Текст книги "Янтарная Цитадель"

Глава четырнадцатая.
Гелиодоровая башня.

Еще до зари, когда мир был мрачен и холоден, Изомиру затолкали в очередную повозку, и для девушки начался новый долгий путь по извилистым серебряным рельсам. Девушка куталась в плащ, прижимая к себе мешок с пожитками. Трое охранников сгрудились вокруг печурки, и к их подопечным не просачивалось ни капли тепла. Да и повозка была почти пуста – на Изомиру взирало семь пустых лиц, и лишь одно было ей знакомо: Лат.

Имми пересела к нему рядом, радуясь знакомому лицу.

– Не знала, что ты резчик по камню, – заметила она. Дыхание ее повисало в воздухе облачками пара.

– Я не резчик. Старшой сказал, им нудны плотники. Да мне все равно. Лишь бы отсюда убраться.

Он обвел повозку пустыми глазами. Он все еще не отошел, подумала Изомира, ему нельзя никуда ехать… но всем на это наплевать. Расхоженная за вчерашний день грязь смерзлась, покрывшись блестящей ледяной коркой. Кучер понукал тяжеловозов, а рекруты молча взирали, как удаляются голые склоны карьера, мрачно карабкающиеся в небеса – удаляются и исчезают.

Изомира подумала о Беорвине. Сказал ли ему кто-нибудь про Серению, про взрыв? Подумали ли передать ему, куда повезли ее, Изомиру? Нет, конечно.

Пейзаж вокруг дороги был девушке незнаком, но здесь хотя бы были деревья.

Стройный от природы Лат исхудал до прозрачности. Блеклые волосы слипшимися прядями спадали на тонкое лицо, от карих глаз разбегались морщинки. Вчерашнее несчастье разорвало ему сердце, и все же через перу минут он взял Изомиру за руку.

– Спасибо тебе, – сказал он.

– За что?

– Что пришла вчера сказать мне о Серении. Что посидела со мной. Думаю, без тебя я бы сдался и умер.

– Не сдавайся. Серении бы это не понравилось.

– Я по ней тоскую, – признался Лат. – Все еще не верится…

– Мне тоже, – тихонько ответила Изомира. – Она меня веселила… прямо как моя сестра. Я прямо слышу, как она со мной разговаривает, советует «не дурить».

– Да, – улыбнулся Лат, – в этом вся она.

Внезапно он разрыдался. Изомира обняла его, примостив подбородок на макушке юноши. Кто-то из спутников косился, но девушка смело глядела сквозь них. Все ее попутчики выглядели голодными и изможденными, и в глазах их не было ни радости, ни надежды. Изомира почти тосковала по первому своему путешествию, когда рядом были Беорвин и Серения, когда находилось, чему радоваться и о чем петь.

Над землей стояла зима – насколько можно было видеть через щели в запертых от мороза ставнях. Голые черные деревья застыли старушечьими руками в белесом льдистом тумане. Время богини-Старухи, когда земля впадает в смертный сон. Изомире представилась Брейида в старшей ее ипостаси – Маха, мудрая, древняя, могучая и ужасная.

– Лат, попросим сил у Махи, – проговорила она.

Юноша утер глаза.

– Да. Если нам не поможет она, то уже никто не поможет.

– Возьми меня за руки, – сказала Изомира. – Закроем глаза и позовем ее, ощутим ее мощь. Не запирайся от зимы, откройся ее силе. – И она завела песнопение:

 
– Великая Маха,
За черными вратами твоими
Правящая Смертью и Зимою,
Повитуха рождений и перерождений,
Начало и конец,
Тьма полуночи и тьма бездн…
 

Стиснув холодные пальцы Лата, девушка перестала сопротивляться холоду, но отдалась ему, чувствуя щеками морозец, растекаясь сознанием по снежным тучам и глубоко ушедшим в землю сонным корням.

 
– Мы, дети твои, взываем к тебе
—Крылья вороньи распахни,
И нас обними,
Пусть наполнят нас мудрость и силы…
 

Чья-то рука грубо тряхнула Изомиру за плечо. Девушка открыла глаза – над ней нависал мрачный стражник.

– Хватит! Моления запрещены.

У Имми отнялся язык, но Лат, дотоль такой смирный, отреагировал с невиданной яростью:

– С каких пор грешно обращаться к нашей богине?

Он вскочил, стиснув кулаки. Юноша был даже выше стражника, хотя слишком худ. Изомира потянула его за рукав, испугавшись, что Лата сейчас ударят или накажут.

Стражник только скривился.

– Правила не я устанавливаю, – процедил он и убрел обратно к печурке.

Лат плюхнулся на скамью. Его трясло от гнева.

– Или эти люди отреклись и от богини?

– Нет, что ты, – прошептала девушка. – Просто взывать о помощи к богине или богу – это тоже чародейство. Оно влияет на мир.

– Мы бы лишь стали сильнее, – прошипел Лат. – Или теперь разрешено жить только убогим и несчастным?

– Но я чувствую себя сильнее, а ты? И есть люди, которые призывают силы большие, и меняют окружающий мир.

Лат с любопытством глянул на девушку.

– А ты можешь?

– Нет, конечно. Бабушка моя может. Она наша деревенская жрица. И целительница сильная. А дедушка Осфорн, хоть и молчун, а в саду просто чудеса творит. Он, конечно, жрец…

– Они – провидцы?

Вопрос застал Имми врасплох.

– Вряд ли. Знаешь, я как-то не расспрашивала их, что они умеют, а что – нет. Но они больше травами, зельями занимались. У Хельвин на посохе красивая такая каменная держава была, но она ею точно не колдовала. Не любила она камней; помню, говорила как-то маме, что сила их – совсем элирская, холодная очень. Жаль, я не переспросила, о чем это она.

– Мои-то все плотники, – заметил Лат. – Вот они если где и чудесят, так с деревом. Я и полку могу сработать, и дверь, а вот заставить дерево петь и сиять, как отец – не умею. От меня и вообще проку немного.

– Неправда, Лат, – укорила его Изомира, но мысли ее обращались к бабке и деду. Чего бы она ни отдала, чтобы увидать Хельвин; вспоминались седые волосы, и гордая осанка в те минуты, когда жрица призывала богиню и бога. Вздох застревал в горле. Вспоминались Помрак, и Падубная ночь, и Брейидин день, когда сквозь сугробы проламывались первые подснежники…

– Изомира? С тобой все в порядке?

– Я думала… знаешь, можно кого-то всю жизнь видеть рядом, а по-настоящему не знать. О стольком надо было ее расспросить, а я и не думала. И в голову не приходило, что может оказаться поздно.

Двенадцать дней спустя, ночью, они прибыли в Париону.

Изомира поначалу и не поняла, куда приехала повозка. Что-то разбудило ее – шумок снаружи, цокот копыт, перестук колес, эхо от многих домов, а еще – топот ног, голоса, обрывки песен.

Очнувшись совершенно, девушка обернулась и растворила ставни, только чтобы тут же захлопнуть под возмущенный хор: «Закрой клятое окно! В амбаре родилась?».

И все же она успела увидеть уходящую вниз улицу, и громоздящийся вдали холм, и мраморные здания, окруженные голыми деревьями. Горели вдоль улиц фонари, и сияли высокие окна. На крышах искрился снег, но внизу его уже стоптали в бурую кашу.

– И на что это похоже? – спросил шепотом Лат.

– Все очень большое. И страшно холодное. – Изомира завернулась потуже в плащ, когда укол нестерпимого одиночества пронзил ее насквозь. Слова не шли с языка. Никогда еще девушка так не стремилась домой, и не ощущала так отчетливо, что никогда боле не увидит родной Излучинки.

Наконец повозка остановилась, и распахнулась дверь – с глухим тяжелым стуком, который Изомира успела возненавидеть. Вместе с Латом девушка пристроилась в очередь выскакивающих на улиц рекрутов.

Изомира покидала вагон последней, и зрелище, открывшееся ей, когда она ступила на мостовую, ошеломило ее.

Впереди вздымался в небо величественный холм, увенчанный огромной стеной, подавлявшей даже самую свою основу. Огни озаряли призрачным отсветом основание ее – внизу белое, выше —золотистое, и темно-желтое там, где стена терялась во мраке. Высотою она была не менее семи десятков локтей, но и это не было пределом – верхний край ее зубрился, незавершенный. Всю стену покрывали черной сетью леса, и по ним, крохотные, как паучки, ползали люди.

С неба сыпала снежная крупа, но Изомира так привыкла к морозу, что едва замечала его. Всюду горели факелы, их высокие белые огни строились шеренгами вдоль склонов холма, и устремленными в небо стрелами полыхали на стене. Всюду были рекруты – кричали голоса, звенели молоты, скрипели канаты. Привыкнув к темноте, девушка разглядела, как волокут оравой вверх по склону каменную глыбу, и поднимают огромными блоками на леса другую.

То была башня, которую предстояло им построить. Огромная башня цвета солнца.

Сердце Изомиры переполняли противоречивые чувства – страх, изумление, трепет. Обернувшись, она увидела, всего в полумиле, другой холм, увенчанный громадной крепостью. Замок покрывала тьма, и лишь едва видный золотой отблеск прорисовывал очертания стен и башен.

Янтарная Цитадель!

Девушка повернулась, чтобы поделиться с Латом, но оказалось, что все уже ушли, и только стражник, тот, что выговорил ей в повозке, подтолкнул ее в спину.

– Шевелись, девчонка! Нечего заглядываться! Через пару дней у тебя здешние красоты из ушей потекут.

Он погнал ее вслед за остальными рекрутами по мощеной дорожке, вбегавшей на холм. К тому времени, когда они добрались до врезанной в склон стены из песчаника, Изомира совсем запыхалась. Стражники загнали всех под арку, и позади затворились с лязгом тяжелые ворота. Впереди лежал туннель, темный, как в руднике.

Проход вел в глубь скалы, разделяясь на узкие тоннельчики. Вдоль стен тянулись ряды тесных пещерок, отделенных от прохода железными решетками. Внутри каждой валялись на полу три-четыре тонких подстилки. Кое-где сидели люди. Слышались голоса, перестук капель, раскатывающийся вдалеке недобрый смех.

Девушка стиснула руку Лата.

– Это темница, – прошептала она. – Как в книгах, что мы с Танфией читали вместе.

– Да это хуже рудников, – пробормотал потрясенный юноша. – Я не хочу сюда!

– Это не темница, остолопы! – прикрикнул на них стражник. – Это ваше жилье. Все лучшее – для царских слуг. Добро пожаловать домой.

Изомиру отделили от Лата и подселили в одну камеру к трем женщинам.

– А это еще кто? – спросила одна из них, и все трое обратили на девушку голодные, злые взгляды.

– Я Изомира. – Девушка попыталась выдавить дружескую улыбку.

Женщины окружили ее.

– Слишком шикарное имя, – бросила одна из них, – для такой бросовой девки.

Они тукали ее, насмехались, перетряхнули мешок и разбросали пожитки. Когда девушка попробовала сопротивляться, ее быстро загнали в угол угрозами. В глазах работниц проглядывало насилие. Они пугали Изомиру даже больше, чем Тезейна, пугали до того, что девушка просто перестала отвечать на обиды.

– Какая-то она придурошная, – заметила самая низкорослая из троих, дыша вонью в лицо девушке. – Че, сказать нечего? А на это что скажешь?

Она ударила Изомиру под ложечку, и девушка упала, задыхаясь. Товарки с ухмылками отвернулись, не подав ей руки.

Если что и могло обратить ее страдания в нестерпимую муку, то подобное обхождение и все же странными образом девушке стало легче. Завести новую подругу, и потерять, как Серению – еще одного потрясения она бы не выдержала.

Слишком отличалась Изомира от этих троих; невзирая на долгий путь и рудники, она сохранила остатки невинности и чистоты, и она была не уроженкой Парионы, а крестьянкой, почти иноземкой. Как бы не отличались когда-то ее товарки друг от друга, сейчас они были скроены по одной мерке – грязные волосы, злые, напряженные лица и затаенный страх в зрачках. Тела их исхудали, а руки налились жилами. Это были старожилы. По обрывочным их фразам Изомира поняла, что все трое попали на стройку прошлым летом. За это время они, чтобы выжить, избавились от таких мелочей, как доброта и вежество. Они нарастили себе панцири, и Изомира казалась им беззащитным слизнем.

Каждому работнику полагалась тонкая подстилка, на которой Изомира и пыталась заснуть всю долгую, холодную ночь. Отхожим местом служило ведро в углу, даже не отгороженное от остальной камеры. К утру и медальон Серении, и статуэтка богини пропали, но девушка от испуга промолчала.

Узнав, что их новая товарка умеет работать по камню, женщины озлились еще больше – это означало, что ей подберут работу полегче. За это ей придется отстрадать во время отдыха.

Изомира поняла, что ей придется стать такой, как они, или умереть.

«Танфия бы с ними справилась», подумала она, глядя на водянистую овсянку, выдаваемую здесь за завтрак. «А я вряд ли сумею».

Столовой служила большая пещера, освещенная факелами и лампами и заставленная столами на козлах. Теснота была такая, что не протолкнуться, но здесь Изомира могла хотя бы избегать своих товарок.

Станет ли она через несколько месяцев похожей на них – жилистой, отчаянной, безжалостной? Станет ли сама мучить новичков? Никогда, решила девушка. На миг она пожалела, что не погибла вместе с Серенией. Вспомнился Линден – им бы давно пришла пора обручиться. Думает ли он еще о ней, или нашел кого-то… нет, это недостойная мысль. Никто из них не найдет себе другого – это она знала точно.

В серую массу в миске упала слеза.

– Не заливай овсянку слезами, – посоветовал притулившийся рядом Лат.

– Почему нет? – возразила Изомира. – Это единственное, что придает ей вкус.

– Тогда ешь. На улице мороз, а нам работать двенадцать часов. Так говорят мои сокамерники.

– И какие они?

Лат пожал плечами.

– Злобные, мрачные и, судя по виду, умирают на ходу. А твои?

– Такие же. Они что-то не поют гимнов о радостях службы доброму царю Гарнелису, заметил?

Лат усмехнулся уголком рта.

– Ты говоришь прямо как Серения, – заметил он.

Когда рабочую команду вывели на холм, занимался ясный рассвет, и снег сыпался с неба отдельными крошками. Холод тут де принялся кусать Изомиру за щеки, лезть под куртку. Что будет дальше, страшно и представить. Охранники загнали рабочих на самый верх, к строящейся Башне. В дневном свете его стены сияли изумительным золотым мрамором, искрящимся на солнце. Но склон холма вокруг Башни был изрыт уродливыми ямами. Леса вздымались до самого неба, и Изомира подумала – какой же высоты должна достичь Башня?

Ее и еще горстку работников отвели от остальных. Лат помахал ей вслед рукой. С другой стороны Башни на площадке лежали, свалены, каменные плиты поменьше, и там раздавал инструмент и чертежи низенький, крепко сбитый каменотес. Покуда он объяснял каждому его задание, рекруты дрожали на морозе. Надзиратель им попался деловой и жесткий, но не злой.

Отсюда, почти с самой верхушки холма, Изомира впервые смогла разглядеть Янтарную Цитадель. На несколько минут она даже забыла о холоде. Крепость и вправду была янтарного цвета, как растопленный мед, но оказалась вовсе не такой прилизанно-аккуратной, как мнилось девушке. В ее концентрических стенах, нагромождении башен и крыш было скорей некое дикое величие. Можно было видеть, как разрасталась крепость с течением лет, как наслаивались друг на друга стили, как изящный дворец на самом верху сливался с крепостными стенами. И там жили царь с царицею… Изомире не верилось, что она от них так близко. Это казалось невероятным.

– …пялишься, девочка? – донесся до нее окрик. – Ты хоть слышала, что я тебе говорю?

Изомира вздрогнула. Каменотес стоял перед ней с суровым лицом и свернутым чертежом в руке.

– Простите, я просто…

– Неважно. Вот твой узор. Приступай.

Девушка развернула чертеж, пытаясь удержать его на порывистом ветру. Зубы ее стучали. Узор представлял собой часть какой-то надписи – полслова, не больше. Изомира пристроилась к указанной ей плите и взялась за работу.

Это было тяжело. Никогда прежде ей не приходилось трудиться над таким крупным узором, и в таких суровых условиях. Попробовала было работать в варежках – инструменты не слушались; пришлось терпеть мороз, от которого багровели руки. Изомира дрожала перед каждым ударом, опасаясь сделать ошибку. Пару часов спустя она уже промерзла до костей и вымоталась до смерти, так, что руки не держали киянки. А ей предстояли еще десять часов.

Весь день над ее головой скрипели канаты, топотали ноги по лесам, слышались крики, и скрежетал камень о камень, когда вставали на место огромные глыбы. Стена росла медленно. Несколько раз до девушки доносились вопли боли, и гневные крики. Сделали перерыв – на миску горячей похлебки, потом еще один – на обед из тушенки с хлебом и куска черствого пирога. Кормили скверно, но девушка к этому времени так проголодалась, что слопала бы все, что угодно.

К тому времени, как сгустились сумерки и закончилась смена, Изомире казалось, что прошла пара суток. Тело ныло целиком, руки так устали, что поднять их она не могла. А ее товарки называли это «легкой работой»? Насколько же хуже остальным?

Вспомнив о своих сокамерницах, девушка дрогнула. Холодное, алое зимнее солнце садилось за Янтарной Цитаделью. Двинуться бы на закат, подумала Изомира, и идти, идти…

Но стража уже загоняла ее к воротам, откуда выходила навстречу измученная ночная смена.

За ужином Лат был молчалив, лицо его осунулось.

– Ты в порядке? – спросила Изомира.

– Болит все. Едва хожу. Вот, глянь. – Он открыл ладонь, стертую до мяса.

– Как ты…

– Канатом обожгло. Соскользнул блок. Рухнул на моего соседа и сломал ему ногу. Я слышал, как она хрустнула. – Лат покачал головой и тяжело сглотнул. – Его унесли. Ты, наверное, слышала крики.

– Тебя же брали в плотники.

– Работы не было, так что меня отправили ко всякой бочке затычкой. Никогда так не мерз. Сначала вроде вспотеешь, а потом как льдом покрываешься. – Он понизил голос. – Надо отсюда выбраться.

Девушка взяла его за руку.

– Потерпи, Лат. Попытаешься бежать – только хуже будет.

– Куда уж хуже?

При этих словах Изомира заметила бредущего меж столов на дальней конце зала человека. Темно-серый плащ скрывал лицо, но мужчина был высок ростом и, судя по узловатым длинным пальцам, стар.

– Что? – спросил Лат.

Девушка указала подбородком, и ее товарищ повернулся вслед за ее взглядом. Откуда появился незнакомец, девушка не заметила, но на зал разом упала тишина. Человек в плаще молча проходил по рядам, тихо, как призрак. Изомиру внезапно охватил дикий ужас – от вида ли незнакомца, или от ощутимого страха остальных работников, она и сама не знала. Девушка не осмелилась даже спросить у соседей, кто это – подозревала, что они не ответят. Наконец фигура в плаще остановилась рядом с симпатичным юношей и, коснувшись его плеча, поманила за собой. Юноша замер на миг, открыв рот, потом покорно вышел из пещеры вслед за серой фигурой.

Даже после их ухода тишина не рассеялась. Вновь зазвучали разговоры, но приглушенные и нервные.

Потом настал миг, которого Изомира заранее боялась – когда работников разводили по камерам. Девушка свернулась калачиком на своей подстилке, надеясь, что товарки ее не приметят. В тот вечер им не особенно интересно было мучить соседку – должно быть, устали. Девушка уже засыпала, когда плеча ее коснулся башмак. Изомира дернулась и открыла глаза. Сердце ее колотилось.

– Ты его видела? – Это оказалась самая маленькая и злобная из троих женщин, Эда.

– Кого? – переспросила Изомира.

– Старого скелета, так мы его зовем. Пытателя.

– Кто он? Куда увел того парня?

– Он приходит, выбирает и уводит людей в Янтарную Цитадель, – зловеще проговорила Эда. – По приказу царя.

– Зачем? – Изомира чувствовала, что ее ждет подвох, но не спросить не могла.

– Хорошо послужить царю, да?

– Да?

– Да только царь их замучивает до смерти.

– Что?! Не верю!

– Это правда. Из Цитадели просачиваются слухи. Говорят, царь совсем обезумел. – Эда прервалась, разразившись душераздирающим кашлем и брызгая в Изомиру слюной.

Одна из сокамерниц бросила в Эду башмаком и гаркнула:

– Хорош харкать!

– Вообще-то, – продолжила Эда, переведя дыхание, – поговаривают, что старый скелет и есть царь. Он спускается сюда сам, потому что наслаждается страданиями подданных.

Изомира не знала, что ей ответить. Она слишком устала, чтобы размышлять, и хотела только, чтобы Эда оставила ее в покое.

– И вы в это верите? – спросила она.

Эда коротко хохотнула, и опять согнулась в кашле.

– Это правда. Я тебя предупредить хочу, деревенская. Он скоро придет за тобой.

– Почему?

– Он выбирает самых красивых, что парней, что девок. И забирает скоро, пока краса не сошла. Пытатель придет за тобой, Изз-зомира.

– Ты меня просто напугать хочешь!

– Пытатель придет за тобой, – небрежно повторила Эда, укладываясь на собственную подстилку.

И каждый час Изомиру будил если не кашель Эды, то шепот одной из ее товарок – «Старый скелет придет, Из-зомира».

Наутро Эду трясла лихоманка, и работать она не могла. Изомира, мстительностью не отличавшаяся, вызвалась остаться и приглядеть за больной, но подобная снисходительность не дозволялась. Девушку вместе с остальными рекрутами выгнали сметать с плит слой снега на три пальца, прежде чем вновь приступить к работе.

Отходя от камня на первый, мучительно ожидаемый перерыв, Изомира увидела, как падает ей под ноги работник, только что отпустивший канат блока. Девушка в ужасе отскочила. На белом лице рабочего выделялись синие губы, ногти на покрасневших руках словно покрылись мелом. Подошел охранник, рявкнул на строптивца, пнул под ребра – от пинка тело перевернулось, а пустые глаза мертво глянули в небо.

В один день упали с лесов двое – Изомира видела, как они расшиблись. Еще один умер от обморожения – девушка опасалась, что эта судьба уготована и ей с Латом. К пятому дню едва ли не все рекруты мучились простудами и лихорадками, и каждая ночь уносила одну-две жизни. Но ручеек новых работников, здоровых и невинных, продолжал течь, заполняя места умерших.

Эда поправилась немного, но грудной кашель еще мучил ее, когда женщину вместе со всеми выгнали работать на лесах.

– Я так готова умереть хоть сейчас, – поделилась она с Изомирой как-то вечером, присев с ней рядом. – Иначе отсюда не выберешься.

– Не говори так! Я не верю, что никогда не вернусь домой.

– Подожди, вот проработаешь тут с нашей.

Холод выморозил из Эду наглость, а из Изомиры – страх. Подругами они не стали, но общаться мирно могли.

– Я не верю, что царь это все дозволяет! Если б он знал, каково нам..

– Ты про какого царя говоришь? Возлюбленного Гарнелиса, лелеявшего свой край, как редкий цветок? Или этого Гарнелиса, безумца? Вы, деревенские, приходите такие наивные, говорите «Не верю, царь добрый!». Да он не может не знать. Мы у него на парадном крыльце сидим.

– Я думала… нам всегда твердили, что царь добр… и все в это верили, пока не явился Бейн.

– Дай я тебе объясню кое-что, деревенская. Два года назад Париона была летним краем Нефетер на земле. Я была актрисой, то есть собиралась. Училась в театральной труппе; надеялась когда-нибудь попасть в Большой Царский. – Женщина зло хохотнула. – Поосторожней надо быть с желаниями – теперь я работаю на том самом месте, где он стоял. А потом все начало меняться. Тихо так, незаметно. Царь затеял стройку, ему нужны добровольцы. Когда об этом объявили, все звучало так здорово – кто мог знать, во что нам эта стройка встанет? Добровольцы нашлись, но мало, и набор пошел принудительным – выбрали, и валяй в каменоломни, хочешь-не хочешь. Настроение начало меняться. Вдруг армия разрослась, и во все начала встревать, словно они нарочно всех ублюдков в воеводы произвели. Народ начал волноваться. Сафаендер ставит пьесу, в которой все за нас высказал – так вежливо, что ты! Но царь все понял. Он снес театр.

– Моя сестра так хотела в нем побывать, – прошептала Изомира.

– Потом царь перестает выходить на люди. Пошли даже слухи, что он с родней разругался. Внучка его гибнет при кораблекрушении, и – что за совпадение! – парой месяцев спустя умирает царевич Галемант. Говорят, болел, хотя тут же пошли слухи, что царь родного сына приказал убить. И убили – прямо в храме Нут. Знаешь, мне уже все равно. Сафаендер все уже высказал – а посмотри, что с ним случилось.

Женщина отвернулась, накрывшись с головой покрывалом. Похоже было, что она плачет.

– Эда? – окликнула ее Изомира, но ответа не было.

На шестой день, когда девушка трудилась над третьей каменной плитой, работу каменотесов пришел проверить надсмотрщик, которого Изомира прежде не видела. Носил он светло-серый плащик без капюшона и черные перчатки. Когда он остановился рядом с Изомирой, девушка увидела, что у него снежно-бледная кожа, непримечательное лицо и очень темные глаза.

– Не обращайте на меня внимания, трудитесь, – посоветовал он.

Пальцы девушки замерзли, запястья болели. Она едва могла удержать резец и киянку.

– Благодарю, господин…

– Лафеом, – подсказал незнакомец мягким голоском. – Архитектор.

Изомира выпрямилась, изумленная.

– Вы придумали это… эту башню?

– Разве не прекрасно видеть наших подданных, трудящихся плечо к плечу ради воплощения государевой мечты?

В голове Изомиры зазвучал язвительный голос Серении: «Можно и так сказать». К собственному стыду девушка поняла, что произнесла это вслух.

– Вы не счастливы пожертвовать ради царя своим временем и трудом?

Черные глаза архитектора буравили девушку, и Изомира ощутила укол страха.

– Как… как высока будет Башня? – пробормотала она.

Взгляд Лафеома растекался по ней, как чернила.

– Она достанет до небес. Это было исключительно интересной задачей – разработать как схему снабжения столь великой стройки, так и конструкцию…

– А ваши вычисления, – Изомира не была уверена, говорит ли своим голосом или голосом Серении, – включают расчет числа потребных для завершения Башни людских жизней?

От взгляда Лафеома по спине девушки забегали мурашки.

– Их будет столько, сколько потребно. – Он отступил на шаг, оглядывая ее работу – три огромных буквы, высеченных в заснеженную плиту. – Разве старший каменотес одобрил эту работу? Она выполнена посредственно.

– Холод, – объяснила Изомира. – Гляньте на мои руки. Я инструмент удержать не могу. Как и все мы. Мы работаем слишком подолгу!

– Если ваша работа выполняется хуже дозволенного, вам подыщут другое место, попроще, – объявил Лафеом бесстрастно. И ускользил прочь, беззвучно, как призрак.

Когда Изомира вечером вернулась в камеру, засыпая на ходу, товарки сообщили ей, что Эда днем потеряла сознание на лесах, и пару часов спустя умерла. Обе говорили хрипло, вытирали слезы и начинали покашливать.

Изомира пошла глянуть на тело Эды. Ощущая себя осквернительницей могил, из кармана она вытащила медальон Серении.

– Кто из вас взял мою статуэтку богини, – объявила она сокамерницам, – оставьте. Пусть она благословит вас.

В столовой, сидя рядом с Латом, она обнаружила, что у нее пропал аппетит. Травяной отвар и горячую воду она пила кружками, но не могла проглотить ни кусочка пищи, и спорила с Латом, подпихивая ему тарелку, до тех пор, пока юноша не съел и ее порцию. В груди у нее кололо, от шума гудело в голове.

– Изомира, тебя не пробрала эта лихоманка? – озабочено спросил Лат.

– Не знаю.

– Тебе холодно?

– Да мне всегда холодно. – Девушка цеплялась за скамью, чтобы сдержать сотрясающий ее озноб.

– Боги… – простонал Лат. – У меня сосед по камере умер вчера. А стражникам все равно. Хоть ты меня не оставляй.

– Сегодня я видела архитектора. Того, кто придумал эту башню.

Лат недоверчиво воззрился на нее.

– Ты точно не больна?

– Правда! Он сказал, что башня достанет до неба, что бы это не значило. Такую стройку разве что Беорвин смог бы пережить. «Башня эта – как древний утес в океане, о который бьют нас, подобных тварям морским, волна за волной, покуда не треснет панцирь, и тела наши не смоет прилив. Но на смену погибшим волна за волной приходят новые, чтобы в свою очередь разбиться о подножье безжалостной Башни».

– Кто это написал?

– Я сама придумала. Весь день в голове вертится. Лат… если встретишь моего Линдена, скажи ему…

Зал колыхался. Изомира смотрела на мир словно через трубу с темно-переливчатыми стенками. Появилась аспидная тень, прошла мимо, потом обернулась к девушке, нависла над ней, видимая как в жарком мареве, в бесцветном огне.

Лица Изомира не видела – лишь тень под капюшоном. Протянулась тонкая, узловатая рука, и противостоять ее мановению не было сил.

– Ты, – прозвучал глубокий, старческий голос. – Пойдем.

«Нет», выдохнул Лат, но голос его прозвучал словно бы из дальней дали. Девушка неловко поднялась, опираясь на руку старого скелета, и тот повел ее во тьму, по темному туннелю, что вился без конца… покуда сама земля не расточилась по ее ногами, и пожираемая лихорадкой и кошмарами наяву Изомира не рухнула в бездну, к самому сердцу земли.