Текст книги "Военное искусство греков, римлян, македонцев"

Еще более важным с точки зрения стратегии был контроль над определенными ущельями, особенно Фермопильским. Снова и снова предпринимались попытки овладеть Фермопилами, и каждый раз оборона завершалась неудачей, так как ущелье можно было обогнуть. Только во время правления Юстиниана оно стало центром хорошо укрепленной территории, достаточно большой для того, чтобы исключить эту опасность. Однако однажды, захватив его на непродолжительное время, афиняне и их союзники сумели остановить наступление Филиппа II[262]262
  С.А.Н. VI. P. 220.


[Закрыть], правда, мы не знаем, хотел ли царь в тот момент ввязаться в крупный конфликт, собрав дополнительные силы или обойдя ущелье. Ранее он говорил, что тогда отступил, подобно барану, чтобы в следующий раз ударить с большей силой. Он вполне мог отойти и подождать, пока появится возможность, при которой ему вовсе не придется бить; и через некоторое время такой шанс ему представился.

Поговорив о географических особенностях, которые могли быть использованы стратегами для предотвращения наступления противника, мы теперь должны обратиться к условиям, в которых они были способны сделать его своевременным и безопасным. Взаимодействие географии и стратегии особенно ярко проявилось во времена Александра Македонского и его преемников. Поставив перед собой цель захватить все необъятные просторы Персидской империи, он вынужден был столкнуться с проблемами, связанными с пространством, а стремление соперничавших друг с другом диадохов объединить или разделить между собой эти территории заставило их решать те же задачи. Так как они могли достичь своих целей с помощью войны, им была навязана стратегия, основанная на значительном географическом диапазоне. Приведу один пример. Принятое Александром решение обезопасить себя от возможных действий персидского флота, заняв побережья, на которых он базировался, а также аннексировать Сирию и Египет до встречи с Дарием лицом к лицу, свидетельствует о том, что македонский полководец крайне осмотрительно относился к географическому фактору и перед тем, как предпринимать какие-либо действия, произвел ряд соответствующих вычислений. Захват Персидской империи стал для него победой, одержанной над расстоянием, а также целой серией побед: сначала над Дарием, а затем над противниками, пытавшимися использовать против него горы и реки.

Этот аспект величия Александра вдохновил его преемников, полководцев, прошедших прекрасную школу ведения военных действий, которой был его лагерь. Они использовали в своих стратегических комбинациях далеко разбросанные друг от друга силы и применяли на практике традиционные доктрины современной военной мысли, включая ту, согласно которой при ведении боевых действий на двух фронтах следует обороняться на одном и наступать на другом[263]263
  Tarn W.W. Op. cit. P. 39.


[Закрыть]. Они прекрасно понимали, в каких случаях максима о том, что атака является лучшим способом защиты, справедлива более чем наполовину. Они перебрасывали огромные армии на гигантские расстояния и выгадывали для осуществления своих операций такое время, которое наилучшим образом способствовало осуществлению их далекоидущих целей. То, что одним из направлений внешней политики Птолемеев было использование Сирии одновременно в качестве гласиса оборонительной системы Египта и опорного пункта для строительства и содержания флота, свидетельствует о правильной оценке наличия на этой территории природных ресурсов и преимуществ ее географического положения[264]264
  См.: Koester A. / Kromayer J., Veith G. Op. cit. P. 196–197.


[Закрыть].

Стратегия также может зависеть от человеческих ресурсов[265]265
  Следует помнить, что в целом у греческого города-государства было недостаточно сил для осуществления продолжительной военной оккупации значительной части вражеской территории.


[Закрыть]. Царь, упомянутый в Священном Писании и задумавшийся о том, сумеет ли он с десятью тысячами солдат противостоять правителю, выступившему против него с двадцатью тысячами, был более осторожным стратегом, чем шовинист из ура-патриотической песенки, о которой я говорил в начале лекции. В V веке до н. э. стратегия Спарты была обусловлена тем, что значительную часть сил полиса всегда требовалось применять для усмирения илотов[266]266
  См.: Dickens G. The Growth of Spartan Policy / Journ. Hell. Stud. XXXII. 1912. P. 1 ff.


[Закрыть]. В Афинах складывалась противоположная ситуация. Благодаря своему флоту они могли успешно использовать в военных действиях широкие слои граждан, которые многие полисы не мобилизовали в принципе, а это, в свою очередь, способствовало тому, что в V веке до н. э. они сумели распространить свою стратегию на далекие заморские территории. Увеличить человеческие ресурсы государства могли за счет заключения союзов. Эта задача была относительно несложной, так как соединение отрядов гоплитов не было сопряжено с большими трудностями. Для того чтобы увеличить количество своих воинов, Спарта заключила самый прочный из союзов, когда-либо существовавших между греческими государствами, – Пелопоннесскую лигу. Однако по условиям договора она должна была, в свою очередь, заботиться об интересах своих союзников и иногда действовать, руководствуясь их желаниями. Заключение и сохранение союзов входит в сферу дипломатии, и нам, если мы, в отличие от греков, считаем, будто спартанцы были людьми, лишенными хитрости, следует помнить о том, что из этого полиса происходило множество талантливых дипломатов. За спартанской дипломатией стояла армия, которая, однако, была настолько ценным орудием, что цель дипломатии заключалась в том, чтобы не допустить ее использования. Во время последних этапов Коринфской войны стратегия и дипломатия также шли рука об руку, так как каждая из воюющих сторон пыталась занять такую военную позицию, которая позволила бы дипломатам заключить мир, не заставляя полководцев одерживать победу в войне. Стратегия и внешняя политика Филиппа Македонского были совместно направлены на то, чтобы ввести в состав его войска отважных горцев, живших на границах его владений, и фессалийских конников. Они же были нацелены на то, чтобы максимально уменьшить силы его существующих и потенциальных противников. Об этом примере помнили и правители эллинистических государств, используя его в своих политике и стратегии, всегда ориентированных на обретение контроля над территориями, за счет которых они могли увеличить личный состав своих войск или (что происходило чаще) приобрести услуги высококлассных наемников[267]267
  См.: Griffith G.T. Op. cit. P. 44 ff.; 254 ff.


[Закрыть].

В греческом военном искусстве применялся и другой аспект стратегии – связанный с использованием того, что мы сейчас называем «пятой колонной». Политическая борьба между различными группировками внутри какого-либо полиса, характерная для V, а чаще для IV века до н. э., позволяла его противникам надеяться на то, что они сумеют получить помощь от одной из сторон таких конфликтов, которую можно назвать оппозицией. Дело в том, что, если эта борьба была особенно ожесточенной, некоторые греческие политики и сторонники той или иной партии считали более предпочтительным отдать город в руки врагов, чем своих политических противников. К примеру, накануне Пелопоннесской войны фиванская армия встретила в приграничном городке Платеи некоторых его жителей, готовых признать фиванцев и сделать так, чтобы их город перестал быть союзником Афин и плацдармом для военных действий на территории Беотии, а вместо этого заключил союз с Фивами, превратившись в Фиванский плацдарм для проведения операций на землях Аттики. Для реализации стратегических целей они отправили свои войска для проведения операций, которые им почти удались[268]268
  Thucydides. II. 2–6.


[Закрыть]. Однако подобные предприятия далеко не всегда оканчивались провалом. В частности, в IV веке до н. э. спартанцы с легкостью овладели крепостью Фивами с помощью одной из группировок, существовавших в этом городе[269]269
  Xenophontis. Hellnvika. V. 2, 25 ff.


[Закрыть]. Тот факт, что Аргос в годы, последовавшие за Никиевым миром, никак не мог выбрать между двумя формами правления – аристократической и демократической, – позволил осуществлять не только военную, но и политическую стратегию. Предпринимая свою смелую акцию против афинян на территории, находившейся недалеко от Фракии, Брасид, вероятно, рассчитывал на то, что в этих городах действует антиафинское движение, и его надежды вполне оправдались. Если осажденные города было сложно взять приступом, нападающая сторона нередко надеялась, причем, как правило, вполне справедливо, на предательство их жителей или, по крайней мере, на то, что среди них распространены пораженческие настроения. В своем труде, посвященном обороне городов, Эней Тактик, кажется, уделил внутренней угрозе такое же большое внимание, как и внешней[270]270
  См. особенно главы: II, X–XI, XVII–XVIII, XXII.


[Закрыть]. Уловки, к которым прибегал Филипп Македонский для завоевания или нейтрализации интересовавших его государств изнутри, стали почти хрестоматийными и даже привлекли внимание поэта Горация[271]271
  Harace. Odes. III. 16, 13–14.


[Закрыть]. Вторгаясь в Малую Азию, Александр прибегнул к весьма трезвой стратегии, проводя политическую пропаганду против тираний и олигархий, являвшихся сторонниками Персии. Одним из направлений стратегии, применявшейся в войнах его преемников, было оказание помощи благожелательно настроенным по отношению к ним группам и ослабление тех, кто выступал против них. Еще большую выгоду они получали, если им удавалось убедить ту или иную часть населения интересующего их региона изменить свои пристрастия и посеять в обществе семена раздора. Несмотря на это, правители реализовывали исключительно военную стратегию и предоставляли успеху на поле боя влиять на надежды и страхи обитателей греческих городов. Но даже при этих условиях в эллинистический период существовало освобождение особого типа, и те, кто получал его, могли примкнуть только к одной из сторон. Этот процесс происходил легче благодаря тому, что война была более гуманной и ограничивалась боевыми действиями между армиями. Этим проницательным стратегам не требовался Полибий для того, чтобы объяснить им: война не должна уничтожать плоды победы[272]272
  Polybius. Aeneas Tacticus. XVIII. 3, 4–8; см.: Tarn W.W. Op. cit. P. 44.


[Закрыть], – и они согласились бы со словами Талейрана, сказавшего Наполеону, что в состоянии мира народы обязаны причинять друг другу только добро, а во время войны – нанести как можно меньше вреда[273]273
  Earle E.M. Makers of Modern Strategy. P. 33.


[Закрыть].

Диад охи и эпигоны, как и Филипп и Александр, пользовались еще одним преимуществом – они сами были не только собственными начальниками штабов, но и министрами иностранных дел. Им редко пользовались те, кто стремился решать судьбы греческих городов-государств. В аристократиях и олигархиях считалось, что власть следует передавать из рук в руки, в демократиях – что она зависит от воли народного собрания, а значит, ее можно разделить между военачальниками и убедительно говорившими ораторами и демагогами, порой соперничавшими друг с другом. Политика, проводимая спартанскими царями, была ограничена волей эфоров, а власть разделена между двумя равноправными правителями, которые могли придерживаться противоположных точек зрения. Полководцы, сражаясь на поле боя, иногда опасались превзойти или не оправдать ожидания членов совета или народного собрания, и из-за боязни провала они могли слишком спешить или медлить. Что произошло с афинскими полководцами после того, как первая, менее масштабная экспедиция на Сицилию стала предупреждением, которое Никий принял слишком близко к сердцу во время второго, более крупного предприятия?[274]274
  Thucydides. IV. 65, 3–4; VII. 14, 4.


[Закрыть]

В IV веке до н. э. стало понятно, насколько сложно политикам, никак не связанным с военным делом, найти общий язык с военными, не являющимися государственными деятелями. В те времена не существовало унифицированной стратегии и единой линии поведения, которые вырабатывал, например, римский сенат. Те, кто считал, что демократия не является благом, исходили из мысли о том, что сегодняшний глава государства завтра может стать козлом отпущения. К тому же при открытом обсуждении военной политики не может быть и речи ни о какой секретности. Тот древнегреческий военачальник, который вслед за Фридрихом Великим мог сказать, что он бросил бы свой ночной колпак в огонь, если бы тот знал его планы, был поистине удачливым человеком. Наконец, следует отметить, что стратегия не может быть рассчитана на долгое время вперед. Демосфен осмелился сказать афинянам, что они похожи на сборище кулачных бойцов-варваров, которые вместо того, чтобы отбивать удары, хватаются за те части тела, куда попал противник[275]275
  Demosthenes. IV. 40.


[Закрыть]. Однако греки были крайне здравомыслящими людьми во всех вопросах, связанных с боевыми действиями, как, впрочем, и со всеми другими сферами жизни, и в кризисные моменты у них всегда хватало разума и смелости для того, чтобы прибегнуть к экстренным мерам. Когда в конце Пелопоннесской войны афиняне узнали о гибели своего флота (печальная весть распространилась из Пирея в город), в ту ночь ни один его житель не спал, а на следующее утро они начали приводить в порядок свою оборонительную систему[276]276
  Xenophontis. Hellnvika. II. 2, 3–4.


[Закрыть]. Все это было тщетно, но жители Афин сделали все возможное.

Я привел надпись на пьедестале статуи генерала Шермана о том, что законной целью войны является достижение более совершенного мира. Несколько раз на протяжении IV века до н. э. грекам удавалось добиться того, что они называли всеобщим миром, который позволял им действовать, не выстраивая стратегию, но из-за того, что достичь его удалось с помощью той же стратегии, он использовался также для решения стратегических задач. Кроме того, в греческой ойкумене было не так много свободного пространства, что вкупе со слишком долгой историей давало множество поводов для разногласий, вызванных в том числе чересчур яркими воспоминаниями. Государственные деятели, стремившиеся к миру, сталкивались с множеством трудностей, пытаясь дать своим согражданам выпить глоток целебной воды Леты. Запаса силы и политической стабильности, которым обладало большинство греческих государств, было недостаточно для того, чтобы позволять себе определять границы осознанного риска, являющегося неотъемлемой частью как политики, так и стратегии. Здесь, как и везде, опасность для мира представлял его старый враг – стремление не брать на себя риски, связанные с его сохранением.

Стратегия и политика могли объединиться для достижения политического равновесия, в котором военная основа сочетается с политическими расчетами, и в другой сфере. Тридцатилетний мир, имевший место в V веке до н. э., просуществовал на протяжении столь длительного периода из-за того, что мощь афинского флота компенсировалась силой сухопутной армии, состоявшей из спартанцев и их союзников, потому что каждая из сторон понимала: она не сможет одержать победу над другой. Таким же образом противоречивые амбиции преемников Александра, несмотря на их постоянные стратегические уловки, привели к тому, что в течение некоторого времени три великие эллинистические державы – Македония, Сирия и Египет – во избежание худшего должны были пытаться сосуществовать друг с другом.

Теперь поговорим более подробно о военных действиях. Не забывая о том, что их театр является сферой действия стратегии, а поле битвы – тактики, я хотел бы рассказать о том, каким образом стратегия может привести к войне. Ксенофонт пишет следующее: «Мудрое командование заключается в нападении на самое слабое место противника, даже если оно находится довольно далеко…»[277]277
  Xenophontis. Hipparch. 4, 4, 14.


[Закрыть] Затем он добавляет: «Если вы атакуете, собираясь одержать победу, нападайте в полную силу, так как излишек победы не вызывал ни у одного завоевателя приступов сожаления»[278]278
  Ibid. 7, 11.


[Закрыть]. Эти замечания еще раз доказывают правильность определения стратегии как искусства сосредоточения большей части войска в наиболее важной точке, за исключением тех случаев (хотя они встречаются довольно редко), когда она не является самым слабым местом противника. Атака, предпринятая Эпаминондом во время битвы при Левктрах, о которой говорилось во второй лекции, является исключением из этого правила. Здесь следует вспомнить предложенный генералом Форрестом (генерал армии Конфедерации во время Гражданской войны в США; один из разработчиков тактики «мобильной войны». – Пер.) рецепт военного успеха: «Git thar fust with the most men». Словечко thar, используемое в этой фразе, употреблено весьма уместно – его можно перевести как «там, где это имеет значение». Данный принцип более четко проявился в древнегреческой тактике, чем в стратегии. Более того, численность греческих войск редко была значительной, а сами они не состояли из крупных подразделений, вследствие чего военачальники не могли прибегать к современной практике, предполагающей переброску разрозненных частей армии, которые объединяются непосредственно перед боем. Этому также, как правило, мешала нехватка хороших дорог. К стратегии, характерной для Наполеона, который предпочитал припереть противника к стене, ведя против него боевые действия, и в то же время использовать крупные отряды для перекрытия его линий коммуникации, в древности прибегали крайне редко. Частично это было обусловлено тем, что на том этапе развития, на котором находилось в те времена военное искусство, коммуникации не играли столь важной роли, а отчасти происходило из-за того, что полководцы не желали делить накануне сражения свои войска на несколько отрядов. Это также привело к тому, что использование крупного резерва, который можно было использовать в последний, решительный момент, почти нехарактерно для древнегреческого военного дела и македонской стратегии.

Стратегическое применение продолжительных марш-бросков, столь свойственное римскому военному искусству, особенно до битвы при Метавре, было ограничено тем, что силы солдат могли пригодиться во время сражения и их следовало беречь, а также, возможно, отсутствием соответствующей дисциплины и хороших дорог. Тем не менее они не были совершенно неизвестны эллинам. Примером их наиболее удачного использования является блестящий ход, сделанный Филиппом II во время похода, предшествовавшего битве при Херонее[279]279
  Hammond N.G.L. Op. cit. / Klio. XXXI. 1938. P. 186 ff.


[Закрыть]. Благодаря введению противников в заблуждение о преследуемых им целях, тщательным приготовлениям, которые велись в глубокой тайне, и быстрому наступлению, завершившемуся сокрушительной атакой, он сумел уничтожить десять тысяч наемников, находившихся на левом фланге растянутой линии обороны союзников, мешавшей ему на протяжении столь длительного времени. С помощью этого приема он ослабил их и заставил ввязаться в ожесточенное сражение, на которое он рассчитывал. Возможно, еще более яркое впечатление производит марш-бросок, предпринятый Антигоном I[280]280
  Diodorus. XVIII. 44–45.


[Закрыть]. В 319 году до н. э. он решил напасть на своего потенциального врага, Анкета, мирно расположившегося лагерем вместе со своей армией, состоявшей примерно из двадцати тысяч солдат, почти в 300 милях (около 480 км. – Пер.) от него. Совершив за семь дней и ночей форсированный марш и преодолев это огромное расстояние, Антигон сумел перебросить все свое войско, в которое входили кони, пехотинцы и слоны, в местность, где находился противник, и напасть на ни о чем не подозревающую жертву, практически полностью уничтожив его армию. Следовательно, Антигону удалось добиться того, что его войско на протяжении каждых двадцати четырех часов преодолевало примерно 40 миль (около 64 км. – Пер.). Может показаться, будто совершить подобный подвиг невозможно. Однако в тот период специальным военным, назначенным на эту должность, велись подробные записи, в которых содержался рассказ о каждом дне похода. Таким образом, ими вполне мог пользоваться автор источника, из которого Диодор черпал сведения в ходе написания своего сочинения. Через два года Антигон снова решил испытать удачу[281]281
  Diodorus. XIX. 37; Cornelius Nepos. Eumenes. 8; Plutarch. Eumenes. 15, 3–4.


[Закрыть]. В разгар зимы он выступил в поход против своего противника, Евмена из Кардии, войско которого, находившееся в девяти днях пути от его позиций и размещенное на зимовку в лагерях и домах, выбранных для постоя, бездействовало. Однако это предприятие провалилось, так как солдаты Антигона, несмотря на весьма успешное продвижение, пережив пять холодных ночей, в шестую отказались повиноваться командующим, запретившим им разжигать в лагере костры, свет от которых мог своевременно предупредить врагов о надвигающейся опасности. Если бы этот второй поход завершился успешно, Антигон навеки обрел бы репутацию несравненного эксперта по марш-броскам.

В V веке до н. э. эллинские полководцы несколько раз пытались прибегнуть к приему, который мы сейчас называем взятием в клещи, подразумевающему схождение в одной точке двух или более армий, сочетающееся с взятием противника врасплох. Один из этих военачальников был очень близок к успеху, но его предприятие все же провалилось[282]282
  C.A.H. V. P. 227, 229, 239–240, 269–270.


[Закрыть]. Сочетание таких факторов, как низкая скорость, недостаточная секретность и, что еще более важно, сложность точного расчета времени при отсутствии качественных средств связи, приводило к тому, что замыслы, сами по себе являвшиеся несколько самоуверенными и нереальными, слишком сильно зависели от везения.

Теперь нам следует перейти от общей стратегии перед сражением к той, которой древние греки придерживались после битвы. Как я уже говорил в своей первой лекции, воины, победившие в бою между двумя армиями гоплитов, не стремились преследовать проигравших, и изначально стратеги не пытались закрепить свою победу, полностью уничтожив силы противника. Стратегия, направленная на разрушение, как правило, не соответствовала целям, преследуемым городом-государством во время войны. Однако, как и в сфере тактики, первенство здесь принадлежит Эпаминонду, начавшему новую эру в древнегреческом военном искусстве. Военное превосходство Спарты основывалось на ее непобедимой армии и территории, на которую не ступала вражеская нога. Разрушив миф о непобедимости спартанцев во время сражения при Левктрах, Эпаминонд зимой следующего года отправился в поход на Пелопоннес, в Лаконию, освободил Мессению, отчасти являвшуюся экономической основой силы Спарты, и заключил союз с Аркадией, которая должна была нейтрализовать спартанское влияние в центральной части полуострова. Несмотря на то что со времени битвы при Левктрах прошло довольно много времени, эту операцию можно назвать своего рода преследованием, однако не тактическим, которое обычно ведется на поле боя, а направленным на реализацию долгосрочных стратегии и политики. В сущности, качество или даже масштаб данной операции можно сравнить со стратегическим преследованием, имевшим место после битвы при Йене (одно из сражений Наполеоновских войн, произошедшее 14 октября 1806 г. между армией Наполеона и прусским войском. – Пер.), вследствие которого французы оказались в районе Прибалтики; или погоней, последовавшей за сражением в Нормандии, в результате чего войска союзников дошли до Рейна (очевидно, имеются в виду результаты контрнаступления союзников, происходившего с 25 декабря 1944 до конца января 1945 г. вследствие провала Германией Арденнской операции, направленной на то, чтобы изменить обстановку на Западном фронте в ее пользу. – Пер.). Ее можно также сравнить со стратегической погоней Александра за царем Дарием, ставшей продолжением тактического преследования, начатого им после сражения при Гавгамелах. В данном случае все возможные стратегические средства использовались для достижения далекоидущих целей.

Однако целью стратегии могут являться не только благоприятные для проведения сражения обстоятельства или выгоды, получаемые вследствие победы. Она также может быть направлена на отсрочивание или даже избежание битвы. Стратег здесь тоже вполне может добиться успеха. Когда Марий во время первой кампании, являвшейся частью войны, разразившейся между Римом и его италийскими союзниками, занимал оборонительные позиции, вражеский военачальник, несомненно участвовавший во многих битвах, прокричал ему: «Если ты великий полководец, Марий, выйди и сразись со мной», а тот ответил: «Если сам ты великий полководец, то заставь меня сразиться с тобой против моей воли» (пер. С.П. Маркиша в обработке С.С. Аверинцева. – Пер.)[283]283
  Plutarch. Marius. 33, 4.


[Закрыть]. Для того чтобы привести пример умелого откладывания сражения, нам следует снова обратиться к попыткам Антигона внезапно напасть на Евмена из Кардии. Когда жители близлежащих деревень увидели в ночном небе далекий отблеск зажженных в лагере костров и узнали о приближении Антигона, они отправили к Евмену быстрых дромадеров, чтобы сообщить ему эту новость. Его внушительные силы, во многом вопреки его собственным убеждениям, были разбросаны по довольно обширной территории, и ему требовалось несколько дней на сбор войск и подготовку к битве. Он нашел территорию, периметр которой составлял примерно 8 миль (около 12,8 км. – Пер.) и которая располагалась на возвышенности, а следовательно, была хорошо видна наступающим воинам. С помощью части армии, находившейся при нем, он разжег там костры на расстоянии примерно 30 футов (около 9,1 м. – Пер.) друг от друга. Люди, отвечавшие за них, должны были во время первой стражи поддерживать самый яркий огонь, во время второй ему следовало быть более тусклым, а во время третьей им было приказано потушить все костры, за исключением нескольких. Таким образом Евмен сумел убедить противников в том, что он располагает огромным войском, сосредоточенным на этом месте и готовящимся к сражению, осуществляя такие повседневные действия, как приготовление ужина и отход ко сну, и оставив после этого лишь несколько костров для охранявших лагерь дозорных. Антигон, естественно, решил, будто его внезапная атака не удалась, остановил наступление и предоставил своим солдатам отдых, который должен был продлиться до начала сражения, вместо того чтобы продвинуться вперед, уничтожить по крайней мере часть армии Евмена и захватить некоторые из его припасов[284]284
  Diodorus. XIX. 38; Cornelius Nepos. Eumenes. 9; Plutarch. Eumenes. 15, 4–7.


[Закрыть].

Стратегия может быть направлена не только на отсрочивание сражения, но и на избежание боя, хотя, как говорили после Дюнкеркской операции (Дюнкерк – порт на севере Франции, откуда в мае – июне 1940 г. была произведена массовая эвакуация союзнических войск (английских, а также частично французских и бельгийских) в составе 335 тысяч человек, которых вывозили на военных кораблях, реквизированных гражданских судах и небольших лодках, подвергаясь при этом постоянным немецким атакам с воздуха. – Пер.), войны не выигрывают с помощью эвакуации. Следует добавить, что в них также редко одерживают победу, не прибегая к сражениям. Мне следует вернуться к изречению Перикла, с которого я начал своей рассказ. Он говорил о хороших суждениях, подразумевая при этом тщательно разработанную стратегию. Втянув Афины в Пелопоннесскую войну, он стремился избегать ожесточенных сухопутных битв, которые он обязательно проиграл бы, даже несмотря на то что для этого требовалось эвакуировать все сельское население Аттики. Он пытался охладить пыл своих противников. Это была стратегия, направленная на изнеможение и истощение, которая являлась прямой противоположностью использовавшейся Наполеоном стратегии уничтожения врага[285]285
  См.: Delbrück H. Die Strategie des Perikies erläutert durch die Strategie Friedrichs des Grossen.


[Закрыть]. Она не заслужила того презрения, с которым к ней нередко относятся; и не обязательно должна быть полностью пассивной. Действительно, она может приводить к сражениям, о чем свидетельствуют события Семилетней войны, но эти бои не являются решающими. Перикл не отказался от осуществления менее масштабных операций, направленных на разорение противника и нанесение ему максимального ущерба. Кроме того, он, несомненно, с удовольствием согласился бы на проведение широкомасштабной морской битвы, если бы его оппоненты осмелились рискнуть и выставить свои силы против огромного афинского флота. Пока он был жив и стоял во главе государства, ему удавалось придерживаться данной стратегии. В итоге, если не учитывать единственную незначительную схватку, можно говорить о том, что афиняне последовательно выполняли эту часть его плана. В конце концов по прошествии десяти лет войны Афины сумели заключить мир, благодаря которому они получили именно то, чего Перикл пытался добиться (если даже не больше). Единственное, чего он по объективным причинам не смог предвидеть, – это разрушительная эпидемия чумы, заметно ослабившая Афины, из-за чего день, когда противники этого полиса признали, что он обладает мощью, сломить которую им не по силам, наступил позже, чем мог бы при более благоприятных условиях. Он также не мог знать о том, что его воспитанник, Алкивиад, убедит жителей Афин отринуть преимущества Периклова мира.