Текст книги "Умная пуля"

Милиционер приблизился к девушке и начал нашептывать на ухо. Она вдруг глянула на Елагина, и ее глаза загорелись. Вскоре они убрались, а Рюрик попытался успокоиться.

Было время, когда Курбатов любил самолеты. Когда-то он их сам клеил и раскрашивал. Первый же полет не оставил других впечатлений, кроме запаха, исходящего из открытого перед носом бумажного пакета. Потрясение было настолько сильным, что его начинало подташнивать даже при виде развешанных в комнате пластмассовых самолетиков. Он их снял и раздарил.

Поэтому, после окончания университета выбив себе распределение на Сахалин, исключительно из желания оказаться подальше от навязчивой опеки отца, решил хоть раз в жизни проехать через всю страну на поезде.

Это путешествие обернулось самым большим кошмаром в его жизни. Огромное тело помещалось на койке купейного вагона только боком. Попытки перевернуться на другой неизменно заканчивались на полу. Для того чтобы поменять положение, что при весе в сто двадцать килограммов требовалось делать через каждые пятнадцать минут, приходилось вставать. Десять суток бессонного кошмара, не считая сумасшедших ветхих старух, требовавших, чтобы он лез на верхнюю полку, детишек, по поведению мало отличающихся от стада мартышек, ужаснейшего расстройства желудка из-за паленой водки и еды, покупаемой на остановках.

Когда обессиленный и опухший Курбатов добрался наконец до Владивостока и, поднявшись на борт корабля, увидел каюту, чуть не прослезился от счастья. Он упал в приближенное к человеческому ложе, планируя проснуться не раньше Сахалина. Однако произошло это гораздо быстрее. Александр открыл глаза от того, что корабль попытался перевернуться. Вскочил и рухнул на коврик. Пол странным образом гулял во всех проекциях. Он крутился, кренился, клевал вниз, задирался к верху. От этого картина перед глазами поплыла, а желудок запросил опорожнения. Курбатов бросился к туалету. Даже совать в горло пальцы не потребовалось. Полегчало, но ненадолго. Этой позы до самого конечного пункта он не менял.

Полюбить самолеты Курбатов не смог, но с тех пор путешествовал исключительно на них. Он открыл, что принятие трехсот граммов качественного напитка крепостью от сорока градусов и выше способно сделать любой перелет если не приятным, то уж сносным наверняка.

Наконец лайнер коснулся взлетной полосы аэропорта Домодедово. Видимо, чувство неуверенности в полете испытывал не только Курбатов, потому что благодарные пассажиры немедленно разразились аплодисментами.

Смена часовых поясов и почти сутки перелета давали о себе знать. Страшно хотелось спать, и голова отказывалась думать. Курбатов вышел на площадку перед аэровокзалом. Все вещи шли контейнером. С собой у него был лишь один «дипломат». Александр, освобожденный от необходимости ждать, пока выдадут багаж, попытался найти стоянку маршрутных такси. Она бесследно исчезла с того места, где была в прошлый раз. Неожиданно пробежал мужик, крича: «Беру четверых по двадцать рублей до метро „Домодедовская“. К нему подскочил один, второй. Курбатов заорал: „Третьим буду“. Алчный водитель по пути подхватил прыщавого парня и узбека в тюбетейке. Узбек все рассказывал о том, что ему надо в Белоруссию, и тому дружно объясняли, что это прямая ветка до Белорусского вокзала. Подошли к сиреневому джипу „гранд-чероки“. Александр присвистнул:

– Это на таком ты бомбишь?

– Да нет. Был бы мой… – ответил водитель. – Шефа проводил. На самолет посадил и теперь, чтоб не пустым возвращаться…

Солидный пожилой мужик сел рядом с водителем. У одного окна расположился Курбатов, у другого узбек. На откидном заднем – парень и мужчина лет под пятьдесят с рябым лицом. Александр уставился в окно, с любопытством наблюдая майское цветение. На Сахалине еще кое-где лежали сугробы. Рябой оказался живчиком. Ему очень хотелось поговорить.

– А ты вот откуда прилетел?

– С Сахалина, – ответил Курбатов.

– О! Там, наверное, машины дешевые?

– Что да то да, – вздохнул Александр.

– А джип сколько стоит?

– Десятилетний можно штуки за три взять.

– Десятилетний? – развернулся водитель.

– А что ему, японцу, сделается? Подвеска неубиваемая. В движок миллионник закладывается, – просветил Курбатов.

– Сам-то чем занимаешься по жизни? – продолжал праздную болтовню сосед.

– Так.

– Я к чему. У меня в Самаре свой колбасный цех. Может, по бизнесу интерес какой найти сможем.

– Нет, я с бизнесом не связан, – отшил его Александр.

– А поезд с Белорусского вокзала только в Белоруссию ходит? – задал мучивший его вопрос узбек.

– Да успокойся ты. В кассах скажешь, куда надо, и поедешь, – произнес водитель.

– А что это мы все как-то разговариваем, разговариваем. А до сих пор не представлены. Меня Колей зовут.

– Александр, – ответил Курбатов, отворачиваясь и засыпая.

– Вова, – произнес парень.

– Махмуд, – представился узбек, привставая и поправляя галстук.

– Лева, – сказал сидевший рядом с водителем.

– Махмуд, вы откуда? – развернувшись, задал вопрос Коля.

– От верблюда, – заржал Лева.

– С Ташкента. А надо мне на Белорусский вокзал. В Минск еду.

– Тяжело там у вас нынче? – продолжал интересоваться неугомонный Николай.

– Тяжело. Но кто работает, ничего, держатся, – ответил узбек.

На некоторое время повисла тишина. Курбатова она сильно не угнетала. Он с удовольствием смотрел в окно. Однако Николай явно был из тех, кого могила успокаивает. Немного поворочавшись, продолжил:

– Вова, а вы за границей бывали?

– Нет. Не приходилось. Но собираюсь по осени в Египет, покупаться.

– А я объездил полмира. И что интересно! С нами никто в карты играть не любит. Знаете почему? – спросил Коля.

– Могу предположить, что по их карманам прошлись наши шулера? – выдвинул версию Курбатов.

– Нет. Вот был месяц назад в Болгарии. У вас, говорят, игры все обидные. То дураком оставят, то пьяницей, то ведьмой.

– Еще свиньей могут, – вставил, надувшись, узбек.

– Вот-вот. А они все играют в королевский покер и горя не знают.

– Это что за игра такая? – спросил заинтересованно Махмуд.

– Понимаешь, раздается по две карты. У кого два короля, тот и выиграл, – объяснил Николай.

– А если нет двух королей? – явно заинтересовался узбек.

– Тогда у кого больше очков, – пояснил бывалый игрок.

– А сколько человек играть может?

– Да хоть весь вагон, – заявил Николай.

– Ну ты загнул. Где это видано, чтобы в карты играл целый вагон? – вставил Лева.

– Слушай, не понял как. Расскажи, а? – наморщив лоб, попросил Махмуд.

– Ну достал, – развел руками, давая понять, что сам не рад начатому разговору, Николай. – Тут показывать надо. А у меня и карт нет.

– У меня есть, – обрадовался узбек. – Я в дорогу взял. Покажи. Скучно ведь ехать.

– Ну давай. Легче, видно, тебе объяснить, чем отделаться.

Николай быстро распечатал колоду карт и разбросал между Левой, Вовой, Махмудом и сунул Александру:

– Сань, помоги этого научить.

Курбатов ответил:

– Ребята, без меня. Устал.

Рябой Николай подозрительно на него взглянул и стал объяснять:

– Видишь, у Левы дама и десять, значит тринадцать. У Вовы король и семерка. Сколько?

– Одиннадцать, – высказал предположение Махмуд.

– Нет. В королевском покере короли по двенадцать идут.

– Девятнадцать? – удивился он.

– Правильно. А у тебя: туз и десятка. Двадцать одно. Но есть еще правило. Ты можешь за одно очко поменять обе карты. Вообще, тебе при таком раскладе менять ничего не надо. А Лева меняет. У него два, восемь и один. Одиннадцать. Вова тоже может поменять. У него король – двенадцать, десятка и один, всего – двадцать три. Он выиграл.

– А я поменяю, – произнес тупой узбек.

– Но ты же не знаешь, какая карта у остальных. Ну давай! Два туза? Вы с Вовой вскрываетесь и выигрыш пополам.

– Давай еще, – попросил гость из Средней Азии.

– Хватит, – твердо произнес Николай. – Скоро подъезжаем. Шеф, сколько до метро?

– Минут пятнадцать.

– Объясни еще раз, может, поймет, – попросил за несчастного Лева.

– Ну давай. Только так. Договоримся: всего один раз, и никаких больше просьб. Все согласны?

– Согласны, – радостно ответил Махмуд.

Николай шустро раздал карты. Курбатова, честно говоря, вся эта учеба тупого узбека утомила. Он, не желая даже вникать в простейшие правила, уже все понял. А этот никак не въедет. Вова усмехнулся и зевнул. Лева выругался:

– А одну оставить нельзя? У меня король с мелочью.

– Нет, надо менять обе, – пояснил Коля.

Лева поменял обе карты. Узбек загадочно улыбнулся. Вытащил десятку и бросил на «дипломат».

– Ты что? – спросил Николай.

– А так. Не хотите – не надо, – ответил радостный Махмуд.

Вова кинул тоже десятку. Лева в свою очередь поддержал. Махмуд положил пятьдесят рублей. Вова, не думая, вынул купюру и поставил на кон. Лева накрыл ее пятисотенной. Узбек кинул тысячную. Вова заметно занервничал и, показав Курбатову двух королей, произнес:

– Пожалуй, я пасую.

– Пасуй, – пожал плечами Александр.

– Ты что? У тебя что, денег нет? – испуганно шепотом спросил Николай, заглядывая в его карты.

– Совершенно пустой лечу, – объяснил Вова.

– А дома?

– Конечно есть.

– Может, одолжить? – предложил Николай. – У тебя же чистый выигрыш.

– Нет. За половину пойдешь? – предложил Вова.

Николай немного задумался и произнес:

– Я иду за половину.

Полез в карман и кинул сто долларов. Лева отсчитал пятьсот. Узбек испуганно замахал руками и произнес:

– Все, пас. У меня таких денег нет.

– Ну что, вскрываемся? – обрадовался Вова.

– Через пасующего нельзя. Мы поддерживаем ставку, – доставая пять зеленых бумажек, произнес Николай. – Вскрываешь?

Однако Лева полез в портфель и вынул три пачки стодолларовых купюр.

– Ты хорошо подумал? – вскричал Николай.

– Мужики! – вскрикнул водитель. – Вы что? Уже в возрасте. У тебя как с сердцем, Лева? Лекарства есть?

– У меня свой бизнес, – успокоил тот, – если что, не обеднею. Здесь три тысячи.

– Я могу кинуть карты? – осведомился Вова.

– Нет, – прозвучал ответ. – Ты должен положить на банк три тысячи, а потом, вскрывшись, забрать весь выигрыш.

– Но какой смысл? Ты же видел карту.

– Такие правила, – констатировал Николай, доверительно наклоняясь к Вове и спрашивая: – У тебя дома деньги есть?

В этот момент Саню пробил холодный пот. Он все понял. Если бы не усталость, раскусил бы их давно. Какие, однако, артисты. У парня просто не было шанса. Курбатов решил подыграть:

– Ладно, поехали. Я положу сверху три штуки. Треть выигрыша моя!

– Куда? – спросил водитель.

– Большую Дмитровку знаешь? Ну я покажу, где остановиться.

Автомобиль помчался по Каширскому шоссе. Николай заставил соперников расписаться на картах во избежание подмены. Остальную колоду выбросил в окно.

– Дома есть заначка отцовская. Только я для спокойствия Вову с собой возьму, – предупредил Саня.

Остановились в двух шагах от управления, Курбатов вошел в подъезд и, подойдя к дежурному, спросил:

– Я заместитель прокурора Сахалинской области Курбатов. Назначен к вам. Где советник юстиции Турецкий?

– Третий этаж, первая дверь направо, – прозвучал ответ.

– Стой здесь, – обратился Курбатов к несчастному Вове. – Хорошо, что пустой едешь. А то перо в бок получил бы – и дело с концом.

Начальник Следственного управления по расследованию особо важных дел Казанский нервничал. Известие о том, что Турецкий выбил себе троих помощников, отравляло жизнь. Теперь он должен был подыскивать новое место своим ставленникам. И главное, в окружении Турецкого не оставалось человека, способного информировать о делах, которые он курировал.

Казанский устроил так, что дежурным по управлению заступил его человек. Перед ним была поставлена задача: прибывших следователей направлять прямиком в кабинет Казанского. Он решил прощупать слабые места, в крайнем случае попробовать создать такую обстановку, чтобы они сами не захотели оставаться служить в этом учреждении.

Наконец раздался звонок:

– Идет.

Поремский прибыл первым. Несмотря на вечерние припарки, выглядел он неважно. Синяк под левым глазом, на правой челюсти несколько покрывшихся коростой царапин, из-под соломенных волос проглядывала зеленоватая шишка на лбу. Постучавшись, открыл дверь. За столом восседал мужчина лет пятидесяти. При взгляде на Владимира он, похоже, испытал чувство глубокого удовлетворения. Поремский было попробовал ретироваться, произнеся:

– Извините, наверное, ошибся, мне к помощнику генерального прокурора Турецкому.

Однако хозяин кабинета произнес:

– Заходите. Я начальник Следственного управления по расследованию особо важных дел Казанский. Ну представляйтесь!

– Советник юстиции Поремский, представляюсь по случаю вступления в должность старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры, – произнес Владимир заученную фразу.

– Так-так. Ну и что же с вами произошло?

– Ничего, – ответил Поремский, – упал с верхней полки.

– Молодой человек, вы только начинаете службу в Генеральной прокуратуре, а уже врете. Далеко же вы пойдете, если не остановить вовремя. Вы что, думаете я не знаю о телефонном звонке из пятого отделения милиции оперативному дежурному? Считаете, что мы ничего не выяснили о том безобразии, которое вы там натворили? Напасть на сержанта милиции при исполнении служебных обязанностей! Неслыханно. И главное – бессовестно врет! Садитесь. Пишите объяснительную. А мы посмотрим, давать ход делу или постараться замять.

В этот момент раздался второй стук в дверь, и зашел Елагин. Он лишь успел переглянуться с Порем–ским, как на лице Казанского появилось выражение, еще более зловещее, чем при появлении Владимира. Он приподнялся и произнес:

– Я начальник Следственного управления Казан–ский. Ну, представляйтесь!

– Советник юстиции Елагин, представляюсь по случаю вступления в должность старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры.

– Вы? – спросил Казанский. – Советник? Да знаете кто вы? Вы еще не успели вступить в должность, а уже прославили серьезную организацию. Такого позора Генеральная прокуратура никогда не видела. Вы не читаете утренних газет? Прошу.

На стол упал свежий номер «Соли жизни». На первой страничке был изображен Елагин с ужасной свиньей в обнимку. Жирный заголовок гласил: «Представитель Генеральной прокуратуры охотится за сумочками старушек». Елагин схватил газету и пробежал глазами по тексту: «Вчера в электропоезде Москва – Монино около четырнадцати часов дня гражданка Машкина, оставив сумку, вышла в тамбур покурить. Едва пожилая женщина отвернулась, подскочил одетый как представитель секс-меньшинств молодой человек и выбросил сумку в окно, явно из хулиганских побуждений. Каково же было удивление пассажиров, когда на просьбы объяснить свое загадочное поведение он начал размахивать служебным удостоверением, из которого следовало, что он советник юстиции Елагин Рюрик Николаевич. Спрашивается, кто отвечает за законность и порядок в стране? Такие Рюрики?»

Елагин рухнул в кресло.

– И что? Все ложь? – ехидно стал допытываться Казанский.

– Нет, только про одежду. С чего они это взяли? – убитым голосом произнес Елагин. – Правда, но какая-то вывернутая.

– Не пытайтесь выкручиваться. Звезда, блин! Мы еще будем думать, как с вами поступить. Пишите объяснительную.

Неожиданно дверь распахнулась. Ворвался покрытый потом Курбатов. Не обращая внимания на начальство, он закричал:

– Три штуки баксов и опергруппу! Срочно!

…Казанский, прогуливаясь взад-вперед перед новым пополнением, наставлял:

– Вы поступаете в мое непосредственное подчинение. Все вопросы решаются через меня и с моего согласия. С вашими личными делами я ознакомился. Ну а ближе, думаю, сойдемся в процессе работы. Максимум, что могу дать, три дня на отдых и приступаете к работе. Вопросы есть?

– Мы должны были встретиться с помощником генерального прокурора Турецким Александром Борисовичем, – произнес Поремский.

– Ему сейчас не до вас. Все свободны.

Вышли на улицу. Курбатов нахмурился и произнес:

– Если я хоть что-то понимаю, нам здесь рады, но не очень.

– Ребята, вы где остановились? – спросил Поремский.

– Я пока у родителей. Не знаю, сколько выдержу, – ответил Курбатов. – Пытаюсь раскрутить на ключи от квартиры сестры.

– Я тоже. Правда, они на даче. Поехали ко мне? – предложил Рюрик.

– Знаете, как-то все фальшиво, – задумчиво произнес Поремский. – Санек, ты почувствовал?

– Нас явно вели, – ответил Курбатов, – причем профессионально.

– Вывод? – произнес Елагин.

– Тайны бургундского двора. Обратно возвращаться – можно крупно нарваться, не зная всех подводных течений. Есть предложение завалиться вечерком к Турецкому на хату, – предложил Елагин.

– Хорошая идея, но лучше поехали сейчас, – сказал Поремский. – Быть может, застанем кого. У него дочка должна из школы вернуться. Она-то должна знать, как найти папу.

– Идет.

Выйдя из метро «Парк культуры», стосковавшиеся по столице следователи пешком прошлись по Фрунзенской набережной до дома Турецкого. Поднялись на шестой этаж. Поремский нажал на звонок.

– Кто там? – спросил детский голос.

– Дядю Володю помнишь? – ответил Порем–ский. – Которого Александр Борисович после прилета из Германии встретил в аэропорту и затащил к себе в гости.

– А, безнадежно устаревший красавчик? – узнала радостно девочка. – Сейчас.

Дверь открылась. Друзья увидели симпатичную девчонку лет тринадцати. Она озорным взглядом обвела незваных гостей и скомандовала:

– У нас коридор разделен на стерильную зону и нестерильную. Разуваться здесь. Вот эту черту переступать чистой ногой. Мыть руки и можно проходить в комнату.

Повернулась и вышла.

– А дочку Борисович сделал ювелирно. Я думаю, стоит подождать три-четыре годика, – произнес Курбатов.

– Ты видел взгляд? – шепнул Рюрик. – Мне как-то стало не по себе. Она же оценивала нас как мужчин.

– Сейчас поймете, как кого она вас оценивала, – произнес улыбавшийся Поремский.

Вошли в комнату. Сели на диван. Вышла уже переодевшаяся радостная девочка. Она оглядела гостей и произнесла:

– С Володей мы знакомы. Меня зовут Нина.

– Александр.

– Рюрик.

– Рюрик? Ну не хотите называть настоящее имя, не надо. В конце концов, мы живем в свободной стране и каждый имеет право называться как хочет. Александр, вы не могли бы стать вот здесь? И принять позу дискобола?

С недоумением Курбатов встал и согнулся.

– Так, ниже, – скомандовала она, – и правую руку назад сильней. Отлично. Вы так четыре минуты выдержите? Или здоровье не позволяет?

– Смотря с какой целью, – чувствуя подвох, ответил Курбатов.

– Самой благородной. У нас на следующей неделе просмотр, а у меня не хватает двадцати набросков, – вздохнула Нина. – Вы такой колоритный типаж!

Девочка, протянув руку, взяла планшет с зафиксированным листом бумаги. Вынула из деревянной коробочки кусок сангины и принялась рисовать. Через пару минут произнесла:

– Можете расслабиться.

– Взглянуть можно? – взмолился сгорающий от любопытства Курбатов.

– Пожалуйста.

– Ну ничего себе! – воскликнул Рюрик.

– Похож, похож, – констатировал Поремский.

– Мне кажется, я несколько стройнее? – возразил Курбатов.

– На данном этапе нас учат изображать людей такими, какие они есть на самом деле. Это потом можно будет изображать их красивей. Между прочим, у человека всегда самооценка завышена. Он, когда подходит к зеркалу, невольно выпрямляется, втягивает живот и делает умное лицо. И фиксирует этот образ в подсознании.

– Дитя, откуда столь глубокие познания психологии? – спросил Курбатов.

– Не забывайте, кто у меня папа! Он иногда берет меня на оперативные выезды. Ну и в художественной школе, конечно, рассказывают. Владимир, присядьте на корточки. Да нет, не на носочках, а на полную ступню, как на этапе, когда выдается свободная минута, знаете?

Поремский открыл рот. Курбатов прыснул. Раздался звонок. Девочка убежала на кухню. Был слышен голос:

– Да, конечно, папочка. В автобусе приставали два маньяка. Причем один настойчиво требовал предъявить билетик. У аптеки перешагнула через наркомана. Грабители поджидали в подъезде. А в лифте я поднималась с самым настоящим людоедом. Пока открывала дверь, ворвались три бомжа и заявили, что отныне будут жить у нас. Не веришь? Послушай! Ребят, кто-нибудь подойдите. Папа на проводе.

Поремский подскочил и, взяв трубку, произнес:

– Добрый день, Александр Борисович.

– А где остальные?

– Со мной, – ответил Владимир.

– Вы почему не явились? – продолжал задавать вопросы Турецкий. – Что вы там делаете?

– Мы уже побывали в одиннадцать ноль-ноль у некого Казанского.

– А, тогда понятно, – произнес Турецкий. – Буду через полтора часа. Постарайтесь продержаться. Сами виноваты.

Когда через час с небольшим Александр Борисович Турецкий перешагнул порог собственного дома, его взору представилось следующее зрелище: Поремский, раздетый по пояс, позировал, играя мускулатурой с переливающимися синяками и ссадинами. Курбатов в наушниках тоскливо прослушивал очередной диск «Мумий-Тролля». Елагин покорно чистил картошку. Все они несказанно обрадовались возвращению отца. Дочь была немедленно под крики: «Свободу попугаям!» – загнана в свою комнату, а мужики сели на кухне. Вкратце рассказали свои злоключения и про посещение Генеральной прокуратуры. Турецкий выслушал. Затем полез в «дипломат». Вынул бутылку виски. Разлил и произнес:

– Ну, с этим мы как-нибудь разберемся. А сейчас – за первое дело.

Все, кроме Поремского, выпили. Закусили. Затем Турецкий произнес:

– Ладно, пусть здесь все остается. Вернемся – продолжим. Пойдем в мой кабинет.

В кабинете он разложил бумаги и фотографии. Рассказал, при каких обстоятельствах произошло убийство. Затем определил основные направления, по которым предстояло работать:

– Разрабатываем три основные линии. Саша, ты берешь на себя институт. Володя, прокатишься по родственникам, соседям, друзьям, знакомым. Рюрик, пока со своим криминалистическим нюхом изучишь все улики, вещдоки, проработаешь почерк преступников. Что меня настораживает? С чего бы господину Казанскому ставить палки в колеса именно по этому делу? Чтобы лишний раз ткнуть меня носом в дерьмо? Ради этого сомнительного удовольствия вряд ли. Сдается, заказ. А может, ошибаюсь. Я координирую дело по сотовому. Вот вам подключенные аппараты. Разговоры только полунамеками. Ну, все. Вперед, орлы! Да, Володя, ключи от служебной квартиры. После успешного завершения дела получите лично от мэра по «двушке». Если вопросов нет, пойдем пообщаемся. Я ж вас сто лет не видел!

На выходе из кабинета следователей поджидало маленькое симпатичное чудовище. Скрестив руки на груди, оно произнесло:

– Папа, помнишь проигранное желание?

– Ну? – настороженно спросил Турецкий.

– Я теряюсь, – закатив глаза, произнесла дочь. – Столько всего хочется. Ладно, я назову три, а ты выбери по своему вкусу: пирсинг на пупке, тату на лопатке, концерт Ильи Лагутенко в Олимпийском.

– Сколько стоит билет? – уточнил отец.

– Пятьсот рублей в танцующий партер!

– Куда?

– Согласна за триста в последние ряды, – быстро пошла на компромисс Нина.

– Ну ладно, – вздохнул Турецкий.

– И ты отпустишь меня одну в этот рассадник разврата? – снова задала девочка провокационный вопрос.

– Нинка!

– Пусть дядя Саша со мной сходит. Он один разбирается в современной музыке, – уточнила вторую часть своих требований девочка.