Текст книги "Черные банкиры"

27

Дежурный военный следователь опрашивал соседей: не видел ли кто чего? Потом составлял протокол осмотра места происшествия. Судебный медик хлопотал над трупами погибших, криминалист бегал с фотоаппаратом и снимал с дверных ручек, подоконника пальцевые отпечатки. Все это действовало на Овражникова угнетающе. Он взглянул на Грязнова, сказал:

– Мы здесь, к сожалению, уже ничем помочь не можем. Я в полной растерянности, никак не могу взять в толк, за что же их убили?

– Не хочу предугадывать событий, но я посоветовал бы вашим сотрудникам произвести тщательный обыск в доме и на усадьбе – на предмет всяких подвалов, погребов и прочего. У Такоева была великолепная «крыша» – ваша военная прокуратура. Лучше для темных дел и не придумаешь. Если я прав, здесь наверняка найдут следы оружия или наркотиков. А виновниками этого убийства, косвенно конечно, являемся мы с вами. Видимо, здесь у них хранилось что-то чрезвычайно важное. Чтобы это забрать, следовало убрать засаду. А ребята оказались слишком беспечными. Увы. Проследите цепочку: украли взрывчатку, взорвали банкира, я приехал по этому делу, преступники засуетились, опасаясь возмездия, пошли новые преступления. У вас, между прочим, хорошая интуиция. Вы первым ощутили, что от меня исходит некая угроза. Но повторяю: не прямая, а только косвенная.

Овражников помолчал, обдумывая слова Грязнова, потом сказал:

– Признаюсь, я вынужден согласиться с вами. Но это значит, что мы обязаны провести обыск в городской квартире Такоева.

– И немедленно. Поскольку вчера мы думали, что Такоев жертва. А сегодня я убежден – он преступник. Хотя вы вправе считать, что в данном вопросе я необъективен, все-таки, как вы заметили, он является моим соперником, мы не поделили одну девушку. К тому же и веских доказательств преступной деятельности Рустама у нас тоже нет.

– Вот видите, как легко вы меняете точку зрения! – рассердился Овражников. – Нет уж, давайте доводить дело до конца. И речь здесь уже не о чистоте мундира, а о справедливости. Чтобы убедиться в своей правоте или, наоборот, неправоте, нам необходимо сделать этот проклятый обыск.

– А чистого бланка ордера с подписью прокурора округа у вас, случайно, не найдется? – усмехнулся Грязнов.

– Нам и не нужно. Едемте, я позвоню из машины, чтоб к нашему возвращению в город возле дома Такоева нас встретила оперативно-следственная группа.

– Не забудьте толкового техника с набором отмычек. Я, к сожалению, не при инструменте, сам вскрыть не смогу. А запоры, помню, там солидные. Лучше их открыть, чем ломать дверь.

– Ох, Грязнов, вы и в Москве так работаете? Чужими руками?

– Я всегда действую по обстоятельствам. Но если есть возможность, пользуюсь чужими руками и головой.

Они поднялись на третий этаж и остановились перед дверью квартиры Рустама Такоева. Овражников нажал кнопку звонка. Услышали соловьиную трель.

– Никого нет, – сказал он. – Давайте будем вскрывать дверь. Но прежде пригласите понятых.

Участковый, присутствующий при сем, стал звонить в двери соседних квартир. На лестничную площадку сначала выглянула старушка, у ног которой вертелся маленький бульдог.

– Чего вам, мальчики? – спросила она.

– Военная прокуратура, – представился Овражников. – Мы намерены произвести обыск у вашего соседа, просим поприсутствовать.

Старушка потихоньку стала отказываться, но Овражников напомнил ей о гражданском долге, который она должна исполнять, помогая правоохранительным органам бороться с преступностью. Слова прозвучали высокопарно, однако они повлияли на старушку, и та повиновалась.

Из другой квартиры вышла девушка лет восемнадцати в очень коротком халате, заинтересованно оглядела мужчин, спросила:

– Что угодно, господа?

Девушке объяснили, что от нее требуется, и она тут же согласилась, так как никогда в подобных мероприятиях участия не принимала.

Техник принялся возиться с замками, подбирая то одну отмычку, то другую. Наконец он выпрямился и вытер пот со лба.

– Можете заходить.

Овражников взялся уже за ручку двери, чтобы толкнуть ее и переступить через порог, но Грязнов, испытывавший все это время какое-то томительное беспокойство, решительно остановил его и сказал:

– Так, а сейчас попрошу всех отойти в сторону. Чтоб перед дверью не было никого.

Все, включая Овражникова, послушно выполнили его приказ. Оглянувшись и став за дверным косяком, Грязнов сильным ударом ноги распахнул дверь. И сейчас же в квартире раздался оглушительный взрыв. Сорванная с петель дверь рухнула на площадку, задев высунувшегося из-за спины Грязнова Овражникова.

Из квартиры повалил дым, там занимался огонь.

– Звоните пожарным! – закричал Грязнов, помогая подняться с пола Овражникову. – А вы целы, переломов нет?

– Не знаю… Что это было? – покачиваясь спросил он.

– Квартира была заминирована, вот что!

– Проклятие! Но послушайте, Грязнов, вы что, заранее знали?… Господи, вы же ранены!..

Только сейчас Грязнов заметил, что по разрезанному словно бритвой рукаву его кожаного пальто течет кровь. Осколок зацепил предплечье.

Девушка, отойдя от шока, принесла Грязнову бинт и йод, оперативники из ее квартиры вызвали пожарных. Потом, не дожидаясь их приезда, ринулись в квартиру сами, стараясь погасить огонь подручными средствами. Соседи, слабо веря в их старания, потащили вниз самое свое ценное. Спустились во двор и Грязнов с Овражниковым. Вячеслав наконец почувствовал слабость и головокружение, а Овражникова по-прежнему качало. Похоже на контузию.

– Задали мы работы нашим сотрудникам, – с горечью сказал майор. – У меня плохо с сердцем. Господи! Хуже, чем на войне, то стрельба, то взрывы…

– Я сочувствую вам, Виктор Онисимович. Полагаю, что мы и тут имеем дело все с тем же пластитом, украденным на военном складе. Вы сами убедились: он продолжает взрываться.

– А что теперь делать, Грязнов? Вы мне можете сказать?

Вячеслав вдруг с тревогой взглянул в глаза Овражникова и выкрикнул:

– Тамара! Что с Тамарой?

– Не понимаю. О чем вы?

– Такоев был в городе, и значит… Он сейчас на все способен. Надо срочно узнать, где она.

– Вы меня пугаете, Грязнов. Когда вы виделись с ней в последний раз?

– Да она ночевала у меня в гостинице! Вы позвонили, и я быстро собрался.

– Сейчас я по рации свяжусь с дежурным, наверняка она на службе, – сказал Овражников и направился к милицейской машине.

Грязнов посмотрел ему вслед, заметил, что Виктора Онисимовича заметно перекосило и он к тому же прихрамывает. Подумал: «Не признается, а ведь его крепко стукнуло. Надо бы его уложить, чтоб хоть немного отлежался…» О себе Грязнов не думал, просто раздражался от противного головокружения и подступающей к горлу тошноты.

Вокруг дома собралось множество людей, две пожарные машины тушили пожар, два сотрудника военной прокуратуры и два опера милиции шли по их следам, чтобы выяснить подробности взрыва.

Овражников сидел в машине расстроенный и сказал, что Тамара сегодня вообще не приходила на работу.

– Но она собиралась еще зайти домой и переодеться, – вспомнил Грязнов.

– Что, опять предлагаете обыск? Теперь в ее квартире? – криво улыбнулся Овражников.

– Не знаю, что делать. Но если вы не пойдете со мной, я сам открою ее квартиру. Она собиралась на работу, а ее там нет, значит, что-то случилось! Ждать нельзя! Мы теряем время!

– Ну и что мы на этот раз сделаем? Саперов впереди пустим?

– Что угодно, Виктор Онисимович, но я ждать не могу.

– Знаете, Грязнов, идите-ка сами к краевому прокурору и просите у него ордер на вскрытие чужой квартиры.

– Да не нужен нам, поймите, никакой ордер! Вот у меня ключ от квартиры! Тамара сама дала мне его. А вы действительно поезжайте-ка лучше в травмопункт и не беспокойтесь. Вас, видно, здорово пришибло, – сочувственно сказал Вячеслав. – Извините, я тороплюсь. Времени мало.

Грязнов повернулся и пошел к выходу со двора.

– Подождите! Слышите! Стойте! – крикнул ему вслед Овражников.

Вячеслав оглянулся, потом вернулся, спросил:

– Что случилось?

– Куда же вы без машины?

– Не беспокойтесь, я возьму такси.

– Не кипятитесь. Поедемте вместе, посмотрим, вдруг там нужна наша помощь.

– Спасибо, Виктор Онисимович!

– Скажите, а если и там тоже все взлетит на воздух?

Грязнов поморщился, как от зубной боли, посмотрел на Овражникова с сожалением и сказал:

– Как же вы не понимаете! Здесь взрыв организован с той целью, чтобы все подумали, будто у Рустама кругом враги, которые готовы уничтожить и его самого, и его имущество. А вот взрывать квартиру Тамары нет никакого смысла, ибо станет ясно, что именно Такоев совершил это преступление из ревности.

– Уговорили. Все, поехали. Уж если погибать, так вместе, не с кого будет и спрашивать.

Овражников сел за руль машины, Грязнов рухнул на переднее сиденье. Он был готов теперь к самому плохому.

Во дворе Тамариного дома, напротив подъезда, Овражников и Грязнов увидели ее розовую «хонду». Значит, хозяйка заезжала домой. Теперь предстояло узнать, что было дальше?

Мужчины поднялись по лестнице, Грязнов отпер ключом дверь. Они вошли в квартиру, в которой царил жуткий беспорядок, вещи были разбросаны, шкаф распахнут. Будто хозяйка куда-то безумно торопилась и хватала самое необходимое, выбрасывая остальное.

Они заглянули в спальню, в ванную, ее нигде не было.

– Где же она? – спросил Овражников.

– Я сам хотел бы это знать.

– Может, где-нибудь с подружкой чай пьет, а мы тут с ума сходим?

– Дай Бог, – только и ответил Грязнов.

Он постоял посреди комнаты, озирая странный развал, сказал:

– У нее всегда был идеальный порядок. То, что сейчас здесь творится, совершенно на нее не похоже. Понимаете?

Они перешли на кухню. Овражников заглянул в холодильник, осмотрел стол, дотронулся до чайника и кастрюль, стоящих на плите.

– Все холодное, видно, даже и не завтракала, – сделал он заключение. – А посмотрим в мусорное ведро… Что это тут? – Он вытащил оттуда скомканный листок бумаги и подал Грязнову: – Посмотрите, похоже на записку.

На бумажке был короткий текст:

«Славка, родной мой, любимый! Прости меня за все. Судьба сильнее нас. Я вынуждена уехать с Рустамом. Целую тебя. Всегда твоя. Тамара».

– С вашего позволения, можно мне тоже прочесть? – попросил Овражников.

– Пожалуйста, читайте…

Овражников пробежал глазами записку, сказал:

– Да. Похоже, писала она. Значит, Такоев жив. И увез ее. Скорее всего, против ее воли.

– Теперь вы мне хоть на десять процентов верите?

– Верю на все сто.

– Как же это я о ней не подумал? Надо же было спрятать ее… Но кто мог предугадать?…

– Неужели вы думаете, что Рустам не нашел бы ее даже в Москве? Есть люди, которые своего никогда не упустят. Это судьба. Она права.

– А что ж мне-то теперь делать?

– Если преступник сам вел расследование, как вы думаете, к каким выводам он нас всех подталкивал? Вот то-то и оно. Простить себе не могу собственную близорукость… Что касается вашего конкретного дела, то образец пластита вы получите, возьмете копии актов экспертиз и можете с чистой совестью возвращаться в Москву. А по поводу всего остального нам придется обратиться в Министерство внутренних дел Чечни и просить их помощи, – сказал Овражников. – У нас были встречи с заместителем главного прокурора республики и есть предварительная договоренность о взаимопомощи по обезвреживанию преступников.

– Дай Бог, чтобы это принесло пользу.

Грязнов, придерживая раненую руку, чувствовал, как она начинает отекать и заполнять собой рукав кожаного пальто.

– Болит? – спросил Овражников.

– Да не то чтобы болит, а просто плохо. Все плохо.

– Надо к врачу.

– Это успеется. Меня сейчас больше волнуют результаты баллистической экспертизы.

– Тогда поедемте на службу! Кстати, там у нас и медицина имеется. Надо вашу рану обработать как следует.

Акты криминалистических экспертиз по обоим делам они получили только в конце дня. Заключения баллистиков дали основания предположить следующее: оставшихся в засаде расстреляли с крыши соседнего строящегося дома. Там были найдены три автоматные гильзы. Не исключено, что убийца имел оптический прицел: слишком точные были попадания. Эксперт-баллистик установил траектории пуль, и тогда все стало ясно. Но виноваты оказались и сами молодые офицеры: они готовили ужин, включив свет и даже не занавесив шторой окно.

Что же касается взрыва в квартире Такоева, то там было использовано то же взрывчатое вещество – пластит, которым подорвали в Москве банкира.

– Вот видите, как странно все завязывается на Такоеве? Случайность ли это? – сказал Грязнов.

Овражников ответил не сразу, он все еще не хотел исключить версии о том, что Рустама кто-то мастерски подставляет.

– У нас до сих пор нет полной уверенности, что все эти преступления совершены с участием Такоева.

– Но зато из записки Тамары мы знаем, что он жив, – возразил Грязнов.

– Но ведь и Тамару могли заставить написать эту записку совсем иные люди, понимаете? Вот что меня смущает.

Зазвонил телефон. Овражников поднял трубку и передал ее Грязнову, сказав:

– Это вас, из Москвы.

Вячеслав приложил трубку к уху и с радостью услышал голос Александра Турецкого. Прошло несколько дней, но они были насыщены столь сумбурными событиями, что Грязнову казалось, будто он живет здесь давно.

– Слава, как ты? – спросил Турецкий.

– Нормально.

– Я только что разговаривал с прокурором гарнизона, так что в курсе твоих дел.

– Дела не блестящие, вероятно, придется съездить в Грозный. Так складываются обстоятельства…

– Никуда ты не поедешь, дальнейшим расследованием дел твоего приятеля займутся другие люди. К тому же ты ранен. Если ты очень плохо себя чувствуешь, ложись там в госпиталь, если в состоянии ехать в Москву – возвращайся. Твоя миссия в Ставрополе окончена. Это просьба Кости и моя.

– Но я же здесь ничего толком не сделал.

– Сделал, не скромничай. Да и мы не сидели сложа руки. Рустам Такоев в самом деле жил в той квартире наездами. Он имеет отношение и к финансовым аферам наших банкиров.

– Я прошу тебя рассказать об этом Овражникову, а то он все еще верит в непогрешимость своего подчиненного.

– Конечно, расскажу, но прежде хочу быть уверенным, что ты возвращаешься в Москву.

– А куда мне деваться? До встречи. Передаю трубку Виктору Онисимовичу.

Овражников выслушал Турецкого, нахмурив брови, поблагодарил за информацию, простился, положил трубку, сказал самому себе:

– Какую змею на груди пригрел! Закрывал глаза на его просьбы, отпускал с работы. А ради чего? Чтобы он творил преступления?

– Зло постоянно рядится в одежды добра, иначе ему не выжить.

– Мы-то его жалели. Человек потерял семью. Старались облегчить ему жизнь, без очереди дали квартиру… – в сердцах произнес Овражников.

– Виктор Онисимович, я весьма благодарен вам за содействие в работе. Честное слово, приятно было познакомиться. Будете в Москве, заходите. Всегда рад встрече. А все огорчения забудутся, ибо надо жить дальше.

– Спасибо на добром слове.

– Я уезжаю, но душа моя остается здесь. Когда что-нибудь узнаете о Тамаре, сообщите, не сочтите за труд. Эта женщина – моя единственная надежда на счастье.

28

Следствие по делу банка «Ресурс» проводилось все-таки неквалифицированно. Умышленно или по небрежности не были изъяты необходимые документы, не были допрошены нужные свидетели, а ведь делать это надо было по горячим следам. Теперь же многие фигуранты разбежались по ближнему зарубежью, распались прежние фирмы, концы ушли в воду.

Всю свою работу Александр Борисович разделил на два этапа. Сперва изучил деятельность банка до момента смерти его директора Вадима Акчурина, а затем второй период – после прихода к руководству Аллы Бережковой.

Банковские документы и договоры подтверждали связь банка с израильской финансовой фирмой, гарантировавшей двадцать пять процентов годовых по депозитным счетам. Такие высокие ставки, очевидно, и привлекли Акчурина. Для начала банк «Ресурс» перевел в Израиль пять миллионов долларов, через месяц израильская финансовая фирма вернула долг с процентами, но одновременно получила от банка десять миллионов долларов. Вернув через месяц десять и две десятых миллиона, фирма получила пятнадцать миллионов и готовилась уже получить очередной перевод в двадцать миллионов. Но не дождалась. Именно в это время и умер Акчурин. Он мешал кому-то выкачать все деньги из банка и объявить его банкротом.

Турецкий понимал, что бесплатный сыр, как сказал однажды Семен Семенович Моисеев, бывает только в мышеловке. Заработать двадцать пять процентов годовых в Израиле невозможно. Такой доход можно получить только от торговли наркотиками или оружием. Не прерви Акчурин цепочку переводов, ее прервала бы израильская фирма, но, конечно, на стадии перевода денег из «Ресурса», а потом российским банкирам объявили бы: ребята, выметайтесь из помещения. Но по-прежнему неясно было, каким образом «Ресурс» выпал из списка банков – правительственных агентов. И как результат банк поэтапно был вытеснен из всех бюджетных счетов и инвестиционных программ. Он поплыл самостоятельно и захлебнулся в бурном финансовом море. Кстати, советником Аллы Бережковой в это время был Владимир Козлов, ее любовник.

Что же, не вытекает ли из этого, что доверчивая любовь вдовы погубила банк и, возможно, и ее мужа? Недобрым словом, хоть и грех, помянул Турецкий покойного Арбузова и еще подумал, что следовало бы хорошенько врезать парням из Управления по экономическим преступлениям, которые начинали следствие по этому делу. Сплошные вопросы! Надо заново допрашивать свидетелей, заниматься черновой работой.

Позвонила секретарша Меркулова Клавдия:

– Александр Борисович, вас ищет Казанский. Вы что, не поднимали трубку?

Чертыхнувшись, Турецкий отправился к начальнику Следственного управления.

Казанский встретил его улыбкой, что сразу насторожило. Значит, добра не жди.

– Как дела, Александр Борисович? – радостно осведомился шеф.

– По-разному.

– Я попрошу вас к концу месяца представить мне отчет.

– Будет сделано.

– Знаете, Александр Борисович, я замечаю, что в этом кабинете вы всегда официальны и насторожены, а мне хочется, чтобы у нас все-таки установились дружеские отношения.

– Но это скорее ваши личные проблемы. Воспитательная и прочая идеологическая работа должна беспокоить вас как руководителя, а я человек подчиненный, мне о высоких материях задумываться недосуг.

– Возможно, вы и правы. У меня к вам небольшая просьба.

«Ну вот, начинается, – удрученно подумал Турецкий. – Опять начнет толкать на какую-то аферу».

– Тут, понимаете, деликатное дело, – растягивая слова, сказал Казанский. – Я решил, что могу доверить его только вам как опытному сотруднику. Ко мне обратился за помощью Степан Макарович Савельев. Да-да. Не смотрите удивленно. Тот самый Савельев, заместитель министра финансов.

– И чем же я могу ему помочь? – плохо скрывая раздражение, спросил Турецкий.

– Преследуют его, шантажируют, требуют десять тысяч долларов за видеокассету.

– А что на той видеокассете?

– Он уверен, что это фальшивка. Однако честное имя и добрая репутация человеку очень дороги, испачкают почем зря невинного, а потом вовек не отмоешься.

– К сожалению, я слишком занят, в деле банкиров много эпизодов, требующих тщательной проверки. По-моему, есть смысл поручить новое дело кому-нибудь из менее загруженных коллег.

– Нет, Александр Борисович, я уверен, дело не стоит и выеденного яйца. Вы его щелкнете как орех и освободите хорошего человека от неприятностей.

– Ладно, попробую.

– Отлично, я доволен. Вот вам постановление о возбуждении дела и визитная карточка Савельева. Позвоните ему, возьмите необходимые данные и… отрубите этот ненужный хвост.

Турецкий вернулся к себе в кабинет, сразу же набрал номер телефона Савельева. Секретарша ответила, что Степан Макарович занят.

– Вас беспокоит старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры Александр Турецкий, заместитель министра Савельев ждет моего звонка.

Секретарша смягчила голос:

– Минуточку, соединяю.

Турецкий поздоровался, представился, предложил Савельеву встретиться, так как подобные вопросы по телефону не решаются. Степан Макарович попросил приехать к нему в министерство, чтобы обстоятельно обсудить данную проблему.

Минут через сорок Александр уже блуждал по коридорам Министерства финансов в поисках нужного кабинета.

Миловидная секретарша проводила Турецкого к Савельеву, предложила кофе, но следователь отказался, сославшись на дефицит времени.

– Все началось неделю тому назад, – начал свой рассказ Савельев. – Позвонил молодой человек, предложил купить у него видеокассету за десять тысяч долларов. Как вы понимаете, сумма огромная. У меня такой нет.

– Что на видеокассете?

– Не знаю. Мало ли какую фальшивку могли изготовить! Теперь у любого и каждого под рукой компьютеры, множительная техника, что угодно нарисуют!

– Этого молодого человека вы прежде не встречали?

– Голос незнакомый, если бы его лицо увидеть, может, и вспомнил бы. Но это не важно, вся беда в том, что у меня осталось мало времени. После обеда он должен позвонить, чтобы окончательно договориться о месте встречи.

Савельев действительно волновался, это давало основание Турецкому думать, что заместитель министра в чем-то замешан, коль так боится фальшивки. Но с другой стороны, кто чувствовал бы себя спокойно, если бы его стали шантажировать подобным образом и требовать немалую сумму?

– Расправой вам не угрожали? – уточнил Турецкий.

– Нет, этого не было.

– Ну, тогда ничего страшного. Если не возражаете, с санкции прокурора мы можем прослушать ваш телефон, установить, откуда звонит шантажист, а возможно, и схватить его.

– Вы знаете, я могу договориться с ним о встрече, а вы поможете мне с ним рассчитаться, и, конечно, я хотел бы уничтожить кассету. Я даже сам не желаю ее смотреть.

– А вы уверены, что преступник не оставил себе нескольких копий? – спросил Турецкий.

– Возможно, конечно… А что же мне делать в таком случае?

– Надо привлечь этого человека за вымогательство по статье сто шестьдесят три. Даже если кассета является уликой, подтверждающей ваши неблаговидные деяния.

Савельев смущенно заулыбался и сказал, что, наверное, сначала он все-таки попробует договориться с шантажистом сам, ну а если тот окажется несговорчивым, тогда уж призовет на помощь Турецкого.

– Непонятно, зачем вы тогда обратились в Генпрокуратуру? – ответил Александр. – Преступники – народ жестокий. И я не советую вам проявлять самостоятельность. Все свои действия вы отныне должны согласовывать со мной.

– Спасибо вам за консультацию.

– Прослушивать пока не будем? – спросил Турецкий.

– Нет, пока не надо. Попробую договориться с ним в последний раз, а если не получится, тогда уж…

– Всего хорошего, – бросил на ходу следователь. – Жду вашего звонка.

– Да, я обязательно отзовусь.

Последние слова Турецкий услышал, переступая порог кабинета. Секретарша проводила его милой улыбкой, заученной, но приятной.

Савельеву было лет пятьдесят, не более, низкорослый, но широкоплечий, на кривоватых ногах, он выглядел монументально. Не исключено, что здоровье его было в полном порядке и он мог еще проказничать в свободное от работы время, возможно, даже с собственной секретаршей. Вот и попался на крючок, думалось Турецкому, когда он возвращался в Генпрокуратуру. Чувствует, что где-то влип, вот и волнуется. Ну и пусть его.

Лет десять тому назад чиновники были осторожны, а теперь все словно с цепи сорвались. Подавай им все удовольствия сразу! Что ж, в этом есть свой резон. Ты как бы не живешь, а паришь над жизнью, где копошится чернь, добывая хлеб насущный, тебе же дано значительно больше: приличный оклад, левые деньги, всякие дотации из льготной кормушки, за которые ты можешь многое себе позволить: купить любовь юной девы, посетить клуб для избранных и тому подобное.

Вот так он и живет, а тут вдруг подобный конфуз, который грозит лишить тебя всего привычного. Поневоле забегаешь. С чертом союз заключишь, лишь бы не вылилось наружу, не сломало биографию. Вот так, не изменился госчиновник, как был сластолюбцем и трусом, так им и остался…