Текст книги "Новый Органон"

Пятая часть применяется только временно, пока не будет завершено остальное, и выплачивается, как проценты, пока не окажется возможным получить весь капитал. Ведь мы не в таком ослеплении устремляемся к нашей цели, чтобы пренебрегать тем полезным, что нам встречается по дороге. Поэтому пятую часть сочинения мы составляем из того, что мы или изобрели, или одобрили, или добавили; притом не на основании правил и предписаний истолкования, а на основании того же применения разума, каким обычно пользуются другие в исследовании и нахождении. Ибо, хотя благодаря нашему постоянному общению с природой мы ожидаем от наших размышлений большего, чем это позволяли бы нам силы Ума, однако то, о чем мы говорим, сможет послужить как разбитая в дороге палатка, в которой Ум, устремляясь к более верному, немного отдохнет. Однако мы уже теперь подтверждаем, что отнюдь не хотим оставаться при этом, как найденном или доказанном не на основании истинной формы истолкования. Пусть никого не устрашает эта задержка суждения в том учении, которое не утверждает просто, что ничего нельзя знать, а лишь что ничего нельзя узнать иначе, как в определенном порядке и определенным методом; устанавливая однако при этом в целях облегчения практики известные степени достоверности на то время, пока Ум задерживается на объяснении причин. Ведь даже и те школы философов, которые прочно утверждали Акаталепсию,5454
  В афоризме СХХѴІ ч. I «Н. О.» Бэкон говорит: «В действительности же мы думаем не об Акаталепсии, а об Евкаталепсии». Термином «Акаталепсия» скептики обозначали непознаваемость, термин «Евкаталепсия» образован самим Бэконом для обозначения противоположности, т. е., примерно, «удобопознаваемость».


[Закрыть] были не хуже тех, которые пользовались свободой высказывания; но они не доставили средств помощи чувству и разуму, как это сделали мы, а только отвергли веру и авторитет; а это нечто совсем иное и даже почти противоположное.

Наконец шестая часть нашего сочинения (которой остальные служили и ради которой существуют) раскрывает и предлагает ту философию, которая выводится и создается из такого рода правильного, чистого и строгого исследования (какое мы выше показали и наметили). Завершить эту последнюю часть и довести ее до конца – дело, превышающее и наши силы, и наши надежды. Мы дадим ей лишь начало, заслуживающее (как мы надеемся) некоторого внимания, а завершение даст судьба человеческого рода, притом такое, какое, пожалуй, людям, при нынешнем положении вещей и умов, нелегко постигнуть и измерить Умом. Ведь речь идет не только о созерцательном благе, но поистине о достоянии и счастье человеческом и о всяческом могуществе в практике. Ибо человек, слуга и истолкователь природы, столько совершает и понимает, сколько постиг в порядке природы делом или размышлением; и свыше этого он не знает и не может. Никакие силы не могут разорвать или раздробить цепь причин; и природа побеждается только подчинением ей. Итак, два человеческих стремления – к Знанию и Могуществу – поистине совпадают в одном и том же; и неудача в практике более всего происходит от незнания причин.

Таково положение вещей, если кто, не отводя от Вещей умственного взора, воспримет их изображения такими, каковы они на деле. Да не допустит того Бог, чтобы мы выдали за образец мира грезу нашего воображения, но да подает он в своей благости, чтобы в нашем писании было откровение и истинное видение следов и отпечатков Творца на его творениях.

Ты, Отец5555
  Читателя не должно смущать обращение Бэкона, в предисловии к своему сочинению, к Богу с молитвой. В XVI в. это было общепринято. Об отношении Бэкона к религии см. вступительную статью.


[Закрыть], который изначала дал творению свет видимый и, в увенчание твоих дел, вдохнул в лицо человека свет разума, соблюди и направь этот труд, который порожден твоей благостью и взыскует твоей славы. Когда ты обратился, чтобы посмотреть на дело рук твоих, ты увидел, что все хорошо весьма, и опочил. Но человек, обратившись к делу рук своих, увидел, что все суета и томление духа, и опочить не мог. Поэтому, если мы в поте лица потрудимся в твоих делах, то ты сделаешь нас причастными твоему видению и твоей субботе. Молим тебя укрепить в нас этот дух; и руками нашими и других, кому ты уделишь от этого духа, ниспослать роду человеческому новые подаяния твоего милосердия.

* * *

Отсутствует первая часть Восстановления, которая обнимает Разделение наук.

Однако до некоторой степени его можно извлечь из второй книги Об успехах в Учении Божественном и Человеческом.

* * *

Следует вторая часть Восстановления, которая содержит самое искусство истолкования природы и более правильного применения разума; но не в форме законченного трактата, а лишь представленного в очерке, в виде афоризмов.

Вторая часть сочинения, называемая
Новый Органон,
или Истинные указания для истолкования природы

Предисловие

Те, кто осмелились говорить о Природе как об исследованном уже деле, делали ли они это из самоуверенности, или из тщеславия и привычки поучать, принесли величайший вред философии и наукам. Ибо, насколько они были сильны для того, чтобы заставить верить себе, настолько же они были убедительны для того, чтобы загасить и оборвать исследование. Они не столько принесли пользы своими способностями, сколько вреда тем, что погубили и совратили способности других. Те же, которые вступили на противоположную дорогу и утверждали, что решительно ничего нельзя познать, – пришли ли они к этому убеждению из ненависти к старым софистам, или по причине отсутствия стойкости духа, или вследствие обладания некоторой ученостью, – приводили в пользу этого доводы, которыми, конечно, нельзя пренебречь. Однако они выводили свое суждение не от истинных начал и, побуждаемые каким-то ложным стремлением, решительно превзошли меру. Древнейшие же из греков (писания которых погибли) более благоразумно удерживались между самонадеянностью окончательных суждений и отчаянием акаталепсии. И хотя они часто повторяли сетования и жалобы на трудность исследования и темноту Вещей, однако они, как бы закусывая удила, не переставали стремиться к цели и изучать Природу. Они (как видно) полагали, что этот вопрос (а именно: можно ли что-либо познать) разрешается не спором, а опытом. Но и они, пользуясь только стремительностью разума, не прилагали правил, но все возлагали на изощренное размышление, на подвижность и постоянную деятельность ума.

Наш же способ столь же легок в высказывании, как труден в деле. Ибо он состоит в том, что мы устанавливаем степени достоверности, несколько ограничивая чувство и по большей части отбрасывая ту работу ума, которая следует за чувством, и открываем и прокладываем новый и достоверный путь от самых восприятий чувств. Без сомнения, это понимали и те, кто такую роль уделял Логике. Из этого явствует, что они искали помощи разуму, подвергая сомнению прирожденное и самопроизвольное движение ума. Но слишком поздно прилагать это средство, когда дело уже загублено, после того как ум уже пленен навыками и наслышкой повседневной жизни и ложными учениями и осажден суетнейшими призраками. Итак, это искусство Логики, поздно (как мы сказали) становящееся на защиту разума и никоим образом не поправляющее дело, скорее повело к укреплению ошибок, чем к открытию истины. Остается единственное спасение в том, чтобы вся работа разума была начата сызнова и чтобы Ум уже с самого начала никоим образом не был предоставлен самому себе, но чтобы он был постоянно управляем и чтобы дело совершалось как бы механически. В самом деле, если бы люди взялись за механические работы голыми руками без помощи орудий, подобно тому как в делах разума они не колеблются приступать к работе почти с одними голыми усилиями ума, то невелики были бы те вещи, которые они могли бы подвинуть и преодолеть, хотя бы они этому отдали усердные и притом соединенные усилия. И если угодно здесь несколько задержаться и вглядеться в этот пример, как в зеркало, то представим себе обелиск значительной величины, предназначенный для ознаменования триумфа или подобного торжества, который должно перенести на другое место; если люди возьмутся за это голыми руками, то не признает ли это любой трезвый наблюдатель проявлением некоего тяжкого безумия? И еще более, если они увеличат число работающих и решат, что таким образом они сумеют это свершить? А если они сделают известный выбор и отделят немощных и используют только сильных и здоровых и понадеются, что таким путем они выполнят работу, то не скажет ли он, что они еще сильнее безумствуют? А если наконец они, не довольствуясь и этим, решат обратиться к атлетическому искусству и прикажут всем прийти с хорошо умащенными и подготовленными для этого руками и мышцами, то не воскликнет ли он, что они трудятся только для того, чтобы сумасбродствовать по известному правилу и методу? Однако люди с подобным же неразумным рвением и бесполезным единодушием принимаются за дело разума, когда они возлагают большие надежды на многочисленность умов или на их превосходство и остроту, или даже усиливают жилы ума Логикой (которую можно почитать некоей атлетикой); а меж тем они (если кто рассудит правильно), хотя и с такими усилиями и стараниями, все же не перестают применять голый разум, тогда как совершенно очевидно, что во всякой большой работе, за которую берется человеческая рука без орудий и машин, силы отдельных людей не могут не быть вполне напряжены каждая в отдельности, ни соединены все вместе. Итак, из установленных нами предпосылок мы выводим две вещи, о которых мы хотели бы предупредить людей, чтобы это не ускользнуло от их внимания. Первая из них состоит в следующем. Мы полагаем, что будет хорошо, если для затушения и устранения споров и противоречий и за древними останется нетронутой их честь и почитание, и мы сможем свершить предназначенное и все же получить плоды своей скромности5656
  Бэкон неоднократно говорит, что он стремится быть «указующим путь» к истине, а не ставит своей задачей прибавить новую систему философии к уже существующим.


[Закрыть]. Ибо если мы заявим, что мы можем принести лучшее, чем древние, вступив на ту же самую дорогу, что и они, то мы не сможем никаким красноречием воспрепятствовать тому, чтобы возникло сравнение и спор относительно дарований или превосходства или способности. Конечно, этот спор не был бы непозволительным или неслыханным. Ибо, если бы древние что-либо установили и открыли неправильно, то почему бы мы не могли с таким же правом, как и все люди, отметить и опровергнуть это? Однако, хотя этот спор и справедлив и дозволен, все же он, возможно, не соответствовал бы мере наших сил. Но так как мы стремимся к тому, чтобы разуму открылся совершенно новый путь, неизвестный древним и не испытанный ими, то дело меняется. Прекращаются соревнование и споры сторон. Мы сохраняем за собой только роль указующего путь, а это дает, конечно, лишь посредственный авторитет и в большей степени есть дело счастья, чем способности и превосходства.

Это предупреждение касается вопроса о личностях, другое же – о самих вещах.

Мы совершенно не пытаемся ниспровергнуть ту философию, которая ныне процветает, или другую, которая будет правильнее и совершеннее. И мы не препятствуем тому, чтобы эта общепринятая философия и другие философии этого рода питали диспуты, украшали речи и прилагались для надобностей преподавания и гражданской жизни. Более того, мы открыто объявляем, что та философия, которую мы вводим, будет не очень полезна для таких дел. Она не может быть схвачена мимоходом и не льстит разуму предвзятостями и не доступна пониманию толпы, кроме как в своей полезности и действенности.

Итак, пусть будут – на счастье и благополучие для обеих сторон – два истока учений и два их разделения, и подобным же образом пусть будут два племени или как бы два сродства созерцающих или философствующих, никоим образом не враждебные и не чуждые друг другу, но связанные взаимной помощью и союзом. Одно из них занимается наукой, другое ее изобретает. Тем, для кого предпочтительнее первое по причине ли поспешания, или по причине требований гражданской жизни, или по тому, что они не могут охватить и восприять это другое из-за недостаточной силы своего разума (а это неизбежно должно встречаться очень часто), тем мы желаем достигнуть счастливой удачи в том, чем они занимаются, и продолжать придерживаться избранного направления. Но если кто из смертных желает не только оставаться при том, что уже открыто, и пользоваться этим, но проникнуть глубже, и не спором побеждать противника, но работой – природу, и, наконец, не предполагать красиво и правдоподобно, но знать твердо и очевидно, такие пусть, если пожелают, соединятся с нами как истинные сыны науки – для того, чтобы, оставив атриумы природы, которые попирали бесконечные толпы, проложить себе наконец доступ к ее недрам.

Для того чтобы мы были поняты лучше, и то, чего мы желаем, предстало в названиях более близких, мы обычно зовем один способ Предвосхищением Ума, а другой – Истолкованием Природы.

Есть у нас еще одно пожелание. Мы, конечно, стремились в своих размышлениях и приложили старание к тому, чтобы предлагаемое нами не только было истинно, но имело бы незатрудненный и беспрепятственный доступ к душам людей, хотя и весьма занятым и обремененным. Однако по справедливости мы можем ожидать (в особенности в столь великом восстановлении наук), что те, кто пожелают что-либо высказать об этом нашем труде, на основании ли собственного понимания, или множества авторитетов, или форм доказательств (которые теперь стали как бы судебными законами), не понадеются сделать это мимоходом и как бы между прочим. Пусть они вполне познают вещь, пусть они сами понемногу испытают тот путь, который мы указываем и пролагаем; пусть они привыкнут к тонкости вещей в опыте; пусть они наконец исправят посредством своевременного и как бы законного промедления превратные и глубоко засевшие навыки Ума – и тогда наконец (если будет угодно), после того как это станет им по силам, пусть составят свое суждение.

Афоризмы
Об истолковании природы и царстве человека

I

Человек, слуга и истолкователь Природы, столько совершает и понимает, сколько постиг в порядке Природы делом или размышлением, и свыше этого он не знает и не может.

ІІ

Голая рука и предоставленный самому себе разум не имеют большой силы. Дело совершается орудиями и вспоможениями, которые нужны не меньше разуму, чем руке. И как орудия руки дают или направляют движение, так и умственные орудия дают разуму указания или предостерегают его.

ІІІ

Знание и способность человека совпадают, ибо незнание причины устраняет результат. Природа побеждается только подчинением ей, и то, что в созерцании представляется причиной, в действии представляется правилом.

ІV

В действии человек не может ничего другого, как только соединять и разъединять тела природы. Остальное природа совершает внутри себя.

V

Изучению природы предаются в своих делах механики, математики, врачи, алхимики и маги, но при данном положении вещей успехи слабы и попытки незначительны.

VІ

Было бы безумным и в себе противоречивым ожидать, что будет сделано то, чего до сих пор никогда не было, иначе как средствами, никогда доселе не испытанными.

VІІ

Мы видим в книгах и в предметах многочисленные порождения ума и руки. Но все это разнообразие заключается в дальнейшем изощрении и в развитии немногих уже известных вещей, а не в числе аксиом5757
  Здесь под аксиомами Бэкон понимает достоверное знание общих законов природы.


[Закрыть].

VІІІ

Даже произведенными уже делами люди обязаны больше случаю и опыту, чем наукам. Ибо науки, коими мы теперь обладаем, суть не что иное, как некое сочетание уже известных вещей, а не пути открытия и указания новых дел.

ІX

Истинная причина и корень всех зол в науках лежит в одном: в том, что мы обманчиво поражаемся силами человеческого ума, возносим их и не ищем для них истинной помощи.

X

Тонкость природы во много раз превосходит тонкость чувств и разума, так что все эти прекрасные созерцания, размышления, толкования – бессмысленная вещь, только нет того, кто бы это видел.

XІ

Как науки, которые теперь имеются, бесполезны для новых открытий, так и логика, которая теперь имеется5858
  То есть схоластическая логика.


[Закрыть], бесполезна для

открытия наук.

XІІ

Логика, которой теперь пользуются, скорее служит укреплению и сохранению ошибок, имеющих свое основание в общепринятых понятиях, чем отысканию истины. Поэтому она более вредна, чем полезна.

XІІІ

Силлогизм не приложим к основам науки, он бесплодно прилагаем к средним аксиомам, так как далек от тонкости совершенства природы. Поэтому он подчиняет себе мнения, а не предметы.

XІV

Силлогизмы состоят из предложений, предложения из слов, а слова суть знаки понятий. Поэтому, если сами понятия, составляя основу всего, спутанны и необдуманно отвлечены от вещей, то нет ничего прочного в том, что построено на них. Поэтому единственная надежда – в истинной индукции.

XV

В понятиях нет ничего здравого, ни в логике, ни в физике. Субстанция, Качество, Действие, Страдание, даже Бытие не являются хорошими понятиями5959
  Это не значит, что Бэкон отвергает эти понятия. Он критикует то содержание, которое им приписывают схоластика и современная ему философия.


[Закрыть]. Еще менее того – понятия Тяжелого, Легкого, Густого, Разреженного, Влажного, Сухого, Порождения, Разложения, Притяжения, Отталкивания, Элемента, Материи, формы и прочее такого же рода. Все они вымышлены и плохо определены.

XVІ

Понятия низших видов – Человек, Собака, Голубь – и непосредственных восприятий чувства – Жар, Холод, Белое, Черное – не обманывают нас заметно, но и они иногда становятся спутанными из-за текучести материи и смешения вещей. Остальные же понятия, которыми люди до сих пор пользуются, суть уклонения, должным методом не отвлеченные от вещей и не выведенные из них.

XVІІ

Уклонений и произвола не меньше в построении аксиом, чем в образовании понятий, даже и в тех началах, которые зависят от простой индукции. И еще больше этого в аксиомах и в низших предложениях, которые выводятся посредством силлогизма.

XVІІІ

То, что до сих пор открыто науками, лежит почти у самой поверхности обычных понятий. Для того чтобы проникнуть в глубь и в даль природы, необходимо более верным и осторожным путем отвлекать от вещей как понятия, так и аксиомы, и вообще необходима лучшая и более надежная работа разума.

XІX

Два пути существуют и могут существовать для отыскания и открытия истины. Один воспаряет от ощущений и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих оснований и их непоколебимой истинности, обсуждает и открывает средние аксиомы. Этим путем и пользуются ныне. Другой же путь выводит аксиомы из ощущений и частностей поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не испытанный.

XX

Разум, предоставленный самому себе, вступает на тот же путь, на какой ведут правила логики, а именно – на первый. Ибо дух стремится подняться к наиболее общему, чтобы там успокоиться, и скоро устает от опыта. Но это зло еще увеличила диалектика своими пышными диспутами.

XXІ

Разум, предоставленный самому себе, если это ум трезвый и терпеливый и упорный (особенно если ему не мешают усвоенные ранее учения), пытается отчасти идти по второму, истинному пути, но с малым успехом. Ибо разум, если им не управляют и не помогают ему, бессилен и вовсе неспособен преодолеть темноту вещей.

XXІІ

Оба эти пути исходят из ощущений и частностей и завершаются в высших общностях. Но различие их неизмеримо. Ибо один лишь бегло касается опыта и частностей, другой надлежащим образом задерживается на них. Один сразу же устанавливает некие общности, отвлеченные и бесполезные, другой постепенно поднимается к тому, что действительно более близко природе.

XXІІІ

Немалое различие существует между призраками человеческого ума и идеями Божественного разума, то есть между пустыми мнениями и истинными признаками и подлинными чертами созданий природы, как они обнаруживаются.

XXІV

Никоим образом не может быть, чтобы аксиомы, установленные рассуждением, были пригодны для открытия новых дел, ибо тонкость Природы во много раз превосходит тонкость рассуждений. Но аксиомы, отвлеченные должным образом из частностей, в свою очередь, легко указывают и определяют новые частности и таким путем делают науки действенными.

XXV

Аксиомы, которыми ныне пользуются, проистекали из скудного и простого опыта и немногих частностей, которые обычно встречаются, и созданы примерно по их объему и протяжению. Поэтому нечего удивляться, если эти аксиомы не ведут к новым частностям.

Если же открывается пример, который ранее не был известен, аксиому спасают посредством какого-либо прихотливого различения, между тем как истиннее было бы исправить самую аксиому.

XXVІ

Познание, которое мы обычно применяем в изучении Природы, мы будем для целей обучения называть Предвосхищением Природы, потому что оно поспешно и незрело. Познание же, которое должным образом извлекаем из Вещей, мы будем называть Истолкованием Природы.

XXVІІ

Предвосхищения составляют достаточно твердое основание для согласия. Ведь если люди станут безумствовать по одному образу и форме, они достаточно хорошо могут прийти к согласию между собой.

XXVІІІ

Для достижения согласия Предвосхищения даже много сильнее, чем Истолкования, ибо, почерпнутые из немногих примеров и притом из тех, которые чаще всего встречаются, они тотчас захватывают разум6060
  У Бэкона встречаются термины: ingenium, mens, iatellectus, spiritus. Мы переводим обычно: ingenium – умственные способности, mens – ум, intellectus – разум, разумение, spiritus – дух.


[Закрыть] и наполняют фантазию, тогда как, напротив, Истолкования, почерпнутые из разнообразных и далеко рассеянных вещей, не могут сразу пронизать наш разум. Поэтому они, для обычных мнений, должны казаться странными и непонятными, как бы подобными таинствам веры.

XXІX

Пользование Предвосхищениями и диалектикой уместно в науках, основанных на мнениях и воззрениях, потому что им нужно достигнуть согласия, а не знания Вещей.

XXX

Если бы умы всех времен сошлись и соединились и сочетали бы свою работу, то Предвосхищения все же не могли бы повести науки далеко вперед, ибо коренные ошибки, сделанные при первых усилиях ума, не излечиваются превосходством последующих действий и лекарств.

XXXІ

Тщетно ожидать большого прибавления в науках от введения и прививки нового к старому. Должно быть совершено обновление до последних основ, если мы не хотим вечно вращаться в кругу с самым ничтожным движением вперед.

XXXІІ

Честь старых, да и всех вообще авторов остается нерушимой, ибо производится сравнение не умственной способности или дарования, а путей познания. Я же исполняю здесь не дело судьи, а дело указующего.

XXXІІІ

Нельзя (скажем это открыто) из Предвосхищения (то есть разумения, коим обычно пользуются) вывести правильное суждение о нашем пути и о том, что этим путем найдено. Ибо не должно прибегать к суду того, что само подлежит суду.

XXXІV

Нелегко найти способ объяснить и передать то, что мы предлагаем. Ибо то, что ново в себе, будет понято только по аналогии со старым.

XXXV

Борджиа6161
  Бэкон разумеет папу Александра VI Борджиа.


[Закрыть] сказал про поход французов в Италию, что они пришли с мелом в руках, чтобы отмечать себе пристанища, а не с оружием, чтобы силой проложить себе дорогу. Таков и наш способ: пусть наше учение постепенно проникает в души, способные и готовые его принять. Споры неуместны там, где мы расходимся в началах, в самих понятиях и даже в формах доказательств.

XXXVІ

Нам остается единственный и простой путь передачи. Мы должны привести людей к самим частностям, к их рядам и сочетаниям. Пусть люди на время прикажут себе отречься от своих понятий и пусть начнут свыкаться с самими Вещами.

XXXVІІ

Рассуждения тех, кто проповедовал акаталепсию, и наш путь в истоках своих некоторым образом соответствуют друг другу. Однако в завершении они бесконечно разъединяются и противополагаются одно другому. Те просто утверждают, что ничто не может быть познано. Мы же утверждаем, что в природе тем путем, которым ныне пользуются, немного может быть познано. Те в дальнейшем рушат достоверность разума и чувств, мы же отыскиваем и доставляем им средства помощи.

XXXVІІІ

Призраки и ложные понятия, которые уже захватили человеческий разум и глубоко в нем укрепились, не только так владеют умом людей, что затрудняют вход истине, но даже тогда, когда вход ей позволен и предоставлен, они снова преградят путь при самом обновлении наук и будут ему препятствовать, если только люди – предостереженные – не вооружатся против них, насколько возможно.

XXXІX

Есть четыре вида призраков, которые осаждают умы людей6262
  О четырех препятствиях к истинному познанию говорит также Роджер Бэкон. Он под ними понимает: пользование недостаточным авторитетом, привычку, общепринятое мнение и скрывание невежества.


[Закрыть]. Для того чтобы изучить их, мы дали им названия. Назовем первый вид призраков Призраками Рода, второй – Призраками Пещеры, третий – Призраками Рынка и четвертый – Призраками Театра.

XL

Построение понятий и аксиом через истинную индукцию есть несомненно подлинное средство для того, чтобы отвратить и удалить Призраки. Но и перечисление Призраков многому служит. Учение о Призраках представляет собой то же для Истолкования Природы, что и учение об опровержении софизмов – для общепринятой логики.

XLІ

Призраки Рода находят основание в самой природе человека, в племени или самом роде людей. Ибо ложно утверждать, что чувство человека есть мера Вещей. Наоборот, все восприятия как чувства, так и ума относятся к человеку, а не к миру. Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде.

XLІІ

Призраки Пещеры суть заблуждения отдельного человека. Ведь у каждого, помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая разбивает и искажает свет природы. Происходит это или от особых прирожденных свойств каждого, или от воспитания и бесед с другими, или от чтения книг и от авторитетов, перед какими кто преклоняется, или вследствие разницы во впечатлениях, зависящей от того, получают ли их души предрасположенные или души уравновешенные и спокойные, или по другим причинам. Так что дух человека, смотря по тому, как он расположен у отдельных людей, есть вещь различная и совершенно неустойчивая и как бы случайная. Вот почему Гераклит правильно сказал, что люди ищут знаний в малых мирах, а не в большом или общем мире.

XLІІІ

Существуют еще Призраки, которые проистекают как бы из взаимной связанности и сообщества людей. Эти Призраки мы называем, имея в виду порождающее их общение и сотоварищество людей, Призраками Рынка. Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум. Определения и разъяснения, которыми привыкли вооружаться и охранять себя ученые люди, никоим образом не помогают делу. Слова прямо насилуют разум, смешивают все и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям.

XLІV

Существуют, наконец, Призраки, которые вселились в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов доказательств. Их мы называем Призраками Театра, ибо мы считаем, что, сколько есть принятых и изобретенных философских систем, столько поставлено и сыграно комедий, представляющих вымышленные и искусственные миры. Мы говорим это не только о философских системах, которые существуют сейчас или существовали некогда, так как сказки такого рода могли бы быть сложены и составлены во множестве; ведь вообще у весьма различных ошибок бывают почти одни и те же причины. При этом мы разумеем здесь не только общие философские учения, но и многочисленные начала и аксиомы наук, которые получили силу вследствие предания, веры, небрежения. Но я должен распространенно сказать о каждом из этих родов заблуждений в отдельности, чтобы предостеречь разум человека.

XLV

Человеческий разум по своей склонности легко предполагает в вещах больше порядка и единообразия, чем их находит. И в то время как многое в природе единично и совершенно не имеет себе подобия, он придумывает параллели, соответствия и отношения, которых нет. Отсюда выдумка о том, что в небесах все движется по совершенным кругам. Спирали же и драконы6363
  Название «дракон» произошло от древнего обозначения узлов орбиты луны на эклиптике «хвостом» и «головой» дракона. В этих названиях узлов орбиты отразились древние мифы о драконе-чудовище, глотающем светило и производящем затмения. Спирали, о которых говорит Бэкон, очевидно, спирали двойной изогнутости, или эллипсы, наложение которых на поверхность сферы может служить определению неравенства в широте.


[Закрыть] совершенно отвергнуты, если не считать названий. Отсюда вводится элемент огня6464
  Под четырьмя элементами Бэкон имел в виду: огонь, землю, воздух, воду. Круг огня ставился выше круга воздуха и считался «не подчиненным чувству». Четырехугольник элементов вытекает из четырехугольника элементарных состояний: тепла, холода, влажности, сухости. Эти состояния могут составить шесть комбинаций, по две в каждой. Но две из этих комбинаций отвергаются, как противоречивые в себе (тепло – холод, влажность – сухость). Остаются четыре комбинации. Каждой из них соответствует один из четырех элементов. Диаграмматически эта мысль может быть представлена в следующем виде:
  Учение об элементах – одно из центральных мест философии перипатетиков.
  «Произвольно вкладывается в то, что зовется элементами, мера прогрессии один на десять для определения степени разреженности…» Бэкон подразумевает учение о густоте элементов. Пропорция один на десять была формулирована еще Аристотелем. Ни одна средневековая книга по физике не обходилась без нее.


[Закрыть] со своим кругом для того, чтобы составить четырехугольник вместе с остальными тремя элементами, которые доступны чувству. Произвольно вкладывается в то, что зовется элементами, мера прогрессии один на десять для определения степени разреженности и тому подобные бредни. Эти бесполезные утверждения имеют место не только в философских учениях, по и в простых понятиях.

XLVІ

Разум человека все привлекает для поддержки и согласия с тем, что он однажды принял, – потому ли, что это предмет общей веры или потому, что это ему нравится. Какова бы ни была сила и число обстоятельств, свидетельствующих о противном, разум или не замечает их, или пренебрегает ими, или отводит и отвергает их посредством различений – с большим и пагубным предубеждением, – чтобы достоверность тех прежних заключений осталась ненарушенной. И потому правильно ответил тот, который, когда ему показали повешенные в храме изображения спасшихся принесением обета от опасного кораблекрушения, и при этом добивались ответа, признает ли теперь он могущество богов, – спросил в свою очередь: «А где изображения тех, кто погиб после того как принес обет?»6565
  Этот пример взят Бэконом из Цицерона, «De natura deo-rum».


[Закрыть] Таково основание почти всех суеверий – в астрологии, в сновидениях, в предзнаменованиях, в божественных определениях и тому подобном. Люди, услаждающие себя подобного рода суетой, отмечают то событие, которое исполнилось, и без внимания проходят мимо того, которое обмануло, хотя последнее бывает гораздо чаще. Еще глубже проникает это зло в философию и в науки. В них то, что раз признано, заражает и подчиняет себе остальное, хотя бы последнее было значительно лучше и тверже. Помимо того, если бы даже и не имела места эта указанная нами пристрастность и суетность, все же уму человеческому постоянно свойственно то заблуждение, что он более поддается положительным доводам, чем отрицательным, тогда как по справедливости он должен был бы одинаково относиться к тем и другим; даже более того: в построении всех истинных аксиом большая сила – у отрицательного довода.

XLVІІ

На разум человеческий больше всего действует то, что сразу и внезапно может его поразить; именно это обыкновенно возбуждает и заполняет воображение. Остальное же он незаметным образом преобразует, представляя его себе таким же, как и то немногое, что владеет его умом. Обращаться же к далеким и разнородным доводам, посредством которых аксиомы испытываются как бы на огне, ум вообще не склонен и не способен, пока этого не предпишут ему суровые законы и сильная власть.

XLVІІІ

Жаден разум человеческий. Он не может ни остановиться, ни пребывать в покое, а порывается все дальше. Но тщетно. Поэтому мысль не в состоянии охватить предел и конец мира, но всегда как бы по необходимости представляет что-либо существующим еще далее. Невозможно также мыслить, как вечность дошла до сегодняшнего дня. Ибо обычное мнение, различающее бесконечность в прошлом и бесконечность в будущем, никоим образом не состоятельно, так как отсюда следовало бы, что одна бесконечность больше другой и что бесконечность сокращается и склоняется к конечному. Из того же бессилия мысли проистекает ухищрение о постоянно делимых линиях6666
  «Из того же бессилия мысли проистекает ухищрение о постоянно делимых линиях» – намек на Аристотеля, который утверждал, что каждая величина может быть бесконечно делима.
  Антиномии бесконечности вечности и делимости служат у Бэкона не для доказательства ограниченности рассудка, как у Канта, а для необходимости построить правильный метод мышления.


[Закрыть]. Это бессилие ума ведет к гораздо более вредным результатам в раскрытии причин, ибо, хотя наиболее общие начала в природе должны существовать так, как они были найдены, и в действительности не имеют причин, все же ум человеческий, не зная покоя, и здесь ищет более известного. И вот, стремясь к тому, что дальше, он падает к тому, что ближе к нему, а именно к конечным причинам, которые имеют своим источником скорее природу человека, нежели природу Вселенной, и, исходя из этого источника, удивительным образом исказили философию. Но легковесный и невежественный философ есть тот, кто ищет причины для всеобщего, в такой же степени как и тот, кто не стремится к познанию причин низших и подчиненных Вещей.