Текст книги "Заложник"

34

Шутить или заниматься приятными, но посторонними в данный момент вещами Вера была не расположена. На это указывал ее решительный и собранный вид, будто она стояла у края ковра, – или как там у них, татами, что ли? – и собиралась метнуться навстречу противнику.

Предупреждение, понимал Турецкий, вряд ли основывалось на чистом воображении, значит, был и повод? С этого и начали разговор. Точнее, начал его Турецкий, едва Вера открыла ему дверь. Он вытащил ее на площадку, прикрыв слегка дверь, и спросил негромко:

– Ты уверена, что у тебя тут чисто?

– В каком смысле? – не поняла Вера.

– Ну, не в смысле веником махать… Я насчет прослушки, как? Ничего не замечала?

– А у меня никого практически не бывает. Кого подслушивать-то? Разве что тебя?

– Давай проверим на всякий случай?

– Как хочешь, – пожала она плечами и хотела войти в квартиру, но Турецкий предупредил ее:

– Там ни слова, пока мы не закончим. – Он достал свою трубку, набрал номер и сказал: – Филипп, прихвати инструмент и поднимись, пятый этаж.

Они вошли в квартиру, оставив входную дверь открытой настежь. Вера порывалась что-то сказать, но Александр прижимал указательный палец к своим губам. Наконец стукнула дверь лифта, и появился Филя Агеев с черным чемоданчиком в руке. Его сегодня отрядил для помощи «дядь Сане» Денис Андреевич. Филя кивком поздоровался, открыл чемоданчик, нацепил на голову наушники и, держа его перед собой, отправился по квартире. Две комнаты, немного. И проверка заняла не более десяти минут. После чего он вернулся к ним, спокойно упрятал наушники в чемодан и сказал:

– Сейчас на щите еще посмотрю. Кажется, чисто.

Вернувшись спустя три минуты с лестничной площадки, кивнул:

– Полный порядок. Но внизу только что подошла машинка нашего типа, понимаете, Сан Борисыч? В салоне трое, сидят, курят, стекла опущены. Может, фигня, а может, и нет. Но они не за нами. Я стою у Дома кино, возле служебного выхода. Когда пойдете, звякните, я подгребу, что-нибудь придумаем. А портфелочку, – снова открыл он чемоданчик и чем-то там щелкнул, – оставляю у вас. Хрен они там чего услышат, даже если очень захотят. Желаю здравствовать, мадам.

Филя отдал честь, кинув руку к кепочке. И вышел, затворив за собой дверь.

– Ну и ну, – только и сказал Вера. – Откуда у тебя такие артисты?

– А это те самые парни, что нашим делом занимаются. С ними следует быть очень осторожными, могут задавить по ошибке. Афган, Чечня, понимаешь?

– А по виду не скажешь, – хмыкнула Вера.

– Мимикрия, дорогая моя. Знаешь такое слово?

– Ну, если ты считаешь Солнечный, где я часто бываю, забытой богом деревней, то… молчу. Садись и слушай… Подожди, Саша, а может, эти, что внизу, меня провожали?

– А как ты сумела удостоиться такой чести? – насторожился Турецкий.

– В том-то и дело, что я такое сегодня услышала!.. Но, когда уезжала, никого не было… Игорю это не нужно. Семе, что ли? Вообще-то я его видела, он с Фоминым о чем-то трепался. Они ж, кстати, постоянно фиксируют, кто куда едет… Ну ладно, чего теперь думать?

– Не волнуйся, я тебя не подставлю. Уйдем с Филей так, что им и в голову не придет тебя подозревать в чем-нибудь. Филя мастак на такие вещи. Рассказывай…

Особых дел сегодня у Веры на даче, как у них было принято говорить, не имелось. Приехала, чтобы скинуть напряжение последних дней в парилке и поплавать в морской воде. Собственно, вот и все проблемы. Потом поднялась к себе. За чем-то вышла в библиотеку, думала взять что-нибудь почитать, поскольку собиралась остаться сегодня ночевать. И когда подошла к лестнице, ведущей на первый этаж, в холл, услышала громкие и довольно сердитые голоса. Узнала, естественно, Семена Захаровича, потом Ичигаева, его акцент не спутаешь ни с каким другим, временами вступал бас Пушкова, был и еще кто-то. Спускаться и смотреть, кто там сидит, Вера, конечно, не рискнула. Да и не ее это дело, подслушивать. Но когда прозвучала фамилия «Турецкий», вот тут она заинтересовалась.

Больше других громыхал Рывкин. Он называл фамилию Загоруйко, который в настоящий момент в панике, поскольку его сегодня посетили сыскари из Москвы, посланные Турецким, и угрожали развалить дело «на корню». А еще адвокат должен подъехать, чтобы уговорить арестованного сделать заявление, будто его силой заставили подписать признательные показания. Такое положение совершенно не устраивало Рывкина, ибо грозило очень серьезными и, главное, непредсказуемыми неприятностями. Суть же его выступления была вполне понятна. При всем глубоком уважении к Игорю, при всем понимании его проблем и сложностей тот обязан сделать свой выбор. Его фантазии по поводу Турецкого – вредные и совершенно неуместные. «Дайте мне карт-бланш, и я решу эту проблему радикально» – таков смысл того, чего требовал Рывкин.

Ему вторил Ичигаев. Этот чечен всегда осторожен в выборе выражений, будто играет роль восточного мудреца с седой бородой, который лишнего слова не скажет, потому что обязан изрекать, а не просто разговаривать, как все нормальные люди. Вот он время от времени и изрекал. Проблема острая, легко не решаемая, но если подумать… А главное, пока сказаны одни слова, и никаких веских доказательств. Что он имел в виду, понять, конечно, можно, потому что все разговоры, так или иначе, крутились вокруг фамилии «Турецкий».

Потом столь же решительно вступил Пушков. Этот дядечка, занимающий в банковской иерархии второе место, всегда остается как бы в тени. И старается, в отличие от других, никогда не демонстрировать своих эмоций. Он говорил так, будто укорял Игоря за то, что тот почему-то верит на слово человеку, которого знал бог весть сколько лет назад и теперь с непонятной легкостью ввел в свой круг. Да, в общем-то, это скорее даже и не легкость, а натуральное легкомыслие, которое определенно нуждается в серьезной корректировке. Ну и дальше в таком же духе. А, собственно, тезис его заключался в том, что Игорь обязан сам, причем немедленно, прекратить всякие отношения с этим следователем. Иначе последствия могут стать непредсказуемыми. И он полностью разделяет самые мрачные опасения Семы.

– Так и сказал: Семы? – спросил Турецкий.

– Моя фантазия распространяется на совершенно определенные вещи, и тебе это известно, – словно бы огрызнулась Вера, – а во всем остальном я предпочитаю доверяться своему слуху.

– Умница, – без тени улыбки констатировал Александр Борисович. – А что еще?

– Тебе этого мало?

– Более чем достаточно. А остальные?

– Остальных не знаю. Но там, оказывается, была и Валерия. Я услышала ее каблучки и, сам понимаешь, сбежала. Шлепнулась в кровать и стала изображать, что смотрю журналы, благо их там у меня до едреной фени. Лерка заглянула-таки, посмотрела внимательно, подмигнула и ушла. Слова не сказала. Но и я больше не высовывалась. А когда сели ужинать, Игорь был очень удручен. Вот тут я и сказала, что, наверное, уеду в Москву. Игорь просто кивнул, равнодушно как-то, даже отрешенно, будто и не слышал, о чем я сказала. А Лерка опять поглядела так пристально и говорит: «А что тебя тут не устраивает?» Ну я и отвечаю: «Надо, мол, в себя прийти. Слишком все вокруг еще Светку напоминает». Игорь опять кивнул, а Лерка просто пожала плечами и говорит: «Делай что хочешь…» Вот я и сделала.

– Ну спасибо.

– Вообще-то, пока я сюда ехала, у меня были несколько иные планы относительно тебя, но сейчас я понимаю, что не время. Поэтому не расстраивай больше девушку и отваливай в родные палестины. Так, еще на всякий случай, если я раньше тебе не говорила… Лерка, кажется, знает о наших с тобой свиданиях, имей это в виду.

– Хорошо, – спокойно ответил Турецкий.

– Не боишься? – усмехнулась Вера.

– Ни капельки.

– Молодец. Надеюсь, если у вас с Игорем что-то нарушится, ты не причислишь меня к своим недругам?

– Ни за что.

– Тогда вопрос: что ты собираешься делать?

– Если я догадываюсь, о чем ты думаешь, то отвечу следующим образом. Вот тебе три основных качества, определяющих подлинного российского интеллигента. Первое: он никогда не сморкается в носовой платок, если носит его в верхнем кармашке пиджака. Второе: он всегда вежливо здоровается со всеми женщинами, с которыми спал, в какой бы ситуации ни оказался. И, наконец, третье: он никогда не ссылается на источник информации. Устраивает? Это не я придумал, а один мой старый и, к сожалению, уже покойный друг, мы с ним когда-то в газете познакомились. Известный был в свое время литературный критик.

– Оценку я уже высказала. Давай, мой хороший, звони своему Филе, его так зовут? Это, выходит, он – один из тех, кто здорово напугал Сему? А ведь напугать этого «биндюжника» совсем не просто…

Филя принес свернутый в тугой узел длинный плащ и шляпу. Турецкий оделся, посмотрел на себя в зеркало, хмыкнул и ушел, запечатлев на щечке «девушки»-сумоистки почти отеческий поцелуй.

– Сан Борисыч, – сказал, уже сидя в машине, Филя, – а у тебя, честно скажу, вкус! Одобряю…

– Молчи, разбойник… Посмотрел тех, что в машине?

– Наверное, пустой номер. Покурили и уехали. Но береженого и Бог бережет… Я вас подброшу до дома, потом к себе смотаюсь, а машинку мы завтра поутру подгоним, нет возражений?

– Напротив, я рассчитываю, что мы завтра вместе с тобой съездим в КБ. И еще кое-кого навестим. Не возражаешь? Мне твоя моральная поддержка понадобится.

– Денис в курсе?

– Разумеется.

– Когда прикажете подавать, ваше сиятельство?

– Неправильно. Я для тебя – «ваше превосходительство»…

А совсем уже поздно вечером, по сути, ночью, неожиданно запиликал мобильник.

Вера сказала приглушенным голосом, будто закрывала трубку рукой:

– Только что уехала Лерка. Приезжала просить, чтоб я тебя затащила к себе… поговорить. Кажется, им очень хочется послушать. И понаблюдать.

– Понял, спасибо. Спокойной ночи.

– Кто? – сонным голосом спросила Ирина.

– Вера.

– А чего ей надо? Так поздно?.. – Ирина оторвала голову от подушки и подозрительно уставилась на мужа.

– Предупредила, что вокруг меня сгущаются тучи. Ты пару деньков посиди дома, не бегай на свидания с этой Валерией и, вообще, будь осторожной, есть серьезный повод опасаться провокаций.

– Ну и ну, опять начинается! Турецкий, разве у нас нормальная жизнь? Нет, ты скажи! А чего это она вдруг решила о тебе заботиться, а?

– Просто порядочная девушка.

– Скажите на милость…

35

У него было огромное желание собрать всю эту «шоблу» и сказать им прямо, в лицо, все, что он о них думает. И оснований для этого было уже более чем достаточно. Но… Костя был куда более прав, поскольку опирался не на сиюминутные впечатления, а глядел далеко вперед. И знал не хуже Турецкого, а может, и лучше, что стая обозленных крыс гораздо опаснее самого крупного и лютого хищника-одиночки. Поэтому он просто запретил Александру Борисовичу до тех пор, пока дело об убийстве в Солнечном не ляжет на стол областному прокурору Маневичу, даже и нос свой туда совать. Договориться с Владимиром Степановичем никакого труда ему не составило, и тот обещал взять расследование под свой контроль. Турецкий мог себе представить, какие чувства будут обуревать следователя Загоруйко, когда он получит указание срочно явиться в областную прокуратуру, имея при себе все следственные материалы по делу об убийстве Светланы Залесской.

Позвонил Денис и сообщил, что указание дяди Кости выполнено в лучшем виде. Эксперт-криминалист Сережа Мордючков представил акт экспертизы, в котором четко указано, что следы, оставленные протектором и стойкой опоры мотоцикла в лесу, рядом с местом обнаружения трупа, идентифицированы. Они принадлежат мотоциклу марки «хонда», номерной знак… и так далее. А хозяин этого двухколесного «зверя» Николай Арсенович Ичигаев. В тетради учета передвижения транспорта, которую постоянно ведет охрана поселка, отмечено, что девятого августа сего года, в пятницу в двенадцать часов тридцать пять минут пополудни, территорию поселка покинули три мотоцикла. Указаны номерные знаки и фамилии хозяев. Среди них был и мотоцикл «хонда», управляемый Николаем Ичигаевым, сзади которого на сиденье находился пассажир в серых спортивных брюках, куртке и в затемненном шлеме. Поскольку транспортные средства покинули поселок на высокой скорости, установить пассажира не представилось возможным.

Но, как уже сообщал начальник охраны Фомин, ребята накануне действительно гоняли по пересеченной местности, однако Светлану Залесскую никто из них в пятницу, по их же уверениям, вообще не видел. А «неизвестным пассажиром», точнее, «пассажиркой» была Лиза Пушкова, сестра Валентина, приятеля Николая, которая и подтвердила факт своего присутствия. Николай же, по его словам, «поругался со Светкой, и это была его своеобразная месть». Убедительно… Но ведь здесь мог иметь место и сговор. Поэтому по прибытии молодых людей из-за границы надо будет провести следственный эксперимент, посмотреть, где они в тот день гоняли и что это за пересеченная местность такая. А для идентификации вещественного доказательства, металлической пуговицы американского производства, обнаруженной рядом с трупом, требуется произвести обыск в доме, где проживает подозреваемый в совершении преступления Николай Ичигаев, или Найк, как зовут его приятели. Для чего, в свою очередь, необходима санкция судьи. Получить которую будет, видимо, очень нелегко, учитывая «общественное положение» как отца подозреваемого, так и его коллег, проживающих рядом с ним в поселке Солнечный. С «хозяевами-то» нынче ох как трудно разговаривать!

Однако совсем неожиданный подарок в буквальном смысле слова сделал судебно-медицинский эксперт Липинский, который после разговора со следователем, предложившим ему совершить фактический подлог, написал в присутствии Филиппа Агеева заявление на имя прокурора области, в котором указал, что Загоруйко пытается ввести в заблуждение суд, уничтожая важнейшие улики.

Денис считал, что приведенных фактов вполне достаточно для отстранения Загоруйко от продолжения расследования…

Так прошло два дня.

Александр Борисович занимался исключительно своими очередными делами. Посетил Сан Саныча, обрадовав старика известием о том, что ситуация сдвинулась с мертвой точки, но надо ее все равно стимулировать, и рассказал о том, что они с Меркуловым придумали. Не забыл упомянуть и о реакции Найденова, когда речь зашла о мнении на сей счет легендарного летчика-испытателя. Словом, тут Турецкий хоть и не грешил против истины, но… приукрасил немного. Для пользы дела. А потом вручил старику свой текст. Сан Саныч немедленно надел очки и стал углубленно изучать «резюме». Даже к авторучке потянулся, чтобы выправить что-то, имеющее, на его взгляд, существенное значение в техническом отношении. Турецкий едва успел остановить его. Объяснил, что это ведь не экспертное заключение, а скорее документ, призванный оказать на руководство страны действенное психологическое воздействие. Ну как было с таким аргументом не согласиться? И старик решительно поставил свой великолепный автограф. Правда, заметно подрагивающей рукой. Никуда не денешься, возраст патриарха…

Найденов оказался хитрее. Прочитав текст, внимательно посмотрел на Турецкого и спросил о том, о чем следователь меньше всего думал в настоящий момент:

– А где ваша подпись, уважаемый Александр Борисович?

– Далее будет Петра Щетинкина, как непосредственного участника, а потом – моя. А первую поставит Константин Дмитриевич Меркулов, заместитель Генерального прокурора.

– Ну что ж, компания подходящая. – Найденов хмыкнул и начертал замысловатую закорючку. – Всего хорошего. Желаю удачи.

– Я передал ваш привет старику, – сказал Александр Борисович, поднимаясь. – Он просиял.

– Правда? Очень приятно, благодарю.

Найденов улыбнулся и кивнул.

Петя обрадовался приходу Турецкого, стал расспрашивать, что и как. Поговорили с полчасика. А потом он, фактически по диагонали пробежав текст глазами, быстро расписался и хотел продолжить разговор, ведь соскучился по людям, правда, обещали днями уже выписать… Но Турецкий оправдался занятостью и откланялся. До будущих встреч.

Костя был доволен, считая документ вполне достойным того, чтобы сохранить честное имя человека.

Но Турецкого почему-то это все уже не волновало. Он и сам не смог бы объяснить причины, по которой воспринимал завершение еще одного дела с таким непонятным самому себе спокойствием. Серьезных препятствий, что ли, не было? А он привык всегда что-то обязательно преодолевать. Да нет, при чем здесь препятствия? Надо было просто пробить коросту равнодушия. Сделать верный тактический ход. А дальше, как говорится, все само покатится. Ну да, выдернуть из земли тот первый, нужный камень, падение которого родит лавину.

Ему показалось, что краткая беседа с заместителем руководителя кремлевской Администрации, у которого они были вместе с Костей, тоже носила отчасти формальный характер. Посмотрел, глубокомысленно поиграл бровями, сказал, что, вероятнее всего, этого им будет достаточно. Кому «им»? Группе товарищей? Или это они так Президента называют, во множественном числе? Но не задавать же глупые вопросы, тем более что Костя вид имел многозначительный и строгий. Вероятно, и в самом деле на таком уровне общаются с помощью исключительно взглядов. К чему лишние слова?

Михаил Александрович поднялся, крепко пожал им руки и пожелал успехов в дальнейшей работе. И больше ни слова. А вообще-то, Александр Борисович в глубине души рассчитывал, что зам главы Администрации хоть каким-то намеком упомянет о деле Новоселова. Нет, кажется, бывший олигарх здесь уже никого не интересовал.

И вот, в самый неподходящий момент, когда скверное настроение Александра Борисовича только стало улетучиваться по той причине, что посторонние дела перестали его колебать, и он честно считал, что сделал все, что мог и что было в его силах, а во внутренние разборки господ из поселка Солнечный пусть лезет теперь тот, кто хочет, раздался звонок Игоря. Господи, как бы хотелось, чтобы это их новое «знакомство» оказалось случайным сном! Ибо никакого почтения не испытывал к этой публике Турецкий, лишний раз убедившись, что там, где крутятся огромные деньги, нормальному человеку не место.

– Саш, сделай божескую милость, навести, а? Что-то я совсем расклеился, чувствую себя отвратительно, кажется, заболел. Не сочти за тяжкий труд!

Голос был действительно нездоровый. Наверняка прижали его «члены стаи»…

– Ладно, подскочу как-нибудь.

– А сегодня не можешь?

Ну так просит, что отказать невозможно.

– Постараюсь вечерком, как дела закончу…

Сказал вот и подумал, что слаб человек. Тут бы послать их всех подальше…

Себе же Александр Борисович поставил твердое условие: больше их дела не касаться. Ни в каком виде. Есть кому им заниматься. Не он его инициировал, не в чем и оправдываться…

Позвонил Ирине и сказал, что вечером задержится, поскольку звонил Игорь и так далее. Предложил, если она хочет, поехать вместе с ним, правда, вряд ли ей там будет интересно, в чем он почти убежден. Ирина, естественно, отказалась. И правильно сделала.

В последнем Александр Борисович убедился, едва поднялся по широкой лестнице и вошел в просторный холл особняка господина Залесского. Вошел, огляделся и едва не воскликнул: «Батюшки! Сколько вас тут, у ложа-то „умирающего“ банкира!» Вероятно, весь президентский цвет ассоциации! Знакомые все лица! Да и сам Игоряша вовсе не имел вида человека, собирающегося предстать перед Создателем. Ну, бледный, можно сказать, усталый от великих забот, но вполне живой. Значит, что же? Спектакль решили разыграть перед «важняком» и другом детства? Показать последний, так сказать, акт драмы, превратив все предыдущее в полный уже абсурд? А где режиссеры? А вон же они! Ишь как заботливо окружили папу-сиротиночку, привычно тонущего в своем кресле – огромном, черном и глубоком. Как могила. Только лысина сияет. И глаза вроде как беспокойно бегают. Словом, диспозиция очень понятная. Судилище над неверным? Что-то в этом духе…

– Здрасте, господа, – без всякого пиетета кивнул им Турецкий и легкомысленно подмигнул Залесскому: – Игоряша, ты что, последние проводы репетируешь? Предупредил бы, я б хоть веночек прихватил! – Александр Борисович широко заулыбался: – Как здоровье-то? Дышишь? Ну и молодец. А по какому поводу сборище? До сороковин вроде далеко? А раньше срока не положено. У православных-то…

– Кончай, Саш, ну тебя, ей-богу! – поморщился Игорь и попытался вынырнуть из своей «могилы». – Я серьезно хотел…

– А разве есть вещи, которые сегодня можно назвать серьезными? Пустяки, перемелется и забудется. Если уже не забылось. Верно?

– Садись, старик, что выпьешь? – перевел Игорь, видимо, неприятный ему разговор на другую тему. – Ах, ну да, ты ж за рулем… А может, переночуешь?

– Нет, как-то не хочется… Хотя повод есть. Я сегодня, старичок, поставил точки на двух делах. Представляешь? На деле летчика, который погиб, – показал он пальцем на потолок, – и, похоже, окончательно – на деле Вадика Новоселова. Что, думаю, тебя должно обрадовать. Не так?

– Поздравляю, – кисло проговорил Игорь. – А-а… это, наше?..

– А я тут при чем? Я им не занимаюсь. Ты, кстати, это… Я думаю, можешь вполне прекратить расследование. Напиши и счет оплати. Он небольшой, тебе подошлют.

– То есть что, все прекращено? – недоверчиво спросил Игорь.

– Понятия не имею, лично я для себя поставил крест. А чего там у ребят – не знаю, позвони, тебе скажут. Телефоны-то есть у тебя…

– Вы разве не в курсе самых последних событий, Александр Борисович? – поинтересовался Ичигаев.

– Не знаю, что вы считаете «самыми», Арсен Гасанович?

– Да ведь… – начал было он, но его перебил «биндюжник» Сема:

– Соскочил этот гад! – сердито рявкнул он.

– Какой, позвольте? – вежливо поинтересовался Турецкий.

– Да Демин этот… Удавился, падла! Сегодня ночью. Вот, сука! Ушел-таки…

Очень это было все сказано темпераментно. С большим чувством обиды за то, что преступник ухитрился избежать какого-то еще большего, надо понимать, наказания, которое ему здесь, в Солнечном, уготовили.

Вот, значит, что сделали, сволочи… Александр Борисович почувствовал вдруг, как у него в груди будто разлился холод. Понятно, они и пригласили его устами Игоряши, чтобы сообщить об этом и проследить за реакцией. А вот хрен им всем теперь! Не дождутся!

– Жаль, – сказал он совершенно ледяным тоном. – Впрочем, это у вас, возможно, вызывает удивление, а я-то хорошо знаю, как это делается. Известный способ избавиться. Чисто уголовный, кстати. И что, вы считаете, дело в шляпе? Да, Игоряша, извини, я хотел сказать и чуть не забыл… У этого дурачка, ну, которого удавили в камере, больная старуха мать осталась… Нет, лучше вы себе запишите, Лев Моисеевич. – Турецкий посмотрел на секретаря Залесского. – Бабка совсем плоха и без сына не протянет. Ей там какие-то соседки пока помогали, но вы ж сами теперь видите, помощи больше никакой не будет. Она из последних жительниц деревни. Соседей ваших. И изба у них – развалюха. Я был там, видел… Надо бы, наверное, куда-нибудь в пансионат для престарелых устроить ее, что ли… Она-то в чем виновата, верно?

Турецкий в упор уставился на секретаря, но, не заметив у того никакой реакции, резко повернулся к Игорю:

– Распорядись, старичок, а то ведь Бог не простит, нет… Я смотрю, в этих ваших краях удавление становится системой, не так?.. Ну, Загоруйко! Ну, дурак!

Залесский мрачно посмотрел на своего секретаря и кивнул ему.

– Обязательно позабочусь, – хрипло сказал он, снова утопая в своем кресле. – Доволен?

– Да, не было бы счастья… Ну так что вы, господа, после всего сказанного хотели бы еще услыхать от меня? – тоже откинувшись в кресле, небрежно бросил Турецкий.

– Вы бы не согласились прокомментировать? – Ага, это уже седовласый Пушков вступил! – Э-э, прокомментировать возможные дальнейшие действия, э-э?..

– А есть необходимость?

– Исключительно в том плане, что следователь Загоруйко, как стало известно, был вынужден передать все материалы дела в областную прокуратуру…

Турецкий пожал плечами:

– А чем, простите, я мог бы ему помочь? Я ведь и его, и вас, господа, предупреждал, что версия с Деминым не выдерживает никакой критики. Вероятно, ваш Загоруйко схлопотал именно то, чего настойчиво и бездарно добивался. Речь-то ведь, повторяю в сотый раз, Игорь, подтверди, у нас с вами идет все-таки не о краже козы, а об убийстве, верно? А тяжкие и особо тяжкие преступления, которые пытаются раскрыть не совсем опытные следователи, всегда находятся под контролем вышестоящих органов. Это аксиома, господа. И я предупреждал. Скажу больше, даже те расследования, которые иной раз веду я, просто обязан бывает держать под своим контролем заместитель Генерального прокурора Меркулов. А то и сам Генеральный. Ничего в этом нет странного. Так что рекомендую исходить из этого положения. А вот какие действия будут предприняты в дальнейшем? – Александр Борисович улыбнулся и широко развел руками. – Я в расследовании не участвую, влиять ни на что не собираюсь. Игорь тут однажды признался мне, что этот ваш вариант с убийцей из деревни вполне бы устроил и его, да и всех прочих. Так ведь, Игорь? И хотя, скажу вам честно, это коренным образом противоречит моим принципам, я спорить и что-то доказывать не стал. Хотя уже тогда мог бы практически со стопроцентной уверенностью назвать имя настоящего убийцы. Но я не вел этого расследования. А если что и сделал, то исключительно по личной, дружеской просьбе Игоря Валентиновича.

– Но ведь теперь-то проблема наконец закрыта! – встрял в размеренную и ровную речь Турецкого «биндюжник».

– Мнение глубоко ошибочное. Знаете, Семен Захарович, как сказал однажды один очень умный и уважаемый человек? – Турецкий назидательно направил в его сторону указательный палец и, покачивая им, как бы безотносительно и словно это был его ораторский прием, пояснил: – Было сказано: этот человек – ну, о том, в чей адрес говорилось, – совершил больше, чем преступление. Он совершил ошибку! Имейте это в виду.

– Однако, если мне не изменяет память, вы совсем недавно твердо обещали всем нам… – начал Ичигаев, но не закончил фразы.

– Она вам не изменяет. Я повторяю, что уже тогда мог бы назвать имя… Просто молодого человека, убившего девушку, не было, да и сейчас еще нет здесь, в поселке. И поэтому следственные действия в его отношении проводить физически невозможно. Хотя… А, пусть это решает тот, кто должен заниматься. В областную, говорите, передано? Ну, если к Маневичу, я не завидую вам, господа.

– Договориться можно с любым, – хмуро объявил Сема.

– Флаг вам в руки, Семен Захарович. Что ж, Игорек, вижу, в моем дальнейшем утешении ты, к счастью, больше не нуждаешься. А называть убийцу я не стану, поскольку его имя вам и без меня известно, господа. Не надо делать в этой связи озабоченных лиц. Я вам не помеха, продолжайте свои игры. А я поеду, до свиданья. Про старушку не забудь, Игорь. Да, кстати, можно тебя буквально на два слова?

Ему никто не ответил, и Александр Борисович при полном молчании покинул этот, ставший таким негостеприимным дом. На широкой террасе подождал минуту. Из дома все-таки вышли Игорь с Валерией.

В холле она сидела несколько в стороне от прочих и даже не смотрела в его сторону, не кивнула хотя бы на его приветствие, будто они были незнакомы.

– Да, Саш? – тусклым, словно потерянным, тоном спросил Игорь.

– Хотел дать тебе один дружеский совет на прощанье. Если не возражаешь. Да и кто его тебе теперь даст, кроме меня? Я про тот портрет Светкин… Ты почаще гляди на него. Спасет ведь… однажды. Ну, привет, не держи на меня зла. Лера, всего вам доброго.

Турецкий приподнял к плечу ладонь и слегка помахал. Пошел по ступеням, а потом мощенной плитами дорожкой к стоянке гостевых машин.

Валерия догнала его, когда он уже открыл дверцу и собирался сесть.

– Едешь? – задала ну совершенно дурацкий вопрос.

Александр кивнул, закуривая.

– Дай и мне.

Он протянул ей пачку, поднес огонек зажигалки.

– Это ведь Найк? – неожиданно спросила она.

– Похоже на то.

– Нет, я серьезно!

– А разве я шучу?

– И есть доказательства, ну?..

– Для меня – да, для кого-то другого – не знаю. Но участвовать в ваших играх, я сказал уже, отказываюсь категорически. Слушай, а я смотрю, волнуются все, кроме Игоря. Неужели ему самому не… ну, не интересно, что ли? Если грубо говорить…

– Ты не воспользуешься, надеюсь, некоторой моей слабостью в отношении тебя?

– О чем ты, дорогая моя?! – деланно возмутился Турецкий.

– И… презирать не будешь?

– Да за что же! Напротив, я всегда любуюсь тобой. Этакая… ледяная богиня! Но я-то ведь знаю и другое…

– Недавно был совет директоров… Или президентский совет, один черт! Меня это не колышет. Словом, их ассоциация заседала, бабки подбивала. Тебе наверняка неинтересно. Короче, в числе прочих вопросов решались и те, что связаны с пакетами акций. Я не знаю, как это у них называется, но, насколько мне сегодня стало известно, у Игоря теперь двадцать пять процентов акций ЭЛПБ, ну, которым владеет Арсен. А было пятнадцать. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– О многом, дорогая. Если не обо всем. Как он расшифровывается-то? Экспортлеспромбанк?

– Да, теперь ты, надеюсь, понимаешь?

– Так ты ради этого и выскочила? А я подумал, что в самом деле захотела попрощаться со мной.

– А я вовсе не собираюсь с тобой прощаться, дорогой мой! Дудки! Даже и не мечтай! Не на ту напал! И если у тебя есть друг в этом доме, так это я, хорошо запомни.

– Значит, я все усложняю, – вздохнул Турецкий.

– А вот и не надо. Я тебе позвоню скоро, когда… ну, когда закончится наконец этот… траур. И они перестанут следить за тобой, милый. – Она вдруг всем телом тесно прижалась к нему, страстно вздрогнула и тут же отстранилась.

Ну да, не хватало еще, чтобы кто-нибудь запечатлел эту в высшей степени трогательную сцену расставания!

– До встречи, – улыбнулся Турецкий, вежливо целуя даме ручку.

А Валерия прямо на глазах начала снова превращаться в холодную и равнодушную богиню. Вот так-то, брат Турецкий!