Текст книги "Умная пуля"

– Там в подсобке стоит. Ларик попросил присмотреть, пока он не найдет, куда толкнуть, – произнесла Марьяна.

– Ну и что теперь с тобой делать? – машинально спросил Ямпишев.

– Трахнуться надо, – неожиданно перевела Лейла и, повернувшись, вышла.

Марьяна, словно обрадовавшись, что так легко отделалась, начала раздеваться…

На следующий день Ямпишев на службу не вышел. Позвонили из приемного отделения Центрального госпиталя МВД и проинформировали, что он с сильнейшей гонореей, сопровождаемой температурой и обильными выделениями, положен в инфекционное отделение.

Марьяна уволилась и исчезла. Однако это не спасло заведение. Оно было закрыто и опечатано. А на следующий день там работала санэпидемстанция.

Часть вторая

Глава 1
Москва слезам не верит

Едва Турецкий зашел к себе в кабинет, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку.

– Турецкий. Слушаю.

– Александр Борисович? – уточнил женский голос.

– Да, – ответил заинтригованный Турецкий.

– Подождите минутку. С вами хочет поговорить Вячеслав Иванович.

Турецкий знал только одного Вячеслава Ивановича, начальника МУРа. Но голос принадлежал явно не секретарше Грязнова. Тем не менее это оказался именно он.

– Алло, Сань, привет.

– Здорово. Слав, у тебя новая наложница? – спросил Турецкий.

– Да нет. Людмила Ивановна в отпуске, – серьезно ответил начальник МУРа. – Зиночка ее замещает.

– Слушай, Слава, у меня накопился ряд вопросиков. Я к тебе заскочу? – произнес Турецкий.

– Лучше встретимся на нейтральной территории, – предложил Грязнов.

– Славка, я же тебя знаю как облупленного. Знаешь, что мне помощница нужна, и боишься, что уведу?

– У тебя одно в голове, – засмеялся Грязнов. – Ты думаешь, зачем я звоню?

– Быть может, хочешь пригласить меня на ужин? – предположил Турецкий.

– Хочу, но не могу. Проблемы со временем, – вздохнул Грязнов. – Так как ты отнесешься тому, чтобы встретиться, скажем, на кладбище?

– Звучит заманчиво. Времени там будет достаточно, – протянул Турецкий. – Надеюсь, это не намек на соседние участки?

– Конечно нет. Даже если тебя похоронят позже и на моем кладбище, то я предусмотрительно оставлю в завещании пункт о перезахоронении.

– Чего так? – слегка обиделся Турецкий.

– Другого способа достижения вечного покоя не вижу, – объяснил Грязнов, добавляя уже серьезным тоном: – Через пятнадцать минут мой «мерин» у подъезда. На Ваганьковское, и через полчаса обратно.

Турецкий посмотрел на часы и начал прибирать бумаги в сейф. Затем спустился к проходной. Точно в назначенное время рядом с ним затормозил черный «мерседес» с голубыми номерами и приоткрылась задняя дверца. Турецкий сел. Автомобиль бесшумно покатил дальше.

Одним из главных достоинств транспортного средства начальника МУРа была возможность позволить владельцу роскошь пунктуальности. Он прибывал в любое место точно в оговоренное время. И никакие пробки не могли стать серьезной помехой. Водитель, отгороженный пластиковой перегородкой, даже не включал мигалку. Шикарные автомобили крайнего левого ряда сами перестраивались вправо, едва увидев в зеркало заднего вида оскаленную морду «мерина» с магическим номером. Лишь изредка ему приходилось пользоваться звуковым сигналом. При этом раздавались утробные низкие звуки, заставлявшие непонятливых быстро менять траекторию.

Турецкий пожал руку Грязнову, произнеся:

– Ну-к, Слава, повернись.

– А что такое? – заинтересовался, поворачивая голову, Грязнов.

– Хочу запечатлеть в памяти апельсиновый цвет твоих волос, – ответил Турецкий. – А то боюсь, когда в следующий раз доведется встретиться, и этой узкой полоски на затылке не останется.

– Слушай, Саня, а ты давно проходил диспансеризацию? – задал вопрос Грязнов, в свою очередь внимательно осмотрев старого приятеля.

– Ну лет десять назад, когда выписывался после этого, – задумчиво произнес Турецкий, проведя пальцем по животу. – А что?

– Сходи к эндокринологу. Не нравится мне твой гормональный фон. Все как люди: стареют, седеют, облетают, а ты законсервировался на тридцати трех.

– Как говорит Конфуций: «Человеку столько лет, на сколько он выглядит. А выглядит на столько, насколько себя чувствует», – процитировал Турецкий.

– Говорил! Конфуций говорил, – уточнил старый оперативник.

– А по этому поводу есть другая цитата: «Все умерли, кроме тех, кто жив, и тех, о ком помнят», – вернулся к теме Александр Борисович. Затем добавил серьезнее: – Ладно, я думаю, мы встретились совсем не для того, чтобы вести беседы на тему классической китай–ской философии?

Начальник МУРа отодвинулся. Положил на колени «дипломат». Раскрыв его, вынул пачку фотографий и принялся раскладывать на крышке, комментируя:

– Профессор-историк Марат Капустинский, убит в феврале этого года в собственной квартире. Огнестрельное ранение в голову. Раритеты не похищены. О трагедии узнали через две недели благодаря тому, что почтовый ящик, переполнившись под тяжестью корреспонденции, обвалился. Член-корреспондент РАН Антон Мозговой, литературовед. Исчез при невыясненных обстоятельствах в марте. Ректор института квантовой физики Эрнест Карзо выбросился из окна, оставив напечатанную на принтере записку. При том, что, по странной прихоти, ученый принципиально не пользовался компьютером. Это тоже март. Апрель без происшествий. Май. Профессор Волобуев, биохимик, застрелен в лифте собственного дома. И это, заметь, только по текущему году, – констатировал, подняв одну из бесцветных бровей, Грязнов.

– Вчера тебе доложили, что Жбановским занялся Турецкий?

– Именно. Мои ищейки практически ничего нарыть не смогли. Однако если связь имеется, то пища твоему могучему мозгу будет, – произнес Грязнов.

– Да. Чувствую, мне уготована этакая роль паука, сидящего в центре и дергающего ниточки. В общем, Слава, давай все материалы. Еще нужен опер, такой, чтобы я давал задания типа: найти водителя Жбанов–ского и не слышал ответа: «Мало людей, много больниц. Ищу бегаю».

– Ладно. Володя подойдет? Он полностью включиться в дело не сможет, завален своими делами, но все твои желания будет исполнять, словно джинн. Кокушкина уже, кстати, сыскали. Пятьдесят вторая больница. Естественно, травматологическое отделение, – выходя из автомобиля, произнес Грязнов. – А если что, думаю, ты не постесняешься меня потеребить лично. Ну ладно, пойду отдам долг памяти.

– Да, что-то зачастили мы в такие места, – оглядывая стоянку, сказал Турецкий.

– Долго живем, – прозвучал глубокомысленный ответ.

– Кто-нибудь близкий?

– Начальник отдела в министерстве, – сделав не–определенный жест рукой, произнес Грязнов. – Обязанность по протоколу. Минут на двадцать. Где тебя найти?

– Тогда я по своему треугольнику. Встретимся у Александры, – произнес Турецкий.

Бывшая начальница МУРа Александра Ивановна Романова покоилась в дальнем углу этого странного кладбища, давно ставшего своеобразным культурно-развлекательным центром. Турецкий обычно некоторое время стоял у Володи Высоцкого, затем проходил к могиле Есенина и завершал у скромного памятника боевой подруги.

Через полчаса к нему присоединился Грязнов.

– Неудобно как-то без цветов, – произнес Турецкий, заранее зная, что сейчас начальник МУРа выкинет коронный номер, которому научил его один из старых зеков.

И точно. В руках у Грязнова словно из воздуха появились четыре гвоздики. Он положил их и произнес:

– Не стыдно?

– Конечно, нехорошо получилось, – кивнул головой Турецкий, – надо было тормознуть у палатки.

– Я не о том. Признайся, ты ведь никогда не читал Конфуция?

– И даже не знаком с его миропониманием!

Владимир Поремский знал, что Александр Борисович Турецкий способен на многое. И если обещал, то обязательно пробьет все преграды и переведет его в столицу. Он даже начал помаленьку готовиться, отлично понимая, насколько инерционна бюрократическая система. Реально можно было рассчитывать на полгода. Поэтому Владимир слегка опешил, когда его вызвал прокурор области и, недовольно вручив командировочное удостоверение, велел в течение суток прибыть в распоряжение помощника генерального прокурора Турецкого.

Поремский отложил все дела. Быстро собрался и, приехав на вокзал, вскочил в первый попавшийся поезд до Москвы. Состав прибыл на Курский под вечер. Володя со спортивной сумкой на широком плече, отливая соломенными волосами и лучезарно улыбаясь, вышел на привокзальную площадь. Сразу бросились в глаза десятки старушек с плакатами «сдам квартиру», «сдам комнату». Это воодушевило. Значит, в этом городе есть где переночевать.

Обычно он останавливался у старого училищного друга. Но у того в одном месте торчало вечное шило, и его постоянно тянуло на подвиги, которые в мирное время иначе как под статью «мелкое хулиганство» не подходили. Последний раз благое намерение попить пива в «Жигулях» кончилось в пятом отделении милиции на Арбате. Поремский тщетно пытался вызволить своего друга, размахивая корочками. А Мовчан в это время предпринимал неудачные попытки повеситься на своем шарфике.

Сейчас приключения в планы совсем не входили. Володя поехал по гостиницам. Причем не по самым шикарным. Везде предлагалось два варианта: либо мест не было совсем, либо апартаменты за немыслимые деньги. И тут вспомнились старушки на вокзале.

Тогда Поремский не знал, что сдача комнат на ночь – это часть публичного бизнеса. Проститутки, как правило, покупались на Ярославке, Ленинградке, Тверской либо вообще чуть не на Красной площади. Затем, если не было подходящего места, на Курском снималась квартира на ночь.

Владимир, погуляв по ночной Москве, вернулся на Земляной Вал и, подойдя к одной из старушек, спросил:

– Сколько стоит квартира?

– На час, два, ночь? – начала уточнять запросы клиента старушка. – Ночь – пятьсот рублей.

– Пока на сутки, – ответил удивленный молодой человек.

– Тогда подходи через десять минут.

Пройдясь и оценив предложения, он вернулся к прежней бабушке. Рядом с ней толкался не внушающий доверия кавказец.

– Вот. Это к нему, – проскрипела пожилая женщина.

– В центре Москвы. Все удобства. Триста рублей в сутки, – назначил цену горец. – Деньги вперед.

Сели в метро и через три остановки оказались на Арбате. По пути джигит ненавязчиво поинтересовался о цели визита в столицу, роде деятельности, материальном достатке. Поремский, естественно, не стал перед каждым встречным раскрывать карты. А зря. На этот раз стоило бы.

Володя закрыл за кавказцем дверь и огляделся. Эта была обыкновенная обшарпанная однокомнатная квартира в типовой девятиэтажке, затерявшейся в арбат–ских переулках. Поремский разделся. Принял душ. Вытерся и вышел в комнату. Двуспальная кровать оказалась застелена свежевыстиранными накрахмаленными простынями. Володя с удовольствием растянулся на них, не включая свет, задремал.

Тихо щелкнул замок. В коридор вошли двое и устроили небольшую возню. Володя, решив, что вернулась хозяйка, не желая в таком виде представать перед посторонним человеком, натягивая спортивные брюки, произнес:

– Эй, кто там?

В ответ послышался грохот, испуганный возглас и топот по лестнице. Поремский выскочил. Полки в коридоре были пусты. Исчезла одежда и сумка с самым необходимым. Владимир долго не рассуждал. Он вы–скочил на лестничную площадку. Сбежал вниз. Выскочил из подъезда.

Сумка в руках у молодого мужчины, мелькнув, скрылась за углом соседнего дома. Володя кинулся наперерез. Вскоре увидел пробегавшего с его вещами человека. Кинулся следом. Несмотря на босые ноги, без труда догнал и сбил. Тот кубарем покатился по дорожке. Стукнув для профилактики пяткой в нос, забрал сумку. Расстегнул. Убедился, что потайной карман с документами и деньгами не тронут.

Неожиданно позади раздался скрип тормозов. Остановились сине-белые «Жигули». Из них выскочили четверо здоровенных парней с автоматами. Водитель остался на месте. Поремский сильно удивился, представив, как они могли там поместиться. Один из них, тыкая в Володю стволом, заорал:

– На землю! Сумку в сторону!

– Слышь, мужик, я ведь голый, – дружелюбно улыбаясь, произнес Поремский. – Грязно. Можно постою?

– Молчать, гнида! Быстро лег! – прозвучал ответ.

– Я следова… – договорить Поремский не успел, получив удар прикладом автомата в скулу.

Владимир потерял сознание и упал. В себя пришел уже в «обезьяннике». От сильной трясучки. Оказалось, что источником ее был он сам. Тело, лежавшее на металлическом полу, била крупная дрожь. Оно представляло сплошной синяк, слегка подкрашенный многочисленными царапинами и ссадинами. Из одежды на нем были перепачканные кровью и грязью тренировочные штаны. Нижняя часть лица распухла. Со стоном поднялся. Брезгливо оглядел грязный пол, составленный из железных плиток, блестевших в области скамейки. На ней сидел бомж, распространявший острый редечный запах. На другом конце прилично одетый мужчина в очках читал книгу. Поремский снизу прочел имя автора: «Борхес». Интеллигент. Интересно, он-то в чем провинился? Перехватив взгляд Поремского, очкарик постарался уйти в книгу поглубже. Вора, естественно, не было.

За столом, листая журнал с красочными картинками, зевал красномордый сержант. Володя, испытав нечто похожее на дежа-вю, узнал его сразу. Оглядев обстановку, пришел к выводу, что он в знакомом пятом отделении. Подошел к решетке и произнес:

– Сержант, пригласи дежурного по отделению.

– Очухался? – не сильно обрадовался милиционер. – Ну давай протокол составлять будем.

– Какой протокол? – удивился Поремский.

– Устанавливать личность, род занятий, прописан где?

– Я сегодня в Москву приехал, – начал было разъяснять Владимир, но его взгляд скользнул по дебильному лицу. – А о роде занятий я с начальством твоим буду разговаривать. Развели тут непонятно что. Давай сюда дежурного офицера! И вообще, без адвоката ни слова. На каком основании меня задержали? А это что? Завтра придется день терять – следы от ваших побоев снимать.

– Не придется. Ты у нас надолго. Побился сам, пока довезли в бессознательном состоянии. А адвоката хочешь? Иди сюда, что скажу.

Красномордый сержант поднялся. Подошел, дохнув перегаром, и неожиданно резко ударил Поремского по голове сверху. Рука у него была профессионально поставлена. Видно, сказывалась многолетняя тренировка. Сморщившись от боли, Владимир оглянулся на свидетелей беззакония. Если бомж не проявлял ни одной эмоции, то интеллигент в ужасе созерцал происходящее. Причем на чьей стороне его симпатия, понять было невозможно. Он просто безучастно фиксировал факты, будто попав в чужой мир по туристической путевке или сидя в кинотеатре с пакетом поп-корна. Володя разозлился:

– Все. Считай, что ты уволен по статье. Я следователь Генеральной прокуратуры.

В этот момент раздался радостный гогот. Появились майор и капитан. Капитан был в расстегнутом кителе, высокий, молодой. Майор, чуть пониже, с просвечивающейся сквозь редкие волоски лысиной. Они были пьяны.

– Сидорчук! Этого придурка Корякина можешь выпускать. Три часа прошло.

– Эй ты, очкарик! – ткнув дубинкой, произнес сержант. – Иди сюда!

Милиционер отворил дверь и вывел интеллигента. Заставил расписаться в журнале. Затем, протягивая ему документ, произнес:

– Ну что, больше не будешь так нажираться?

– Да мы вчетвером, в обед, бутылку под хорошую закуску…

– Ладно, иди. Проверь деньги, документы, вещи. Претензий быть не должно, – по-доброму сказал Сидорчук. – Видишь? Не качал бы прав, давно бы отпустили. Головка не бо-бо?

– Все в порядке. Я не имею ничего. Извините. Прощайте, – засуетился гражданин Корякин.

Радостный человек убежал. Капитан с майором закурили. Откуда-то вошли еще два патрульных, о чем-то заговорили. Володя попытался вновь привлечь к своей особе внимание:

– Вы не желаете разобраться со мной?

– У тебя есть желание? – спросил майор капитана.

– Нет, – ответил тот, скользнув животным взглядом по решетке.

– И у меня не возникает, – констатировал майор.

– Мои документы в сумке, – попробовал пробиться Владимир, – ознакомьтесь, пожалуйста. И вообще, за что?

– Сидорчук, разберись. Что у тебя за бардак! – вдруг заорал капитан.

– Позвоните в Генпрокуратуру помощнику генерального прокурора генералу Турецкому.

– А китайский адмирал не подойдет? – съязвил майор.

– Зачем, сразу президенту американскому, – заржал капитан, удаляясь.

Поремский понял, что здесь какая-то клоака, и стал обдумывать план побега. Вошла старушка. Она начала спрашивать:

– Скажите, кому можно подать жалобу на участкового?

– А что такое? – заинтересовался сержант.

– Сначала заставил пускать в комнату постояльцев. Потом поселил там женщину. А теперь, говорит, ежели не пропишешь, житья не дам, – пожаловалась бедная старушка.

– Ну пиши все, что сказала, прямо при мне, – протягивая желтоватый лист бумаги и ручку, разрешил Сидорчук.

Бабуля исписала лист и тихонько поковыляла к выходу. Сержант тут же разорвал его на кусочки и бросил в урну.

– Ты что же, гад, делаешь? – спросил Поремский. – Морда уголовная!

Сержант подошел к решетке. Махнул рукой. Но Владимир оказался в недосягаемости. Тогда милиционер отпер дверь и вошел в камеру. Замахнувшись для удара, открылся. Поремский провел короткий резкий удар в корпус. Страж порядка рухнул под ноги. Владимир огляделся в поисках тряпки для кляпа. Кое-какими лохмотьями мог поделиться бомж. Однако Порем–ский, несмотря на сильнейшие побои и оскорбления, был не настолько ожесточен, чтобы затыкать рот живому человеку всяческой дрянью. Пришлось воспользоваться собственным галстуком сержанта. Затем он бросился к телефону. Хорошо, номер дежурного по прокуратуре остался в памяти. Набрал один раз, другой, третий. Наконец ответил бодрый голос:

– Дежурный по второму управлению. Слушаю.

– Я следователь Поремский, направлен в распоряжение Турецкого. Задержан в отделении… Ладно, извините! Ничего не надо! – крикнул он в трубку, бросая ее.

Владимир увидел свою сумку. Приоткрыл дверь. Заскочил. Схватил ее и осмотрел. Там рылись, но секретный карман с документами вскрыт не был. Повернул голову на внезапный шорох. Бомж закончил потрошить карманы Сидорчука и с награбленным добром выскочил за дверь. Поремский бросился следом. Выбежав во двор, повернул к ближайшим зарослям. Натянул на тело футболку.

Из двери отделения милиции выскочили двое. Побежали в арку на улицу. Через несколько минут бомж был выловлен. Владимир решил не рисковать. Перемахнул забор и вышел дворами на Сивцев Вражек…

Они познакомились в начале семидесятых в читальном зале Ленинской библиотеки, когда одновременно заказали одну и ту же книгу. В те времена в Ленинку можно было попасть, лишь предъявив справку о том, что по роду службы занимаешься научной работой. Однако проблем с ее оформлением не возникало. Начальство поощряло тягу к знаниям. Завладев толстым фолиантом, юноша и девушка проштудировали его, а затем незаметно перешли к изучению друг друга.

Увлечение историей оказалось настолько серьезным, что своего первенца, долго не думая, они назвали Рюриком.

Мальчик рос тихим и задумчивым. Окружавшие его дети не упускали повода дать ему почувствовать свою особенность. Его память удерживала странную, непонятную информацию. Время от времени он с замиранием сердца чувствовал, как накатывает дежа-вю. Рюрик словно силился что-то важное вспомнить. Но не мог.

Однажды пацаны во дворе жгли костер. Кто-то приволок огромную, как арбуз, лампочку. Ее бросили в огонь и разбежались. Прошло несколько минут. Лампа взрываться не хотела. Тогда появился кусок толстого полиэтилена. Его кинули сверху. Плавясь и горя чадящим пламенем, пластмасса обтекала стекло. Но то упорно не желало лопаться. Тогда мальчишка постарше бросил клич:

– Кто смелый?

– Я! – неожиданно ответил восьмилетний Рюрик.

Ему дали палку. Елагин подошел к костру и, слегка зажмурившись, ударил по лампочке. Раздался громкий хлопок, и он ощутил жгучую боль. На мгновение Рюрик увидел ослепляющую вспышку. Затем наступила темнота. Кусок смеси расплавленной пластмассы с вкраплениями осколков раскаленного стекла словно маска покрыл его лицо.

Елагину, можно сказать, повезло. Органы зрения не пострадали. Молодая кожа регенерировала хорошо. На лице, только если внимательно приглядеться, остались многочисленные бледные полосочки-шрамики от кусочков стекла. Когда он загорал или краснел, они оставались белыми.

В больнице ему пришлось провести два месяца в полнейшей темноте. Чтобы хоть как-то скрасить существование сына, Елагины надиктовывали рассказы из «Истории государства Российского» и передавали кассеты Рюрику. Невольно ему приходилось слушать. И если раньше он пропускал мимо ушей споры родителей относительно исторических фактов, событий, имен, то сейчас ему открылся интереснейший мир. И еще он почувствовал, что в изучении прошлого кроется ответ о будущем.

Прошло несколько лет. Рюрик с головой ушел в историю. Однако в его глазах все время горел огонь, которого недоставало родителям. Его вела какая-то идея. Он изучал прошлое не для самообразования. Ему важно было познать себя.

Непонятно-странная, величественно-нелепая история государства Российского завораживала своим размахом. Однако для системного понимания его места и роли необходимо было знать и мировую историю. Однажды, изучая философские и религиозные воззрения восточных народов, натолкнулся на одну мировоззренческую систему из области раджа-йоги. В принципе, это были осколки аюрведических знаний, сохранившиеся благодаря духовному консерватизму южных народов.

В трактате объяснялось, что для познания себя, Бога, Бога через себя и себя через Бога не важно, чем заниматься. Ибо истина везде. Все, что вокруг, имеет божественное происхождение. Важно постичь суть предмета. Можно годами вглядываться в осколок глиняного горшка, и однажды черепок раскроет свою сущность, распадется на атомы, превратится в сгусток энергии, разверзнется канал, в который без труда войдет астральное тело. Он вдруг ясно осознал, что его увлечение историей – это путь познания истины.

Елагин ясно представлял картину мироздания и свое место в ней. Жизнь во Вселенной развивается циклично. Сначала было «слово». Затем взрыв. Разлет галактик. Формирование планет. Возникновение жизни на Земле. Достижение сегодняшнего момента. После обратное сжатие и исчезновение Вселенной. И снова циклическое повторение процесса. И вновь остается это «слово». Некая всемирная матрица, бесконечно непостижимое подобие ДНК, где записана вся информация. А значит, все повторится с точностью до мельчайших подробностей. Следовательно, уже все было. А значит, возможность узнать будущее и прошлое – реальна. Надо только постичь способы считывания информации с матрицы. Некоторым это дано от рождения, другие приобретают вследствие тренировок.

Еще до появления нашумевшей истории Фоменко он сам пришел к выводу, что что-то не так. Все фолианты – переписка из одного источника. Если записывать ход событий в двух различных городах, то явления, для одного значимые, будут не замеченными соседом. Русь представляла собой множество разрозненных княжеств. Однако ни одно из них не имело своей истории. Был некий единый удобный подход. Рюрик рвался к первоисточникам, рукописям, летописям. Оказалось, все они уничтожены. Все, что было древней времен Ивана Грозного, существовало лишь в переписках поздних авторов.

Еще серьезнее поколебало его в очевидности классической истории участие в экспедиции Академии исторических наук, занимавшейся поисками Куликова поля. Каждую весну, в течение сорока лет, партия под руководством известных профессоров отправлялась в Тульскую область, где все лето занималась раскопками. Желающих было хоть отбавляй. Однако Елагин смог доказать свою полезность. Его взяли. Несчастный клочок земли был перепахан несколько раз. Находились многочисленные захоронения более поздних времен, братские могилы, останки со следами колото-резаных ранений. Но там встречались все: женщины, дети, мужчины. А это свидетельствовало лишь об одном. Перед ними были следы жестокого набега на небольшое селение.

Поражало, что сроки жизни не превышали тридцати лет. Былинные старцы, калики перехожие были мужчинами всего лишь лет тридцати пяти – сорока. Массового захоронения воинов так и не обнаружилось.

Под стакан водки у ночного костра даже солидные ученые мужи высказывали крамольные мысли относительно не только места и времени, но и самого факта события. Из экспедиции, которая должна была укрепить его веру, Елагин вернулся раскольником от истории.

Неожиданным результатом четырехмесячных раскопок стало увлечение криминалистикой. Его глубоко поразило отсутствие точных методов анализа степени древности останков. Определение возраста археологической находки на глазок, в ходе небольшой дискуссии, оказалось обычной практикой. Затем все документировалось и уже в многочисленных научных трактатах приводилось как неоспоримое доказательство.

Однажды Елагина подозвал руководитель экспедиции. Он протянул юноше небольшой кусочек насквозь проржавевшего железа.

– Прикоснись к прошлому. Это настоящий наконечник стрелы.

Елагин сжал в руке находку. Внезапно он почувствовал, как накатывает неведомая волна и начинает кружиться голова. Рюрик, впав в состояние, близкое к самогипнозу, открыл глаза. Он стоял посреди небольшого поселения из рубленых хат, залитых кровью и охваченных пожаром. Шла ожесточенная битва. Метрах в десяти от Елагина упал одетый в грязно-белую длинную рубаху юноша. Из его рук вывалился меч. Затем сверху обрушились останки догоревшего дома.

– Парень, ты что, уснул? – спросил, толкнув его в плечо, один из участников экспедиции.

Рюрик пришел в себя. Уверенно произнес:

– Это меч.

– Да не напрягайся так, – улыбнулся бородатый аспирант-историк, – теперь определить это совершенно невозможно.

Елагин сделан несколько шагов и осведомился:

– Здесь нашли?

– Да, – подтвердил обнаруживший находку разнорабочий.

Вооружившись самой мягкой кисточкой, Елагин принялся выметать и выдувать пыль веков. Вскоре обнаружился оставшийся в почве отпечаток грозного оружия. Наступила немая сцена. К Елагину подошел приглашенный в экспедицию как специалист по определению характера механических повреждений останков криминалист на пенсии по прозвищу Жорж Жорыч.

– Я знавал одного такого, – сказал он. – Посмотрит на улику и вдруг начинает рассказывать все о самом преступлении. Поначалу казалось: мистика. Затем обнаружилось, что действует это только на месте происшествия. Вот и оказалось, он схватывал все незначительные детальки и признаки и неосознанно воссоздавал картину преступления. Есть одна профессия, где такие, как ты, нужны, чтобы жизнь людям спасать…

И вот старший следователь по особо важным делам Елагин Рюрик Николаевич после семи лет службы в Волжском округе назначен в Москву. Он прошелся по площади трех вокзалов. Эта площадь давно уже не напоминала то место, с которого начиналась столица для всего северо-востока. Однако слегка неуклюжий, задумчивый Рюрик не замечал роскошных лимузинов и вшивых бомжей, он не ощущал ароматов французских духов, которыми благоухали спешащие к метро женщины, и запаха нечистот, навечно впитавшихся в асфальт. Он видел свою, только ему ведомую картину площади и твердо знал, что она и есть настоящая.

В действительность его вернула довольно упитанная женщина, бесцеремонно сбив с ног бронебойным бюстом. За ней, словно в фарватере ледокола, уютно чувствовало себя с десяток людей поменьше размерами.

Елагин решил рвануть на ближайшей электричке до дома родителей. Перед завтрашним представлением высокому начальству требовалось отдохнуть и привести себя в порядок.

Встал на Ярославском вокзале в очередь за билетом до Подлипок. У касс милиционеры долго проверяли документы двух приезжих с Кавказа. Затем отпустили без особых проблем. По фигуре Рюрика лишь бегло скользнули, словно это был неодушевленный предмет. Зато появление группы озирающихся молдаван заставило глаза патрульных загореться алчным огнем.

Рюрик всегда ездил в четвертом с конца вагоне. Первый и третий нещадно трясло. А предпоследний облюбовывали различного рода асоциальные элементы: бомжи, попрошайки, цыгане, «рабы» из Средней Азии.

Пристроившись у окна, надел темные очки и принялся наблюдать за людьми, пытаясь определить по совокупности вторичных признаков род занятий.

Вошли встреченные у касс кавказцы. Теперь на их обветренных лицах не было того беззаботного недоумения: «Ну приехал в гости к родственнику, торгующему апельсинами. Погощу – уеду выращивать кинзу-петрушку». Молодые и крепкие парни прокрались по вагону с грацией пантер, готовых к смертоносному прыжку. Профессионально просканировали обстановку, словно вагон представлял собой занятый противником объект. Оценили каждого пассажира. Один прошел вдоль левого ряда, другой прокрался по правому. Рюрик, сильно ссутулившись и уткнувшись в книгу, принял самую безобидную внешность – ботаника. Электричка тронулась. Вошедшие между собой не переговаривались. Но, судя по настороженности поведения, явно выполняли осмысленный план.

Поезд приближался к станции Маленковская. По вагону прошла славянской внешности женщина лет пятидесяти. Она остановилась напротив мужчин. Поставила на пол тяжелую сумку. Немного отдышавшись, продолжила свой путь. Сумка осталась. Елагин едва не бросился за ней вдогонку, однако один из горцев наклонился и, вытащив из нее пачку сигарет, предложил второму выйти в тамбур. Распечатывая на ходу и доставая сигареты, они пошли.

На пальце у вынимавшего Рюрик ясно заметил появившееся кольцо. Что это такое, ему объяснять не требовалось. Он забросил свою сумку на верхнюю полку и ринулся следом. В тамбуре кавказцев не было. Рюрик вернулся. Поднял с пола сумку и вышвырнул подальше в окно.

Неожиданно вагон ожил. Вскочил какой-то длиннющий волосатик и начал щелкать фотоаппаратом. К Рюрику подскочила девица с татуированным животиком и, сунув под нос диктофон, затараторила:

– Ваше имя, фамилия? Я Юлия Вербовская. Известное молодежное издание «Соль жизни». Мы проводим акцию «Провокация». Подбрасываем муляжи взрывных устройств в общественные места и смотрим на реакцию представителей органов безопасности и мирных обывателей. Вы первый поступили как настоящий герой. Расскажите о себе. Ваше имя, чем занимаетесь? Служили ли вы в спецназе?

Не понимая, Рюрик молча озирался по сторонам. Девица сунула ему в руки мягкую игрушку – розовую свинью – и принялась разъяснять:

– У нас в передаче герою дня положен приз. Берите, это ваше!

Отодвинув настырную девчонку, к Елагину пробрался милиционер. Он козырнул и произнес:

– Ваши документы!

Елагин достал паспорт, затем, чтобы не видели журналисты, предписание. Сержант прочел и кивнул.

– Теперь понимаете, что репортажа быть не должно. Я при исполнении.