Текст книги "Черные банкиры"

25

Надвигались сумерки. Стал моросить дождь. В бесконечных осенних дождях тоже есть свой смысл: земля очищается, смывает с себя все ненужное, освобождается от гнили и болезней. А потом все повторяется весной, и снова будет солнце, тепло, и почва станет родить.

«А что я делаю в этой жизни? – отрываясь от бумаг, вдруг подумал о себе Грязнов. – Ни жены у меня, ни детей. Как сорняк придорожный – то меня лягнут, то я кого-нибудь зацеплю. Ни к кому душой не прикипел. Никто и ко мне не приклеился. Слава Богу, есть работа и друзья-однополчане. А что будет, когда уйду на пенсию? Буду, как Моисеев, мучиться одиночеством? Что ж, такова наша жизнь, выжимает все соки и выбрасывает. Доживай остаток лет, как придется…»

Грязнов взглянул на часы, Тамара задерживалась. Она появилась только через час, когда уже совсем стемнело.

– Пойдем в машину, пора домой. А то опять влипнешь в какую-нибудь историю. В Москве с тобой такого наверняка не случалось?

– Всякое бывает и там, скучать мне не приходится.

Они сели в машину, поехали к дому Тамары. Руки ее подрагивали на руле. Вячеслав положил свою ладонь на ее руку, так они и ехали, словно управляя машиной вместе.

В подъезде было темно, на ощупь поднялись на второй этаж.

– Почему у вас так темно? – спросил Грязнов.

– Наверно, лампочка перегорела.

– И ты не боишься ходить одна?

– Боюсь, но деваться некуда.

В темноте она долго не могла попасть в отверстие замка ключом, Вячеслав посветил зажигалкой, и дверь наконец отворилась.

Квартира было просторной, двухкомнатной, ухоженной, по-женски чистой, нигде не валялось никаких лишних вещей.

– Хорошо, будто в храме, – сказал Грязнов. – Ты, вижу, отличная хозяйка?

– Стараюсь. Это и несложно. Я одна, мусорить некому. Никакой живности, как теперь принято, не держу. Жалко мучить животных в четырех стенах.

– А куда твоя мама уехала?

– К брату. У него родился второй ребенок, поехала помочь на первых порах. Характер у нее очень покладистый, она там долго сможет прожить. Господи, Слава, да раздевайся же! Ты мой гость. Вешай пальто, чувствуй себя как дома. Я рада тебя видеть у себя, – Тамара светло улыбнулась и потянулась к нему доверчиво и открыто. – Теперь мне хорошо, пойду на кухню, приготовлю ужин, а ты отдохни пока, – сказала она, освобождаясь из его объятий.

Грязнов сел на диван, включил телевизор, стал слушать пение казачьего хора. Потом начались краевые новости, очень напоминавшие давние советские времена, когда говорилось об урожаях, о работе предприятий, а о конкретных нуждах человека забывали. Казалось, ничего не изменилось здесь, в провинции.

– Вот и я! – Тамара вошла в комнату с подносом, уставленным тарелками. – Возьми салфетку, вот она, на спинке кресла, и, пожалуйста, застели стол.

Вячеслав послушно выполнил указание. В одну минуту тарелки были расставлены на столе, Тамара принесла бутылку шампанского.

Во время ужина Грязнов рассказал Тамаре о своей сегодняшней более чем странной встрече с русскими патриотами. Она внимательно слушала, сжимая ладонями виски. Глаза ее были полны страдания. И Грязнов понял, что ее томило.

– Кстати, я поинтересовался у этих мужиков, не они ли выкрали Рустама. Ответ был отрицательный. Причем характеристику Такоеву они дали весьма уничижительную. И как работнику, и, кстати, как человеку. Вот тут я не понял почему. Может, ты объяснишь? Они еще намекнули, что причину его исчезновения надо поискать в Фонде содействия милиции. Но я не совсем понимаю, какая во всем этом связь, может, ты мне объяснишь?

– Ну что же здесь непонятного? – как-то не очень охотно стала рассказывать Тамара. – Рустам, когда ты познакомился с ним, работал, если помнишь, в краевой прокуратуре следователем. После всех этих чеченских событий, когда у него случилась беда с семьей, Рустам уволился из прокуратуры. Стал одним из учредителей Северо-Кавказского фонда содействия милиции, об этом я тебе уже рассказывала. А не очень давно, примерно с полгода назад, по каким-то причинам, о которых он мне, во всяком случае, не говорил, его пригласили на работу в военную прокуратуру Ставропольского гарнизона. Естественно, свою деятельность в фонде он прекратил, но связей с ним не терял. Что-то, по-моему, делал, но по общественной линии. Вот практически и все, что мне известно. И еще – Рустам всегда отличался деловой жесткой хваткой. Возможно, когда это было ему нужно. Странно, но его желание уволиться из военной прокуратуры мне совершенно непонятно. Как и это его исчезновение.

– Послушай, но как ты могла вообще связаться с Рустамом? – В тоне Грязнова звучала откровенная ревность.

– Трудно объяснить. Я его уважала и побаивалась. Он бывает неукротим и страшен в гневе… А потом он долго приручал меня к себе, постоянно уговаривал узаконить наши отношения. Но я все откладывала, чего-то ждала. Возможно, тебя, – она тихо засмеялась.

– Не понимаю. Ты любила его?

– Он спас мне жизнь. Разве этого мало? Он старался быть мне другом, старшим братом, отцом. Я даже порой уставала от его опеки. Старалась вырваться, уйти, но все было напрасно. Он приходил и повторял без конца, что я ему нужна. Я вспоминала о своей обязанности платить ему за мое спасение.

– Кошмар! – простонал Грязнов. – Но что будет дальше? А если он завтра придет опять?…

– Я вынуждена буду слушать его. Возможно, подчиняться его настойчивости…

– Ты не права, Тома. Спасти тебя было его долгом. Только и всего. Не стоит из-за этого факта возводить его в кумиры. К тому же он сам говорил, что и ты в свое время спасла его. Вы квиты. Тебе надо забыть о прошлом!

– Ах, Слава, любовь мою к тебе я тоже вынесла из прошлого! Поэтому что и как я могу забыть?

– Девочка моя, ты должна сама принять решение. Так нельзя жить.

Она долго молчала, потом сказала:

– Слава, ты через несколько дней вернешься в Москву, а я останусь здесь. И неизвестно, до чего еще додумаюсь, на что решусь от тоски и одиночества.

– Мы можем уехать вместе.

Но Тамара ничего не ответила.

Длинная осенняя ночь пролетела как одно мгновение. Они уснули только под утро, а потому, забывшись сладким сном, проспали.

Первой пробудилась Тамара, заохала, что опаздывает на работу. И через пять минут они уже стояли одетые и готовые покинуть комнату, принесшую им неожиданное и подзабытое счастье.

На улице Грязнов наконец увидел слабые лучи солнца, пробивающегося сквозь серые тучи.

– Здравствуй, солнце! – сказал он. – Рад тебя видеть.

Но оно тут же исчезло. Грязнову подумалось, что вот так и его счастье: выглянет из-за тучи и сразу же прячется.

Через несколько минут они подъехали к зданию военной прокуратуры, вошли в подъезд и, словно незнакомые, под испытующим взглядом дежурного разошлись – каждый в свою сторону.

Хмурый майор Овражников сидел в кабинете и, когда вошел Грязнов, даже не поднял глаз. Сухо поздоровался.

Грязнову была понятна причина нарочитой холодности майора. Тот либо делал вид, либо всерьез переживал любовную, так сказать, неудачу своего подчиненного. Отсюда и выговор, который он сделал Тамаре за ее якобы легкомысленное поведение. Но Вячеславу Ивановичу были абсолютно не нужны усложнения отношений с местным начальством, которое в отличие от Грязнова, видимо, вполне устраивало ни шаткое ни валкое, что называется, расследование хищения со склада. А что касается убийства охраны склада, то о чем говорить, если зона, считай, прифронтовая – тут тебе и боевики, и просто бандиты, а воинская служба – она опасной и является, со всеми ее издержками.

Для Грязнова же этот вопрос был делом не только профессионального достоинства, но и целью командировки. Поэтому он решил не изображать конфронтацию, не конфликтовать по мелочам, а взять, как говорится, быка за рога.

– Что случилось, Виктор Онисимович? – учтиво спросил он.

– Видите ли, Вячеслав Иванович, я никак не возьму в толк, почему с вашим приездом все начало ломаться и рушиться и на службе, и вокруг.

– Может, это случайное совпадение?

– Нет, далеко не случайное. Вы прилетаете, вслед за вами приходит странный фоторобот, порочащий честь нашего отличного работника. Для чего это нужно Москве? Освободить для кого-то место? Потом этот работник и вовсе исчезает, а у вас мы обнаруживаем папку, в которой находим странный набор газетных вырезок, касающихся нашего края и людей, живущих здесь. Для чего это вам?

– Так это ваши ребята, Виктор Онисимович, утащили папку? Господи, гора с плеч свалилась! А обстрелял нас с Рустамом тоже ваш человек?

– Нет, этого не было, – возразил Овражников.

– И сбила меня машина тоже не ваша?

– Об этом я тоже ничего не знаю.

– Видите, как здорово у вас получается! Значит, это я сам, по вашему мнению, организовал на себя два покушения подряд? Не вижу логики, майор. Теперь о папке. Мне ее дал Рустам. Он таким вот образом разрабатывал версию русских патриотов, но, по-моему, вся эта идея с самого начала шита белыми нитками. Вчера меня подкараулили эти самые патриоты, засунули в «мерседес», полчаса катали по городу и убеждали, что они никакого отношения к ограблению склада не имеют, так как у них любого оружия навалом, а коли еще понадобится, так добудут без проблем. Они добиваются, чтобы правительство дало им официальное разрешение на создание отрядов самообороны, деятельность которых будет заключаться в защите Ставрополя от чеченских боевиков и прочих преступников. Они даже пригласили меня сегодня на собрание, но я, – Грязнов взглянул на часы, – уже опоздал к назначенному времени.

– Ничего страшного. Они любят поговорить, помитинговать, встретитесь позже. Значит, к исчезновению Рустама эти ваши патриоты не имеют отношения?

– Никакие они не мои, а ваши, местные. Некий Юрий Устинович клятвенно заверял меня в этом и намекал, что их люди работают везде, поэтому они в курсе всех дел. И если Такоев действительно пропал, то не иначе как по вине Фонда содействия милиции.

– Ну, это уж слишком! Я знаю руководителей фонда, это честные люди…

– Там, где речь идет об огромных деньгах и различных льготах, я бы слово «честь» не упоминал, – возразил Грязнов.

– Не знаю, не знаю… Может быть, в ваших словах доля истины имеется. Придется ехать в фонд. Но что мы им скажем? Это не вы похитили Такоева?

– Я понимаю, конечно, что могу шокировать вас: как-никак Рустам ваш подчиненный. Но почему вы отвергаете предположение, что Такоев действительно связан с какой-нибудь преступной группировкой? И его фоторобот вовсе не ошибка! Ведь это же не чьи-то зловредные происки, но объективный факт – фоторобот составлен с помощью реальных свидетелей. Я при этом не присутствовал, никакого давления оказать не мог.

– Никогда у меня в голове не было такой каши, как сегодня! Это что-то невообразимое! – схватился за голову Овражников, явно неспособный переварить столько информации одновременно. – Ну хорошо, а зачем вам надо так откровенно демонстрировать свои… отношения с невестой Такоева?

– Чтобы раз и навсегда поставить в этом деле точку, скажу вам, Виктор Онисимович, поскольку вы не в курсе: мы с Тамарой знакомы давно. И Рустам мне не соперник. Выбирать должна Тамара. А свои горские обычаи он может оставить при себе. Ни Тамара, ни я в личном плане ничего ему не должны. Если же он думает иначе, это его дело.

– Что же нам остается? – тяжко вздохнул Овражников. – Может быть, в самом деле поехать в этот проклятый фонд? Вы, надеюсь, составите мне компанию?

– Разумеется. Найти Такоева и в моих интересах.

26

Офис Северо-Кавказского фонда содействия милиции располагался в двухэтажном особнячке. На крыльце стоял охранник в камуфляжной форме. Машина въехала во двор и остановилась. Овражников и Грязнов направились к крыльцу. Двое оперативников остались ждать в машине.

– По какому вопросу? – спросил охранник.

– Мы к президенту фонда Зайцеву, – ответил Овражников, сердясь, что охранник делает вид, будто не знает его.

– Он сегодня не принимает.

– Со мной начальник Московского уголовного розыска полковник Грязнов. Желает познакомиться с руководством фонда. Так что уж будь добр, быстренько доложи о нашем прибытии.

Охранник зашел в коридор, через минуту вернулся и разрешил пройти.

Они поднялись на второй этаж, где их встретил другой охранник, стоявший у лестничного пролета, и проводил к двери с табличкой «Приемная». Пройдя через пустую комнату, вошли в кабинет президента.

Зайцев, крупный мужчина лет тридцати пяти, несколько оплывший, разговаривал с миловидной секретаршей, которая что-то записывала в блокнот.

– Наше почтение, Игорь Степанович! – поздоровался с президентом Овражников. – Знакомься, это полковник Грязнов, начальник МУРа, представляет интересы МВД, Главной военной прокуратуры и Генпрокуратуры.

Грязнов пожал мягкую руку Зайцева, назвал свое имя и отчество.

– Приятно познакомиться, – буднично кивнул Зайцев, но в глазах его загорелись тревожные огоньки. – Какими судьбами к нам из Москвы?

– Ищу своего приятеля Рустама Такоева. Есть подозрения, что его похитили… – переглянувшись с Овражниковым, сказал Грязнов и внимательно уставился на президента.

– Да? – совершенно искренне удивился Зайцев. – То-то он давно у нас не появляется. Думали, он где-нибудь в командировке. А что, давно пропал? И откуда известно, что он именно похищен?

– Вы-то когда с ним в последний раз встречались? – спросил Овражников.

– Да больше недели не заходит. Прежде, считай, ежедневно забегал. Слушайте, а может, он дом обставляет?

– Какой дом? – удивился Овражников.

– Ну как же! Купил он себе дом в Грачевке. Там целый поселок для «новых» возвели. Хороший коттедж, двухэтажный, в последнее время приобретал мебель, чтобы обставить его, – авторитетно заявил Зайцев.

– А где эта Грачевка находится? – уточнил Грязнов. – Стоило бы поехать и посмотреть. Может, там беда какая приключилась? Человек столько горя пережил, потерял семью, ранен в Чечне. Все это даром не проходит.

– Действительно, как же про дом-то никто не знал? – гнул свое Овражников. Новый поворот дела заметно его озадачил.

– Приходилось ли вам бывать в доме Такоева? – спросил Грязнов Зайцева.

– Ну а как же! Покупку замачивали. Не без этого.

«Почему же мне Тамара ничего не рассказала об этом доме? – подумал Грязнов. – А может, и она ничего не знает? Значит, Такоев и от нее хранил эту новость до лучших времен. Что-то здесь нечисто…»

– Игорь Степанович, предлагаю совместно навестить дом Такоева. Будьте нашим Сусаниным, – предложил Овражников. – Как вы на это посмотрите? А то пропал человек – и никаких следов.

– В принципе можно, кое-какие дела нужно бы сделать, но они могут немного подождать. А вам-то откуда известно, что он именно похищен?

– Был звонок, – уклончиво ответил Овражников. – Одной женщине, с которой у него роман, позвонили и сказали, что его похитили. Ну и разные условия. В основном по нашей линии.

– Это понятно, – кивнул Зайцев, но было видно, что ничего ему не ясно.

Зайцев сел в «мерседес», прихватил с собой охранника, и две машины направились в северную часть города, чтобы выехать на трассу, ведущую к Грачевке.

Информация, полученная от президента фонда, насторожила Грязнова. Бедный, несчастный, одинокий Рустам! И тут же богатая обстановка в квартире, а теперь еще и собственный дом. Не слишком ли? Или просто умеет жить человек? В отличие от него, Грязнова.

Дачный поселок расположился на окраине селения. Новые коттеджи самой неожиданной архитектуры вольготно расположились неподалеку от трассы, привлекая к себе взоры любопытных. Некоторые дома были уже обжиты, иные достраивались. В основном здесь не было порядка, но напротив дома Такоева уже зеленела лужайка, росло несколько кустов роз, подстриженных на зиму и присыпанных землей у корней.

Грязнов посмотрел на окна второго этажа, и ему показалось, что штора за стеклом одного из них качнулась. Он перевел взгляд на первый этаж, но ничего не заметил.

– Пойдем в дом? – предложил он Овражникову.

Все двинулись к крыльцу. К удивлению, дверь оказалась незапертой.

– Войдем? – спросил Овражников. – Мы, можно сказать, в гости приехали. К своему человеку.

Грязнов согласно кивнул; они вошли в коридор, разбрелись по комнатам первого этажа, где все было обставлено дорогой мягкой мебелью, застлано коврами. Но все-таки в доме чувствовалось отсутствие женской руки, чего-то не хватало, может, каких-то милых безделушек, которые привлекали бы и радовали глаз.

– Отличное жилье! – похвалил Зайцев. – Хорошо Рустам устроился. Вот! Умеет жить человек!

– Но такой дом и мебель стоят огромных денег, – сказал Овражников.

– У нас в фонде Рустам был не последним человеком, всегда мог заработать.

– Да, на наши оклады шибко не разгонишься.

– Такие люди, как Такоев, умеют крутиться, – заметил Зайцев. – Не исключено, что он занимался и своим бизнесом. К нему не раз приезжали из Грозного какие-то люди. Слушайте, а может, его исчезновение именно с этим связано?

– Возможно, то были родственники, он ведь из Грозного, – заметил Грязнов. – Странно, что дом открыт и никого нет. Если хозяин вышел ненадолго, чтобы вскоре вернуться, значит, нам стоит подождать?

Они поднялись на второй этаж, осмотрели спальню и несколько комнат, еще не обставленных мебелью. В спальне на кровати лежала темно-синяя рубаха, в которой Грязнов видел Рустама в последний раз. Овражников подержал в руках рубаху, потом положил на место.

Грязнов подошел к окну, посмотрел на густой кустарник, примыкавший к приусадебному участку Такоева, и заметил человека, петляющего в зарослях.

– Смотрите! – сказал он обеспокоенно. – Кто-то побежал.

Все кинулись к окну, но ничего не увидели. Человек уже исчез.

– Показалось. Там никого нет, – сделал заключение Овражников.

Спустились на первый этаж, вышли из дома, стали обходить его вокруг и с тыльной стороны обнаружили дверь черного хода. Потянули за ручку, и она легко открылась. Когда прошли небольшой коридор, оказалось, что выход из зала был завешен огромным ковром. Поэтому изнутри они и не заметили этой двери.

– Возможно, в доме кто-то был, когда мы подъехали, – предположил Грязнов. – Мне показалось, что качнулась штора на втором этаже. А теперь вот этот человек в кустах.

– Не исключено, – ответил Овражников. – Но уверенности у меня в этом нет. Поэтому, я думаю, надо оставить здесь засаду. Пусть мои ребята посидят, покараулят, посмотрят, вдруг кто-нибудь и объявится.

Он подозвал своих сотрудников, проинструктировал их, как следует себя вести в засаде.

– Морально-то мы готовы, а вот физически – не очень. Надо бы раздобыть чего-нибудь поесть, – сказал молодой офицер.

– Посмотрите в холодильнике на кухне, – ответил Овражников. – Я думаю, что Рустам не обидится на нас. Для его же пользы делаем.

Подчиненные прошли на кухню, и вскоре оттуда донеслись одобрительные возгласы:

– Остаемся! Здесь есть и выпить, и закусить!

– Вы там не очень-то! Ведите себя прилично! – оборвал подчиненных Овражников. – Сварите картошку, возьмите консервов, но самую малость. Поняли? И не безобразничайте. А завтра утром я подошлю вам смену.

– Может, стоило бы прочесать кустики? – спросил Грязнов.

– Давай попробуем, но в успехе я крайне сомневаюсь, – согласился Овражников.

Зайцев поморщился и, сославшись на занятость, уехал.

Грязнов и Овражников обошли двор, прочесали кустарник, но, не найдя никаких следов на жухлой траве, ни с чем вернулись обратно, решив, что утро вечера мудренее.

Вячеслав вошел в холл гостиницы. Навстречу ему бросилась Тамара, встревоженно спросила:

– Господи, где же ты был целый день?

– Искали Такоева.

– Овражников, мне сказали, сегодня с самого утра был взвинченным, а потом вдруг куда-то укатил. Я и не знала, что думать…

– Овражников был со мной. Мы ездили в фонд, к Зайцеву, а после все вместе посетили новый коттедж Рустама.

– Какой коттедж?! – изумилась Тамара.

– Обыкновенный. Он купил себе здоровенный дом и обставил его новой мебелью.

– Но он никогда не говорил со мной об этом!

– Об этом вообще знали немногие, – сказал Грязнов и, заметив любопытные глаза дежурной, предложил пройти в его номер.

– Вы узнали что-нибудь о Рустаме?

– Немного. У него есть дом в Грачевке, который оказался незапертым и безлюдным. Оставили там засаду. На всякий случай. Побродили по кустам, мне показалось, что там кто-то ходил. Но никого не обнаружили.

– И как выглядит этот дом? – поинтересовалась Тамара.

– Внушительно. Огромный двухэтажный коттедж. Мягкая мебель и ковры, люстры и красивые шторы – все в наилучшем виде. Однако богатый жених к тебе сватается! – съехидничал Грязнов.

– Меня всегда привлекало не внешнее богатство, а внутреннее, то есть душа, – без злости ответила девушка. – Не надо ерничать. Если бы я стремилась выйти за него замуж, давно бы вышла. Но что-то меня пугало в этом человеке. Он был иногда слишком жесток в своих суждениях, словно потерял самое важное в жизни, после чего и его собственная жизнь, и жизнь окружающих людей потеряла всякую ценность.

– Очевидно, это было связано с потерей его семьи. Он понял, как хрупка человеческая жизнь и что мы ничего не можем противопоставить смерти. Тут я его понимаю.

– Послушай, но следствие твое так и не продвинулось?

– Ну почему же? Кое-что весьма важное я все-таки смог выяснить для себя. И, к сожалению, это не самое приятное, я все больше склоняюсь к тому, что фоторобот – не ошибка и не случайность.

– И что же ты будешь делать? – спросила она тревожно.

– Буду любить тебя. И устанавливать виновность своего соперника, как это ни противно звучит. Он, между прочим, исчез – или был похищен – лишь после того, как Овражников приказал ему представить подробную докладную о своем пребывании в Москве. Он тут же исчез. А теперь я видел этот его дом. Нет, Тома, здесь все далеко не так просто, как думаете вы все, включая Овражникова. Конечно, Рустам всем вам свой человек. Но, по-моему, вы его просто не знаете. Или не поняли. Я ведь в нем не разобрался поначалу.

Овражникову не спалось. Он несколько раз поднимался среди ночи, смотрел на часы, словно боялся проспать, хотя с ним такого никогда прежде не случалось.

Вроде не о чем было волноваться. Ну, остались ребята в засаде. Так это же не впервые. Однако что-то не давало ему покоя, предчувствие чего-то непоправимого постоянно томило душу.

В пять утра, понимая, что уже не сможет уснуть, он поднялся, выпил кофе, сварил овсянку жене и манную кашу дочери, не спеша оделся и наконец решил позвонить Грязнову.

К телефону долго никто не подходил, наконец послышался сонный голос Вячеслава:

– Грязнов слушает…

– Доброе утро! Беспокоит Овражников. Я собрался проведать ребят в Грачевке. Вы не хотите присоединиться?

– Надо бы. Но я еще не готов.

– Сколько времени понадобится вам для того, чтобы привести себя в порядок?

– Не менее получаса, – сказал Грязнов, прикидывая, что ему надо разбудить Тамару, хоть и жалко, пусть бы еще поспала.

– Сейчас семь. Без четверти восемь я заеду за вами в гостиницу, договорились?

– Да. Буду весьма обязан.

– До встречи, – простился Овражников, положил трубку, подошел к окну и задумчиво уставился в темноту.

За короткое время все вокруг него перевернулось с ног на голову: спекулянт стал бизнесменом, вор – «новым русским», преступник – государственным деятелем. Мораль размылась, жизнь стали мерить единственной мерой – деньгами. Имеешь их – можешь получить кресло в Думе, купить акции предприятия, открыть банк. Короче, с деньгами ты можешь все.

Овражников не желал соглашаться со сложившимся положением вещей, однако, куда апеллировать, он не знал, выход видел в единственном – в честном выполнении своего долга, чтобы никто не посмел упрекнуть его самого в продажности и беспринципности. Что бы ни творилось в мире, все равно останутся вечные ценности: милосердие, добро, любовь – все то, что помогает выжить всему человечеству и каждому человеку в отдельности. В этом Виктор Онисимович был твердо уверен.

За окном посигналила машина. Грязнов протер потное стекло, выглянул на улицу, сказал Тамаре:

– Овражников приехал.

– Иди ему навстречу, я не хочу, чтобы он меня здесь видел.

– Почему? Мы ведь все решили, – удивился Вячеслав.

– Зачем ему знать об этом? Иди. Я соберусь и пойду позже.

– Ладно, делай, как тебе лучше.

Грязнов привлек ее к себе, поцеловал и сказал:

– До встречи вечером.

– До встречи, любимый, – ответила она, провела ладонью по его щеке, словно оставляя на память это прикосновение.

Он поцеловал руку, ласкающую его, и надел пальто.

Виктор Онисимович нетерпеливо поджидал его возле машины.

За ночь подморозило, земля казалась твердой и колючей. Лужи затянулись льдом.

– С переменой погоды, Виктор Онисимович, – поздоровался за руку Грязнов.

– Дай Бог. У нас зима мягкая, то подморозит, то отпустит. Так и живем между осенью и весной. Снег если выпадет, так вскоре и растает. Морока одна. У вас в Москве зимы, я знаю, покруче.

– Да тоже грязи хватает, – улыбнулся Грязнов.

– Садитесь в машину. После постели, наверно, зябко в кожаном пальто? Чужая кожа не греет?

– Я не мерзну. И вроде даже боли не чувствую. Помню, в детстве порезал ногу, на битое стекло наступил. Кровь льется, мать суетится, причитает, а я смотрю и боли совершенно не ощущаю. Когда ранен был, тоже ощущение какое-то странное, будто не со мной это все происходит…

– Читал я, есть такие люди, что боли не чувствуют, но это опасно для их здоровья. Так как боль играет роль сигнализации, что с организмом неладное творится. А не будет боли, как узнаешь, что нездоров?

Овражников сел за руль, Грязнов устроился рядом, машина легко тронулась. Вячеслав краем глаза заметил, что Тамара смотрела в окно, махнула ему рукой. Этот обычный жест вернул его в прошедшую ночь.

– У вас счастливый вид, – заметил Овражников. – Хорошо выспались?

– Вид обыкновенный. Я просто оптимист по натуре. Так и живу. Утром счастлив, вечером голоден и зол.

– А мне что-то не спалось. Сны какие-то тягостные, нудные. Проснусь, чтобы избавиться, усну – опять то же самое снится. Словно предчувствие какое-то мучит. Вас поднял ни свет ни заря.

– Ничего, Виктор Онисимович, все нормально. Дела наши, конечно, не блестящие, но кое-какие выводы, мне кажется, сделать уже можно. Я вот все время мысленно анализирую материалы дела и прихожу к выводу, что Такоев не столько раскапывал его, сколько очень грамотно и старательно закапывал. Понимаете, это чисто профессиональное чувство, без всяких эмоций.

– У вас действительно такое ощущение? Или здесь говорит нечто иное?

– Нет, уверяю вас, я никогда дело не путаю с личным. Да и потом, сколько веревочке ни виться, а все приходит конец, – сказал Грязнов. – Думаю, рано или поздно, но правду мы узнаем.

– Правда может всплыть и через десятилетия, но кого же она в таком случае устроит?

– Не стоит так уж пессимистично смотреть на жизнь. Ну, случаются «висяки», куда от них деться? Меня в данном случае другое волнует: зачем Рустам собирал материалы о Русском единстве и казачестве? Ведь это же такая липовая подставка с русскими патриотами, которые из-за какой-то взрывчатки зарезали русских же солдат! Словно все улики были стерты нарочно. И следы сознательно затоптаны. А я ведь тоже знал Рустама исключительно с хорошей стороны… Но – время! Оно способно сделать с человеком что угодно. В общем, как я понимаю, нам обоим нужен сейчас Рустам.

Грязнову подумалось еще, что наконец уж в этот Новый год он не будет мыкаться по друзьям, а проведет его с Тамарой. Нарядят маленькую елочку, украсят мишурой комнату, поставят на стол шампанское и закуски – будет тихий семейный праздник, каких у Вячеслава не было уже много лет.

– Виктор Онисимович, а вы ведь не зря меня подозревали. Я вынужден буду совершить диверсию в вашем городе, – сказал Грязнов.

Овражников удивленно и подозрительно выгнул бровь:

– О чем это вы?

– Хочу умыкнуть-таки у вас Тамару Кузнецову. Когда мы с ней снова встретились, поняли, что старые чувства живы. И все может быть замечательно!

– Ах, вот вы о чем! – засмеялся Овражников. – Попробуйте! Только она ведь и Рустаму нравилась. Мы все это знали и ждали, что они вот-вот поженятся.

– Нехорошо, конечно, получается. Я словно воспользовался его отсутствием. Но все зависело от нее. Кажется, она выбрала меня.

– Ну что ж, – заметил Овражников, – рад буду за вас. Женщина в конце концов должна оставаться женщиной, а не бойцом, так сказать, с преступностью. Пусть она рожает детей, готовит борщи и котлеты, а в милиции замена ей наверняка найдется…

Впереди показалась Грачевка. Уже совсем рассвело. С востока в окна машины заглядывало солнце. Едва поднявшееся над холмом, оно лежало на самой его вершине и, казалось, вот-вот не удержит равновесия и скатится по пологому спуску в низину.

– Люблю встречать восходящее солнце, – сказал Овражников.

– Я тоже. Такое впечатление, что с его лучами в душу проливается свет и энергия добра.

– Вы философ, Вячеслав Иванович. И видно, крепкий орешек, раз профессия вас не испортила.

– Упрямец я, зубами держусь за то, чем дорожу. И никакая мода на меня не действует. Влез вот в кожаное пальто и ношу его уже лет десять. И пока не развалится – не сниму.

Улицы Грачевки были пустынны, машина быстро пересекла селение и достигла дачного поселка. Еще с улицы они заметили неладное: штора в одном из окон на втором этаже моталась на ветру.

– Что-то случилось, – сказал Овражников, выскакивая из машины.

Грязнов молча шел за ним. Овражников взбежал по ступенькам, прошел по коридору и на кухне увидел лежащих на полу сотрудников военной прокуратуры. Они были расстреляны через окно. Под стол закатилась кастрюля с вареным картофелем.

– Господи! Что же это такое! – Овражников беспомощно оглянулся на угрюмо молчащего Грязнова.

– Простите, Виктор Онисимович, но теперь я уже уверен, что нет и не было никаких русских патриотов, а есть Рустам Такоев, который понял тоже, что у веревочки имеется конец. Как его старательно ни прячь.

– А вдруг это провокация? Те же боевики похитили и его, а теперь как бы от его имени творят зло?

– Нет. Я не верю в это! Фоторобот появился не случайно! – твердо заявил Грязнов. – Пойдемте посмотрим в остальных комнатах, и надо срочно вызывать оперативно-следственную группу, то есть ваших же следователей и ребят из краевой милиции.

Они поднялись на второй этаж, зашли в спальню, но сорочки, той самой, которую Овражников вчера держал в руках, там уже не было.

– Пропала его сорочка. Только он сам мог вспомнить о ней, никто чужой не стал бы обращать внимание на эту тряпку, – отметил Грязнов.

Овражников молчал, но на душе у него была темная ночь.