Текст книги "Вспомнить себя"

– Вы правы, Александр Борисович, – девушка решительно поднялась. – Я могла бы уже сейчас вам кое-что рассказать, но... думаю, лучше завтра с утра, на свежую голову.

– Наверное, так лучше, – мягко согласился Турецкий. – Но я бы не советовал вам ехать так далеко. Переночуйте здесь, местечко всегда найдется, а родителям можно позвонить, чтоб не волновались. И вообще, лучше какое-то время на мотоцикле вам не гонять. От греха... Можете под охраной Антона, если что... В общем, решайте сами. Это из простой предосторожности. Если хотите, объясню вам, придвиньтесь поближе, пожалуйста. – И, когда все наклонились или подвинулись к нему, продолжил: – До той минуты, пока нами не будет задержан заказчик, ни за чью жизнь я не отвечаю. Это фигура серьезная. Он здесь, в городе. И ваш приезд сюда очень неуместен, Ирина. Санкция на вызов его в качестве свидетеля пришла только сегодня. Не исключено, что он уже в курсе. Значит, чтобы надавить на следствие или сорвать его, он может использовать любые средства, вплоть до... Больше мне вам нечего сообщить. Поэтому у меня к вам ко всем настоятельная просьба: посидите сегодня эту ночь дома и носа не высовывайте, и дай бог, чтобы я ошибся. Вот все.

Тяжелая пауза держалась долго. Наконец «прорезался» голос Сергея Ивановича:

– Но я не думаю все-таки...

– Я – тоже, – кивнул Турецкий и постарался улыбкой разрядить напряжение. – Будем надеяться, что в прокуратуре сидят не ослы, а нормальные люди, которые умеют сохранять служебную тайну... И вообще, идите-ка в дом, поздно уже.

– А сам? – спросил Антон.

– А мы с тобой можем вот тут, на верандочке. Не замерзнем, ночи теплые. Да и тетка даст что-нибудь – накинуть. Ты знаешь, что нужно делать, в случае чего, я – тоже...

– Чего ж раньше-то ни слова не сказал? – словно бы обиделся Плетнев.

Турецкий посмотрел на него чуть снисходительно:

– Да вот только сейчас, понимаешь ли, в голову пришло. Я ж не знал, что санкцию дадут уже сегодня... А ты захватил то, о чем я попросил, Сережа?

– Есть такое дело, – ухмыльнулся тот, поднялся и принес с веранды чехол с ружьем. – Или ты меня уж вовсе за мужика не держишь?

– Да ты о чем? Ты ведь у нас – первый жених на деревне!.. Давайте, если вы все не против, тогда на этом варианте на сегодня и остановимся, – подвел итоги Турецкий и, легонько шлепнув Ваську, замершего с открытым ртом, по макушке, добавил: – Ах, дурачки...

Антон озадаченно посмотрел на них: ну, артисты, все заранее обдумали!..

Глава седьмая
«ТИХАЯ НОЧЬ»

Сергей и Саша лежали на веранде и молча курили. На спальных мешках и старых пальто было мягко. Антон не курил, он смотрел в звездное небо, где иногда посверкивали падающие «звезды». Август был уже совсем близко, какая-то неделя всего и осталась. А там – осень и новые заботы. Со стороны моря доносился мерный, однообразный шум, похожий на очень далекий, наплывающий волнами шорох. Тут, вероятно, сливались звуки слабого прибоя и шуршание машин. Под слабым ветерком, тянущим снизу, со стороны города, шелестели листья яблонь и высокой жерделы – мелкого и сладкого абрикоса. Дерево высоким темным овалом рисовалось на фоне неба, подсвеченного огнями порта.

Но, несмотря на обилие однообразных и словно бы замирающих на лету звуков, в общем ночь была тихая.

Перед тем как устроиться на веранде, они втроем – Антон, Саша и Сергей – обошли весь двор, подсвечивая себе фонариком. Осмотрели углы двора, остановились возле летней кухни, Саша вошел внутрь и чем-то негромко там стукнул несколько раз, что-то укладывал. Там было тесно, троим не развернуться. Закончив чем-то погромыхивать, он вышел, отряхивая руки и одежду. Антон не хотел привлекать внимание женщин, улегшихся в двух комнатах дома и конечно же обеспокоенных неясностью ситуации, но еще больше тем, что Саша велел им ни в коем случае не выходить из дома, что бы ни произошло, хотя, скорее всего, ничего и не произойдет. Поэтому Плетнев, когда еще ходили по двору, спросил у Турецкого: на чем конкретно основаны его опасения? Ответ был уклончивым: сам не знаю. Потом Саша хмыкнул и добавил, что и сам наплевал бы, если б не проклятая интуиция. А чтоб больше не возвращаться к объяснениям и разгадкам, и вообще к этой теме, сказал насмешливо:

– Задница чешется, возможно, быть ей битой. В принципе верная примета. Я и когда подарки в тот детдом вез, все не мог понять, почему так чешется? А оно – вон чего вышло... Но ты не бери пока в голову.

Потом они вышли к калитке, и Турецкий поставил свою машину впритык к забору, но так, чтобы она капотом загораживала половину прохода и войти в калитку можно было только боком, пролезая мимо машины.

– Ну, вот так, я думаю, будет самое то. А теперь, ребятки, послушайте, чего я вам скажу...

Разговор и уточнения были недолгими, и уже после этого они вернулись на веранду и расположились на своих лежаках таким образом, чтобы в случае необходимости видеть окна и с правой, и с левой стороны дома, а также держать под контролем вход на веранду. Двустволку, которую принес из дома Сергей, собрали и зарядили мелкой дробью, ее называют бекасинником. Убить – никого не убьет, если только не стрелять в упор и в лицо, но больно сделает. Саша отложил в сторонку и несколько патронов с картечью, и даже пару жаканов – это уже на совсем крупного зверя...

Шел второй час ночи, округа давно заснула, слабо светили только уличные фонари в самом конце улицы, внизу. Антон был почти уверен, что Сашина интуиция дала сбой. И слава богу... А мысли кружились то вокруг вчерашней ночи с Милой, то возникал перед глазами Васька – какой-то по-новому независимый, что ли, с его решительностью, даже нахальством, которое он в себе еще не понимает – по малолетству, считает естественной свободой личности. Главное, чтоб не привык, чтоб не переросло детское нахальство во взрослую наглость, вот что... Но надо отдать должное Ирине, воспитатель она, конечно, замечательный, Ваську просто не узнать.

И вот скоро август... Вроде связи никакой, а она есть, к сожалению. Нельзя уже постоянно маячить перед глазами Саши и Ирины, у них, может, еще и поэтому в семье нелады... Вон как холодно Сашка жену встретил. А ведь это ненужная обида. Опять поссорятся. И потом, кто же так спрашивает: зачем, мол, приехала? Это жену свою единственную... Ну да, скоро осень, и Ваське снова в школу. В какую? На окраину? Опять целая проблема... Ну, прямо хоть на Катерине женись, лишь бы в доме была хозяйка и Васька под присмотром... А Мила?.. Это очень сложный вопрос. Она еще девочка, хоть и замечательная женщина. Но ей не с Васькой сражаться... У нее другая дорога, куда и ему, Антону, не так просто свернуть...

Нет, никак не складывалась общая картинка из сотни мелких кусочков. Она как-то называется, слышал ведь от Васьки... Как же?.. Ах, ну да, пазл... на падлу похоже... А ведь ситуация действительно, словно сама по себе, на подлость тянет, ну, никак мирно и по-хорошему не получается... И выходит, как с тем медведем, что за хвост поймал: и сдержать сил нет, и отпустить нельзя – порвет...

Где-то с час назад спросил Турецкого, лежащего с ним голова к голове.

– Чего не спишь? Отдохни, я подежурю...

– Я в больнице до конца жизни отоспался, давай-ка ты подремли... ты у нас молодой...

«Это он так сострил, наверное...» – Антон и не думал обижаться.

А ночь тихо катилась, и ничего не происходило. Стало слышно, как посапывал Сергей.

– Внимание, – пронесся вдруг шепот, вырвавший Антона из полудремы. Он привстал и увидел Турецкого, который стоял в углу веранды, прислонившись к темной стене дома, и почти сливался с ней. Антон по движению воздуха почувствовал, что Саша сделал как бы успокаивающий жест – опустил поднятую руку.

Скрипнула несмазанная калитка. С лежака поднялась голова Сергея.

– Эй, кто там бродит? Чего надо? – хриплым, сонным голосом спросил он.

У забора все стихло. Турецкий рукой показал Антону направление, куда тот должен был смотреть, с правой стороны дома.

– Ходють тут, бродють... Никакого покоя... – громко пробурчал Сергей и заскрипел лежаком, словно укладывался.

– Хозяин, а хозяин? – долетел негромкий мужской голос, он оказался гораздо ближе, чем калитка, уже во дворе стоял человек, но его не было видно. – Слышь, ты?..

– О, никак есть кто? – словно снова пробудился Сергей и поднялся на ноги. Стал всматриваться в темноту. – Не вижу, ты где, мил-человек? Чего спрашиваешь-та? Да подойди, не бойсь, собаки у меня нету... Токо шибко не шуми, слышь? Хозяйка в доме, проснется, не дай бог, такой базар нам учинит! Так чего тебе?

– Ты скажи, папаша, – значит, понял тот, что с пожилым человеком разговаривает, – мы тут двоих приятелей потеряли, наших, москвичей. Говорили, где-то здесь остановились. Не знаешь? Может, у соседей? Они заметные такие мужики. Отдыхать приехали. Сами-то мы из ментовки. В отпуске тут.

– А, так ты про энтих, что ль? Ну, так бы и сказал... А то рыщешь по ночам. Тута они. Оба, в летней кухоньке спят. Токо ты, парень, их осторожно буди, а то они на ужин так нажрались, что еле уложил. Пойдем, покажу кухоньку-то. Погодь, только тапки найду, и куда они затерялись?.. А так вот жа... Иду, иду, токо тихо...

– Да жду я, – уже с раздражением ответил парень. – Ты мне покажи, а сам можешь не ходить. Я их осторожно разбужу, чтоб они не шумели...

– Ну, ну, давай, щас я к тебе притопаю... Один, что ль?

– Да не, вон приятель. На улице. Это, кажется, ихняя машина-то?

– Ихняя, а чья жа?.. Погодь, я фонарик отыщу... И куда положил, вот же зараза...

– Да не надо фонаря, у меня зажигалка есть. Ты только покажи...

– Ага, ага... иду, иду... – Сергей, шаркая тапочками, зашлепал по ступеням.

Он уже разглядел человека, стоящего на фоне кустов. Лицо его – светлое пятно. А вот рук не видно.

– Ну, так гляди, ежли сам хочешь, парень... Вот по этой тропке и – за дом. А тут два десятка шагов-то, вон за жерделой навес видишь? Так под ним. А то фонарь возьми...

Сергей неожиданно включил фонарь, и пятно вспыхнувшего света на миг ослепило парня. Он был в темной одежде. И даже в перчатках, кажется. Но лицо – круглое, как шар...

Пока длился этот базар, Антон легко перемахнул через боковые перила веранды и в данный момент уже находился как раз у того навеса, куда «старик-хозяин» направлял незнакомца из московской ментовки. Сам мент, между прочим, незнакомому человеку так про себя не скажет. И, зная своих приятелей, не спросит «ихняя ли машина?».

И когда парень отправился по тропинке, осторожно освещая путь перед собой огоньком зажигалки, Турецкий, чутко слушавший, что происходит вокруг, различил наконец шорох подошв второго пришельца. Легкий щелчок пальцами – и Сергей, громко кряхтя, стал подниматься обратно на веранду.

Александр увидел, как к Сергею сзади метнулся темный силуэт. Чтобы достать спину «старика» оставалось буквально два шага, но Сергей точно следовал инструкции, и прыгнувший человек неожиданно наткнулся на железные стволы ружья. И этот резкий, встречный удар опрокинул его на спину. И сейчас же за домом, у летней кухоньки, послышался сдавленный вскрик.

Турецкий прыгнул с крыльца на упавшее тело. Удар каблуков пришелся на живот. Сергей немедленно включил фонарь, ослепив нападавшего на него сзади бандита. Затем перехватил из рук Саши ружье и уперся стволами в грудь корчащегося на земле и силящегося что-то выдавить из себя парня, – удар оказался очень сильным, и парень с трудом мычал.

А Турецкий, осторожно продвигаясь в темноте, – неподалеку могли быть и другие бандиты, на стреме, так сказать, – неслышно ступая, добрался до калитки и осмотрелся. Здесь было светлее – благодаря фонарям в нижнем конце улицы. Чертыхнулся про себя: хоть ты и Гвардейская улица, а все равно – деревня...

Машина была заперта, сигнализацию никто не отключал. И Александр хотел уже вернуться к дому, когда увидел возле правого колеса какой-то темный сверток, похожий на багажную сумку. Нагнулся, это и была большая кожаная сумка. Приподнял – не очень тяжелая. Тогда он взял ее с собой и вернулся к дому.

Сергей включил «люстру», и стало совсем светло. Александр увидел, что оба бандита, – назвать их иначе и язык не поворачивался, – уже лежат на земле возле стола, под яблоней, мордами вниз. Кисти их рук были добротно и щедро перетянуты веревками, которые захватывали и согнутые в коленях ступни ног. Профессионально проделано, так и в Афгане, помнил Турецкий, вязали пленных моджахедов, да и в Чечне – тоже. И спецназ так работал, и моджахеды. Ни сесть, ни встать, ни убежать, да и сама поза унизительная для здорового мужика.

Проходя мимо веранды, Турецкий одним мягким прыжком поднялся и повернул ключ в замке, открывая, на всякий случай, дверь в дом. Из настоянной на сухих травах духоты к нему долетел тихий вопрос Милы, – угадал по голосу:

– Что там? Уже все?

– Да, спите, все в порядке. Отдыхают, голубчики. И вы – отдыхайте...

Но Мила, видно, спала – или все-таки не спала, – не раздеваясь. Она тихо поднялась и скользнула к выходу.

– Они спят, – сказала шепотом. – Можно мне посмотреть?

– Только осторожно, и дверь за собой закройте...

Сергей и Антон сидели на стульях. Между ними, у их ног, лежали перевернутые на спины, скорченные молодые парни с бритыми затылками. Ну и чего они в бандитов-то играют?..

Физиономия того, который лежал ближе к Антону, была белой. Хорошо его, видать, приложил Антон. У второго – окровавленная, это по нему прошлись-таки каблуки Турецкого. Но оба они были в сознании, потому что едва слышно стонали сквозь залепленные скотчем рты. Молодцы ребятки, четко, а главное, быстро сработали. Впрочем, на это и была ставка. Все же правильный вариант предложил Турецкий: не устраивать громкой бойни с криками и стрельбой «по движущимся» целям, а взять тихо. Почти мирно. И теперь можно было поговорить, – не дожидаться же утра! Утром совсем другие дела и заботы начнутся. Совсем другие...

А Переверзин оказался слабаком. Клюнул-таки на распространившийся слушок о том, что именно москвичи его брать собираются, за этим, мол, и приехали. И это значило, что в прокуратуре, потому что больше и неоткуда ей было взяться, произошла утечка. А виноватого пусть теперь ищет лично прокурор Рогаткин. Ему эти мальчики станут сегодня приятным сюрпризом...

Турецкий бросил сумку на землю. Антон обернулся, посмотрел и... оторопел.

– Ты где взял?

– У одного из них, видно, была с собой. На улице, у калитки оставили. Рядом с машиной. А что? – он тут же уставился сперва на Плетнева, потом на сумку. – Ты хочешь сказать?..

Антон схватил ее, рванул молнию...

– Это ж моя!.. Ах вы, б...! – но выругаться не успел, увидел подходившую Милу. Будто поперхнулся. И полез в сумку. Поворошил там белье, другую одежду, чем-то звякнул. – Вот суки! Это значит, они в мой номер залезли! Шмон там устроили, и заодно все вещички, кроме куртки, она в шкафу висела, с собой прихватили...

– Ну, они, наверное, решили, что вещички тебе больше не понадобятся. А что, в этом был свой резон, – он улыбнулся.

– Ага, понятно. Что ж, придется им популярно объяснить, что они оказались не правы...

– Сереж, – Турецкий повернулся к нему, все еще упиравшему стволы в грудь «своему» бандиту, – убери, достаточно. Ты лучше пройдись с фонариком до кухни, а потом здесь, у веранды, погляди, не валяется ли на земле еще чего-нибудь, – пистолетиков там, ножичков. Но руками не бери, отметь, я потом покажу, как их поднимают.

– Да знаю я, за кончики, двумя пальцами...

– Ну, молодец. И сразу положи все, что найдешь, в целлофановые пакеты. Каждый предмет – отдельно. Мила тебе поможет. Поможете? – спросил у девушки, увидев ее расширенные от любопытства глаза.

Та кивнула, но неохотно, видно, хотелось посмотреть, что будут дальше делать с бандитами. Однако Турецкий был серьезен. И потом ему с Антоном свидетели были не нужны: никакими законными действиями в их предстоящих деяниях даже и близко не пахло.

– Идите, идите, не мешайте нам... работать... А ты, Антоша, приведи-ка их в чувства, по очереди, и пусть не притворяются, а то мы обидимся... – Он снова обернулся к Сергею и Миле: – Не стойте, ничего интересного не будет. У нас профессиональный разговор. Вопросы будем спрашивать. И поверьте, ребятки, это не самая интересная картинка, раскалывать упрямых мальчиков. Посмотрите лучше там, чтоб чужие не заглянули сюда по ошибке.

– Что ж, давайте поговорим, – негромко сказал Антон, наклоняясь над «своим» и рывком срывая с его рта скотч. Раздался болезненный вскрик. Антон похлопал парня по щекам. – Ну вот, и пришел в себя... Не притворяйся, а то начальник обидится, – и спокойно добавил: – Шеф, он готов, спрашивайте свои вопросы...

Он снова посмотрел на стоявших в нерешительности Сергея с Милой и нетерпеливо махнул им рукой, идите, мол.

– Шеф, – по-прежнему серьезно заметил вдруг Антон, – я чего сказать хочу...

– Ну? – Турецкий взглянул с усмешкой, казалось, словно он чувствовал себя в данный момент просто превосходно, лучше не бывает.

– А твоя задница, выходит, была права.

– То-то!.. Ну-с, молодые люди... Коллега, доставай, что у них в карманах... А вам, хлопчики, обязательно придется говорить, а то больно будет, – вроде бы с сожалением предупредил Александр.

– Очень больно, – спокойно поправил его Антон.

– И кто ж вас сюда послал? И в гостиницу, и сюда, на дачу?.. Как его? – спросил Турецкий у Плетнева, который достал из кармана лежащего паспорт.

– Федулов... Константин Митрофанович, во! – прочитал Антон. – Прямо дворянин, блин!

– Костя, значит. Ну что, Костя, жду ответа ровно минуту. И предупреждаю: не орать, тут люди спят, отвечать быстро и четко. Повторяю: кто послал? Время пошло!

– А пош-шел ты!..

– С Федулом мне все ясно. Не захотел сам, заставим. Как у нас, в армии? Не можешь – научим, не хочешь – заставим! Верно? – спросил у Плетнева.

– Так точно, – ответил Плетнев.

– Тогда помоги, коллега, тому, второму, понаблюдать, чем мы с его приятелем заниматься будем.

Антон повернул второго бандита на бок, а у первого стал расстегивать ремень на брюках, рывком вытащил его наружу. Затем спустил у того брюки до колен, обнажил нижнюю часть тела и ременной петлей захватил предмет самой главной гордости этого уголовника. Аккуратно затянул петлю с пряжкой, а конец ремня намотал на руку, – и все это спокойно и методично. Затем он залепил висящим у бандита на щеке куском скотча рот и нравоучительно произнес: – Это чтоб ты не орал и народ честной не будил, понял, козел кастрированный?.. Ну, раз понял, тогда поехали, – и он стал подниматься со стула, потянув за собой ремень...

Наверное, бандиту стало очень больно, потому что из его залепленного рта вырвался стонущий рев – через ноздри, что ли. И вот тут даже его подельник не выдержал, забился на земле, словно припадочный. Антон, повинуясь легкому кивку Турецкого, отпустил конец ремня, молча, одними глазами, спросил у своей жертвы, мол, собираешься говорить или повторить номер? И тот быстро закивал, извиваясь на земле червем, которому наступили на хвост.

Турецкий освободил ему рот от скотча и, нагнувшись, негромко сказал:

– Вот видишь, не хамил бы, поговорили бы нормально, как два приличных мужика, а ты... сам захотел. А если станешь врать или отмолчаться решишь, мы повторим, да только уже я не буду останавливать своего коллегу. Нет, слабак ты все-таки, приятель. Но я тебя понять могу, собственные яйца всегда дороже любого принципа. И ты уже от нас никуда теперь не денешься. Так что придется колоться. И запоешь ты сейчас у нас, как ангел небесный. А потом мы и с твоим дружком, чтоб тебе не было обидно, тот же номер повторим.

И вот тут «падучая болезнь» у второго, которого звали, если паспорт у него был не фальшивый, Владленом – это же надо! – Сергеевичем Хониным, немедленно прекратилась. Он замычал так настойчиво, что Турецкий и у него наполовину отклеил скотч, оставив широкую полоску висеть не щеке.

– Что, и ты просишься? Погоди, сейчас не твоя очередь, вот дойдет до тебя, тогда и поговорим. А что, Владлен Сергеевич, и ты испугался за свои яйца?

– Я все скажу, – шепелявя окровавленным ртом и торопясь, чтоб его не опередил Федулов, с трудом произнес Хонин.

– А я не знаю, станем ли мы тебя слушать, – презрительно заметил Турецкий. – Ну, с Федулом понятно, он получил задание: замочить двоих москвичей. От кого, это он нам сейчас сам расскажет, хотя мы знаем. Он и пошел честно отрабатывать свои бабки. А ты, сволочь, старика захотел зарезать, который ни в чем не виноват ни перед тобой, ни перед твоим хозяином, верно, коллега?

Турецкий поднял глаза к Антону и чуть прищурился, чтоб тот увидел. И Плетнев понял, молча кивнул и сделал резкое движение ребром ладони себе по горлу, будто перерезал своему врагу глотку.

– Ну и как же после этого тебя прощать? – продолжил Турецкий нудным тоном, словно ему было противно говорить с уже обреченным человеком. – Нет, не нужен ты нам. Мы приехали по делу, у нас с ним, – Александр кивнул на Антона, – открытый лист на вашего брата. Знаешь, что это такое? А это письменное разрешение самого министра мочить вашего брата, если только вы встанете нам поперек дороги. Понял? Без всякого суда и следствия. Ни на хрен оно нам не нужно. Или, может, ты хочешь взглянуть на эту бумажку? Так мы покажем, прежде чем у тебя отходняк начнется. Ты ж ведь Гришке Переверзину все равно уже ничего сказать не успеешь, верно? Так что лучше я ему самому и покажу, как брать его будем, а тебе это дело без разницы.

И Турецкий небрежным, но сильным шлепком ладони по щеке Хонина залепил тому рот скотчем. А жестом показал Антону, чтоб тот поправил штаны на Федулове, посторонние же люди рядом, неприлично в эдаком безобразном виде, с петлей на... ну, да...

Антон едва сдерживал смех во время этого спектакля, а от «открытого листа» вообще пришел в такой восторг, что чуть не подавился. Ну, Сашка!..

– Давай, посади его за стол, он сейчас начнет нам явку с повинной писать. Ты понял, Федул? Откажешься, сам знаешь, что будет. Мы тогда вон этого на твое место посадим, а тебя – положим. Коллега, посмотри в своей сумке, – кивнул он Антону, – может, у тебя там бумага осталась? И ручка. А нет, попроси хозяина сходить в дом, принести.

– У меня диктофон есть, – сказал Антон, вынимая его из внутреннего кармана сумки. – Работает.

– Давай. Для допроса пойдет. Он нам скажет сейчас, что признания свои дает добровольно и без всякого принуждения, запоминай, Федул, потому что, получив задание убить двоих людей из Москвы... он скажет, и от кого получил задание, но в последний момент, видишь ли, подумал и... раскаялся. Пришел попросить прощения. С пистолетом в руке, – но это на всякий случай, – добавил он, увидев идущего Сергея с двумя прозрачными пакетами, в одном из которых, как и предполагал Турецкий, был пистолет с глушителем, а в другом – нож. – И вот он подумал и раскаялся. А его приятель не захотел покаяться и, упав на какой-то очень острый предмет, может, даже на свой собственный ножичек, нечаянно перерезал себе горло.

Антон же, выслушав речь Турецкого, пошел навстречу Сергею, о чем-то шепотом переговорил с ним, причем Сергей тут же отвернулся, нагнув голову. А Плетнев, обернувшись, ответил Турецкому:

– Я думаю, что именно так и случилось, шеф, ну... упал на нож, – добавил он. – Я сейчас принесу бумагу и ручку... Пойдем, хозяин. – И они ушли в сторону летней кухни.

Они скоро вернулись. Антон нес письменные принадлежности, Сергей что-то прятал за спиной. Плетнев с Турецким отвязали у Федулова ноги от рук, посадили его за стол, положили ручку и бумагу. Турецкий приготовил магнитофон.

– А с этим? – грубым голосом спросил Антон. И Турецкий небрежно ответил:

– Мы ж договорились, чего два раза повторять? Я беру на себя. Хотя и у тебя тоже открытый лист. Но я – командир, значит, я и отвечу. Выполняй, – он махнул рукой на лежащего Хонина.

– Подержи, чтоб не брыкался, – бросил Антон хозяину.

Турецкий почти без интереса уставился на готовящееся действие. Проследив за его взглядом, обернулся опасливо и Федулов. И они увидели...

Плетнев поднял Хонина за одну руку, Сергей – за другую. Тот изворачивался, дрыгал ногами, бился, мычал. Хозяин отступил на шаг и передал Антону большой кухонный нож. Антон ногтем большого пальца попробовал его и кивнул.

– Ну, чего, в самом деле? – вмешался Турецкий. – Оттащите подальше, тут же люди едят, – и сказано это было сердито.

Антон послушно оттащил Хонина подальше от света. Но – чтоб видно было. Затем он спокойным движением захватил широкой ладонью подбородок бандита, запрокинул его голову и сделал резкое, режущее круговое движение. Как чеченские боевики в многочисленных документальных съемках, – вся страна видела. Секунду ничего не происходило, потом из-под ладони Антона хлынула темная жидкость. Ноги Хонина задергались, но тут же тело обмякло. Антон бросил его головой на землю, взял за ноги и потащил в темноту, оставляя на дорожке темный след.

– Ну, ладно, – равнодушно сказал Турецкий Федулову, который замер с остановившимися, помертвевшими от ужаса глазами, – начинаем работать.

Федулов никак не мог взять ручку, пальцы не слушались.

А к столу тем временем приблизился Антон, хозяин протянул ему полотенце, и тот небрежно вытер руки. Потом он взял из рук хозяина открытую бутылку вина и, приставив горлышко к губам, не отрываясь, выпил всю и отбросил пустую бутылку в сторону. Сел напротив Федулова и уставился на него мутным, тяжелым взглядом...

Через час с небольшим, когда Федулов закончил писать, Антон, пьяно дыша на него, снова завязал ему руки за спиной, а потом волоком, за шиворот, оттащил его в летнюю кухню, где и оставил. И вернулся к столу, где сидели Турецкий, Сергей и Мила, из темноты, оказывается, наблюдавшая за «экзекуцией» и буквально глазам своим не поверившая, пока до нее не дошло, что все это – имитация.

– Ну как? – спросил он, улыбаясь.

– Гениально, – сказала Мила. – А где вы столько кетчупа достали? И не жалко было?

– Кетчуп – что? – сказал Турецкий. – Вот когда бутылку Антон «уговорил», вот это лихо было! И, кстати, скажу вам, что лично у меня бы именно этот, последний штрих снял все сомнения в подлинности происходящего. Даже если бы они еще и оставались. Я по глазам этого засранца увидел: он поверил, что будет следующим, если не даст показаний. А тебя, Антон, пора в кино снимать...

Плетнев выглядел победителем.

– Признания его нам, кстати, не потребуются, ими пусть милиция занимается. – неожиданно добавил Турецкий. – У нас к Переверзину, которого этот Федул сдал с потрохами, совсем другие претензии. Зато будет очень интересно, когда двое эти... завтра встретятся в одной камере СИЗО. Вот уж будет им о чем поговорить! Надо ребяткам рассказать про то, как Федул «кололся»... кончился парень, теперь ему жизни нет, свои задавят...

– А как у тебя получилось настолько правдоподобно, что... ужасно просто, я чуть было не поверила, что все это у вас всерьез? – поежилась Мила. – И потом он, я же видела, словно действительно умер! Как ты мог?

– А есть некоторые боевые приемы... Можно отключить противника на пять минут, можно на полчаса... – без особой охоты ответил Антон. – А вино с кетчупом, чтоб пожиже было, мы смешали и налили в бутылку. И Сергей мне ее за пояс сзади сунул, когда помогал тащить козла на заклание. Вот и весь секрет.

Дальнейшая часть ночи прошла без осложнений и происшествий...

Утром, как договорились, о ночном происшествии разговоров не было. По звонку Турецкого рано утром приехал Липняковский, а за ним, на второй машине, чины из городского отдела милиции. Витольд Кузьмич, морщась от отвращения, оглядел связанного по рукам и ногам Федулова, основательно опухшего за ночь от страшных переживаний, мокрого и обгаженного, а потом распорядился отвести преступника в милицейскую машину, отправить его в КПЗ, чтобы отмыть, а потом доставить в прокуратуру, где он сам еще раз допросит его. Своей «Волгой» следователь рисковать не захотел, тяжелый дух потом не выветрится.

С тем же Липняковским Александр Борисович договорился, что сегодня же будет вызван в прокуратуру на допрос в качестве свидетеля Григорий Алексеевич Переверзин, бизнесмен из Москвы. Но так как слухи о том, что Генеральная прокуратура подписала уже постановление о задержании указанного человека и что ради этого, собственно, и прибыли из столицы двое сыщиков, уже разнеслись в городе стараниями кого-то из прокурорских работников, кто был причастен к этому делу, то следует предпринять и немедленные встречные действия. Тем более что через час-другой станет в городе наверняка известно и о задержании двоих обосранных «мокрушников», посланных тем же Переверзиным.

Липняковский был поражен тем, что именно на прокуратуру «грешат» москвичи. Тут и честь мундира, и местный патриотизм в нем взыграли, однако от фактов уйти было невозможно. И потому Турецкий предложил следователю самому договориться с прокурором Рогаткиным и пустить за Переверзиным плотное наблюдение, чтоб тот не сбежал. А такая возможность у него конечно же имеется, и он не преминет ею воспользоваться. Вне пределов Краснодарского края справиться с ним будет гораздо труднее, вот в чем дело...

Поговорили и о тактике допроса. Когда бизнесмен явится в кабинет следователя, пусть допрос начинает сам Липняковский. А Переверзин, с его врожденной наглостью, скоро поймет, что следствие вроде бы ничем и не располагает против него. И допрос ему ни коим образом не грозит, нет против него никаких улик в прокуратуре. И надо в нем поддерживать это впечатление, задавать посторонние, вроде бы пустяшные вопросы, от которых тот будет потихоньку звереть. Типа почему вы решили облагодетельствовать именно наш город? Или: зачем вам это все надо? Что конкретно вы теряете, отказываясь в нашу пользу от выгодных заказов в Москве? И так далее, побольше вопросов, не имеющих как бы отношения к делу. Не нужно ему и предъявлять письмо мэра вместе с магнитофонной пленкой. Пока речь должна идти только о записях телефонных переговоров с Куратором. Нужно читать вслух расшифровки, прослушивать раз за разом телефонные переговоры, тоже сомневаясь в их подлинности, но вплоть до полного изнурения продолжать допрос, ибо главное, чего необходимо добиться, это как можно сильнее разозлить Переверзина, чтобы он потерял контроль над собой. А это, судя по манере его поведения, с ним случается. И тянуть эту бессмысленную якобы лямку до тех пор, пока не придут Турецкий с Плетневым. И вот тогда Витольд резко сменит и тон, и личное отношение к свидетелю, которого вслед за этим все трое начнут продвигать в сторону обвинения в соучастии, а дальше напрямую квалифицировать как основного заказчика преступления. У него сил не хватит долго сопротивляться. Для этого надо быть очень опытным подсудимым, не раз сидевшим в камере. А тюремный опыт Переверзина плюс его холерический темперамент, который он не привык сдерживать, на подобные роли не тянет.