Текст книги "Заложник"
Автор книги: Фридрих Незнанский
Жанр: Полицейские детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
25
Александр Борисович внимательно прослушал магнитофонную запись, а потом попросил Агеева высказать свои соображения по этому поводу. Зная, что уж в чем другом, но в ханжестве Турецкий никогда замечен не был, Филя рассказал все честно, как говорится, от и до. За исключением отдельных деталей чисто интимного порядка. Да они, по большому счету, и не имели отношения к делу. Так показалось самому Филиппу.
Но Турецкий, возможно, думал иначе. И первый вопрос, который он задал, звучал так: «А уговорить эту учительницу выступить в качестве пострадавшей мы не сможем?» Филя ответил, что лично он ни при каких обстоятельствах не возьмет на себя роль уговаривающего. И другим тоже не посоветует. Да и Татьяна Кирилловна никогда не согласится на подобную публичность. Это же раз и навсегда потерять свое лицо! В школе она после этого, конечно, не сможет остаться ни часа. Потому что директор их, которого все они зовут Ваняткой, сделает все, чтобы навсегда испортить ей жизнь. А при его связях и возможностях, при тех деньгах, на которые он наверняка может рассчитывать за свою лояльность к «расшалившимся богатеньким детишкам», даже и говорить нечего о какой-то там справедливости. О совести. О порядочности. Другой мир, другие понятия. Они и жить-то все привыкли именно по понятиям. Неужели не ясно?
Филе показалось, что аргументы его убедительны. Видно, нет. Турецкий был явно разочарован. Но он не стал возражать Агееву, потому что и сам, возможно, еще не был до конца уверен в своей правоте. Попросил оставить копию кассетки для дальнейших размышлений. А на вопросительный взгляд Фили ухмыльнулся, покачал головой укоризненно и сказал:
– Да что ж ты, старик, за идиота меня держишь? Я похож, да? Просто подумал, что обида иной раз до такой степени берет тебя за душу, что, кажется, так бы весь мир и… к едреной матери… Ну, нет так нет… Как там говорил Семен Семенович Горбунков? «Будем искать?..»
– Это кто? – насторожился Филя.
– Да ладно тебе, «Бриллиантовая рука». Совсем, что ли, плохой?
– Да ну тебя, Сан Борисыч! – засмеялся Филя Агеев. – Короче, если понадоблюсь, звони. Я не уверен почему-то, что остальные одноклассники, находящиеся сейчас в Москве, окажутся разговорчивее. Похоже, в массе своей публика растет, извини, дерьмовая…
Филипп уехал в свою «Глорию», а Турецкий снял трубку и позвонил Вере:
– Алло, радость моя, ты вся в заботах?
– Привет, – хмуро откликнулась она. – Тебе б мои заботы… На похороны-то приедешь?
Турецкий поморщился: совсем забыл, что сегодня хоронят Светлану.
– Так это ж завтра, чего спрашиваешь?
– Не завтра, а сегодня! Через час. В Донском крематории. Да ты что, забыл? Там будет столько народу!
– Ой, мама родная! – сыграл отчаяние Александр Борисович. – А у меня ровно через час совещание. В кабинете генерального! Ай, как же это я дал маху?! Хорош бы я был, если бы приехал завтра… Верочка, душа моя, извинись там за меня, объясни. Я, может, успею подскочить. Или вечерком уже… Вы где потом будете?
– В ассоциации. Там у них огромный зал для приемов и прочего. Для своих, естественно. Игорь и мне велел быть, но я попробую отмотаться. Мне их компания, ты знаешь… Ну а сам, если захочешь, позвони Игорю на мобильный.
– Но ты потом домой?
– Скорее всего. А к чему вопрос? Что-то надо?
– Открылся один любопытный факт… Хотел поговорить, посоветоваться, поскольку ты можешь оказаться в курсе.
– Ну так заскакивай. Я думаю, что сегодня никому уже нужна не буду. Так что найдешь дома. Можешь без звонка.
– Хорошая девушка, – убежденно сказал вслух Александр Борисович, не имея при этом в мыслях никаких низменных поползновений.
Срочного совещания, естественно, Генеральный прокурор не проводил, но кто станет проверять? Просто не хотелось ехать на похороны. Смотреть в фальшивые лица коллег Залесского, слушать их скорбные речи и прекрасно знать при этом, что все – абсолютная ложь и чушь, продиктованные обыкновенным страхом?..
Или все-таки поехать, чтобы взглянуть по-новому в их лица? Ведь именно на кладбищах, у гробов, среди велеречивых «провожающих» и стараются затеряться обычно главные виновники. Это уж закон жизни почему-то такой… Поехать, а потом сказаться очень занятым… Ага, и мундир надеть для блезиру. Но обязательно избежать поминок, которые тоже, как правило, начинаются горючими слезами, а заканчиваются массовым гуляньем с безудержной пьянкой. Ну а сердечно помянуть Светлану можно будет в конце концов позже, вместе с Верой – ее ведь тоже не будет за общим столом…
Он приехал позже назначенного времени, но сделал это сознательно. Для того, во-первых, чтобы успеть положить цветы к закрытому гробу: пять дней на жаре в лесу, по словам судмедэксперта, сделали свое мерзкое дело, и смотреть на покойницу, даже под толстым слоем грима, не было никакой возможности. А во-вторых, чтобы не опоздать понаблюдать за выражениями лиц тех, кто явится выразить сочувствие безутешным родителям.
Народу в просторном зале оказалось не просто много, а очень много. Стояли тесно, и все были похожи друг на друга, будто манекены. Мужчины – в строгих темных костюмах, при галстуках, женщины, в общем-то, кто в чем, но с обязательными черными газовыми косынками, скрывавшими прически и ниспадавшими на плечи. И первой, кого немедленно узнал Александр, была Ольга. Удивительно, но темная косынка придавала этой белокурой кокетке не траурный, а, скорее, соблазнительно вызывающий вид. Ольга остро стрельнула взглядом в Турецкого, и ему почудилось, что она при этом загадочно усмехнулась. Однако!
А вот Вера заметно удивилась, увидев его в шикарном парадном кителе с генеральскими погонами и букетом белых роз, но, встретившись глазами, лишь церемонно кивнула. Ишь ты!
Дождавшись паузы между выступлениями и пройдя к стоящему на постаменте гробу, Александр Борисович молча рассыпал розы перед большим цветным фотографическим портретом Светланы в застекленной черной раме. И тут Валерия, словно ждала этого момента, припала к его груди, картинно изображая безутешное горе. С печальным выражением на лице Турецкий одной рукой чуть прижал к себе женщину, по-отечески, легонько, концами пальцев, погладил по спине и затем, вежливо отстранив, шагнул к Игорю. Тот был одет во все черное, но без галстука, а в темной водолазке, и лицо его казалось тоже каким-то смугло-фиолетовым, точно у африканца. Не говоря привычных слов соболезнования, Александр Борисович просто обнял старого товарища, поглаживая ладонью его мокрую лысину.
– Спасибо, Саша, – почти неслышно, на выдохе, прошептал тот. – А мне сказали… – Он начал шарить взглядом в поисках того, кто ему сказал, что Турецкий не приедет.
– Я сбежал. Извини, что так поздно.
– А куда теперь торопиться? – почти спокойно сказал Игорь.
– Верно. – Турецкий заметил, что на них все немедленно обратили внимание, как бы приостановив ритуальное действо, и сказал – негромко, но чтоб стоящие близко могли услышать: – Я понимаю, дружище, что никакие мои утешения все равно не облегчат твою душу, но, как говорится, хоть что-то… Очень скоро я, кажется, смогу назвать тебе имя убийцы.
Среди присутствующих пронесся не то чтобы шелест неожиданно ворвавшегося в помещение ветерка, от которого тем не менее дружно заколебались огоньки ритуальных свечей, но случилось нечто похожее. Шорох, шепот, движение… И – тишина. Вот теперь уже настороженная, почти враждебная. Турецкий почти физически ощутил спиной ее давление.
– Но ведь… насколько я в курсе, убийца уже сидит, а, Саш? – Тон вопроса, возможно, показался кое-кому наивным, однако был он совсем не прост.
– Сидит-то сидит… Федот, да не тот, – вздохнул Турецкий. – Настоящий убийца, по моему убеждению, Игорек, сейчас отдыхает. Но пока еще не в камере. А с тем парнем?.. Ты про него, что ли? Не бери в голову. Не ошибается только Бог. А у нас будет еще возможность и все обсудить подробней, и исправить допущенную ошибку. Главное ведь в нашем деле, как и в твоем тоже, и во всяком другом, чтоб ошибка не переросла в преступление. Я потому и согласен с тобой полностью: теперь уже нам с тобой торопиться даже вредно. Опять же и всему свое время. Как там сказано? – Турецкий вскинул глаза к потолку. – Время плакать и время смеяться, время искать и время терять, время любить и время ненавидеть… Так ведь?
– Вы извините, пожалуйста… – К ним подошла полная строгая дама в черном костюме с траурной повязкой на сгибе локтя, очевидно, главная здесь. – Может быть, вы желаете что-то сказать, прощаясь с… э-э?..
– Нет, благодарю вас, – учтиво склонил перед ней голову Турецкий, – я уже все сказал. Извините, что нечаянно прервал вашу работу.
Он сделал шаг в сторону, сложил пальцы в замок и словно отрешился от всего, чтобы слушать теперь выступления ораторов. Но взгляд невольно вернулся к фотографии и в буквальном смысле прикипел к ней. Видимо, фотографировал девушку настоящий художник. И портрет был не просто хорош, а поистине прекрасен. Задумчивые и как будто немного усталые глаза Светланы, если внимательно присмотреться, излучали не жизненный опыт – да и откуда ему взяться-то! – а наивную чистоту, словно парализованную скрытой в ее душе обидой. Впрочем, все это могло бы оказаться и пустой фантазией, если бы Турецкий не владел определенной информацией. Но умелая композиция портрета – естественная в своей простоте поза сидящей девушки, легкий наклон головы, рука с тонкими, почти детскими пальцами у подбородка – заставляла снова и снова вглядываться в него и испытывать – вот теперь Александр Борисович это наконец понял – необъяснимое чувство потери чего-то, может быть, очень важного в жизни. Если не самого важного вообще.
Вот же поразительная вещь! Всего и виделись-то однажды, и то практически на бегу, тогда, в застолье. Игорь все хотел, чтобы Саша поговорил с ней. О чем? Теперь уже все равно. Не поговорили. И наконец встретились. В последний раз…
Что-то болезненно сдавило грудь, мешая дышать. Александр Борисович поморщился и переключил свое внимание на тех, кто произносил у микрофона прощальные речи. Их всего и осталось-то трое, не успевших высказать свои соболезнования до прихода Турецкого. Но все, как один, они умудрились-таки «лизнуть задницу» безутешному отцу, уверяя почему-то именно его в своей преданности. Ну и, естественно, верности общему делу, которому служат, без которого уже просто не могут себя и представить, и так далее, и тому подобное. Видимо, другого от них и не ждали, да, впрочем, они могли и не уметь этого… другого. Бедные люди…
Подумал и едва не фыркнул: это они-то бедные?! Но какой-то горловой звук, вероятно, издал, потому что на него покосились. И с неодобрением. Да черт с ними, неодобрение по отношению к себе он почувствовал уже в тот момент, когда заколыхались огни свечей.
«Это вам, ребята, только начало», – злорадно подумал он и, услышав музыку, под тоскливые звуки которой роскошный, сверкающий полировкой гроб стал уплывать в темноту, понял, что церемония закончилась. Остались чистые формальности. Вот теперь и настало время мундира. Как оправдание побега. Как? Куда? Почему? Столько вопросов, а ответ на все один: у нас такой порядок – на совещаниях у Генерального прокурора все обязаны блюсти форму. Какие уж после этого уговоры?
Все и произошло именно так. Снова припала к его груди Валерия, а затем всплакнул на плече Игорь. Подошла и Вера. Узнав, что Турецкий возвращается на службу, спросила, не может ли он ее подбросить по дороге к метро, а то она без машины. Конечно, какие разговоры, свои же люди! Итак, господа, до самой скорой встречи!..
Кавалькада «крутых» автомобилей ожидала хозяев. Турецкий, не убирая печали с лица, раскланивался, прощаясь с уже знакомыми ему банкирами и их женами. С некоторыми из присутствующих здесь он был незнаком, но тоже вежливо им кивал. Иные смотрели на него настороженно, словно ожидая неприятностей для себя.
Игорь уже во дворе представил Александру Семена Захаровича Рывкина, мужа Олечки. Это был рослый мужчина вполне борцовского телосложения, с крупной головой, сплошь покрытой короткой рыжеватой щетиной, – ну, прав был Игоряша – типичный биндюжник. Низким голосом усталого бегемота Семен, чуть отодвинув Александра в сторону, спросил, когда они могли бы пересечься. Не увидеться, не встретиться, а именно пересечься. Турецкий достал из кармана свою визитную карточку, протянул ее «биндюжнику» и сказал:
– Звоните в любое время, договоримся. Для вас нет проблем.
– Почему? – вроде бы удивился тот.
– Вы – друг Игоря, я знаю. – И Турецкий по-приятельски подмигнул ему.
Семен что-то неразборчивое хрюкнул в ответ и кивнул, изображая понимание.
Александр подумал, что был бы, вероятно, очень хорош сейчас, если бы, следуя шутливому совету Игоря, соблазнил красотку Олечку, которая и сама кого хочешь заткнет за пояс по этой части. Нет, конечно, совсем не Олечка станет предметом их «душевного» разговора. Или все-таки базара? Вероятно, кого-то уже крепко зацепило его «выступление» здесь. Вот и появились первые «ходоки». А, собственно, на что он рассчитывал, надевая парадный китель и отправляясь сюда? Не на это ли самое? Ну и добился, чего хотел. А теперь надо смываться. Скромно, элегантно и, главное, спокойно. Да и транспорт у тебя, Турецкий, ни в какое сравнение не идет с их «броневиками», что запрудили собой всю улицу с ближними переулками.
Умница Вера, не привлекая к себе ничьего внимания, оказывается, уже отыскала в этом стаде транспортных средств его «Ладу» и теперь спокойно прохаживалась мимо нее взад и вперед. Вот молодец девушка!..
«Что-то ты, Турецкий, в последнее время стал частенько похваливать их, это тебе не кажется странным? Уж не стареешь ли?» Ну что можно было всерьез ответить? А ничего, разве что пошутить, типа «не дождетесь!».
26
– Что ты им сказал такое, что их всех перекосило? – неожиданно спросила Вера, когда Турецкий уже заруливал во двор ее дома.
Она всю дорогу молчала, глядя прямо перед собой, и не удивилась даже, когда Турецкий не стал высаживать ее у метро, а привез прямо к подъезду.
– А что, было здорово заметно?
– У-у, как зашуршали! Чего сказал да почему? И кого имел в виду? Народец-то любознательный.
– Скажи пожалуйста… А я ничего и не имел. Сказал, что думал, и все. Взбаламутил, значит?
– Ну, раз Сема к тебе подошел…
– Я смотрю, ты все про них знаешь?
– Так ведь я вижу и слышу. Это они на меня не обращают внимания. И правильно делают. Кто обращает внимание на прислугу?
– Какая ж ты прислуга?
– Слушай, ты, кажется, только что всех уверял, будто у тебя срочная работа! Или врал? А разгадывать загадки у меня сейчас, после всего, нет ни малейшего желания, честное слово. У тебя какие планы?
– По правде говоря, если ты не в настроении, что я отлично понимаю, подниматься к тебе специально у меня нет острой необходимости. Но одну магнитофонную запись я хотел бы попросить все-таки тебя послушать, а потом кое-что прокомментировать. Если, конечно, не возражаешь. Магнитофон у меня здесь есть. Так что, если желаешь…
– Это долго?
– Ну, если выборочно… минут двадцать. Или меньше.
– Тогда давай поднимемся. Забирай кассету и – пошли.
– Верно, на бегу только кошки…
– Чего сказал? – обернулась она к нему, выходя из машины.
– Пустяки, это я так… себе.
– Я вот все наблюдаю, много ты о себе понимаешь.
– Разве плохо?
– Кому как…
Войдя в квартиру, сразу сказала:
– Помой руки, положено. И включай свою музыку.
– А ты сделай мне пока чашечку кофе…
Он сунул кассету в Верин магнитофон, включил, услышал первые фразы и выключил. Все нормально, запись хорошая. И ушел на кухню, откуда уже донесся замечательный аромат. Следить за реакцией слушательницы он не собирался. Она сама скажет, что думает. А прослушивать снова откровения сопливой шлюшки не хотелось. Что он и сообщил Вере.
Турецкий стал пить кофе, а Вера ушла в комнату и закрыла за собой дверь. Но когда она минут двадцать спустя вернулась на кухню и кинула на стол кассетку, Турецкий даже подивился каменно-спокойному выражению ее лица.
– Ты видел эту сучонку?
– Нет, с ней беседовал мой… сотрудник.
– Да-а… работка у вас… Так о чем ты хотел меня спросить? Небось о мальчиках? Я, кажется, тебе уже рассказывала о похожем случае. Со мной. Тебя конкретно этот случай интересует?
Турецкий искренне восхитился:
– Это тебе, девочка, надо следователем работать! Ну в самую точку! А я подумал, что объяснять придется, ставить в неловкое положение…
– А чего неловкого? – пожала она плечами. – Это не мне, а им было очень неловко. И больно – тоже. Но, смотрю, на пользу не пошло… Ладно, расскажу, только без этих… подробностей… – Она презрительно кивнула на кассету. – Или тебе надо тоже записать?
– Острой необходимости нет, если ты согласишься, когда возникнет нужда, повторить.
– Тогда лучше записывай… Принеси магнитофон. Я этих подонков больше видеть не хочу… Как эта засранка назвала их? Пушок и Найк? Ну да, все правильно, один – Валька Пушков, сын президента Энерготехимпортбанка, восемнадцатый дом в поселке. А другой – Колька Ичигаев, он, кажется, чечен, хотя и не похож, в мать, видно, пошел. Но наглый! У этого папаша – первый вице-президент в «Авангарде», у Игоря. Живут как раз напротив нас, по четной линии. По-моему, они ровесники, здоровые лбы, качаются на тренажерах, гоняют на моторах. Ты не думай, что вроде молодые, они и взрослому мужику таких… извини, наваляют, что мало не покажется. Ну вот, они и застали меня… В прошлом году. На речке. Загорала я на пляже, прямо у воды. Близко-то никого не было, день будний, ну я и скинула все лишнее. Глаза листиками прикрыла, лежу на солнышке, расслабилась. Кусты там, заливчик удобный, тихо… Один, как вот тут, – кивнула она на кассету, – сзади подкрался и мне на голову навалился, а другой – я и сообразить-то ничего не успела! – сверху накинулся, вперед и – поскакали! Ловкий такой парниша, быстрый, сообразительный. Ну с ним-то мне было проще. Это вот с тем, что лицо мое придавил так, что просто дышать стало невозможно, с ним пришлось-таки немного повозиться. Да он и покрепче оказался. Я, когда единоборствами занялась, еще в самом начале своей спортивной карьеры кое-какие боевые приемы усвоила. Поэтому тот, который решил, что дорвался до удовольствия, схлопотал у меня по полной программе. Я с ходу провела болевой прием, он и заверещал, потом ногами еще разок придушила его и отшвырнула в воду. Ну и взялась за второго. Его просто закопала. В песок. Поднялась потом, того, который в речке валялся, Кольку этого, Найка, достала. Вылила из него водичку, очухался. Сказала, чтоб, пока я одеваюсь, сам приятеля откапывал. А когда они оба уже пришли в себя и смогли осознать свое мерзкое поведение, предупредила, что в следующий раз спасать не буду. Просто задавлю, как щенят, и – утоплю. Но дяде своему скажу за что, а уж он, в свою очередь, сам будет их папам объяснять. Если пожелает. Козлы вонючие… Ну, после этого стороной обходили. Чего они там Светланке наговорили, этого не знаю, не интересовалась. Но только она с какого-то времени перестала со мной дружить. Искренность между нами была, понимаешь? И – кончилась… Будто наступило отчуждение. Да оно и понятно теперь… Я потому и к общему столу перестала выходить, смотреть в их рожи мерзкие противно…
– Ты говорила, что они, возможно, действовали под влиянием наркотиков?
– А тут и двух мнений быть не может. Кайф – это у них постоянное состояние. Не знаю, куда их родители смотрят, о чем думают, но кончится это дело очень плохо для всех. Я сказала однажды Игорю…
– А он что?
– Да ничего. Говорит, просил всех обратить самое серьезное внимание, но только они считают, что детишки просто балуются и все пройдет с возрастом. Не понимаю…
– А что тут непонятного-то? Нравы в вашем Солнечном более чем свободные. Рай устроили по своему собственному усмотрению… и пониманию. Буквально все происходит на глазах у всех. Вот и результат. Дети повторяют поступки взрослых.
– Вот видишь, и это объяснить, оказывается, легко. Понять трудно. Невозможно. Кого они там уже выбрали на роль жертвы? Тоже ведь знаешь.
– Да это все чушь собачья! Дело развалится в первом же судебном заседании! Но Игорь-то хочет знать правду. Я разговаривал с ним уже не раз на эту тему. Да, у него есть сомнения, это понятно, но ведь не до такой же степени, чтобы простить зверское убийство собственной дочери!
– Знаешь что, Александр Борисович? Если важных вопросов ты ко мне больше не имеешь, сделай милость, отключи машинку, мне теперь крепко выматериться охота.
– Мне – тоже, – мрачно заметил Турецкий.
– Ну, так и не стесняйся, генерал!.. – Она резко поднялась и ушла из кухни. А когда он покурил и раздавил в пепельнице окурок, собираясь встать и ехать на службу, крикнула из комнаты: – Иди, что ли, сюда, а то совсем уже тошно!..
Она была в спальне. Полулежала одетая на широкой тахте, покрытой узорчатым ковром.
– Иди, посиди тут, – показала ему на глубокое кресло. – Достань там, рядышком…
Турецкий понял, о чем речь. В прошлый раз здесь, в подзеркальной тумбочке, стояли бутылка коньяка и стопки. Открыл, там снова оказалась непочатая бутылка армянского.
– Извини, – пожаловалась Вера, – у меня просто нету сил. Будто разваливаюсь. Принеси из холодильника запить, пожалуйста. Я очень хочу помянуть Светку…
Александр Борисович сделал все, что она просила. Они выпили, помолчали. Тогда он поднялся и сказал, что едет на службу. Она кивнула.
– Ты сам знаешь, что тебе надо делать. Если понадобится моя помощь… У тебя ведь нет повода для сожалений, верно? Имей это в виду, мой генерал.
Он наклонился над «девушкой», поцеловал ее в кончик носа и вышел, захватив кассету с новой записью.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.