Текст книги "Убить ворона"

Глава двадцать шестая
О женщинах

– Слушаю вас, – ответил на английском языке приятный женский голос.

– Хелло, вас беспокоит следователь Турецкий. Генеральная прокуратура России, – отрекомендовался он по-английски. – Могу ли я поговорить с мистером Реддвеем?

– Один момент, – ответил приятный женский голос, и Турецкий услышал в трубке мелодию группы «Куин».

– О, Саша, – послышался через несколько секунд низкий голос Реддвея. – Очень рад тебя слышать. Как твои дела?

– Нет проблем! – ответил Турецкий Питеру излюбленной американцами фразой.

За время работы в «Пятом левеле» Турецкий быстро уловил это универсальное американское выражение, которое подходило на все случаи жизни.

– Приезжай к нам! Работы полно. И женского состава тоже!

Турецкий услышал на том конце провода игривый женский шепот и какую-то возню. Международная линия отличалась завидной слышимостью.

– Лучше ты к нам, Питер, приезжай!

– О, с удовольствием! Как там с женщинами?

– Русские женщины – лучшие в мире, – патриотически заметил Турецкий. – Но у меня и сейчас к тебе вопрос, – перешел на рабочий тон Александр.

– По новогорской авиакатастрофе? – перебил Турецкого Реддвей, с удовольствием демонстрируя свою осведомленность.

– Да, – спокойно ответил Турецкий. – Как ты считаешь, тут может быть замешан Пакистан?

Полковник несколько секунд думал.

– Если учесть, что везли в Индию военные самолеты, – сказал он серьезно, – то вполне возможно. У нас тут имеется кое-какая информация. Пакистан в последнее время проявляет чрезмерную активность из-за того, что его ядерная программа отстает от индийской на пять – семь лет. К тому же у Индии нет носителей, способных доставлять бомбы к цели. В их ситуации они могут использовать в качестве носителей и самолеты.

Турецкий очень хорошо понял Реддвея. Безусловно, бывший заместитель директора ЦРУ имел более конкретную информацию по Пакистану и Индии, но сообщить ее, по всей видимости, не имел полномочий.

– Спасибо, Питер, – поблагодарил Турецкий. – Передавай привет всем нашим ребятам!

– Обязательно передам, – снова перешел на шутливый тон Реддвей. – И девушкам?

– Аск?!

Глава двадцать седьмая
Пятая категория

Разговор с Савельевой можно было перенести на утро, но Турецкий, вспомнив, что ему придется торчать вечером в гостиничном номере, который уже порядком надоел, решил передопросить жену штурмана сегодня. Она поспешно открыла ему дверь, молча кивнула на приветствие.

– Проходите, – коротко бросила на ходу, скрываясь в комнате.

Он услышал, как Савельева взяла телефонную трубку и вернулась к прерванному разговору. Судя по тому, как Елена Георгиевна нехотя соглашалась с кем-то и сухо благодарила, Александр понял, что на том конце провода ей навязчиво выражают свое сочувствие.

На вид Савельевой было лет двадцать пять. Но Турецкий знал от Сабашова, что ей тридцать, что она была замужем за Савельевым шесть лет и что у них не было детей.

Это была интересная для мужского исследования женщина.

Лет до тридцати опыт общения с женщинами у Александра был довольно конкретный. Он делил их на четыре категории. В первую входили женщины, с которыми хотелось заниматься сексом, не тратя лишних слов и времени на ухаживания. Он готов был в отношении них согласиться с определением Зайдулина – стервы. Для второй – он старался употреблять юридические термины типа «допрос», «экспертиза», проводить деловые переговоры и ничего более. В отдельную категорию были выделены жены его друзей и коллег – с ними он научился легко улыбаться и вести поверхностные бесполые беседы. Четвертая состояла из женщин, яростно оказывавших сопротивление любому мужскому началу, которых хотелось страстно добиваться, и сам процесс этой борьбы доставлял столько удовольствия, что Турецкий, бывало, очень расстраивался, если победа доставалась легко. Александр сразу определял категорию встреченной им женщины и четко намечал линию поведения по отношению к ней.

После тридцати накопившийся опыт общения с женской половиной позволил Турецкому обнаружить пятую категорию – женщин, искренне колеблющихся в любой момент общения с мужчиной. Прежде он считал, что все женщины знают, несмотря на двусмысленность их поведения, чего они хотят в тот или иной момент. По крайней мере, вопрос, хочет она с тобой спать или нет, решался женщиной быстро. А будет ли она это делать и почему – это было уже второе и третье. И над этим приходилось порой ломать голову. Но для женщины последней категории вопрос, хочет ли она с тобой лечь в постель или нет, мучительно решался ею даже после того, когда она позволяла мужчине снять с себя нижнее белье.

В квартире у Савельевой Турецкому показалось, что он встретил женщину из пятой категории.

Закончив разговор, Елена Георгиевна с явным облегчением повесила трубку.

– Я была уже сегодня в прокуратуре, но ни вас, ни Валентина Дмитриевича не застала, – сразу, без предисловий обратилась она к Турецкому. – Что с моим мужем? Как мне все это понимать?

– Не волнуйтесь, пожалуйста, – сказал следователь стандартную для подобных случаев фразу. – Есть разные версии. Одна из них, что, может быть, останки вашего мужа оказались вне обломков самолета, – Александр заметил, как Савельеву нервно передернуло от слова «останки». – Такое бывает. – Турецкий помолчал, прежде чем сказать следующее. – Но может быть, вашего мужа не было в самолете в момент катастрофы.

– Как это – может быть? – широко распахнула глаза Савельева.

– А вот это предстоит выяснить. И надеюсь, что вы сможете нам помочь.

Елена Георгиевна неопределенно пожала плечами.

– В беседе со следователем Сабашовым вы сказали, что ваш муж всегда брал в полет фотоаппарат марки «Никон», – Турецкий взглянул на множество развешанных на стенах фотографий. Турецкий с любопытством отметил, что среди всех этих пейзажей был всего лишь один портрет Елены. «Не любил Савельев снимать свою жену», – подумал следователь.

– Да, всегда, – подтвердила Елена. – И в тот раз тоже.

– Вы не могли бы показать документы на фотоаппарат? – попросил он вслух.

– Пожалуйста, – не сразу сказала Елена.

Она несколько секунд вспоминала, где их искать. Потом подошла к книжному шкафу и встала на стул.

– Вам помочь? – предложил Турецкий.

– Давайте уж я вам буду помогать, – со странной улыбкой ответила Елена Георгиевна.

В какой-то момент она почувствовала, что Турецкий ее рассматривает. И не просто рассматривает, а по-мужски оценивает. Елена была одета в легкие широкие брюки и свободную майку навыпуск. Но под свободной одеждой без труда угадывалось упругое тело. Движения ее были исполнены природного достоинства. Александр знал, что редко встречаются женщины, у которых любой жест, обычное движение руки, незначительный поворот головы наполнены таким будоражащим женским магнетизмом.

Елена нашла нужные документы. Когда она сходила со стула, Турецкий оказался рядом и подал ей руку.

– По-моему, вот это, – протянула она бумаги следователю.

Он нашел в документах номер фотоаппарата, который, конечно, не совпадал с номером найденного среди обломков. Пришлось составлять протокол добровольной выдачи документов на пресловутый фотоаппарат. Пока Турецкий составлял документы, Елена вопросительно смотрела на него, ожидая разъяснений. Он чувствовал совсем близко ее дыхание, но долго ничего не говорил.

– Я могу сказать только одно, что в самолете найден не этот фотоаппарат, – наконец нарушил молчание следователь.

– Он жив! – невольно вырвалось у Савельевой.

Турецкий отметил, что в голосе Елены послышались не только радостные, но и мучительные нотки.

«Наверное, это можно понять, – подумал он. – Если его не было в самолете, для нее теперь встает сразу много вопросов: почему не было? Где он был тогда? И где находится сейчас?»

В этот момент раздался звонок в дверь – электрический птичий щебет. Елена Георгиевна пошла открывать.

На пороге стояла мать Савельева – высокая брюнетка с суровым выражением лица.

– Здравствуйте, Ирина Васильевна, – несколько напряженно сказала Елена Георгиевна. – Проходите.

Мать Савельева не ответила на приветствие. Чувствовалось, что отношения между свекровью и невесткой натянутые. Свекровь, помедлив, зашла в прихожую, но вдруг остановилась, увидев на вешалке чужую мужскую одежду. Она криво усмехнулась и уничтожающе посмотрела на невестку. Елена тут же приняла независимый вид, ясно давая понять, что ничего объяснять не собирается. И уж тем более оправдываться.

– Если Андрей окажется жив, он вернется к тебе только через мой труп! – жестко бросила свекровь Елене.

– А это уже буду решать я! И только я! – с тихой уверенностью парировала Савельева.

Две женщины еще несколько секунд с ненавистью смотрели друг другу в глаза. Елена холодно, с превосходством улыбалась. А свекровь – еле сдерживалась, чтобы не ударить ее.

– А вы зачем, собственно, пришли? – спросила Елена Георгиевна.

– Ни за чем! – выкрикнула Савельева, и Турецкий услышал, как громко хлопнула входная дверь.

Елена вернулась в комнату не сразу. Ей было не по себе: и потому, что произошла отвратительная сцена со свекровью, и потому, что Турецкий стал ее свидетелем.

– У вас не будет сигареты? – обратилась она к Александру.

Он протянул ей открытую пачку. Она дождалась, когда он поднесет зажигалку к ее сигарете, при этом с неприятным любопытством, бесцеремонно взглянула ему в глаза. Турецкий усмехнулся про себя. «Женщина в отчаянии, – охарактеризовал он Елену в этот момент, – однако держится молодцом!» Елена неумело затянулась. Угадывалось, что курила она редко.

– Можно и мне закурить? – спросил Александр.

Она кивнула, даже не взглянув на него. Турецкий закурил и поискал глазами пепельницу. Он нашел ее на журнальном столике возле двери в соседнюю комнату. Беря пепельницу, Александр мельком заглянул туда – это была спальня. Турецкого позабавили огромная медвежья шкура над большой двуспальной кроватью и повешенное на шкуре охотничье ружье. Что-то в этом было претенциозное и книжное.

«Как в чеховской пьесе, – подумал Александр. – Если ружье висит на стене в первом акте, то к концу последнего оно должно обязательно выстрелить!»

– Я читал протокол вашего первого допроса. Вы наблюдали момент катастрофы.

– Да, – недружелюбно ответила Савельева.

Видно, что сцена со свекровью сильно выбила ее из колеи.

– А почему вы в тот момент стояли у окна? – продолжал Турецкий.

Она взглянула на него более чем холодно:

– А это уже мое личное дело!

– Хорошо, – спокойно сказал Турецкий. – У какого окна вы стояли? Надеюсь, это не очень личный вопрос?

Турецкий понял, что перегибает палку, что чисто по-человечески он не прав. Он попытался войти в ее положение и представить, что у этой женщины несколько дней назад погиб муж и погиб на ее глазах. А теперь – может, и не погиб, а исчез, что было для измученного неопределенностью человека не намного лучше. Все это он понимал, но в то же время почему-то не чувствовал жалости к Савельевой. Может быть, потому, что накопилась усталость, или же оттого, что Елена Георгиевна немного раздражала его – чем, он еще не мог понять.

Она подошла к окну. Он встал за ее спиной чуть сбоку и уловил, как при взгляде в окно дрогнули ее губы. Женщина была на грани нервного срыва.

– Я должен повторно допросить вас здесь или в прокуратуре и задать вам несколько вопросов, касающихся вашей личной жизни. Поймите, все это может иметь отношение к исчезновению вашего мужа.

– Хорошо, – тихо сказала Елена. – Я стояла у окна, потому что делала это все шесть лет, которые мы живем вместе. И муж знал об этом. Он говорил, ему так спокойнее, когда я смотрю на взлет их самолета.

Она помолчала и вдруг произнесла:

– Вы знаете, он ведь не был летчиком.

– То есть? – Турецкий вопросительно взглянул на Елену.

– Он не любил летать. Представляете себе летчика, который боится высоты? – Она задумалась. – И вообще, мне кажется, он предчувствовал тогда, что должно что-то случиться.

Разбираться в женских предчувствиях Турецкому сейчас не хотелось, хотя по своему опыту он знал, что в них можно отыскать интересное и даже нечто полезное для следствия.

– Могу я попросить у вас стакан воды? – неожиданно обратился он к Елене.

Турецкий давно уже ощущал сухость во рту от водки, выпитой в кафе с Сабашовым.

– Нет, – быстро произнесла она – раньше, чем подумала, но тут же в замешательстве добавила: – Извините, я сейчас.

Она прошла на кухню, налила воды из чайника, вернулась. Турецкий протянул руку, чтобы взять стакан. Но Елена Георгиевна демонстративно поставила его перед ним на стол.

«Или она очень странная, или я ей жутко отвратителен», – подумал Турецкий и решил, что на сегодня его работа закончена.

И тут Елена резко наклонилась вперед, закрыв лицо руками. Мгновение она сидела неподвижно и вдруг заплакала навзрыд.

Это была настоящая истерика. Вначале Турецкий попытался привести ее в чувство с помощью воды и валерианы. Потом он сильно встряхнул ее, но и это не помогло. Из ее груди вырывались тяжелые и неестественные всхлипывания. Турецкий потащил Савельеву в ванную и не церемонясь подставил ее голову под струю из-под крана. Задыхаясь от попадающей в нос и рот воды, Елена неровно задышала, спазмы привели ее в себя. И она заплакала уже с облегчением – не сдерживаясь и не стыдясь.

– Ну, тихо, тихо, – поглаживал ее по плечу Александр.

Ему было странно возиться с этой женщиной. Но ситуация была настолько необычной, что дистанция между Турецким и Еленой быстро таяла.

– Не уходите, – цеплялась она за него руками, с трудом понимая, что с ней происходит и пугаясь этого все больше и больше.

Потом она впала в оцепенение. Попросту превратилась в безвольную куклу.

Турецкий помог ей лечь в постель. При этом Александр не чувствовал никакого неудобства и неловкости. Он ощущал себя кем-то вроде врача, оказывавшего экстренную помощь.

Когда Елена затихла в кровати, Александр устало потер глаза.

«Во денек, – подумал он. – Лучше бы я вызвал ее в прокуратуру».

Но в глубине души он не жалел, что оказался здесь.

Турецкий не мог вспомнить другого случая в своей профессиональной деятельности, когда бы он так искренне успокаивал свидетельницу.

Наконец Елена заснула. Он взглянул на нее – губы по-детски расслаблены, чуть подрагивающие веки, временами учащенное дыхание. Спящая, она показалась ему беззащитной, жалкой девчонкой, совершенно растерявшейся перед этой жесткой и непонятной жизнью.

Турецкий долго сидел и смотрел на Елену. В какой-то момент Александр почувствовал, что напряженно рассматривает обозначившуюся под майкой форму груди.

«Все, приехали», – сказал Турецкий и быстро ушел, захлопнув за собой входную дверь.

Глава двадцать восьмая
Мистер Роуз

Мистер Роуз зажмурился от ласки теплого влажного воздуха, окутавшего все тело. После многочасового комфорта в казенной вентиляции лайнера, напоенный ароматами весны и пряных запахов Азии воздух Исламабада показался респектабельному англичанину милее ванны из шампанского. Он обаятельно раскланялся со стюардессами и стал спускаться по трапу расслабленной, неторопливой походкой человека, у которого все отлично – нигде не жмет, никому он не должен и никто его не ждет. Такое блаженство души способно охватить лишь путешественника, оставившего за спиной груз привычных оседлых забот и ненадолго убежавшего от своих близких в какой-нибудь совершенно другой мир. На таможне, пока его нехитрый саквояж досматривали шоколадные люди в форменных синих костюмах, мистер Роуз благодушно подумал о том, как похожи специальные службы разных стран и что не национальные особенности в конечном счете будут решать будущее планеты, а совсем даже другие – корпоративные, цеховые, если хотите. Мысль мистера Роуза потекла в фантастические мечтания о городах, где скапливаются представители одной профессии, о мировых войнах между ними и о прочих гадостях, навязанных скорее не окружающей реальностью, а бесконечными сериалами американских фэнтази. Стараясь возвратиться к курортному настроению, мистер Роуз достал трубку и, улыбаясь, жестом попросил у таможенника разрешения закурить. Мистер Роуз, скромный востоковед по профессии, приехал в Пакистан по приглашению министерства культуры, чтобы осмотреть сокровища хараппской цивилизации и написать потом никому не интересную диссертацию о различии архитектуры городов древней Южной Азии и не менее древних городов Южной Европы. Но, несмотря на научную цель своей командировки, мистер Роуз чувствовал себя немножечко туристом, которому позволено чуточку больше, чем местным жителям. Вот и сейчас вежливая просьба закурить означала всего лишь реверанс в сторону гостеприимных хозяев, потому что в Пакистане разрешалось дымить сколько угодно и где угодно, лишь бы не во время рамазана, которого любой европеец боялся пуще атомной войны. Поездку, совпадающую с этим главным мусульманским праздником, можно было сразу считать загубленной – ни тебе выпить, ни закусить как следует, ни закурить в общественном месте, ни всякое другое… Мистер Роуз плотоядно обвел взглядом пассажиров, несколько внимательнее остановившись на женской их половине. Какие же они разные, эти пакистанки. Одни весьма современные леди, не отличишь от бизнес-вумен, как, например, та – в шикарных полузатемненных очках и белом брючном костюме, с искусственной розой в густых волосах. Другие – сущие варварки – в балахонах, с наглухо покрытой головой и сеточками на глазах, как та, что стыдливо втиснулась между колонной и креслом, максимально отгородившись от мира.

Взяв такси, мистер Роуз двинул в центр столицы, чтобы, разобравшись с ценами, устроиться в гостиницу. Суровый шофер вовсе не желал налаживать контакты с болтливым европейцем и на вопросы отвечал односложно. Мистеру Роузу же позарез хотелось общения – открытого, дружеского, проникновенного, – хотелось передать свой восторг жизнью, возможностью путешествовать и восхищение, что Создатель не поскупился в фантазии и произвел на свет столько разнообразия. Кроме того, мистеру Роузу интересно было разузнать, какой отель славится в Исламабаде своим недорогим гостеприимством, какие напитки предпочитают местные любители горячительного, где лучше всего познакомиться с девушкой, да и разные другие мелочи, знать которые не помешает любому туристу. Угрюмость таксиста вскоре наскучила веселому англичанину, и мистер Роуз, едва дотянув до известного в столице фонтана цветов, расплатился и выскочил из машины.

Он гулял по городу, непринужденно помахивая тросточкой, с перекинутым через плечо молочного цвета плащом и сравнивал ориентиры путеводителя с реальностью, раскрывшейся перед ним. Исламабад поражал количеством народа на улицах, люди, казалось, задались целью большую часть времени проводить вне дома. Мужчины, бородатые, внешне свирепые, в белых куртках и широких штанах, кружками располагались прямо на земле или гнездились в открытых чайханах. Судя по их громким крикам, можно было подумать, что они вот-вот подерутся или выхватят кривые сабли, но размахивание руками и горячий разговор означали лишь страстный южный темперамент и непосредственность в выражении своих чувств, а никак не ненависть к собеседнику. В воздухе смог большого города мешался с дивным ароматом кардамона и бергамота, а гомон людских голосов сливался с визгом тормозов, ревом моторов и гудением клаксонов. Столица была яркой, как восточный халат, и шумной, как восточный базар.

У мистера Роуза от впечатлений несколько закружилась голова, по справочнику он определил, что находится в нескольких шагах от гостиницы «Палли», которую он наметил своим пристанищем еще в Лондоне, исходя из собственного финансового положения и рекламных обещаний комфорта в отеле. Экзотические растения в холле на поверку оказались искусственными, странно, но в такой благодатной стране предпочитали почему-то стирать пыль с полиэтиленовых листьев, чем поливать натуральные пальмы. Кожаные диваны приняли уставшего мистера Роуза в свои объятия, пока он заполнял обычные в таких случаях карточки гостя. Благодушное настроение в предвкушении чистой постели и бодрящего душа нарастало в геометрической прогрессии. Но уже через несколько секунд мистер Роуз почувствовал некоторое беспокойство, каковое и объяснить даже самому себе оказалось невозможно. Мистер потер затылок, достал носовой платок и беспомощно оглянулся на стойку бара, где спорили все так же громко два местных жителя, потягивая джин-тоник. Откуда, собственно, проистекло внутреннее беспокойство мистера Роуза? Пакистанцы не обращали никакого внимания на тихого англичанина. Мистер Роуз сделал контрольный выдох и стал листать паспорт в поисках номера, но отделаться от мысли, что чьи-то назойливые глаза сверлят его со спины, он так и не смог. Резко повернувшись, повел взглядом по рядам искусственных пальм и вдруг понял… В уголке за кадкой примостилась женщина в белом балахоне, с сеточкой на глазах, как будто отрешенная от внешнего мира. И хотя лица ее почти не было видно, а фигура скрывалась в широких складках одежды, мистер Роуз мог побиться об заклад, что это была та самая стыдливая пакистанка, на которой он задержал взгляд в аэропорту. Уж что-то слишком характерное прослеживалось в ее позе, манере прятаться в укромные уголки и проникать сквозь сеточку на глазах в окружающее пространство. «Да, спецслужбы всех стран тоже, как видно, не слишком утруждают себя оригинальностью», – вновь мистер Роуз вернулся к той самой позиции, которую он обдумывал несколькими часами раньше, на таможне. Получив ключ с массивным деревянным номером-набалдашником, гость проследовал на четвертый этаж, где ему выделили комнату. Пока мистер Роуз колесил по коридору гостиницы, которой ее хозяева изо всех сил старались придать европейский облик, да так и не смогли – отель каким-то неуловимым образом напоминал фантастические восточные замки, – он постоянно ощущал невидимое присутствие «пакистанской принцессы». Где она могла стыдливо таиться в этих просторных коридорах с прозрачными дверьми, мистер Роуз не мог приложить ума, но то, что женщина ни на минуту не отпускала его, он знал точно.

Закрывшись в номере, мистер Роуз понял, что расслабиться ему за этими дверями теперь не удастся ни на минуту. Легенда английского ученого-востоковеда не спасла следователя Турецкого от подозрительной пакистанской разведки. Не исключено, что, пока мистер Роуз оформлял документы, в номере 420 уже были установлены подслушивающие устройства или эта гостиничная комната заранее оборудовалась как шпионская цитадель. Времени на обдумывание плана действий не оставалось. В конце концов, сила Турецкого в незнакомой, враждебной стране заключалась только в его собственной сноровке и находчивости. Для начала предстояло переодеться – сменить официальный костюм английского джентльмена, в котором он обращал на себя чрезмерное внимание прохожих, на более демократичные джинсы и ни к чему не обязывающую холщовую рубашку. Когда Турецкий подошел к зеркалу, чтобы оценить новый «прикид», кто-то осторожно нажал на ручку двери. Турецкий замер, непрошеный гость, словно вороватая кошка, все так же – едва слышно – ковырялся у входа. «Вероятно, диссертация у меня легкой быть не обещает», – пронеслось у мистера Роуза в голове, когда он метнулся к косяку двери и прижался спиной к стене, стремясь слиться с белой поверхностью. Оружия у него не было, но сдаваться без боя Турецкий не желал. Наконец, поскрежетав вхолостую еще какое-то время, ключ в замочной скважине повернулся, и на пороге как ни в чем не бывало появилось шоколадное создание с белой горкой полотенец на руках, в чистом переднике и наколке на волосах. Оно проследовало в ванную, видимо даже не подозревая о присутствии хозяина. Турецкий прокрался следом. Создание выдернуло из стопки одно полотенце и перебросило его через блестящую вешалку, глаза девушки пугливо заскользили вокруг и наткнулись на глаза Александра. Он, сложив руки на груди, спокойно наблюдал за горничной. Она охнула, приложив ладонь к губам, точь-в-точь как это свойственно любой особе слабого пола в любом конце Земли.

– Ничего, ничего, мисс, вам идет делать ошибки.

– Простите, господин, – она заикалась, с трудом подыскивая нужные английские фразы, – я не знала…

– Конечно, вы не знали. Если б знали, никогда не вошли бы сюда, ведь так?

Девушка, по-видимому, не очень понимала, о чем идет речь. «Бедное создание, оно не ведает, что творит, чем грозит ей эта служба». Когда Турецкий закрывал дверь за горничной, призрак женщины в белом снова замаячил у него перед глазами. Службу пакистанские агенты несли исправно и даже, пожалуй, несколько назойливо.

Купив по дороге телефонную карту, Турецкий определил для себя первоочередную задачу – избавиться от хвоста. Не приводить же, в самом деле, к своему агенту на встречу эту милую особу в национальном костюме, тем более что за белым балахоном, вполне возможно, скрывалась не изящная восточная фигурка с персиковой кожей, а кто-нибудь посолиднее и побородатее. Поначалу Турецкий обошел окружающие отель магазинчики, делая вид, что его, как туриста, занимают экзотические безделушки. На самом деле, торгуясь с толстыми обладателями сувениров в черных прямоугольных шапочках, Александр все больше поглядывал сквозь витрины или косился из-за спины продавцов, чтобы получше разглядеть преследователя. На языке профессионалов это означало: засветить хвоста. «Белая женщина» вела себя крайне осторожно, она почти не появлялась в поле зрения Турецкого, но благодаря своему опыту, «важняк» знал, вернее, чувствовал, что пара глаз, хоть и скрытых сеточкой, не упускает его ни на минуту. Выскочив из магазина, Турецкий неожиданно заметил в доме напротив узкую, низенькую арку, которая была практически перекрыта гигантским мусорным бачком и кучкой босоногих сорванцов, имевших, по-видимому, намерения покопаться в его содержимом. Александр ловко юркнул в щель между бачком и стеной, растолкав изумленных ребятишек, и бросился бежать в глубь внутреннего темного дворика, который оказался длинным жерлом. Запах нечистот шибанул в нос, как только Александр оказался замкнутым в глухом колодце двух слепых стен. Какие-то грязные, ободранные люди тянули к нему свои руки, а седое всклокоченное существо приблизилось совсем вплотную, и Александр почувствовал, как его ладонь задела сплошное кровавое месиво на груди этого человека. Брезгливо отшатнувшись, Турецкий ускорил шаг, но толпа бродяг смыкалась все более плотным кольцом. На помощь пришла тросточка английского джентльмена, вой и крики смешивались с какой-то тягучей мелодией, которую выводил на дудочке испуганный мальчишка, притулившийся возле ящика с отбросами. Тьма лабиринта и тела нищих едва позволяли Турецкому разглядеть дорогу. Казалось, что за следующим поворотом его ожидал спасительный свет выхода, но очередной зигзаг засасывал Александра в новую клоаку. Кто-то, изловчившись, схватил Турецкого за рубаху. Отбиваясь от нападающих, Александр поскользнулся и упал на колени в вонючую зеленую жижу. Еще секунда, и нищие растерзали бы его, растащили по кусочкам его одежду, добираясь до бумажника, но Турецкий собрался, неимоверным усилием сбросил с себя эту крысиную свору и рывком, работая тросточкой, словно саблей, выскочил из круга, упершись лбом в тот самый мусорный бачок, от которого он стартовал несколькими минутами раньше. Рядом, как привидение, мелькнула фигура в белом. Она, казалось, задела Турецкого складками своей одежды, и беглец едва смог подавить злое желание ухватиться за край балахона, чтобы разом сбросить камуфляжный наряд. Но голос разума заставил Александра в последний момент остановиться. Если бы он на сто процентов был уверен, что его преследователь – мужчина, он бы ни секунды не помедлил, но сдернуть паранджу с женщины в мусульманской стране значило совершить великое преступление. И тогда Турецкого от многолетней тюрьмы не спасли бы никакие посольства и дипломаты.

Отдышавшись и несколько поправив одежду, Александр решился все-таки позвонить своему агенту в Министерство культуры. На противоположном конце улицы маячила пресловутая женщина в белом. «Плевать, – зло усмехнулся Турецкий, – не вставлены же у нее под сеточкой телескопы. Номер все равно не узнает. Дудки, миледи, вы еще не знаете, как связываться с бравым русским». Договорившись встретиться через час с агентом в кафе на площади перед фонтаном цветов, Турецкий зашел все в тот же магазинчик, где на витринах всеми цветами радуги переливались змеиные трубочки кальянов. Выбрав самый дорогой из них, Александр вытащил из кошелька стопку пакистанских рупий, но вдруг внезапно он схватился рукой за живот, корчась в страдальческой позе. К нему подбежали продавец и помощник, подобострастно заглядывая в лицо покупателю и тревожно каркая на своем языке. Не отнимая ладоней от живота, Турецкий жестом показал, что ему срочно нужно в туалет. Мужчины понимающе закивали головами, и один из них толкнул полусогнутого Турецкого в проем двери, занавешанной бамбуковыми щелкающими палочками. Турецкий, еще какое-то время имитируя болезнь, скачками пробирался по служебному коридору, пока наконец не выскочил в прохладное полутемное помещение с приятным звуком журчащей воды. У раковины маленький человечек старательно мыл голову намыленному мужчине. Из открытой двери неслись запахи парфюмерии. Поняв, что каким-то образом он проник в парикмахерскую, Турецкий небрежно намочил лицо под краном, на всякий случай провел влажной ладонью по волосам и спокойно прошел мимо суетящихся перед своими клиентами мастеров. Дуэль с «белой женщиной» закончилась его победным выстрелом.

Только в кафе, ожидая агента, Турецкий обнаружил, что машинально унес, не заплатив, дорогой кальян. «Наверное, проклинают сейчас европейского жулика. Думают, что производил такое приличное впечатление… Зарекаются никому не доверять, бедняги». Турецкий водрузил на стол изукрашенную причудливыми узорами экзотическую штуку и заказал кофе. Отхлебнув первый обжигающий глоток, он услышал над головой мягкий картавящий голос:

– Простите, мистер Роуз?

Турецкий встал, церемонно раскланиваясь с пришедшим:

– Надеюсь, я не задержу вас долго. Несколько просьб в связи с моей диссертацией.

Они сели и долго молчали. Лицо мужчины, покоящееся в гримасе вялого равнодушия, постепенно оживилось. Он опасливо огляделся по сторонам. Какие-то люди невдалеке от их столика, отфыркиваясь, пили чай. Черноглазый официант застыл за стойкой бара. Агент наклонился к уху Турецкого:

– Это очень смешно, но мы знакомы. Не припоминаете?

У Турецкого что-то екнуло в груди. Уже по первому взгляду на лицо агента у него появились смутные предчувствия. Теперь Александр старался материализовать неясные воспоминания: