаружил, что проигрывает брату потешные схватки, и это побудило его заниматься упорней. Танфия же, достигнув определенного мастерства, оказалась неспособна усвоить некоторые приемы, и Руфрид замечал, что с каждым днем она все больше не себя злится.

– Слишком много любви, – заявила она на тридцатый день пребывания в Сребренхольме. – Отупляет. Невозможно хорошо сражаться, когда у тебя на лице эта дурацкая счастливая ухмылка.

– За меня не говори, – парировал Руфрид. – У меня получается.

– Не получается! Ты слишком благодушен.

– Я тебя всегда побеждаю.

– И что? Как у меня выходит, меня Имми могла бы побить. Нам стоит воздерживаться дней десять.

– От занятий?

– От любви, придурок!

Руфрида эти слова не порадовали.

– Тан, Альраэн годами учился, чтобы стать мастером. Ты не можешь достичь его уровня да одну зиму!

– Не могу, но очень постараюсь. – Уходя, она обернулась к нему и скорчила гримаску. – Боги, Руфе, что за кислая рожа! Всего десять дней!

В словах ее проскользнула тень прежнего высокомерия, но Руфрид сдался достойно. Быть может, когда через десять дней она скользнет к нему в кровать, он скажет, что воздержание ему настолько понравилось, что он намерен продолжить…

Прошло семь дней. Заметных успехов Танфия не показывала. Руфрид молча ухмылялся, покуда девушка вовсе не перестала с ним заговаривать.

На восьмое утро Руфрид решил, что общество лошадей устраивает его больше, чем общество товарищей. Раздосадованный безразличием любовницы и ночным одиночеством, он тихонько жаловался на жизнь Ястребку, выгуливая мерина по коридорам Сребренхольма. Вернувшись в конюшню, юноша с удивлением обнаружил в пещере одну из шаэлаир, тихонько поглаживающую Зарянку. Это была Метия.

– Ваши кони так прекрасны, Руфрид, – заметила она, с улыбкой оборачиваясь к нему. – Ты не против, что я болтаю с ними?

– Нет, конечно, Метия, продолжай…

Руфриду было неловко. Метия была так хрупка – словно тростинка. Серебряные волосы струились по ее плечам, тонкое бледное лицо словно бы высекли изо льда. Даже ее милое, искристое обаяние не делало элирку более человечной. Рядом с ней юноша ощущал себя слишком рослым, слишком приземленным и грубым.

– Э… жаль, нельзя выйти, чтобы выгулять их как следует, – проговорил он. – Я иногда подхожу к выходу, глянуть, как там погода, но снег ложится все гуще, а я мало не до смерти замерзаю.

– Погоду можно определить, и не выходя, – ответила Метия. – Пойдем, я покажу тебе.

Взяв юношу за руку, элирка провела его через пещеру, через узкий проход рядом со входом в бани. Крутая лестница вилась в шахте, выходя в пещерку, одна из стен которой состояла из горного хрусталя. Воздух в ней был теплым.

– Смотри, – предложила Метия, подводя Руфрида к мраморной скамье. – Отсюда я часто любуюсь горами.

А вид, как мог приметить юноша, открывался потрясающий. Пещера выходила на склон горы, настолько крутой, что снежные наносы не удерживались на нем. Теплый воздух из воздуховодов не давал окну замерзнуть. А вдали простирались в суровом великолепии горные хребты: могучие, грозные, окутанные снегами.

– Изумительно, – прошептал он. – Чудесно.

Метия восторженно рассмеялась и присела рядом, так близко, что коснулась его бедром.

– Ты тоже красив, – проговорила она. – Такие темные волосы, и кожа, точно янтарь.

– О… – выдавил Руфрид. – Правда?

Он мучительно-ясно ощущал присутствие элирки рядом; ее грудь соблазнительно наполняла шелковую накидку и давили на его плечо… Метия провела молочно-белым пальцем по его щеке. Руфрид начал подумывать, что самое время извиниться и уйти.

– Мы нравимся тебе? – спросила она. – Мы, шаэлаир.

– Э… ну, ты мне нравишься.

– Хорошо. – Она прижалась тесней, и отстраниться у Руфрида не получалось. Но он был совершенно захвачен врасплох, когда она оседлала его, обняла за шею и крепко поцеловала в губы. Когда язык ее проник ему в рот, юноша стиснул ладонь элирки и ответил на ее ласки своими.

– Ты когда-нибудь занимался любовью с элирской женщиной? – спросила Метия, когда поцелуй кончился.

– Э, нет, я…

Тело ее было очень легким, кожа – прохладной наощупь, но бедра жгли даже сквозь слои шелка. Сердце Руфрида бешено колотилось.

– А у меня никогда не было человеческого мужчины, – прошептала она, потягивая завязки на его штанах. – И я хочу узнать, каковы они.

– Думаю, прямо сейчас ты узнаешь… – простонал Руфрид, не в силах противостоять ей. Под накидкой она была обнажена, волосы на ее тайных местах вились серебряной проволокой. Она нанизала себя на его плоть. – Боги, Метия…

Это было сладостно, ошеломительно, и очень недолго. Потом Руфрид и Метия отправились в баню, сняв смятую одежду, и нежились в горячей воде. Руфрид раскинул руки, опершись о край водоема, и запрокинул голову. Ему было до ужаса стыдно.

– Ты думаешь о своей человеческой возлюбленной, – заметила Метия. – Она будет ревновать?

– Нет, если не узнает.

– Элир считают ревность людским чувством. Но мы лжем себе – мы не настолько отличны. Ровно настолько, чтобы находить друг друга загадочными и прекрасными… – Она скользнула к нему, лукаво улыбаясь. – Спасибо тебе, Руфрид, что утолил мое любопытство. – Она обняла его, прижавшись грудями к его груди. Мокрые пряди волос цеплялись за кожу, когда она поцеловала его.

– Значит, буду ревновать, если узнаю? – донесся голос откуда-то сверху.

Руфрид открыл глаза. На краю водоема стояла Танфия, в одежде для занятий и с полотенцем в руке.

– Вообще-то мне плевать. Забирай его, Метия. – Глаза ее сверкнули, и она швырнула в Руфрида полотенцем. – Два дня! – крикнула она, выбегая из бани. – Ты два дня не мог подождать! Ублюдок!

Выскочив из бань на уступ, Танфия и сама не поняла, почему так злится. Они с Руфридом не были обручены, не давали друг другу клятв, могли выбирать себе любовников по вкусу. Тогда почему же боль так слепит глаза и душу?

Вспомнились уроки Альраэна – никогда не действуй в гневе. Девушка очистила свой рассудок, изгнала из него злобу, точно отравленную стрелу. Потом она пошла в зал упражнений и сказала:

– Альраэн, сразишься со мной?

– Ты только что окончила урок, – заметил учитель, оглядывая девушку.

– Нет, не окончила.

– Хорошо.

Он передал ей длинный деревянный меч. Бойцы отдали друг другу честь, и начался танец ударов и блоков. Вся ярость Танфии ушла в руки, она отвечала ударом на каждый удар, и наконец, ей удалось. Предупредив следующее движение Альраэна, она отбила его меч, и ее собственный прошел сквозь его защиту, остановившись на волосок от горла.

Девушка застыла, задыхаясь. Щеки ее раскраснелись. Учитель уважительно поклонился и одарил ее кривой улыбкой.

– Наконец-то, – заметил он. – Дурно сражаться во гневе, но иногда помогает.

Позднее, когда девушка сидела в комнате, поглаживая белую кошку и собираясь с мыслями, к ней зашел Руфрид.

– Танфия? – Он застенчиво заглянул из-за ширмы.

– Я это сделала! – воскликнула она в жестоком восторге. – Я убила Альраэна.

– Что?!

– Не насмерть. Но я-таки справилась с этим клятым приемом!

Руфрид смотрел в пол.

– Лучше б ты меня измолотила.

– Не-ет, – отрезала она. – Тебя я могла бы взаправду прикончить.

– Тан… мне очень стыдно.

– Два дня нам оставалось. – У нее перехватило горло. – Ты не мог подождать два несчастных денька. Или я тебе просто надоела?

– Да не в этом дело! Просто так... вышло. Я к ней не лез. Это она на меня набросилась… и меня занесло. Знаешь, как бывает…

– Понятно.

– Тан, не плачь…

– Я не плачу! Плевать!

– Нет. Я ни за что не обидел бы тебя так.

Танфия еще сохраняла видимость спокойствия, но глаза ей щипало.

– И как она тебе?

– О чем ты?

– С элирками это по-другому делается?

– Ну, все вроде на месте… не знаю.

– Ты безнадежен.

Руфрид покаянно помотал головой.

– Если это меня и научило чему, так тому, что мне нужна ты, а не кто-то еще. Я тебя люблю, Тан. Прости меня.

Нанесенная ей обида обрушилась скорей на него самого. Поэтому, и потому, что свою боль она в тренировочном зале обратила в победу, Танфия смягчилась.

– Руфе… – Она коснулась его плеча.

– А воздержание правда помогло? – спросил он.

– Не думаю. Тебе – в особенности. Злость на тебя мне оказалась больше под руку.

– Тогда ты у меня в долгу. Шутка! – поспешно прибавил он.

Уголки ее губ невольно вздернулись.

– Ты меня еще любишь? – тихонько спросил он.

– Не знаю.

– У нас все будет хорошо?

– Не знаю, – повторила Танфия. – Просто не знаю.

– Тан, пожалуйста… – Он потянулся к ней, но девушка отстранилась.

– Не сейчас, – прошептала она. – Мне надо пойти подумать.

Танфия долго блуждала по переходам Сребренхольма, заходя в глубинные тоннели, о существовании которых и не догадывалась. Здесь трудились еще замфераи – в тенях проблескивали порой серебряные фигурки – но на пришелицу они не обращали вниманья. Потом она и вовсе осталась одна. Что-то невыразимо покойное было в неярком свечении стен и льдисто-синей тиши.

Злость ушла, но что сменило ее – Танфия сама не могла сказать. Насколько она на самом деле любит Руфрида? Как свою вторую половину, до конца дней? Или как близкого друга, с которым приятно разделить ложе? Она не знала. Ясно ей было лишь одно – что какая-то часть души оледенела в ней, защищаясь от боли, и доверие ушло.

«Что-то сейчас делается в Излучинке?», подумалось ей. Как там родители? Что случится, когда кончится зима? Покуда она не видела выхода из Сребренхольма – словно Эльрилл и вправду накормил их зачарованной едой, чтобы оставить навечно.

Впереди коридор расширялся, образуя зал. Прямо из пола вырастала глыба хрусталя, обтесанная в виде сидения. Танфия вздрогнула. Трон был занят.

Сидящего она с трудом могла разглядеть в густом сумраке, но это был элир в короткой серой накидке. И он не принадлежал к шаэлаир. Волосы его горели темным пламенем, окружая золотой лик… и девушка знала его.

Он глядел в ее сторону, но стоило девушке приблизиться, как элир поднялся и двинулся прочь.

– Не уходи! – крикнула Танфия, подбегая.