Текст книги "Заложник"

27

В своем кабинете, возле телефонного аппарата, он обнаружил сообщение, написанное знакомым крупным почерком Клавдии Сергеевны, меркуловской секретарши.

«А.Б.! До вас весь день не может дозвониться Платонов. Очень просил выйти на связь при первой же возможности! К.С.».

Но, видимо, зная, что эту записку никто, кроме самого хозяина кабинета, читать не будет, Клавдия добавила от себя: «Всем подлым обманщикам однажды воздастся!» Это уже без подписи.

Турецкий улыбнулся и тут же набрал номер Платона Петровича.

Ну, конечно, он сознательно отключил мобильник, когда отправился в Донской крематорий, не хватало еще, чтоб во время церемонии вдруг раздалась телефонная трель! А потом нужда в телефоне и вовсе отпала. Кто мог предположить, что печально начавшаяся встреча закончится столь целомудренно? Лично он не мог. Да оно и к лучшему. Настроение было, конечно, скверным, Вера права, выматериться хотелось от всей души, по-черному. И опять-таки права она оказалась, когда довольно резко оборвала его, едва он стал защищать Игоря. Уж она-то наверняка знает обо всех внутренних интригах и взаимоотношениях и в поселке, а возможно, и в самой ассоциации куда больше того, о чем он может себе даже нафантазировать…

– Алло? – раздался голос в трубке. – Платонов слушает!

– Петрович, ты, говорят, меня потерял?

– А-а, здравствуй, ну слава богу! Ты не забыл, что хотел посмотреть самолет? Кажется, нам готовы предоставить такую возможность уже завтра. Я, собственно, только поэтому и беспокоился.

– Вопросов нет. Где и когда встречаемся? Могу заехать за тобой.

– Я вечерком уточню и позвоню, если не возражаешь? Ты где будешь обретаться?

– Конечно, дома. Как всякий законопослушный супруг. А где же еще?

– Лады, я перезвоню.

– Хорошо, – сказал вслух Турецкий, кладя трубку, – когда у человека, хм… у мужчины, твердые и ясные планы!

Но «противный телефонный звонок» оборвал его честные и возвышенные мысли. «Ну какой еще черт?..» – только и успел подумать он, снова поднимая трубку, как услышал голос Игоря Залесского:

– Саш, ты еще не освободился? Может, подъедешь, а? Тоскливо мне, старик. Вот и Лера просит… Коллеги тоже. Они тебя как бы полюбили уже. Вроде наш ты… А, Саш? Ну, постарайся. Может, мне твоего шефа попросить? Дело-то житейское, а?

«Ну, блин!» – только и смог сказать себе Александр Борисович.

– Я уж, честно говоря, думал, что вы закончили… Поэтому и звонить не стал.

– Да какой там! Мы ж все знаем друг друга сто лет. И горе одного, сам понимаешь… А Светку у нас любили… Я тебя как старого друга прошу, Саш. Ты не волнуйся, хочешь, я за тобой машину подошлю? Чтоб тебе потом лишний раз не светиться за рулем? Ты извини, я уже и домой тебе звонил, с Ириной Генриховной разговаривал, но она не знает, где ты. Давайте, ребята, приезжайте вместе. Ну что ж, не очень складно получилось в радости, так хоть печаль разделим по-братски, а?

«А может быть, – подумал Александр Борисович, – и в самом деле захватить Ирку… И пусть возят? Заодно еще раз приглядеться к этой публике…»

– Ладно, если Ирина сможет…

– Она сможет! – заторопился Игорь, будто с ней у него вопрос был уже решен.

– Тогда мне тем более надо будет заехать домой. Сейчас я ей перезвоню.

– Спасибо, друг. Так я подошлю машину прямо на Фрунзенскую набережную? Шофера зовут Артур, он позвонит от подъезда.

Турецкий положил трубку и только теперь сообразил, что разговор велся по городскому телефону. А откуда Игорь знал, что он у себя в кабинете? Почему связался не по мобильному? Следят, что ли? И домашний адрес знают, а ведь он вроде им не говорил… Очень интересное кино получается! Тогда тем более придется ехать…

Ирина была не то что обеспокоена, но явно не понимала, что происходит. Нет, не о самом трагическом событии, разумеется, речь, а о той настойчивости, с которой уговаривал ее Игорь приехать вместе с Сашей на поминки к ним в офис. Что-то нарочитое во всем этом было, неестественное, будто наигранное.

– Что там происходит? – был ее первый вопрос, которым она и встретила мужа. – Они что, из несчастья шоу устраивают?

– Понятия не имею, но боюсь, что в чем-то ты права.

– А ты где пребывал сегодня? Почему тебя все безуспешно искали?

– Господи, да в крематории и был, даже мундир надел. Для пущего форсу.

– Нашел время и место пижонить. – Ирина осуждающе покачала головой. – Ну вот, значит, и дофорсился, требуют, чтоб мы представительствовали, а у меня лично ни малейшего желания нет.

– А Игорь уверял только что, будто ты изъявила свое согласие. Как понимать?

– Врет твой Игорь, – устало отмахнулась Ирина. – Но делать, гляжу, все равно нечего, придется ехать, да? А ты зачем тогда мундир на работе оставил?

– Обойдутся. Свадебный генерал им больше без надобности. Им сейчас совсем другое необходимо.

– Что, если не секрет? Давай я пока оденусь, что ли? Как ты считаешь, это платье не будет выглядеть там несколько легкомысленно?

Ирина подняла с дивана одно из немногих своих «торжественных» платьев. Это был какой-то «эксклюзив». Александр забыл, как зовут ту ненормальную бабу, на выставку которой однажды затащила его Ирина. Почти силком. Оказалось, дочка этой известной в Москве модельерши учится в музыкальном классе у Ирины, а платье от… – но как же ее все-таки зовут?.. – явилось своеобразной компенсацией Иркиных безуспешных потуг сделать из упрямой девчонки будущую звезду. Платье было, вероятно, супермодным, потому что у Ирины, когда она его изредка надевала, по-особому светились глаза. Платье могло показаться достаточно скромным, но сидело так, что у Турецкого всякий раз при виде «общей картины» возникали грешные мысли.

– Я полагаю, – глубокомысленно изрек он, – что именно там и именно сейчас оно будет наиболее уместно.

– Ты что? – усомнилась Ирина. – Ты считаешь, что оно уместно на похоронах?! Я просто достала его, а потом подумала, что, наверное…

– Во-первых, о похоронах вообще забудь. Я уверен, что они уже успели потерять нить рассуждений, а мы своим прибытием призваны напомнить, по какой причине народ собрался. По-моему, тоскливая интонация Игоря говорит в пользу этого предположения. А во-вторых, если их что-то и волнует теперь, то исключительно мои соображения по поводу того, кто является убийцей. Вот где собака порылась, как говорит Славка Грязнов.

– А разве в этом есть какая-то загадка? Там же, я слышала, все ясно? К сожалению.

– От кого? – вмиг насторожился Александр.

– Что «от кого»?

– Слышала, говорю, от кого? Обязательно вспомни! Это мне очень важно.

– Да? Вот уж не подумала бы…

– А мой следующий вопрос будет: почему не подумала бы?

– Слушай, ну ты уж совсем! Я что, обязана отчитываться теперь за каждое свое слово?!

– Все ясно. Успокойся и сядь. Или давай сделаем иначе. Начинай одеваться и наводить свой марафет, а я пойду приготовлю себе и, если хочешь, тебе тоже чашечку кофе. Одевайся и внимательно слушай, о чем я тебе буду говорить. Это чрезвычайно важно, Ирка. Ты себе даже не представляешь насколько.

– Ну все, запугал жену… – пробурчала Ирина, подхватила с дивана платье и отправилась в ванную. Крикнула через открытую дверь: – Да, совсем забыла сказать, возьми в шкафчике тот кофе! Который ты просил, когда мы были на даче у Игоря! И я, пожалуй, тоже сейчас с тобой выпью.

– Откуда он у нас? – Турецкий уже понимал, что час от часу не легче.

– Господи, Шурик! Ну мне бы твои проблемы! Мы с Лерой встречались. Она позвонила, вот мы и встретились. На Арбате, посидели в «Праге», выпили по чашке кофе. С пирожными. Она и передала банку, которую обещала. Поговорили минут десять, я ей посочувствовала, конечно, и расстались. Вот, кстати, она мне и сказала насчет того деревенского парня. Который убийца…

– Гляди, как все просто… – сказал сам себе Турецкий. – Кажется, что просто…

– Ты о чем? – крикнула жена.

– О своем… Между прочим, кофе было обещано не Валерией Владимировной, а Игорем. Вот его и не забудь поблагодарить. Это я так, на всякий пожарный… Ну ладно, слушай, я коротко… Чтобы ты была в курсе дел и проблем мужа…

И Турецкий коротко пересказал жене одиссею последних полутора недель. Начиная со встречи с Игорем на шоссе и кончая своими подозрениями по поводу истинного убийцы. Но об аудиозаписях, сделанных сегодня, говорить не стал. Как и о возможных выводах, которые должен был вот-вот представить ему эксперт-криминалист Сережа Мордючков, профессионально наблюдательный человек со смешной фамилией. Набросал и схематические портреты шестнадцатилетних Николая Ичигаева и Валентина Пушкова, обозначив в двух словах их «подвиги», однако не ссылаясь при этом на источники информации.

Не стал он говорить подробно и о тех своих соображениях, которые связывал с результатами лабораторной судебно-медицинской экспертизы. Первоначальный осмотр тела показал, что жертва была изнасилована. Ну а раз так, то следовало сделать анализ ДНК. Следы спермы, грязь и, возможно, кровь насильника под ногтями покойной – все это будет неопровержимой уликой. Однако подобные анализы требуют значительного времени, до десяти и более дней. И это на первоклассном оборудовании, а где его взять в районных условиях? Наверняка в Москву послали. Но и это не страшно, можно подождать. Ведь и «мальчиков» в Москве тоже нет. А с этой проблемой еще предстоят самые главные трудности, родители такой вой подымут! Значит, на пушку брать придется. В конце концов, Игорь-то на что? Его дочь погибла или как? Вот такая получается гнусная постановка вопроса…

Ирина заметно притихла. Либо слишком была занята макияжем, либо размышляла над аргументацией мужа. Турецкий заглянул к ней – она сидела на краю ванной в глубокой задумчивости, покручивая в пальцах щеточку для ресниц.

– Ты еще не готова? А кофе ждет.

– Я уже чувствую изумительный запах… Может, нам не ездить, а, Шурик? Что-то после твоего рассказа не лежит у меня душа к этим людям… Или это тебе, в свете, как говорится, вышеизложенного, надо обязательно? Тогда поезжай один. Придумай для них что-нибудь… Расстроилась, голова разболелась…

– Неловко. Я уже обещал. Да и ты – тоже. Постарайся сделать вид, будто не в курсе, вот и все. Ты ведь как-никак супруга «важняка»!

– Ну да, значит, должна уметь притворяться?..

– А как же!

– А ты сам-то уверен, Шурик, что сумеешь доказать?

– Он, как говорится, постарается… Не теряй времени, кофе стынет…

Зазвонил домашний телефон.

– Ну вот, видишь? – Александр Борисович снял трубку. – Вас зовут Артур? Очень хорошо, подождите минут пятнадцать, мы спустимся… Ирка, тебе хватит пятнадцати минут?

– Да я практически готова. Но кофе выпью обязательно…

Уже перед выходом он оглядел жену и сказал:

– Если не возражаешь, одно соображение. Выглядишь, как всегда, на тысячу баксов, но что-нибудь вроде траурной косыночки на шею ты все-таки захвати. А на плечи ничего не надо, на улице тепло, в крайнем случае мой пиджак накинешь. Как в бурной юности.

– Не ври, у тебя тогда никакого пиджака не было, ты в куртке ходил… Сейчас-то зачем косынка?

– Ну, не знаю, вроде как-то положено. А у тебя я что-то темненькое видел… О-о! Совсем другое дело! – воскликнул он, когда Ирина отыскала в шкафу и накинула на голову прозрачную черную косынку. – Теперь ты им всем, вместе взятым, сто очков вперед дашь!

Ирина самодовольно улыбнулась.

28

Александр Борисович оказался почти прав. Не в том смысле, что поминкам давно пора было мягко перетечь в попойку, а в том, что каждый, кто хотел сказать «доброе и сердечное слово» по поводу «горькой потери», начинал, естественно, еще за упокой, но завершал уже как бы за здравие. Ну о чем можно говорить, если менталитет у народа такой. Кстати, народа не в конкретном понимании его как нации, к примеру, или, выражаясь греческим языком, этноса, а вообще, когда подразумевается совокупность людей, собравшихся за одним огромным столом по поводу того или иного, отчасти даже и судьбоносного для кого-то события.

Встретить вышел сам Игорь, по-прежнему печальный и так и не сменивший после крематория своего мрачного «прикида». Только с лица его, с лысины будто смыло тот неприятный, подозрительно апоплексический цвет, который насторожил Александра Борисовича в траурном зале. А со здоровьем-то у Игоря далеко не в порядке. Но сейчас он выглядел вполне нормально, если не считать действительно искренней тоски в глазах.

Еще раз обнялись. Игорь поцеловал Ирине руку, низко склонив голову.

Затем прошли по бесконечной ковровой дорожке, лежащей на зеркально сверкающем паркете, ряд залов с высокими, настежь распахнутыми резными дверьми. И выглядело все так, словно здесь располагались совсем не офисы, не служебные помещения пусть даже и не одного банка, а целой ассоциации. Нет, вероятно, у всякого посетителя должно было немедленно появиться четкое ощущение, что он проходит торжественной анфиладой государевых покоев. Шикарно отделано. Зимний дворец, Эрмитаж!

И банкетный зал – под стать. Просторная такая, открытая чаша с прозрачным потолком и свисающими из ниоткуда огромными хрустальными люстрами. Тоже видел где-то нечто подобное Турецкий. Возможно, во время одного из своих заграничных вояжей. Здесь было накрыто больше трех десятков столов, а не один большой и общий для всех, как предполагал Александр Борисович. И вокруг них сидели чинные господа с дамами, словно у каждого была своя компания.

Многие обернулись в сторону вошедших. Александр Борисович молча раскланивался, проходя мимо, Ирина кивала вслед за ним. Так и дошли до главного стола. Он находился в центре зала и был несколько длиннее остальных. Поскольку – председательский. Ведь в любом действе, где бы оно ни происходило, обязательно должен отличаться от прочих главный стол. Размерами, цветом скатерти, чем-нибудь еще. За этим уже сидело человек десять, ну а с учетом новоприбывших, считай, вся дюжина. Ирину, как и тогда, на «пати» в Солнечном, Игорь посадил рядом с собой. Турецкому предложили стул между небритым «биндюжником» Рывкиным и черноволосым, «кавказской» внешности мужчиной лет, наверное, пятидесяти, которого Александр видел один раз там же, на «пати». Подумал, что, судя по раскладу, скорей всего, его сосед слева и есть Ичигаев, первый «вице» у Игоря Залесского. Так вот он каков! Вера говорила, что сынок пошел не в отца, но Турецкий так и не мог пока вспомнить, как тот выглядел. Да, в общем-то, все ребята были тогда одинаковыми в своей черной, с блестящими заклепками мотоциклетной коже. А в кого ж он тогда, в мать? В ту круглолицую стареющую блондинку, что сидит рядом с… как же его зовут? Вспомнил: Арсеном Гасановичем.

Ну а сосед Турецкого справа – само собой, Олечкин муж Сема, как назвал его Игорь, председатель совета директоров «Авангарда», сплотившего вокруг себя все эти Энерготехимпорты, Экспортлесы, Агрохимпромы и прочие не самые крупные коммерческие банки в авторитетную и достаточно сильную банковскую ассоциацию. С которой, как говорится, на одну минуточку предпочитают вести свои финансовые дела мэрии крупнейших федеральных центров.

Еще две солидные, вероятно, семейные пары были Турецкому неизвестны, хотя, кажется, шапочно знакомы. Все оттуда же, из Солнечного.

Что мог бы теперь заметить по поводу такого расклада Александр Борисович? А только то, что его «утешительное выступление» в крематории не прошло даром. И реакция последовала вполне предсказуемая.

Соседи сосредоточенно молчали, вероятно, ожидая каких-то слов от гостя. Сидящая наискосок, напротив, Ольга исподтишка подмигнула Александру. Лицо ее крепко порозовело, похоже, «девушка», как игривая нимфа из компании господина Вакха, уже успела достаточно принять на грудь. А вот Лера, занимавшая позицию рядом с ней и слева от супруга, была, напротив, мраморно бела и, вполне возможно, так же и холодна, будто алкоголь ее совершенно не брал. Недопитый бокал, стоящий перед ней, был довольно внушительным. Но она как-то отрешенно, ни на кого не глядя, покусывала виноградинки, которые машинально отщипывала от большой кисти из хрустальной вазы. Ну да, мы же сегодня изображаем мраморную богиню! Александр Борисович вспомнил, что в определенные моменты лицо ее может обретать цвет настоящего румяного яблока или будто она прибежала с мороза, и оборвал себя: «Черт знает о чем думаешь…» Но сегодня она явно выглядела почему-то старше своих двадцати пяти лет, этакой матроной.

Ирина что-то тихо говорила Игорю, тот, низко склонив к ней голову, медленно кивал. Потом поднял глаза и посмотрел на Александра. И Турецкий сделал движение, будто собирался встать.

Тотчас из-за его спины возник официант с раздаточным столиком и жестом предложил выбрать напиток. Турецкий показал на водку. Остальным официант налил то, что пил каждый. Взяв рюмку, Александр поднялся, но тот же официант немедленно поставил на стол перед ним микрофон.

– Это еще зачем? – удивился Турецкий. И увидел наконец льдисто-прозрачные глаза «богини».

– У нас так принято, – не сказала, а произнесла она. Естественно, как и положено богине…

– Я сегодня видел… – начал Александр Борисович, поднимаясь и ни к кому конкретно не обращаясь, но слыша, как мгновенно повисла в огромном зале тишина, – поразивший меня портрет… Ребенок, девочка… с мудрым и проникновенным взглядом мадонны… Мы чаще всего не замечаем, не догадываемся, да, по правде говоря, не очень-то и стремимся узнать, рядом с кем живем на этой земле… Прости, девочка, что столько нас, здоровенных и сильных мужиков… не смогли… не захотели тебя уберечь…

Выпил, запрокинув голову, и сел.

Тишина длилась недолго. Заговорили за одним столом, потом за другим… и зал наполнился гулом голосов.

Официант подал мельхиоровое блюдо с запеченной рыбой под диковинным соусом, аромат которого щекотал ноздри. Турецкий надел очки, осмотрел это блюдо со всех сторон и сосредоточенно принялся за ужин.

– Фотография действительно… – сказал Ичигаев, покачивая за ножку пустой бокал. – Только мне кажется, Александр Борисович, вы не совсем правы, говоря «не захотели»… – Отодвинув бокал, он по-восточному поднял обе ладони, как бы обращаясь к Всевышнему: – «Не смогли», наверно, правильней? Хотя для мужчины это тоже обидно.

Турецкий медленно повернулся к нему и взглянул в упор:

– А кто захотел? – и резко бросил: – Вы, Арсен Гасанович? – Он выдержал паузу, отвернулся и добавил: – То-то!

– Мне показалось, что вы в чем-то обвиняете меня? – задумчиво и как бы полувопросительно, тоже после небольшой паузы, заметил Ичигаев, но при этом акцент его стал очень заметен.

– Я это сказал? – не отрываясь от еды, ответил Турецкий. – Вероятно, вам действительно показалось… Ира, настоятельно советую попробовать, превосходное блюдо. – Он пристально посмотрел на жену поверх очков.

– Да, – с почти неуловимой улыбкой кивнула она, – мне тоже нравится…

«Умница ты моя!» – одними глазами сказал ей Турецкий.

Разговоры за столом, которых как-то вроде даже и не наблюдалось, прекратились совсем. Все сидели молча, глядя перед собой. Ичигаев мрачно демонстрировал свой орлиный профиль. Его супруга время от времени шумно вздыхала и, почти ложась крупным бюстом на стол, что-то шептала Олечке. Та играла глазами, демонстрируя хмельную иронию. Похоже было, что народу требовалось продолжение. Но Турецкий заканчивал свой ужин, ни на кого не обращая внимания. Даже Ирина прекратила есть и поглядывала на него с немым вопросом: а что дальше?

Дальше? Александр Борисович положил на блюдо вилку с ножом и, повернувшись к услужливому официанту, сказал:

– Великолепно! Передайте, пожалуйста, вашему шефу мою искреннюю благодарность. Но если ему будет угоден мой совет дилетанта, я бы для большей пикантности все-таки добавил немного каперсов. И чуточку тмина. Как это делают в Алжире, вы понимаете? – Турецкий, словно заговорщик, сощурился и, соединив большой с указательным пальцем в кольцо, изобразил известный жест, чмокнул губами. – Вот тогда я вам гарантирую самый цимес! Но… это уж… на вкус. Все равно, спасибо. Ира, ты со мной согласна? – Он устремил на жену хрустально-чистый взор.

Она кивнула и опустила голову, как-то нервно прикрыв лицо ладонями. Плечи ее вздрогнули. Все посмотрели на Александра Борисовича, но он был серьезен, ни тени ухмылки. Или, не дай бог, насмешки. Он вопросительно оглядел соседей: мол, ну что же вы, ребята? Давайте ваши вопросы! Поди, за этим и пригласили?

Конечно, за этим, а за чем же еще? Не кулинарные рецепты обсуждать…

– Я предполагал… – вовсе не предположительным, а скорее утвердительным тоном начал Сеня, то есть Семен Захарович Рывкин. – Предполагал, – почему-то упрямо повторил он, – встретиться с вами завтра, в связи с… сегодняшними обстоятельствами. Но так случилось, что нам удалось, хм… пересечься именно сегодня. Я не настаиваю, может, у вас нет настроения… Но не согласились бы вы, Александр Борисович, дать нам некоторые пояснения по поводу… известного дела?

– Что, прямо сейчас? Или предпочитаете позже, за десертом? Игорь, тебе это надо так срочно?

Он посмотрел на хозяина стола и будто укололся об острый и холодный взгляд Валерии. Повернул голову к ней, но она уже занялась очередной виноградинкой.

– Простите господа, кому это надо? Вам, ближайшим друзьям и коллегам господина Залесского?

– И соратникам, уважаемый Александр Борисович, – сказал Ичигаев.

– Вам тоже, Семен Захарович? – Александр обернулся к Рывкину.

– Мы все – одна команда, – неохотно пробурчал тот.

– Приятно слышать, господа. Но тогда, может быть, и остальным, кто находится сейчас в этом зале, будет тоже интересно знать о результатах расследования уголовного преступления? Или здесь не все соратники?

– Не все, – буркнул Рывкин. – Но мы можем перейти в любой из кабинетов.

– Если желаете, пожалуйста, я полагаю, что дамы на нас не обидятся?

– Не обидятся, – довольно резко за всех сразу дам сказала Валерия. – Только постарайтесь соблюсти хотя бы элементарное приличие. Вы не на службе, и здесь не мужской междусобойчик.

«Молодец, хорошо врезала!» – Турецкий, поднимаясь, чуть подмигнул ей, но она очень постаралась «не заметить». Что, в свою очередь, заметил Александр Борисович. «Ну, Ирка, держись!» – взглядом посоветовал он жене, уходя вслед за Семой.

Кабинет, куда они вошли вшестером, оказался курительной комнатой. Мягкие кожаные диваны, кресла, низкие торшеры, полумрак, большие сверкающие пепельницы, множество сигаретных пачек на столиках – на выбор.

Но Турецкий достал из кармана собственный «Честерфилд» и закурил..

Мужчины расселись. Уставились на него в ожидании.

– Господа, объясните мне, пожалуйста, причину столь пристального вашего интереса к этому делу? Помимо чисто морального.

Они переглянулись и как бы предоставили слово Рывкину. Тот глухо откашлялся.

– Я сожалею, что не был в тот день, когда Игорь Валентинович представлял вас, Александр Борисович, моим товарищам и коллегам там, у нас дома.

– Почему сожалеете?

Рывкин немного нахмурился, видно, не привык, чтоб его перебивали. Ничего, потерпит.

– Вам тогда, как мне известно, было сделано хорошее предложение… Потому что Игорь Валентинович считает, что вы, как говорится, наш человек. – Сема, вероятно, полагал, что та гримаса, которую он изобразил, является на самом деле доверительной улыбкой. – И если это так, если он не ошибается или не выдает желаемое за действительное… Вы поймите, мы здесь все действительно свои люди…

– Узок круг революционеров? – с вежливой улыбкой подсказал Турецкий.

– Вот именно. – Сема снова сделал гримасу. – То мы бы хотели такой же искренности и с вашей стороны. Тем более что работать придется вместе… А доверие в нашем деле… Ну, что я вам объясняю, верно?

– Абсолютно верно. Только я пока одного не понял: я что, разве уже принят на работу? Может, и зарплата уже перечисляется на мой расчетный счет? Игорь, ты что, неправильно меня информировал? Странно… Да, господа, я получил весьма лестное, не скрою, предложение с его стороны. – Турецкий кивнул на Залесского, блестящая лысина которого все глубже тонула в кресле. – Но не более. И согласия я своего никому не давал. Так, может, это вы что-то неправильно поняли? Пусть тогда Игорь вам объяснит. Но это все – сущие, извините, пустяки. О деле давайте, господа. Что вас волнует?

– Вы сегодня сказали там… – махнул Сема рукой в сторону, – что скоро поймаете преступника, так?

– Не совсем. Не поймаю, а назову. Согласитесь, это большая разница. Ловить должны те, кому это положено. Извините, тут у нас, у юристов, имеется профессиональная этика. Каждый должен заниматься своим конкретным делом. И, кстати, следователь не ловит, а задерживает. Если на то имеется соответствующая санкция. Вы меня извините за некоторый ликбез, что ли. В Уголовном кодексе Российской Федерации, поправки к которому вступили в силу в феврале нынешнего года, сказано следующее. Цитирую вам статью двадцатую: «Лица, достигшие ко времени совершения преступления четырнадцатилетнего возраста, подлежат уголовной ответственности за убийство, статья сто пятая… изнасилование, статья сто тридцать первая…» И так далее, от хулиганства до терроризма. Сказанное мной сегодня можно толковать исключительно однозначно. То есть у меня имеются серьезные подозрения, которые, надеюсь, в самое ближайшее время дадут мне основания для предъявления обвинения истинному убийце. Если таковой совершил преступление в одиночестве, а не вдвоем, скажем, с подельником. А статью я вам процитировал для того, чтобы вы просто знали, с какого возраста в нашей стране разрешается уголовное преследование. Вот и все. А остальное, господа, уж извините, является тайной следствия. Никто не станет бросать обвинений зря. Это ведь тоже преступление.

– Но ведь, насколько нам всем известно, следствие официально поручено советнику юстиции Загоруйко? Или мы что-то путаем? – спросил Рывкин.

– Нет, не путаете.

– Тогда какова ваша роль?

– Ах, вот вы о чем! Дело в том, господа, что некоторые следственные мероприятия Ивана Ивановича Загоруйко показались мне… как бы вам поточнее сказать? Неправомерными, мягко выражаясь. Действуя таким же образом и дальше, он не добьется никаких положительных результатов. А после полного провала в судебном заседании, что уже сейчас фактически можно предсказать, поставит под большой вопрос собственную судьбу. Мне это подсказывает мой опыт, господа.

– Простите, Александр Борисович, – обратился к нему один из пожилых мужчин с седой копной волос, которому он не был представлен, – а есть ли необходимость… в предсказаниях?

Турецкий вопросительно взглянул на Игоря, который поднял голову и посмотрел на седовласого.

– Я вас не знакомил, кажется?.. Сергей Сергеевич Пушков, – сказал он.

– А-а! – с пониманием протянул Турецкий. – «Энерготехимпортбанк»! Ну как же, как же! – И уже другим тоном, с легкой иронией, продолжил: – Я ведь вам уже намекнул по поводу профессиональной этики, господа. Мы стараемся коллег не топить. Если они ошибаются иной раз не по злому, как говорится, умыслу. А кроме того, Игорь Валентинович, не особо надеясь, что указанный следователь способен распутать преступление, но зато сам готов заплутать меж трех сосен, официально поручил одному частному сыскному агентству, которому и аз грешный нередко оказываю профессиональную помощь, взять на себя этот неблагодарный труд.

Все дружно уставились на Игоря. А тот, повозившись всем телом, еще глубже устроился в своем кресле. Словно медведь в берлоге.

«Надо выручать», – сказал себе Александр Борисович.

– Господа, он принял такое решение лишь после того, как обнаружились явные улики, оставленные преступником. Или преступниками. И это очень веские улики.

– Странно, – непонятно о чем конкретно сказал Пушков. – А я слышал, что арестованный преступник уже сознался.

– Да-а?! – немедленно изумился Турецкий. – Тот деревенский парень дал признательные показания?!

Изумление было настолько естественным, что показалось, будто присутствующие даже как-то облегченно вздохнули.

– Как видите, – с учтивой улыбкой подтвердил Пушков, – обвиняемый действительно сознался.

– Но я пока ничего не видел, – столь же вежливо отпасовал ему Турецкий. – Как незнаком и с самим подозреваемым. Так будет пока звучать правильнее с точки зрения закона, Сергей Сергеевич.

– Но это же теперь не играет ни малейшей роли? – совсем не к месту встрял Сема. Все-таки он – «биндюжник», никуда не денешься.

– Да вы что! – улыбнулся ему Александр Борисович. – Речь ведь идет об убийстве! И это вам не бомжиха какая-нибудь с Казанского вокзала, а единственная дочь крупнейшего в нашем государстве банкира! Вы что хотите? Чтоб судебный скандал вылился на страницы прессы? Подумайте, господа, правильно ли это?.. Хорошо ли?

– А что вы предлагаете? – спросил доселе молчавший Ичигаев.

– Я? Разве я что-то должен вам предложить? Расшифруйте, пожалуйста, ваш вопрос, Арсен Гасанович.

– Если у вас есть неопровержимые факты, если вы практически все знаете, ну так назовите нам имя преступника! Почему вы ходите все время вокруг и около? Здесь все свои, если нам в дальнейшем предстоит работать вместе, чего вы боитесь? Можно ведь подумать… Нет, зачем обижать хорошего человека подозрениями в шантаже, верно, друзья?

– Благодарю вас, Арсен Гасанович. Но именно поэтому я и не говорю. Ну, к примеру, скажу, а мои подозрения не подтвердятся. Как я буду выглядеть опять же в ваших глазах? Действительно, получится и шантажист, и прохвост, которому что-то определенно понадобилось, верно? А мне ничего от вас не надо, господа. Не путайте, я еще далеко не ваш, если вы именно это имели в виду. Я выполняю просьбу моего старого друга. И все. Но, чтобы не оставлять вас наедине с вашими домыслами или страхами, понимайте, как хотите, могу твердо пообещать только одно. Когда я получу все доказательства для неголословного подтверждения своей версии, вы, господа, первыми узнаете об этом. Если пожелаете, в этом же составе.

Турецкий прикурил от своей зажигалки новую сигарету, сделал две глубокие затяжки и кинул ее в пепельницу-урну.

– Вы пообещали, – после паузы напомнил Ичигаев.

– А вы все правильно поняли. И вот вам еще на дорожку, господа. Это сказал древний мудрый римлянин. Его слова звучат так: «Люди сильные принесут как жертву искупления кого-то ничтожного и чужим наказанием ускользнут от собственного». Неплохо, правда? Все тот же Плиний-младший, Игоряша, вот так…

– И расследование этого Загоруйко, значит, ни хрена не стоит, – очень точно сформулировал свой вывод Сема.

– Семен Захарович, душа моя! – засмеялся Турецкий. – Мы рассуждали о законе, а вы сейчас – о дипломатии. Это ведь не одно и то же, верно?

– Ну, вы как хотите, а я все усек, – прохрипел Рывкин, поднимаясь и кряхтя. – Пошли, генерал, дернем, что ли… Помянем на дорожку и… чтоб кончилось все это… без новой мокрухи…