Текст книги "Черные банкиры"

29

После обеда Турецкий работал с банковскими документами, но был рассеян, так как мысли его почему-то занимал Савельев. Трудно было предположить, как разовьются дальнейшие события, только финал следователь знал наперед. С шантажистом придется долго и нудно беседовать, и, возможно, эти встречи не будут бесполезными для обоих. Сейчас Турецкий ждал звонка от Савельева, чтобы принять конкретное решение.

Послышался стук в дверь, и в кабинет медленно вошел Грязнов. Александр бросился к нему навстречу, обнял, сжал. Лицо Вячеслава так и перекосилось от боли.

– Господи, совсем забыл! – стал извиняться Турецкий.

– Ничего, рука стерпит, а вот рукав болит: видишь, я его заклеил.

– Извини, пожалуйста! Больно?

– Глупости, царапнуло осколком, пару швов наложили, только и всего.

– Ну, садись, рассказывай, как и что?

Вячеслав коротко изложил все то, что ему пришлось узнать и пережить в Ставрополье, ничего не стал приукрашивать, признался, что потеря Тамары оказалась для него серьезной душевной травмой.

– А ты что тут без меня накопал?

– Долго рассказывать, но я выберу для тебя время. А мужики твои – настоящее золото. Отличные помощники.

Зазвонил телефон. Турецкий подхватил трубку, узнал голос Савельева, спросил:

– Какие новости, Степан Макарович?

– Договорились о встрече в пять вечера у кафе «Пингвин» на проспекте Мира. Он сядет ко мне в машину. Мы обменяемся товаром. Но у меня нет таких денег. Я не знаю, как быть.

Турецкий взглянул на часы и сказал:

– К четырем я подошлю оперативников с необходимым реквизитом. Во время встречи не волнуйтесь, ничего не бойтесь, у нас люди опытные, они вас подстрахуют. Шантажиста возьмут.

– А может, его лучше не трогать?

– А если завтра этот господин подарит копию видеокассеты вашей жене или заявится в ваш дом с автоматом Калашникова? Боюсь, что тогда помощь может опоздать.

– Пожалуй, вы правы, Александр Борисович. Поступайте так, как считаете нужным.

Турецкий положил трубку, спросил Грязнова:

– Надеюсь, ты уже понял, о чем мы беседовали с заместителем министра финансов Савельевым?

– Шантаж по поводу видеозаписи?

– Именно.

– Давай я поеду?

– Нет, Славка, об этом не может быть и речи. У тебя ранение, вали-ка домой, отдохни с дороги, отлежись. А я попозже позвоню тебе и, может, заеду.

– Какой отдых? У меня душа не на месте!

– А вдруг там опять будет перестрелка? Нет, раз у тебя пошла черная полоса в жизни, не лезь в горячие точки.

– Теоретически, Саня, ты, возможно, и прав, но я подозреваю: ты боишься, что мое невезение может перейти на тебя. Верно?

– Не городи ерунду. Такие предрассудки не для меня. Но ты тем не менее отправляйся домой.

Турецкому было жаль друга, однако он понимал, что Грязнову надо перестрадать, переболеть неожиданным в его возрасте любовным недугом, иного выхода из этой ситуации нет.

…Лучший кадр Грязнова – начальник второго отдела МУРа Владимир Михайлович Яковлев и Николай Саватеев приехали к кафе «Пингвин» за полчаса до встречи, сели за стол, взяли по бутылке пива, пили, тихо беседуя, и при этом внимательно наблюдали за присутствующими. Шантажист мог находиться как среди посетителей кафе, так и среди прохожих на улице.

Они прикинули примерный психологический портрет шантажиста: молодой человек лет двадцати восьми – тридцать пяти, с виду интеллигентный, не работающий, желающий вдруг разбогатеть, словом, – мечтатель, романтик, возможно, комплексующий по поводу своей профессиональной несостоятельности.

Савельев примчался на место встречи минут на пять раньше назначенного срока, остановил машину напротив кафе и теперь нетерпеливо оглядывался, поджидая шантажиста. Рядом с ним на сиденье лежал небольшой черный кейс, в котором уютно расположились десять тонких пачек стодолларовых купюр. А по сути это были «куклы», сработанные опытными криминалистами из ЭКУ ГУВД.

Муровцы не спеша вышли на улицу, остановились в десятке шагов от машины Савельева, заговорили о футболе. Яковлев первым вычислил нервное, измотанное лицо шантажиста среди равнодушно-озабоченной толпы и издали незаметно стал сопровождать его взглядом.

Мужчина был в длинном черном пальто, без головного убора. Узкое правильное лицо, длинные бакенбарды, напряженно сжатый рот, и вся фигура, высокая и худощавая, напряжена, словно в ожидании удара.

Шантажист подошел к машине, оглянулся, сел рядом с Савельевым, передал ему кассету, принял кейс с деньгами, приоткрыл крышку, заглянул внутрь, остался доволен. Выходя из машины, хлопнул дверцей. И тут же его схватили, кисти рук его оказались в наручниках, а чемоданчик с деньгами – у одного из нападавших. В мгновение ока его затолкали в стоящую впереди машину.

– Кто вы? – облизывая пересохшие от волнения губы, выдавил наконец шантажист.

– Московский уголовный розыск, – ответил Яковлев. – А вы кто, позвольте узнать?

– Виталий Пыхтин.

– Очень приятно, вот и познакомились.

– А куда вы меня везете?

– В тюрьму. Вы шантажировали человека, взяли у него деньги, куда же вас теперь? Может, на курорт прикажете? У вас остались еще копии кассеты?

– Да, да, – охотно закивал Пыхтин.

– Хорошо. Поедем заберем ваши копии, вы нам все покажете и расскажете. Какие теперь между нами могут быть секреты?

– Но они у меня на даче.

– Что ж, поедем на дачу. Вы понимаете, чтобы разговор получился более сердечным, так сказать, нам необходимо как можно больше знать о вас.

– Предъявите, пожалуйста, документы, – неожиданно попросил Пыхтин.

– А вы перестраховщик! – улыбнулся Яковлев, сидевший рядом с водителем. Показал свое удостоверение, не поворачивая к арестованному лица.

– Не в том дело, сейчас разных акул хватает, охота может быть двойная и тройная.

– Показывайте дорогу, Пыхтин, – приказал Яковлев.

– Восемьдесят седьмой километр Ярославского шоссе, потом поворот направо и рядом дачный поселок.

Они помчались по вечерней Москве, холодной и грязной. Фонари и светящиеся окна почему-то словно настораживали. Это было чужое свечение, греют, пожалуй, только свои окна, когда тебя за ними кто-то ждет.

Примерно час понадобился для того, чтобы выбраться из Москвы, столько же добирались и до дачи Пыхтина.

– А вы богатый господин, дача у вас прекрасная, – сказал Яковлев, разглядывая двухэтажное строение, освещенное бледным светом фонаря.

– Это не моя дача, а приятеля. Он уехал в Англию, оставил ключи, просил присмотреть.

После теплого салона машины здесь, в Подмосковье, ощутимо чувствовался морозец.

Пыхтин отпер дверь, включил в коридоре свет, пропустил гостей в помещение. Отделанная желтой вагонкой гостиная была обставлена мебелью, плетенной из лозы, и показалась наполненной солнцем. Почудилось, что здесь даже пахло смолой.

Кассеты лежали на столе, их было пять штук.

– Может, сейчас и посмотрим? – предложил Яковлев.

– У меня видеомагнитофон не работает. Я здесь редко бываю, примерно раз в месяц.

– Что ж, едем в прокуратуру, – сказал Яковлев. – Вас там давно ждут.

Пыхтин, потупясь, стоял, ожидая распоряжений.

– Запирайте дачу, едем в Москву. Коля, забирай кассеты.

30

На экране веселились люди. Столы были заставлены бутылками коньяка, водки, неизвестных Турецкому вин. Всевозможные закуски наплывали крупным планом. Как и обнаженные ягодицы вертлявых девиц, и хорошо оплывшие жирком мужские торсы.

– Ну и где у вас этот Савельев? – спросил Турецкий, не испытывая ни малейшего желания смотреть, как резвится российская элита новейшего разлива.

Пыхтин послушно прокрутил кассету дальше, и Турецкий увидел жирного лысого мужика, совершенно голого, с юной девицей, вольготно разместившейся у него на коленях. Они целовались взасос, а рука мужчины между тем довольно активно шурудила в районе промежности. Девица взвизгивала и дергалась, но от губ «кавалера» не отлипала.

– Ну и так далее, – заметил Пыхтин, украдкой вытирая пот со лба.

– Ладно, кончайте эту петрушку, – махнул рукой Турецкий. – Господину замминистра действительно есть о чем сильно беспокоиться. Просмотр отложим до лучших времен. А теперь выключайте свою музыку и давайте поговорим. Олег, – обратился он к Величко, – веди протокол. А вам, друзья мои, большое прокурорское спасибо.

Владимир Яковлев широко ухмыльнулся, поднялся и подмигнул Саватееву:

– Вот так у Борисыча всегда, Коля. Обязательно оборвет на самом интересном. Ну ладно, мы поехали, а то время позднее. Как там мой шеф?

– Вернулся. В порядке. Позвони ему домой, он будет рад.

Когда муровцы вышли, Турецкий вернулся к вопросу о кассете.

– Где производилась съемка?

– Есть такой ночной клуб, называется «Парадиз». Он на Тверской улице. А при нем оборудована сауна. Для больших, так сказать, людей. Вот там и…

«Парадиз» на Тверской… Что-то с этим названием было связано. Турецкий хотел вспомнить, но отложил «на потом», поскольку время действительно неслось стремительно, приближаясь к полночи, а надо было еще допросить этого умельца Пыхтина.

– Итак, господин Пыхтин, Виталий Валерьянович. Начинайте. И рассказывайте о себе побольше, не стесняйтесь. Нас интересует все, до мелких подробностей, как вы дошли до жизни такой, – начал допрос Турецкий.

– До перестройки я работал администратором в ТЮЗе. Скромная должность и зарплата, но тогда все скромно жили. Зато я с гордостью мог сказать, что работаю в театре, приобщен к искусству. А потом все словно завертелось. Помню, когда на Тверской появились фанерные Горбачев и Ельцин, возникла иллюзия свободы. Создавалось впечатление, что ты с Президентом на короткой ноге, подходи, обнимай, фотографируйся! Вот тогда я и встретил своего одноклассника. Он стоял возле крутого «мерседеса», а я в совковых джинсиках бежал мимо. Он остановил меня, разговорились о житье-бытье. Он мне и предложил, мол, бросай свой театр и приходи ко мне в банк. Директор сейчас как раз набирает людей, я у него на хорошем счету, думаю, что и тебя он не обидит.

– Как фамилия этого вашего друга-одноклассника?

– Козлов Володя.

– Козлов из банка «Ресурс»? – не поверил странному совпадению следователь.

– Да, а что тут особенного? – ответил Пыхтин. – Он меня отвел к своему приятелю, директору банка Акчурину. И тот взял на работу, правда, должность мне досталась странная. А потом и некоторые деликатные поручения. Поскольку я до этого работал в театре, то на меня возложили организацию досуга руководства банка…

Руководство тогда осуществляли мужчины, это позже им стала управлять вдова погибшего директора, соответственно и отдых мы выбирали сугубо мужской. Выезжали коллективом на охоту, на рыбалку, ходили в сауну, в элитные клубы и рестораны высшего класса. В мои обязанности входило обеспечить всех выпивкой, закуской и по возможности нежным женским окружением. Конечно, я не был посвящен в тонкости финансовых дел банка, но присутствовал на самых важных переговорах банковского руководства с влиятельными лицами, в том числе и с государственными чиновниками. Возможно, я не все мог тогда понять. Но если вы будете задавать мне наводящие вопросы, я постараюсь вспомнить информацию, интересующую вас. Когда банк «Ресурс» лопнул, а мой друг Володя Козлов, ходивший в любимцах неутешной вдовы, вдруг рванул вместе с ней в Англию, я понял, что мои золотые дни кончились. Один из клиентов банка, ну из тех, кто не остался внакладе, сунул меня по доброте душевной в администрацию завода бытовой химии, что в Бибиреве. Там сейчас и работаю. Хоть деньги небольшие, но семью-то кормить надо.

– А что же вас надоумило заняться видеосъемкой? Ведь это, как я понимаю, было небезопасно для вас. Риск великий.

– Это долгий разговор. И если вы готовы слушать, я расскажу. Но нужно время.

– Не знаю почему, Виталий Валерьянович, но я с симпатией отношусь к вам, возможно, нам лучше бы договорить завтра. Как вы посмотрите на то, что я вас отпущу до утра под подписку о явке? – спросил Турецкий. – А то время действительно слишком позднее. Допрашивать же вас всю ночь я не вижу необходимости.

– Буду весьма признателен. Боюсь, что семья уже и так сильно беспокоится.

– Но завтра мы обязательно продолжим беседу.

– Прямо с утра, если разрешите, у меня будет несколько личных дел, а после двенадцати я готов прибыть к вам. Можно так?

– Отлично, – сказал Александр Борисович, взглянув на часы. – Да, без четверти полночь. Как время летит! Ну, разбегаемся по домам и до завтра.

– Я могу уже идти? – спросил Пыхтин.

– Одну минуту, мы вас проводим. А на завтра я должен выписать вам повестку.

Пыхтин покорно стоял у стола в ожидании. Был он, видно, из тех людей, кто быстро смиряется со своим поражением и безропотно принимает новые правила игры, выставленные противником. Такому человеку не следует ввязываться в рискованные предприятия, так как результат может быть плачевным.

Втроем вышли из здания следственного управления Генеральной прокуратуры. Простились с Пыхтиным.

– Думаю, нам этого Пыхтина послала сама судьба, – сказал Турецкий Олегу. – И это практически при отсутствии свидетелей, просто находка!

– Ох, не люблю я иметь дела с высокими чинами. От них вечно одни неприятности, – помотал головой Величко.

– Меня сейчас больше всего интересуют те, кто причастны к нашему банковскому делу. Хочу понять роль Козлова в смерти Акчурина и Бережковой. Думаю, что Пыхтин как раз и поможет нам понять отношения Козлова с этой семьей.

Турецкий высадил Олега у метро, отъехал и вспомнил, что собирался позвонить Грязнову. Вынул свой сотовик. Вячеслав еще не спал. Александр сообщил, что операция с шантажистом закончилась нормально и даже открыла некоторые перспективы. Потом поинтересовался самочувствием.

– Командировка совсем выбила меня из колеи, расслабился я, что ли.

– Ничего, – засмеялся Александр, – это у тебя скоро пройдет. Я вот вспомнил, кажется, где-то в районе клуба «Парадиз» на Тверской у тебя имеется толковый информатор. А у меня в тех краях, кажется, новый интерес появляется. Все по тем же банкирам. Ты не мог бы его несколько активизировать в этом направлении?

Грязнову не надо было ничего объяснять – речь шла о его лучшем агенте-информаторе.

– Ладно, я выйду на контакт с ним.

– Поручи ему разузнать, кто заложил Бережкову, когда она вернулась в Москву из Англии. Заодно пусть держит тебя в курсе, если прослышит что-нибудь о Козлове.

– Задачу понял. Мы уже говорили с ним на эту тему. Одно меня разочаровывает: эти Акчурин, Бережкова и даже сам банк «Ресурс» – уже покойники. Ты как бы занимаешься их наследством.

– Банк-то мертв, – возразил Турецкий, – да живы вкладчики, а они требуют свои деньги. И еще рядом с нами ходят преступники, уверенные в своей безнаказанности. И мне не хотелось бы видеть их торжество…

– Спасибо, Саня, за возвышенные речи, у тебя хорошо получается. А знаешь, что сегодня со мной случилось?

– Опять какая-нибудь бяка?

– Вроде того… Подхожу к своему подъезду, уже темнеет. Смотрю на фонарь, а вокруг него снежинки вьются. «Ну, слава Богу, думаю, наконец зима пожаловала. Проснусь завтра, а вокруг все белым-бело! Светло и чисто». Открываю дверь подъезда, а на меня оттуда какой-то псих в маске и с ножом в руке. Я защищаюсь локтем, кричу: «Стоять! Смирно!» А он, будто ненормальный, все сверху норовит. Не по правилам, понимаешь? Правая-то рука у меня, сам знаешь, не оружие, пришлось одной левой защищаться. И тут вдруг машина – прямо на нас, вплотную к подъезду. Думал, раздавит. В общем, успел я ввинтиться в дверь, а этот псих, надо понимать, вскочил в ту машину, и она умчалась. Все произошло, Саня, так быстро, что я даже пистолет забыл выхватить, представляешь? Впервые в жизни растерялся. Старость, что ли? А когда выскочил обратно, их и след простыл.

– Да нет, это еще командировка на тебя так действует… А ты уверен, что он именно тебя сторожил? Кто же знал, что ты домой приедешь в это время?

– А машина? А маска на лице?

– Странно все это… Ладно, спокойной ночи. Завтра увидимся.

31

Утро выдалось именно такое, о каком мечтал Грязнов. Выпал снег. Он укрыл проезды, газоны, тротуары, крыши. Люди затаптывали его, следы чернели, но снег не таял на промерзлой земле, а оставались островки – чистые и нетронутые.

Грязнову вспомнилось, как в детстве он ожидал первый снег, чтобы поиграть в снежки, покататься на лыжах. А потом наступал Новый год, в доме появлялась настоящая елка и было счастье. В тайне он хранил воспоминание о том ушедшем времени, но всегда хотел, чтобы праздники опять вернулись к нему через родную женщину, может, через собственных детей. Но мечта оставалась неосуществимой, и он устал ждать.

Утром Вячеслав отправился на поиски агента Гнутого, или Птички Божьей.

Обычно этот осведомитель находился в подземном переходе у станции метро «Новослободская», где играл на трубе, зарабатывая на хлеб насущный. Правда, иногда он запивал, тогда исчезал на некоторое время, ютясь у друзей-собутыльников.

Приходил он на свое обычное место помятый, нередко с синяком под глазом, но собственная музыка его лечила. Потрубив часок, он чувствовал себя снова вдохновенным музыкантом, особенно когда в футляр летели купюры.

После обеда он считал заработанное и уходил, чтобы с друзьями пропить все до последнего рубля. На другой день все повторялось.

Настоящее его имя было Евгений. Неглупый, как бы интеллигентный человек, привыкший жить на подачки. Ему было все равно, какая рука подает, он чувствовал себя трутнем в человеческой среде, а чтобы оправдать свое существование, играл на трубе. Иногда к нему присоединялись такие же потерянные барабанщик и баянист, тогда получался целый оркестр. Играли что-нибудь несложное, всем знакомое, этим и завораживали слушателей, так как умели «лабать» слаженно и бойко.

Птичка Божья в это утро трудился на обычном месте, труба его рыдала по причине первого снега и безотчетной тоски музыканта. Грязнов послушал музыку, понаблюдал за ним издали, подошел.

– Здравствуй, Женя!

Осведомитель кивнул в знак приветствия, но трубу от губ не оторвал, а продолжал начатую музыкальную фразу. Когда музыка наконец оборвалась, Евгений улыбнулся, спросил:

– Срочное дело?

– Да. Надо пообщаться.

– Один момент! Сейчас соберу инструмент и пойдем.

Он стал укладывать трубу в футляр, предварительно сунув в карман несколько купюр.

– Куда пойдем?

– На явочную квартиру.

– Товарищ начальник, с утра жажда мучит, может, прихватим пару бутылочек пива?

– Конечно, я угощаю.

Грязнов купил в киоске две бутылки пива, подал их Евгению, мол, напросился, так сам и неси. Осведомитель деловито вынул из кармана авоську, уложил в нее бутылки, пошел вперед, блаженно улыбаясь и предчувствуя наслаждение от холодного утреннего пива.

Они проехали несколько остановок на троллейбусе, затем дворами прошли в обычную пятиэтажку, где находилась муровская явочная квартира. Там они встречались несколько раз прежде.

Помещение было нежилое, обставленное казенной мебелью: обшарпанный диван, несколько стульев, конторский стол, холодильник. Это убожество мало располагало к беседе. Но осведомитель поставил на стол пиво, сполоснул под краном на кухне стаканы. Они сели напротив, наполнили стаканы янтарным пенящимся напитком и стали беседовать.

– Я тебе давал задание узнать о Бережковой? – спросил Грязнов.

– Было. В тот же день я оказался при деньгах и зашел в бар, где воры чаще всего собираются. Вид у меня всегда пришибленный, поэтому никто на меня внимания не обращает. Услышал, как двое между собой разговаривали. Речь вели о мужике, который любит этот бар и, как только возвращается в Москву, первым делом заходит сюда. Я было подумал, что они толкуют о каком-то своем авторитете. Нет, слышу, называют того Козловым, а потом говорят, мол, надо этого «козла» засадить таким же манером, как и Бережкову. Чтобы знали впредь, с кем имеют дело, и делились. А то, видишь ли, наняла Мельника, чтоб тот долги содрал. Мало ей денег было, пусть теперь покукует. Один даже захохотал, что надо бы ей сухарей отнести, сделать доброе дело.

– Этот бар что, при клубе «Парадиз»? – спросил Грязнов.

– Он рядом. А клуб тот, по-моему, закрытый. Просто так, с улицы, не зайдешь. Охрана с оружием.

– Ладно, с клубом потом разберемся. А как ты понял этот диалог?

– Да ясней ясного. Кто-то из этих «новых» коммерсантов взял кредит в «Ресурсе» и был таков. Бережкова наняла выбивалу Мельника и отправила искать потерянные деньги. Вот за это ее подсидели и выдали в ментовку.

– А ты понятливый.

– Да уж стараюсь. Живу среди таких вот людей, знаю, кто чем дышит. А из меня, между прочим, если б я только захотел, мог бы получиться хороший психолог. Но поздно уже из-за моего пристрастия к алкоголю! Я знаю, что это нехорошо, но ничего не могу с собой поделать. А на трезвую голову даже уснуть теперь не могу.

– Лечиться надо, бросить пить, вот жизнь и предстанет в новом свете.

– Но ведь тогда мне захочется жить как обеспеченному человеку, а это уже не под силу. И не по средствам. Жизнь я воспринимаю теперь исключительно через бутылочное стекло: тогда она видится мне привлекательной. Скажите, пожалуйста, господин Грязнов, а гонорар мне за сегодняшнюю встречу будет?

– Ну а как же можно оставить такого философа без средств к дальнейшему существованию?

– Это хорошо, а то у меня практически день пропал.

– А Козлова этого ты знаешь?

– Нет. Откуда?

– Я раздобуду для тебя его фотографию, – пообещал Грязнов. – А ты, пожалуйста, почаще наведывайся в этот бар, слушай и поглядывай. Как только узнаешь, что Козлов вернулся, давай сигнал мне или моему заму. Нам этот человек нужен позарез.

– Понял. Но это дорогой бар, туда только с большими деньгами можно ходить.

– Давай, Евгений, без вымогательства, ладно? Ты должен помнить, что обираешь рядового налогоплательщика. Имей совесть. То, что положено, мы тебе заплатим. Но злоупотреблять нельзя никому – ни мне, ни тебе.

Осведомитель допил пиво, получил причитающийся гонорар, написал расписку и потерял всякий интерес к разговору. Грязнов отпустил его первым, постоял у окна, посмотрел, как удаляется ссутуленная фигура бывшего талантливого музыканта.

К Пыхтину, в его маленький кабинетик на «Химбыте», вошли трое крепких парней, коротко стриженных, играющих мышцами под короткими кожаными куртками.

– Что вам угодно? – спросил хозяин кабинета, ощущая подсознательный страх.

– Господин Пыхтин? – с усмешкой спросил один из пришедших.

– Да. Это я.

– Приятно познакомиться. Мы пришли спросить, зачем тебя вчера возили в МУР?

– А вы кто такие, позвольте узнать? И какое вам до меня дело?

– У тебя слишком много вопросов. А задавать их права не имеешь.

– А вам кто дал такое право? – попробовал было приподняться Пыхтин, но тут же осел под тяжелым взглядом и крепкой ладонью парня.

– Нет, вы посмотрите на него! Что он себе позволяет! Поднимайся, едем. Здесь плохие условия для работы!

– Я никуда не поеду! – заупрямился Пыхтин.

Говоривший вынул из кармана пистолет, приставил его между лопаток хозяина кабинета и сказал:

– Давай шевелись, иначе все плохо кончится.

– Но как вы прошли мимо охраны?

– Мы проходим где пожелаем! Пошли.

Пыхтина вывели во двор, приказали сесть в машину. Как только выехали со двора, ему завязали глаза. Машина долго ехала, а похитители многозначительно молчали.

– Куда вы меня везете? – не выдержал Пыхтин.

– Куда надо, туда и везем!

Наконец машина остановилась. Пыхтин почуял запах леса. Воздух был свежий, не такой, как в городе, и он понял, что его привезли на загородную дачу.

Держа его под руки, ввели в дом. Он продолжал теряться в догадках: чьи эти люди, откуда и что знают о нем?

Посадив в комнате на стул, ему наконец развязали глаза. Он увидел женщину, сидящую напротив, и двоих парней из тех, которые увезли его с завода.

– Если вы дорожите своей жизнью, – сказала женщина, – вам надо подробно рассказать, о чем вас расспрашивали в МУРе.

Один из парней вынул пистолет и предупредил:

– Говори правду. Иначе – сам видишь.

Пыхтин набрал в грудь побольше воздуху и стал рассказывать, но голос у него был сиплый и растерянный.

– А вы не волнуйтесь. Здесь все свои, – как бы успокаивала его женщина.

Пыхтин объяснил, что его схватили оперативники во время встречи с заместителем министра финансов Савельевым, которого он записал однажды в сауне клуба «Парадиз», что на Тверской, в окружении шлюх. Этот компромат он собрал для того, чтобы вытянуть из важного чиновника круглую сумму. Но расчеты, к сожалению, не оправдались. Короче, забрали его прямо при передаче денег, даже сосчитать не успел.

– Так тебе, дураку, и надо, – хмыкнул парень, поигрывавший пистолетом. – Не лез бы, куда не зовут. Копию записи где оставил? – спросил резко.

Пыхтин похолодел.

– Ничего у меня не осталось! – воскликнул он. – Они сразу все забрали!

– Вот я и говорю – дурак, – спокойно констатировал парень.

– Вы все рассказали? – спросила женщина, странно улыбаясь.

– Абсолютно все! – Пыхтин был уверен, что даже под пытками умолчит о других кассетах и людях, запечатленных на них. Потому что вдруг понял: назови он их фамилии – и считай, покойник. Его спокойно уберут не за то, что осмелился снимать в сауне без разрешения, рассчитывая на собственный «бизнес», а просто за то, что слишком много знает. Вот и надо было сохранить вид испуганного и пришибленного судьбой дурака, каким он и виделся этому парню с пистолетом в руке.

Допрашивающие его поднялись, отошли к окну и о чем-то стали тихо совещаться. Затем женщина вернулась, сказала ему строго, что его решено на первый раз простить. Но за это он должен сидеть тихо как мышь и не высовываться. И если он где-нибудь случайно проявится, пусть пеняет на себя.

После этого ему завязали глаза, опять сунули в машину и повезли. Выкинули его на улицу спустя час. И он с удивлением обнаружил, что находится на Каширском шоссе, возле метро «Домодедовская». «Ни себе фига! – подумал он, испытывая пьянящее чувство свободы. – Это же другой конец Москвы!» Но душевная радость быстро угасла, когда он вспомнил, что уже давно должен находиться в Генпрокуратуре у Турецкого…

Завидев Грязнова на пороге своего кабинета, Александр радостно воскликнул:

– Ну, слава Богу, живой и здоровый! Как рука?

– Кажется, в порядке. А что у тебя?

– Пыхтин исчез. Не бросился ли в бега?

– Не думаю. Это совсем не в его интересах. Он же показался тебе достаточно соображающим мужиком, чтобы не осложнять свою жизнь, так?

– Так-то оно, может, и так, но я звонил на завод. Сказали, что с утра был, а потом куда-то исчез, никому ничего не сообщив. И время давно вышло.

– Странно.

– А что тебе наша Птичка напела?

– Гонорар просила. Я дал. Немного, что с собой имел.

– Какие у него новости?

Грязнов пересказал все, что услышал от осведомителя. Турецкий заинтересовался.

– Надо выяснить, чьи эти парни, так хорошо знающие Бережкову и Козлова, – сказал он.

– Я ему велел почаще наведываться в этот бар и слушать.

– Может, тебе кого-нибудь из своих оперов сделать там завсегдатаем?

– Дорогое удовольствие, – возразил Грязнов. – Где столько денег взять? Птичка, кстати, жаловался, что и ему не по карману ходить в это питейное заведение.

– Надо подумать.

– Валяй, думать – это твоя работа, – улыбнулся Грязнов.

Но тут зазвонил телефон, и дежурный милиционер на проходной сообщил, что явился Пыхтин.

– Отлично, – обрадовался Турецкий. – Он в порядке? – спросил на всякий случай.

– Странный какой-то, словно не в себе, – тихо, в самую трубку ответил дежурный милиционер.

– Ничего, сейчас я его приведу в чувство.

Турецкий положил трубку, весело взглянул на Грязнова:

– Сейчас, Слава, будешь кино смотреть. Пыхтин явился-таки!

Вячеслав только улыбнулся в ответ.

Вид у Пыхтина был действительно растерянный: дрожащие руки, прерывистое дыхание, бледное лицо.

– Что с вами, Виталий Валерьянович? – сочувственно спросил Турецкий.

Пыхтин замялся, поглядывая на сидящего в стороне Грязнова и не зная, с чего начать.

– Вы не волнуйтесь и рассказывайте все, что посчитаете нужным, а мы вас будем внимательно слушать, – подбодрил Турецкий.

Посетитель перевел дыхание и начал свой рассказ издалека. С того, как он пришел на завод, что делал, с кем разговаривал, как ворвались в его кабинет молодчики, увезли на машине за город и стали допрашивать, грозя при этом пистолетом. Но он ничего, кроме как о кассете Савельева, им не рассказал. И не назвал никого.

– Скажите, а кто послал этих людей, как вы думаете?

– Не знаю. Прежде я их никогда не встречал. Они с короткими стрижками и крепкими бицепсами, наверняка работают в охране.

– И что ж нам теперь с вами делать, Виталий Валерьянович?

– Не знаю, – Пыхтин удрученно пожал плечами.

– Нам придется до окончания расследования вашего дела взять на себя вашу охрану. Спрячем в надежном месте, ибо нет гарантии, что даже в следственном изоляторе эти качки вас не достанут. В тюрьме тоже существует множество методов убийства человека. Бережкову-то не смогли уберечь…

– Как решите, пусть так и будет, я готов ко всему, – обреченно сказал Пыхтин. – Но я очень боюсь за семью. У меня жена и сын.

– Хорошо. Эту проблему мы сегодня же решим, а пока ответьте на несколько вопросов и мы начнем смотреть ваши записи, – сказал Турецкий. – Расскажите подробнее, какие отношения были у Акчурина с Козловым?

– Самые теплые. Козлов в последние месяцы жизни главы банка стал его советником, участвовал во всех переговорах и встречах, практически не разлучался с ним.

– В тот день, когда Акчурин умер, Козлов тоже был рядом?

– Да. Это произошло на загородной даче. Там же, ночью, банкир и умер. Утром его нашли мертвым. Говорили, что он принял слишком большую дозу наркотика.

– Разве Акчурин был наркоманом?

– Нет, никто из нас этого за ним не замечал. Может, он втихаря и злоупотреблял наркотой, просто никто не знал об этом.

– Как вел себя Козлов на похоронах?

– Очень убивался, просто натурально плакал. И если бы вы знали, как всех потом удивило, что у него с вдовой не просто деловые отношения. Когда банк лопнул и все стали разбегаться, Козлов с Бережковой уехали в Англию.

– А что заставило ее вернуться обратно в Россию?

– Трудно сказать. Может, недостаток денег и желание продать часть имущества, может, хотела взыскать долги с тех фирм, которым давала кредиты. Об этом только у нее можно было спросить.

– А что это за история с Мельником?

– Вы и это знаете? – удивился Пыхтин.

– А для чего же мы здесь сидим?

– История длинная. Еще перед тем, как банк объявили банкротом, Бережкова стала раздавать кредиты подставным фирмам, вкладывать деньги в недвижимость, переводить финансы на зарубежные счета. Тогда и объявились два бизнесмена, живущие в Америке, пожелали взять кредит под хорошие проценты и вернуть в определенный срок.

– Как их звали? – спросил Турецкий.

– Кажется, Волгин и Ованезов, но не уверен.