Текст книги "Падший ангел"

2

Не слишком уютно чувствуя себя в новом качестве, Лагудин старался делать свою работу как можно лучше: ведь и Денис ему приятель, и истина дорога! Даже временно перешел на контактные линзы, которые в обычной жизни терпеть не мог. Кутилина как будто была довольна своим охранником, который старался лишний раз не попадаться на глаза, но постоянно был рядом, внушая спокойствие. Правда, с заданием Дениса все обстояло несколько сложнее. Лагудин ходил за балериной по пятам, но все еще не составил для себя ее подробный психологический портрет. Порой ему казалось, что она и впрямь ведет себя неадекватно. Порой – что ничего, больше капризов избалованной женщины она себе не позволяет. Но и того за глаза достаточно. А вот пообщаться подольше тет-а-тет ему так и не удалось. Пока что ближайшая надежда – на сегодняшнюю презентацию. Может быть, выпив, она будет разговорчивее? Хотя при ее работе Вероника вряд ли много пьет. Чисто символически, скорее всего.

Уже в машине Лагудин обратил внимание на украшения. Кутилина почему-то сняла их и положила в коробочки. Их было совсем немного, но даже не сведущий в этом психиатр мог догадаться, что стоят они никак не меньше, чем этот шикарный «порше».

– Это не «Картье», – объяснила она, увидев его недоумевающий взгляд. В «Балчуг» они их сами привезут.

– Так зачем же вы эти сегодня надевали? – спросил простодушный Лагудин-телохранитель и проницательный Лагудин-психиатр.

– Ну не могу же я вообще без ничего ходить! – возмутилась балерина.

…На презентации, хоть она и была и закрытой и эксклюзивной, народу оказалось много. Кто-то демонстративно скучал, стоя с бокалом в уголке, кто-то переходил с тарелкой от столика к столику, высматривая угощение поэкзотичней, кто-то вяло беседовал, изображая неимоверную радость встречи, а журналистка Инга Ермакова просто переходила от группы к группе, нигде подолгу не задерживаясь, изредка вступая в разговоры, чтобы просто никого не обидеть. Инга ждала появления Кутилиной. по имевшейся у нее непроверенной информации, Кутилина должна была быть с новым спутником, ее уже видели с ним пару раз, и никто не знал, что это за тип. Несколькими коллегами Ермаковой была высказана идея, что это просто личный секьюрити, обзавестись которым балерина грозилась давно, но Ермакова подняла их на смех. Выглядел мужик для охранника, мягко говоря, жидковато, скорее он походил на какого-нибудь ученого, вроде того, что некогда торчал при балерине. Как его, Кролик, что ли? Ах нет, Заяц, Заяц. Пропал, кстати, фаворит с нашего горизонта, растворился, как не было его…

Честно говоря, идти на эту чертову презентацию Инге вообще не хотелось. Да, конечно, бесплатная выпивка и новые перспективные знакомства. Но ей хватало за глаза и прошлых перспективных знакомств, которые, как правило, ни во что не выливаются. В очередной же раз пялиться на мадемуазель Кутилину, вокруг которой увивается рой неудовлетворенных богатеев, – удовольствие ниже среднего. Инга вспомнила, как еще в советские времена зубрили в университете Белинского: «Каждый замечательный талант заставлял плясать под свою дудку толпы бездарных писателей». В данном случае – случае Кутилиной – роли бездарных писателей с усердием выполняли столичные репортеры.

Однако последнее время на работе у Ермаковой были явные проблемы, и на днях состоялся серьезный разговор с продюсером развлекательных программ канала, который прозрачно намекнул, что без хорошей свеженькой сенсации акции Инги упадут ниже плинтуса. Разумеется, снимать на такой эксклюзивной тусовке ей не позволят, но тут достаточно было просто взять след, и журналистка надеялась на свою интуицию.

…Лагудин зашел в зал и огляделся. Народу было много, хотя, судя по тому, как удивленно балерина изогнула брови, едва войдя, пришли еще далеко не все. Но уже сейчас Лагудин с трудом представлял себе, как будет ее защищать в случае необходимости. Хотелось бы верить, что она все же не возникнет, тем более что внутренняя охрана видна была издалека – охранников немного, но выглядели они устрашающе – добры молодцы с косой саженью в плечах и тяжелыми, изучающими взглядами. Да, ювелирные фирмы явно заботятся о безопасности своих клиентов. На входе грозные парни с металлодетекторами не пропускали никого без проверки, да и здесь, в зале, охранников было как минимум человек десять, насколько мог видеть Лагудин. Все-таки хочется верить, что ему не придется проявлять служебное рвение. Не зря же они здесь стоят. Лагудин вздохнул и поглядел на подопечную. Как ни в чем не бывало Кутилина стояла в кругу таких же шикарных женщин и мирно беседовала, время от времени одаривая своих собеседниц улыбкой голодной акулы.

Вход просматривался идеально. Была видна вся площадка перед входом, часть стоянки за углом и дорога в обе стороны. Говорили двое. В приглушенных, спокойных голосах чувствовалась сдержанная энергия и сила.

– Ну что, пошли? – спросил первый – высокий.

– Рано еще, – ответил второй, который был пониже.

– Она-то уже есть.

– Ну и что. Пусть все приедут. Тогда двери закроют, и охрана немного расслабится. А сейчас мы мимо них не прорвемся.

– А потом все охранники перейдут в зал, и незаметно подобраться поближе не удастся.

– Да, а смокинг зачем? – Второй оглядел собеседника с ног до головы и довольно усмехнулся. – Удастся. Она поймет, что дело пахнет керосином, только тогда, когда почувствует нож у горла.

Собеседника чуть передернуло, и он постарался это скрыть. Не время психовать. Надо было раньше вносить свои коррективы.

Постепенно зал заполнялся людьми, и уже через некоторое время гул голосов начал заглушать музыку. На сцену поднялся представительный мужчина с проседью в густых каштановых волосах и, улыбнувшись, жестом остановил оркестр.

– Дамы и господа! Позвольте поприветствовать вас на нашей очередной презентации, – произнес он приятным баритоном, и зал притих.

Лагудин огляделся. Народу прибавилось, но охраны осталось столько же. Двери закрылись, и презентация началась. Мужчина со сцены говорил что-то значительное о ювелирных изделиях, которые сегодня покажут, но Лагудин думал о своем – ничего странного он в поведении Кутилиной пока не заметил. И если не сработает план Дениса, то придется придумывать какой-то другой способ. Первому встречному она душу открывать не готова. Лагудин обернулся и обратил внимание на молодую женщину, одетую для такого сборища слишком демократично, она с любопытством вертела головой во все стороны и выглядела так, будто попала сюда по ошибке. Разве что это была какая-нибудь журналистка? Похоже. Тут как раз взгляд ее остановился на Веронике и внезапно успокоился. А вот это уже интересно, подумал Лагудин. Знакомая? Как-то она странно выглядит для знакомой известной балерины. Или тайная воздыхательница? Чего не бывает. Но как Вероника отнесется к ее появлению? И знает ли она ее вообще?

И Лагудин подвинулся вправо от Кутилиной, чтобы быть между нею и непрошеной поклонницей, если та вдруг предпримет какие-то резкие телодвижения.

– Дорогие друзья! – продолжил распорядитель вечера. – Позвольте вас спросить: что такое ювелирное искусство? – Вопрос был риторический, потому что тут же он сам позволил себе ответить: – Во-первых, это слово, произошедшее от немецкого Juwel или голландского juweel, переводящихся как драгоценный камень. А во-вторых, согласно академическим формулировкам, это изготовление художественных изделий (личных украшений, предметов быта, культа, вооружения) преимущественно из драгоценных, а также некоторых других цветных металлов. Ювелирное искусство подчеркивает красоту исходного материала и ориентируется на изысканность его обработки. В ювелирном искусстве применяется различная техника изготовления: ковка, литье, художественная чеканка и канфаренье (придание металлической поверхности зернистости и матовости при помощи чекана в виде тупого шила или трубочки), тиснение (басма), резьба или гравировка, оброн (техника, при которой фон вокруг рисунка вырезается)… – Публика уже откровенно скучала. – Скань (филигрань), зернь, чернь, различные эмали (финифть), инкрустация, травление, полировка, а также механические приемы обработки – штамповка, вальцовка. Ювелирное искусство – одно из самых древних и распространенных видов декоративно-прикладного искусства. Поскольку оно всегда было тесно связано с меняющимися условиями быта… Но, – тут оратор выдержал паузу, что было бы весьма уместно, слушай его хоть один человек в зале, однако публика уже обратила свое внимание на столы с закуской и выпивкой, – но несомненно всех вас интересует, что же именно дом «Картье» представит сегодня. Что ж, законное любопытство! Но прежде чем мы разрешим его, позвольте краткий экскурс в ювелирное искусство века минувшего. Ведь он открыл невероятное разнообразие направлений. Огромную роль сыграла модельер-новатор Коко Шанель, смело пропагандировавшая бижутерию. Осваивалось много новых материалов – платина, палладий, анодированный алюминий. Самые пуристические стремления к «дизайнерским» формам без орнамента сосуществуют в двадцатом веке с тенденциями создания ювелирных изделий, которые воскрешают динамику и «текучесть» форм модерна либо традиции народного и средневекового искусства. А некоторые из мастеров модерна, – тут оратор поднял палец в потолок и сам на него посмотрел, – сумели превратить недостатки дешевых материалов в их достоинства, подчеркивающие талант и вкус мастера. вы, конечно, понимаете, что речь идет о «Тиффани»! Что же касается «Картье», то к середине двадцатого века, наряду с орнаментами, имитирующими различные исторические стили, появляются образные решения, отражающие проблематику современной культуры (например, ювелирные композиции на космическую тему). Итак, сегодня мы представляем вам жемчужину коллекции две тысячи третьего года – бриллиантовую диадему! – Это было сказано без малейшего перехода, так что большинство публики не сразу сообразило, что сейчас-то все и произойдет.

И действительно, Вероника Кутилина уже стояла на подиуме. Относительно скромное зеленое вечернее платье было призвано подчеркнуть грандиозность достижения французских ювелиров. И только великолепные черные волосы, падающие на плечи, могли соревноваться с короной, украшавшей ее голову.

– Напоминаю, дамы и господа, что диадема – это головное украшение в виде венца. В древности и в средние века она служила также символом царского или жреческого достоинства.

Кутилина царственно передвигалась по подиуму, и все завороженно следили за ней.

– Благодаря высочайшей дисперсии в отраженном свете бриллианты новой коллекции «Картье» играют всеми цветами радуги.

Лагудин присмотрелся: в самом деле, фиолетовые как будто поначалу камни на углах огранки вспыхивали зеленым, желтым, красным, голубым цветом…

Вероника ушла за кулисы, а на смену ей вышла девушка, полуобнаженная грудь которой была украшена изумрудной камеей. И снова последовали комментарии ведущего и возгласы взбудораженных ценителей.

Спустя несколько минут Кутилина появилась среди публики, возбуждая вокруг себя восхищенные ахи. Дело в том, что организаторы показа мудро решили не разоблачать истинную королеву вечера – и Вероника щеголяла среди публики с диадемой на голове.

3

Двое мужчин перешли дорогу и зашли во двор гостиницы «Балчуг». Чувствовалось, что они все здесь неплохо знают: они поднялись по ступеням – дорогие костюмы, дорогие часы на руках, расстегивающиеся одним движением, чтобы не мешать во время боя. У дверей никого не было. А за большими арочными дверьми смеялись люди и играла музыка.

– Тебе туда, – кивнул высокий мужчина в сторону противоположных дверей.

Его невысокий спутник стремительно развернулся и пружинистой походкой пошел за угол, к главному входу. Высокий подождал пару секунд, а потом открыл дверь.

Они прошли в зал одновременно.

…Одного из них Лагудин увидел сразу. В зале появился высокий, широкоплечий брюнет, смотревшийся немного странно в смокинге. Он вошел и, не оглядываясь, начал пробираться в центр. Кто-то из охранников, проявляя бдительность, дернулся навстречу мужчине, но тот обернулся и учтиво улыбнулся.

Охранник был вышколен – обижать дорогих клиентов здесь было не принято, а на руке высокого мужчины сверкали дорогие часы, поэтому он улыбнулся в ответ и отошел обратно, к стене.

Но все-таки что-то в этом целеустремленном мужчине было не так. Что-то заставляло охранника не выпускать его из виду, а напряженного Лагудина – следить за каждым его движением.

Мужчина целенаправленно продвигался в середину зала. Охранник посмотрел ему вслед и поднес ко рту рацию:

– Коля, видишь объект?

– Что по залу пробирается? Вижу. Ты к нему подходил. Почему не остановил?

– У него на руке часы серьезные. Да и одет он в дорогой костюм.

– Понятно. Нарываться и мне неохота, я еще не забыл нагоняй за прошлую вечеринку. Только что-то он больно подозрительный…

– Вот и я смотрю, что у него цель есть. Может, ты подойдешь хоть пригласительный спросишь?

– Спасибо, коллега, – Коля хохотнул, – решил на меня все свалить? Ладно, если он просто к своей даме пробирается, так я тебе отзвоню, чтобы высказаться. – И он отключился.

Мужчина продолжал продвигаться вперед, и, когда поравнялся с Колей, тот осторожно отделился от стены:

– Добрый вечер! Вас не затруднит показать свой пригласительный?

– Пригласительный? – Мужчина задумчиво посмотрел куда-то в глубь зала и задумчиво произнес: – Вы знаете, мой пригласительный остался у моей дамы.

– Очень жаль. – Коля добавил в голос металла, но при этом заговорил тише: – Вас не затруднит отойти со мной в сторону, чтобы никому не мешать? Я просто проверю вашу фамилию в списке. Поймите правильно, это просто формальность, – на всякий случай добавил он.

Они отошли, и охранник повернулся к мужчине, но короткий удар под вздох остановил его. Охранник начал тихо оседать. Мужчина осторожно поддержал его и усадил на стул. Надо было быстро уходить, пока окружающие ничего не засекли.

Но первый охранник, так и не решившийся остановить его сразу, следил за происходящим и теперь рванул наперерез.

Брюнет обернулся и прибавил шагу, учтиво, но жестко раздвигая толпящихся гостей.

…Инга Ермакова тоже заметила мужчину, появившегося в зале. Она видела, как безуспешно пытался остановить его охранник, видела и всю сцену со вторым охранником. И видела, что тип явно движется в сторону Кутилиной. Вот это номер. Особенно не раздумывая (репортерский инстинкт подсказывал, что иной раз амбразура – прямой доступ если не к славе, то к кормушке), Ермакова оказалась на пути мужчины, пробирающегося к Кутилиной.

– Вас, кажется, уже попросили остановиться? Будьте добры, дождитесь того джентльмена. – И она указала на приближавшегося охранника.

Брюнет посмотрел на нее с сожалением и попытался отодвинуть. Но Инга только передернула плечами.

– Леди, вы мне мешаете, – сквозь зубы объяснил мужчина, одновременно наблюдая за своим напарником, который тем временем шел с другой стороны и был уже близко, – вы не хотите посторониться?

– Ничем не могу помочь. Просто давайте дождемся охранника. – Инге очень хотелось посмотреть, видит ли ее в этот момент Кутилина, и она уже было решила оглянуться, когда мужчина ткнул двумя пальцами ее в горло, и журналистка, нелепо выбросив ноги вперед, опрокинулась на спину. Словно поскользнулась.

Вот тут уже раздались крики. Те двое переглянулись. К ним спешила еще пара охранников.

– Вот так презентация! – не без удовлетворения выкрикнула Инга Ермакова, не вставая с пола. Так было спокойней.

Завязалась новая схватка. Но быстрая серия ударов и отвлекающих движений – и двое подбежавших охранников оказались на полу, не успев толком понять, что с ними произошло. Люди отхлынули от места драки, и наконец какая-то женщина заверещала. Действительно, мужчины, так внезапно появившиеся в зале, действовали совсем не так, как завсегдатаи презентаций.

Толпа потащила за собой Кутилину с Лагудиным. Главное – вывести ее из зала, решил он. Но выйти из зала теперь можно было, только протиснувшись мимо дерущихся, – все остальные пути отрезала испуганная толпа. Люди стояли плотным кольцом, хотя паники еще не было. Лагудин взял балерину за локоть.

– Идемте, пока здесь не началась настоящая потасовка, – тихо сказал он в самое ухо подопечной.

– Ну что вы трусите? – глаза Вероники горели лихорадочным огнем. – никакой драки не будет. Наверняка уже вызвали милицию. Да и охраны тут полно! – Вероника не отрываясь смотрела на происходящее.

– Молодой человек, – тихо проговорил кто-то прямо за спиной Лагудина, – отойдите, пожалуйста. В смысле, брысь отсюда, я сказал! А ты, – он повернулся к Веронике, – бросай цацки в сумку!

Лагудин развернулся и столкнулся с одним из тех двоих, что устроили драку с охраной. Он зажмурился и двинул его в нос головой, мужчина глухо охнул и схватился за нос.

Лагудин, не дожидаясь, достал его апперкотом в челюсть, сам подивившись своему удару. Рука достигла цели, но, падая, мужчина успел задеть Анатолия касательным ударом по лицу.

Лагудин вытер разбитую губу и оглянулся на Веронику, стоявшую практически за его спиной. Во все глаза балерина разглядывала своего телохранителя.

– Сзади! – закричал вдруг кто-то.

Второй грабитель, который был ниже ростом, находился почти рядом. Он стремительно шел на сближение с Анатолием. Все решали секунды. Лагудин сделал резкий выпад, но противник, блокируя его, отпрыгнул в сторону. Лагудин тоже резко ушел в сторону и, оказавшись позади, размашистым ударом в висок оглушил противника. А этого уже было достаточно, чтобы театрально опустить на голову противника сомкнутые руки и окончательно уложить его на пол.

Сзади пробирались, как всегда, запаздывающие служители порядка. Кто-то грубо раздвигал людей, неистово и громко матерясь при этом.

Милиционеры скрутили руки начавшим приходить в себя неудачливым грабителям и потянули их из зала. Выволокли из здания и затолкали в «воронок». Один из ментов достал телефон и протянул «грабителю»:

– Звони, сообщай кому надо.

Тот повернулся к своему напарнику и спросил:

– Севка, жив?

– Да жив! – Голованов вздохнул и осторожно присел рядом с милиционером. – Только дрался этот «ботаник» совсем не по-детски. Его что, не предупредили? – И он посмотрел на милиционера.

– Да я-то откуда знаю? Вы у начальства своего спросите.

Филя потер руку и набрал номер:

– Дэн, это мы. Да, нормально все прошло. Только бился твой ученый как гладиатор… – Он помолчал, прислушиваясь к собеседнику, и усмехнулся: – нет, не особо, просто не ожидали. Мы бы и сами подставились. Скажи ему, что с него бутылка.

– Скажи, что две, – проворчал Голованов. – Скажи, коньяку, скажи – армянского… – затем мрачно добавил: – Надеюсь, у этого психиатра теперь появится достаточно материала для его выводов?..

4

– К Кутилиной, говоришь? – строго спросила старушка-консьержка в доме на Кутузовском. – Подожди, милок, сейчас мы все проверим. Фамилия твоя как? Лагудин? Анатолий Андреевич? В списке такой есть, теперь паспорт покажи.

Пришлось подчиниться. Секунд через тридцать придирчивых сравнений последовала новая реплика:

– Что-то не похож вроде.

– Бабуля, просто там на фото я в очках, а сейчас уже не ношу. Видеть стал лучше.

– Операцию сделал или линзы вставил? – заинтересовалась старушенция. Впрочем, ответа ждать не стала. – Ну проходи. Но смотри, если что, сразу милицию вызову. В нашем деле нужно быть осторожным, а то шляются тут всякие…

– Это верно, – покивал Лагудин.

После покушения Вероника прониклась к нему особым доверием. Сегодня Вероника приболела – то ли легкая простуда, то ли переутомление, – и Лагудин пришел ее навестить. Дверь открыла Екатерина Алексеевна.

– Анатолий, это вы? Замечательно, что пришли. Вероника сама не своя после того неприятного эпизода. Вот нервы и не выдержали. Вы, наверно, знате, сегодня даже отменили ее выступление в Большом. К счастью, там много балерин, которые танцуют Одетту. Кому-то очень повезло из тех, кто в вечном резерве. Хорошо, что Вероничка сейчас в России. В Лондоне с их жесткими контрактами за такой пропуск пришлось бы заплатить неустойку. Проходите, пожалуйста, последняя дверь по коридору – это ее комната.

Вероника сидела на кровати, завернувшись в старенький пушистый плед, связанный вручную. Перед ней лежали альбомы с фотографиями, и она небрежно их листала.

– Здравствуйте, Толя. Как же я рада вас видеть!

Лагудин молча кивнул, но на лице его читался вопрос, так что Вероника сочла нужным тут же сказать:

– Вот решила денек похандрить. В нашем безумном марафоне просто необходимо иногда делать остановку.

– Конечно, Вероника, себя надо беречь. Тем более с вашими балетными нагрузками, – усмехнулся Лагудин. – Небось ножку поднять – все равно что вагончик разгрузить.

– Что-то вроде того, хотя я никогда не разгружала вагонов. – Она посмотрела на него с сомнением. Однако ничего не прочла в его бесхитростных, чуть близоруких глазах.

– И как вы хандрите? – поинтересовался Лагудин.

– Да вот свои детские фотографии рассматриваю. Хотите покажу?

– Конечно, очень интересно.

– Это архив, который я редко кому показываю.

Снимки были в основном черно-белые, на всех присутствовала глазастенькая смуглая девочка.

– Это я. В тот год, когда первый раз в училище. – Вероника показала на щупленькую девочку лет восьми-девяти. – Видите, ножку не могу дотянуть до нужного уровня. И даже косолаплю немного. Я так расстроилась, когда узнала, что меня не взяли.

– А когда поступили, обрадовались?

– Я поступила с третьего раза. У меня тогда все получалось с третьего раза. Даже трамвай на остановку приходил нужный третьим по счету. Честно говоря, уже не помню. Кажется, испытала огромное облегчение, что наконец смогла преодолеть это препятствие. Вот когда на гастролях в Японии мне повезло и выступила вместо Шаболиной, тогда я действительно обрадовалась. Она в тот вечер перетрусила и не смогла выйти на сцену. А со мной репетировали просто на всякий случай – как с дублершей на замену. – Тут она презрительно усмехнулась. – Никто и не предполагал, что я буду танцевать. Тогда я поняла – начали сбываться мои детские мечты.

– Вы с Шаболиной учились в одном классе? – спросил Лагудин.

– Ненавижу эту мышь бледную. Все, что мне дается таким тяжелым трудом, ей достается без всяких усилий. Она и поступила с первого раза. Зачем, спрашивается, ее взяли?! Ну данные хорошие. Тощая, гибкая, шаг хороший. Но артистизма-то кот наплакал. Куда они смотрели? Еще и в училище ее в тройке отличниц всегда держали. Всегда по центру палки стояла.

– Может быть, у педагогов были основания ее выделять? – осторожно спросил Лагудин.

– Еще чего! – фыркнула Вероника. – Просто случайно так получилось. Даже если тогда и правда у нее что-то получалось, то сейчас меня знают все, а ее только старушки, которые в Большом театре прописались с дореволюционных времен. Скорей бы цены на билеты сделали нормальные, чтобы эту нищую публику из театра убрать! – Вероника даже сжала кулаки. – А то ходят бедные и гордые, сидят на верхних ярусах и рассуждают о том, кто и как подъем тянет. Сами бы попробовали что-нибудь станцевать хоть раз!

В дверь комнаты деликатно постучалась Екатерина Алексеевна.

– Вероничка, Анатолий Андреевич, вот я тут вам перекусить приготовила.

Она подкатила к креслу, в котором сидел Лагудин, сервировочный столик с чаем, соками, миниатюрными бутербродиками на шпажках и восточными сладостями.

– Анатолий Андреевич, может быть, кофе? А то мы с Никой все чаем злоупотребляем, а про тех, кто кофе предпочитает, всегда забываем.

– Спасибо, Екатерина Алексеевна, вы не беспокойтесь. Все в самый раз. Я чайник, а не кофейник.

Женщины засмеялись, как им показалось, удачной шутке. Ну а если вам удачно, подумал Лагудин, то и нам – лучше не бывает.

Для Вероники был приготовлен зеленый чай из нескольких сортов трав и фруктовое ассорти. Она плотнее завернулась в шерстяной плед, словно пытаясь спрятаться от преследующих ее неприятностей.

– Спасибо, мамуля. Мы позовем, если еще что-нибудь понадобится.

Несколько минут Вероника вяло ковыряла фруктовый салат серебряной вилочкой. Взгляд был отсутствующий, словно ей совсем не до гостя. Лагудин терпеливо выжидал. И вдруг она оживилась:

– Вы знаете, мы с мамой много раз думали, не нанять ли дополнительную прислугу. У нас сейчас только приходящая. Мама всю жизнь только мной и занимается, я хотела бы дать ей немного отдохнуть. А то до сих пор все на ней. Во время моих гастролей она всегда что-нибудь глобальное делает – ремонты, перестановки, перепланировки… Так еще с детства повелось.

– А вашей маме скучно не будет, если вы ее совсем разгрузите?

– Совсем не получится, – рассмеялась девушка. – Но хоть чуть-чуть надо бы, а? Мама могла бы попутешествовать. Она ведь нигде почти не была. Если сопровождала меня на гастроли – то это никакой не отдых. К тому же она всегда так переживает за меня. Сейчас есть очень хорошие турагентства, которые индивидуальными турами занимаются. Я бы маме подобрала что-нибудь подходящее. Венецию, Флоренцию, Рим…

– Так за чем же дело стало?

– Боюсь, – поежилась Вероника.

– За маму? – удивился Лагудин.

– За себя, – перешла на шепот балерина.

– Что же может случиться? – нарочито спокойным тоном спросил Лагудин.

– Я боюсь, что, если мама перестанет следить за моим питанием, меня могут отравить, – широко распахнув свои синие глаза, сказала Кутилина.

– Кто?

– Завистники. Разве Денис вам ничего не рассказывал? Мне всю жизнь все завидуют. Это так тяжело! Я уже несколько раз чувствовала, что с едой было что-то не так. – Вероника болезненно поморщилась, сжав виски руками, как будто у нее болела голова.

– Расскажите подробнее, когда и где это было, – принялся за свои обязанности сыщика Лагудин.

– Обычно я ем все только тщательно проверенное. Или мама готовит, или мы заказываем в ресторанах, с которыми давно сотрудничаем. В «Пушкине» знают наизусть все, что мне можно. И шеф-повар там надежный, я ему доверяю. Но иногда на всяких там презентациях, вечеринках, банкетах трудно удержаться и кое-что приходится все-таки пробовать. Пару раз мне было просто плохо после таких приемов. Может быть, меня даже хотели там отравить, – добавила она шепотом.

– Наверно, это просто с непривычки? – мягко возразил Лагудин. – Вы же стараетесь питаться правильно, а пища на банкете могла быть слишком тяжеловата, или специи какие-нибудь для вас неподходящие.

– Нет-нет, не уговаривайте меня, Грязнов точно так же говорил! Но это кто-то делал нарочно! Я знаю. Вы думаете, что в балете все такие кисоньки да лапочки, а на самом деле все только и думают, как бы кого подсидеть да пакость какую-нибудь вытворить, лишь бы от конкуренции избавиться. – Голос молодой женщины стал злым и отрывистым.

– Вы уверены?

– Абсолютно! Это такой жестокий мир! Почему-то звезды любят рассказывать, как они страдают от того, что их узнают на улице. Это на самом деле полная ерунда. Бред! Они повесятся, если у них за день никто автограф не попросит. Но зато с того дня, как ты становишься знаменитой, тебя все коллеги начинают ненавидеть со страшной силой. Просто потому что тебе удалось выбиться в первые ряды, а они в кордебалете застряли. Когда я на тех гастролях японских вместо Шаболиной выступила, со мной потом девчонки из группы неделю не разговаривали. Можно подумать, это я виновата, что у нее нервный срыв был.

– Что-то у нас все разговоры мрачные, давайте о чем-нибудь веселом. – Лагудин попытался немного взбодрить Кутилину.

– Нет у меня ничего веселого. Одни неприятности кругом. Эта тварь мне переходит дорогу на каждом шагу. Все, ради чего я работала день и ночь, достается ей. Ума не приложу, как получилось, что Апраксин отдал ей роль Наташи Ростовой. Это моя роль. Моя!!! – Вероника явно перевозбудилась, вскочила и стала ходить по комнате из угла в угол.

Лагудин предпочел не встревать с глупыми репликами и просто внимательно слушал.

– Я ведь и внешне на Наташу Ростову похожа, и внутренне. Жаль, что балета не существует, только опера. Кстати, занудная ужасно. Приходится эту роль в кино играть. Я тоже, как она, такая же страстная и импульсивная, понимаете? Как он мог отдать роль Шаболиной? Она ведь блондинка, а у Наташи темные волосы, верно? – Вероника уже почти срывалась на визг.

Лагудин опять дипломатично промолчал, всем видом изображая понимание и сочувствие.

– Да и разве блондинка?! Это же так, политкорректное название ее светло-сереньких жиденьких волосиков. Ее лицо абсолютно некиногенично! Без макияжа на нее смотреть вообще невозможно! Что она сможет сыграть? Наташа живет любовью, страстями, а у Ольги за всю жизнь один ухажер-то и был всего. Заморыш какой-то с физтеха.

– Но вы же говорили нам, что за ней ухаживает Макаров, или я что-то напутал?

– Я же говорю – заговор! – отрезала Вероника. – Не мог он к ней уйти. Он любит женщин ярких, роскошных, элегантных. А на Шаболину смотреть можно, только когда она на сцене в полном балетном обмундировании. Да и то зрелище для старух-балетоманок, а не для мужчин… Ну хорошо, я понимаю, со мной бывает трудно. Я натура творческая, импульсивная…

– Многим мужчинам нравятся именно темпераментные женщины, – вставил Лагудин, не слишком, впрочем, пытаясь ее успокоить.

– Да, я, по сути, – испытание для мужчины. Многие теряют голову, ломаются. Представляете, у одного моего почитателя, английского адвоката, совсем крыша поехала, когда мы закруглили наш роман. Я ему совершенно разумно все объяснила. Он женатый человек, развод разрушит ему всю жизнь, сломает карьеру, подорвет финансовое положение. Да и мне абсолютно ни к чему огласка в бульварных газетах. Что вы думаете? Покивал головой, со всем согласился, на прощанье подарил бриллиантовое колье – все по-человечески, а потом просто свихнулся. Ездит за мной по всем городам и странам, не пропускает ни одного концерта, спектакля, выступления. Что я тут могу поделать? Ничего.

– Но неужели среди ваших партнеров по сцене не бывает достойных мужчин?

– Есть такая поговорка: «глуп как тенор». Так вот, тот, кто это сказал, видно, не знал танцоров.

Отсмеявшись, Лагудин заметил:

– А я слышал, что балет – это опера для глухих.

– Старовато, конечно, но тоже со вкусом, – оценила Вероника.

– Вы просто роковая женщина, Вероника. – Лагудин попробовал изобразить восхищение, которое Кутилина, впрочем, тут же приняла за чистую монету. Уж очень она к этому привыкла.

– Но вы не думайте, что я какая-то жестокая кокетка. Вовсе нет! Я человек очень ранимый. Мне нужно найти своего мужчину, единственного и неповторимого. Да, конечно, нас всех учат, что нужно сидеть и ждать, пока он на белом коне с неба свалится, только это все полная туфта. В жизни так не бывает никогда! – Она прижала руки к груди. – Да и вообще, чтобы мужчина инициативу проявил, либо красота у девушки должна быть сногсшибательная, либо мужчина незаурядный. А то ведь все как – увидели красавицу и сразу испугались.