Текст книги "Вспомнить себя"

– Этот человек не называл вам имя заказчика?

– Нет. Но сказал, что это один очень крупный московский бизнесмен... Даже вроде бы олигарх. Но, я понял, не по делам, а по возможностям. А фирма его, точнее компания, занимается ай-ти и программированием. Я знаю примерный список таких фирм.

– И вот на этих якобы доказательствах вы строите свое обвинение? – вмешался Переверзин. Вид у него был непривычно помятый, несвежий какой-то. Ну конечно, камера не красит сидельца. – Да предполагаемых бизнесменов такого рода даже я могу назвать сотни! Если не тысячи...

– Продолжайте, – сказал Найденову Липняковский.

– Но главная задача, которая была поставлена руководителем этой группы лиц, – Славка с усмешкой посмотрел на Переверзина, – это перехватить заказ, над которым работали наши местные энергетики. Потому что, объяснил мне человек, выступавший от имени заказчика, у хозяина появились серьезные проблемы с его бизнесом. А этот заказ солидный, на несколько десятков миллиардов рублей тянет.

– Чушь какая! – воскликнул Переверзин. – Моя фирма прекрасно развивается! Посмотрите наш аудит! Взгляните на наши доходы!

Вмешался Турецкий:

– Я специально занялся этим вопросом, Григорий Алексеевич, – мягко сказал он. – Ваши дела в первом полугодии гораздо ниже прошлогодних. Это что же? Мозгов у фирмы нет? Проблемы с развитием? Очень похоже, что вам действительно был необходим спасательный круг. В виде нового грандиозного заказа.

– Мы вернемся к этому вопросу, – словно бы недовольный вмешательством Турецкого, заметил следователь. – А сейчас я попрошу гражданина Найденова взглянуть на эти распечатки. Вот... С этих номеров вам звонили? С этих электронных адресов приходили сообщения?

Слава посмотрел, отложил один лист.

– С этого он писал. С других нет... А с телефонов? Да практически со всех звонил. Но это естественно, так все хакеры делают.

– Гражданин Переверзин, – словно обрадовался следователь, – должен поставить вас в известность, что указанные телефоны принадлежали вашему внештатному сотруднику, которого вы называли Куратором особых проектов. Фамилия его установлена. Это Евсеев Николай Егорович, который выступал под фамилией Курченкова Михаила Ивановича, являлся в свое время работником Комитета государственной безопасности. Его тело нашли несколько дней назад – он стал жертвой киллера. Как, впрочем, и сам киллер со своим напарником стали жертвами очередного киллера, найденного нами уже мертвым в тамбуре железнодорожного вагона. Фамилии всех жертв, уничтожаемых по цепочке, нам удалось установить, как и места их проживания.

– Ну и что? – презрительно фыркнул Переверзин и потер запястья. – А я тут при чем? Это же недоказуемо! У вас нет свидетелей!

– Есть, – кивнул Липняковский и посмотрел на Турецкого, и тот тоже кивнул, как бы разрешая открыть заказчику некую тайну. – Перед побегом, спасаясь от ваших головорезов, так называемый Куратор оставил письмо на имя прокурора города, где подробно описал ваши с ним беседы. Представил также диски с записями ваших с ним телефонных переговоров, а также ваших выступлений по местному телевидению.

– Это все – фабрикация!

– Хорошо, допустим. А ваш разговор с мэром нашего города, где вы совершенно открыто и конкретно угрожаете ему, что, в случае его отказа предоставить вам заказ, вы готовы провалить его выборы, и вообще угрожаете ему расправой? Собственными киллерами, которые могут напасть на мэра в его подъезде? Или семью его похитить? Это тоже фабрикация? Голосовая экспертиза уже установила идентичность всех магнитофонных записей. Так что крыть вам нечем, придумайте другое оправдание.

– Не знаю, не знаю, как на это ваше самоуправство посмотрит наше правительство...

– Просто, – сказал Турецкий. – Постановление о вашем задержании подписано заместителем генерального прокурора России Меркуловым. Делайте выводы. На вас висит уже пять трупов. Вы ведь уже сидели, так что не новичок, знаете, на что тянете.

Липняковский нажал кнопку вызова, и в кабинет вошли два конвоира.

– Уводите арестованных, очная ставка закончена, – сказал он.

На руках их были застегнуты стальные браслеты. Первым вывели Переверзина, он уходил с опущенными плечами, видно, не ожидал такого удара. Да и не привык держать удары вообще. Слишком высоко вознес себя в своих представлениях.

Найденов задержался.

– Можно вопрос? – И когда Липняковский кивнул, а Турецкий взглянул на Славку в упор, тот сказал: – Кто хакнул почту Алисы? Кто мне письмо написал?

Глаза у Липняковского забегали, он быстро взглянул на Турецкого и наконец ответил:

– Это было сделано по постановлению прокурора.

– Положил я на ваши постановления и санкции. На это мне уже наплевать. Я одно хочу знать! Это Шпионка сделала, да? Спай?

– Не знаю ничего про спай. Мы вообще дела с внешней разведкой не имеем, – сердито ответил следователь, не глядя на Славку.

Тогда он уставился на Турецкого. Но на лице Александра Борисовича не дрогнул ни единый мускул. Он по-прежнему смотрел на Найденова спокойно и сосредоточенно. И Славке надоела эта игра взглядов. Он усмехнулся и кивнул:

– Я понял. Спасибо, уводите, что ли...

Накрывая стол под яблоней, Валентина Денисовна, – она почему-то рассчитывала на обилие гостей, хотя Александр сказал, что они приедут с Антоном и следователем Липняковским, – все интересовалась у Сергея Ивановича, как докторша отреагирует, по его мнению, на то, что она сегодня не позвала ее?

Сергей успокаивал:

– Да не суетись ты! Сашке надо, он и позовет. Чего ты вмешиваешься? Или покою не дает, что Иринку с места сорвала? Да только хуже сделала?

– Ой, да уж молчал бы! Знаток женских душ! Я ж добра хотела, порядку. Чтоб все – чин чинарем! А оно – вон как!..

И пока они так препирались, подъехали мужчины, и с ними была Мила, одетая сегодня совсем прилично, будто в самом деле в гости собралась. Кра-асивая девка! Валентина Денисовна даже залюбовалась, себя молодую вспомнила. Тут бы самое время всплакнуть, да Сашка заявил, что на десять минут отлучится. Надо за Линой заехать, обещал. Там у нее некоторые новости есть. Интересно послушать. А пока он будет ездить, попросил Сергея угостить гостей вином из тех запасов, что они вдвоем недавно сделали – ездили недалеко, у хорошего винодела купили. Какой разговор? Это будет считаться как аперитив! Во, какое слово известно!

Валентина Денисовна смеялась, подавая к вину темно-красную черешню и сладчайшие абрикосы. Перед обедом можно немного, но чтоб только аппетит не испортить.

Ей нравилось, что с появлением племянника старый дом вроде бы ожил, гости хорошие появились, весело и интересно жить стало... Мила слушала и кивала с тихой сосредоточенностью.

А с чего пир нынче? Так ведь расследование, как говорится в таких случаях, перевалило Рубикон. Дальше уже не в гору, а под гору, попроще. Дело в основном сделано, а дальше, как всегда, начинается рутина. Скучно, нудно, глаза б не смотрели, а делать надо...

Лина, за которой приехал Александр, сидя в машине, загадочно молчала, улыбалась и задорно подмигивала, не отвечая на вопросы Саши. Сказала, что вот когда все сядут за стол, можно будет и поговорить. Тем более что новость очень приятная, а главное – неожиданная.

И как он ни допытывался, ничего не сказала. Приехали и с ходу – за стол.

Первый тост захотел сказать Липняковский.

Хотя еще было довольно жарко, он отказывался снять свой пиджак и отчаянно потел. Но держался. А тут поднялся и стал сразу таким важным, что все поняли, а Турецкий не преминул вслух заметить, что Витольд без пиджака на памятник не тянет. А так – вполне.

– Друзья мои, – прочувствованным голосом начал он, поднимая стакан с вином. – Мы ведь такое дело раскрыли! Фактически! Не знаю, как бы я без вас... Знаете, ребята... Саш, ты извини, что я так... но, честное слово, я понял многое за эти дни. И ты, Антон, ну, просто слов нет, как вы сегодня сработали. Я ж видел, как ты его спокойно взял. Я специально на второй этаж поднялся, бинокль в линейном отделении попросил. Ну, нету у меня нужных слов. Но я знаю одно: в этом городе, что б у вас ни случилось в жизни, помните, есть... товарищ. Спасибо вам. Вот как ты сегодня поблагодарил ребят, так и я хочу... Ну, нет слов!

– Да все ты хорошо сказал, Витольд, тебе тоже спасибо. Не дал, понимаешь, раскиснуть. Нашему брату, видно, уж так на роду написано. Не будет бандитов, и мы не нужны.

– Ох, долго вы еще нужны будете, – задумчиво сказала Валентина Денисовна. – И воскликнула: – Эй! Вы чего? Человек хорошие, добрые слова сказал, а вы сидите, как на собрании? А ну, чокнемся, выпьем и – за обед! Ложки вперед! Милости прошу! Давно у меня столько хороших гостей не было, вот счастье-то...

– Как допрос прошел? – словно о постороннем, спросила Мила, и все посмотрели на нее.

Отвечать почему-то никто не захотел, и тогда Турецкий сказал:

– Вообще-то он, конечно, догадался, Мила. Умный мальчик. Ничего, если не сломается, будет еще умней. Я твердо рассчитываю на то, Витольд, что он будет оказывать полное содействие следствию. А оно, уже видно, не на один день. Ты учти, пожалуйста, это обстоятельство.

Липняковский шумно выдохнул, что, наверное, означало его согласие.

– А как сегодня скис Переверзин, заметили? – Витольд посмотрел на Турецкого, Плетнева.

– А куда ему было деваться, когда ты выложил на стол два таких козыря? Молодец. Козырей всегда надо придерживать. Не в рукаве прятать, а вовремя кинуть на стол. Старые картежники знают... рассказывали... Было дело. Ну что, предлагаю по порядку, за всех, кто участвовал в нашем, казалось бы, совершенно безнадежном деле? Начнем с тебя, Витольд, твое здоровье...

Потом пили за Милу, потом за тетку, которая, оказывается, приняла самое активное участие в обсуждении этих вопросов, даже факты, необходимые следствию, вскрыла. Потом пили за Лину, так как она поставила тетку на ноги и тем самым все обеспечила...

Уже стало темнеть. Солнце спускалось за море. Лина сказала:

– В другие моря уходит... В южные...

И вдруг все почувствовали, как это все далеко, какой мир огромный. И какие они маленькие на этой земле, а столько страстей бушует, столько горя, убивают друг друга, вместо того чтобы праздновать и смеяться, ведь один раз всего дается человеку жизнь, – всего одна судьба, одна короткая дорога... Да что ж мы такие?..

Грустную тишину опрокинула Лина, словно почувствовала, что пауза может скатиться к прощанию.

– А вот что я вам, друзья мои хорошие, скажу. Я хочу сама сейчас поднять стакан. Мы уже пили за этого человека, за то, что он умный, храбрый, веселый, друг настоящий... вон, сколько сказано. А я добавлю. Я еще и потому хочу выпить за тебя, Саша, что ты, как никто другой, умеешь глядеть вперед. Мало кому удавалось сделать то, что сделал ты. Ты заставил человека, вопреки всем обстоятельствам, вернуться в жизнь. Да, сегодня произошло, если хотите, чудо. Простите, я не могу, я волнуюсь.

Турецкий смотрел на нее широко открытыми глазами – вот он, обещанный сюрприз! Неужели? И Лина, увидев вопрос в его глазах, кивнула:

– Да, Саша. Во время беседы с психиатром, которому я рассказала о тех адресах, которые добыли вы, друзья мои, мы разыграли целый спектакль. Я даже пишущую машинку притащила со склада, они же теперь никому не нужны, держат по старой памяти... Так Володя увидел, странно посмотрел на нее, на нас, а потом подошел и спрашивает: «Я могу взять ее для работы?» Представляете, мы так и опешили. Я спрашиваю, а что вы будете писать? Понимаете, не печатать, говорю, а писать. И он отвечает: «У меня не закончен роман, друзья мои, а сроки, я чувствую, уже поджимают. Я пробовал позвонить, но что-то у них с аппаратом». Вот такую фразу произнес. Арон Григорьевич, это психиатр, просто подпрыгнул. Говорит мне, что надо немедленно звонить по этому адресу, Воронеж оказался. Мы Володю отправили в палату, а сами связались с Воронежским отделением Союза писателей.

– Он? – спросил Турецкий.

– Он, Саша, – из глаз Лины хлынули слезы, и она стала лихорадочно искать в сумочке платок. Но Турецкий протянул ей свой.

– Ты представляешь? Они сказали, что в прошлом году, поздней осенью, собираясь в командировку по поводу каких-то фактов из своего романа, связанных то ли с убийством местного депутата, то ли другое что-то, исчез известный у них писатель Творогов Василий Ефремович. Автор больше чем десятка книг. Думали, что он стал очередной жертвой своих «героев»...

– Ну и что они предпринимали?

– Да я так поняла, что ничего. Кому сегодня интересны люди, Саша?.. Я попросила их передать с новороссийским поездом пяток книг Творогова, мы их ему покажем, там и его фотографии есть. Арон Григорьевич сказал, что случай просто уникальный...

– А о родственниках что-нибудь известно?

– Странный был ответ. Сказали, мы постараемся поставить их в известность, а как там будет?.. Вот так, большим вопросом наш разговор и закончился. «А как там будет?» Сашенька, в каком мире мы живем?!

– Вопрос по адресу, – Турецкий сморщил нос и потянулся за сигаретами.

– Я вас поздравляю, Саша, – тихо сказала Мила. – А сейчас вы меня извините, у меня некоторые дела, можно я вас покину?

– Я тебя провожу! – вскочил Антон. – Саша, можно? – он имел в виду машину.

– Конечно, какой разговор...

– Возвращайтесь, мы будем ждать, – крикнула вдогонку Валентина Денисовна.

– Да, Саша, я просто потрясен, – сказал Липняковский каким-то новым, проникновенным голосом.

– Сказать честно? – улыбнулся Турецкий.

– Да! – чуть не возмутился Витольд.

– Я – тоже. И – спасибо тебе, дорогая Линка, без тебя все мои труды ни черта б не стоили, вот так, ребятки. Давайте кофий пить, а то заснем от праведного счастья...

– Ой! Мне тоже пора! – спохватился Липняковский, глядя на часы.

Он был вообще-то уже хорош. Зря отказывался от кофе. Но Турецкий предложил Лине спуститься на площадь и там поймать такси для Витольда. Это его обрадовало. Тетка пробовала возражать, но Саша успокоил ее, сказав, что они проводят, погуляют немного, проветрятся и вернутся, чтобы снова отметить такую яркую победу. А про себя добавил: «И грустную... Володя обрел прошлое... Теперь-то уж он вспомнит себя. К добру ли, вот вопрос. Значит, больше здесь делать нечего. А Лина радуется. Это же горе... что так все скоро в жизни... Она еще поймет...»

Витольду было трудно, и Саша предложил, раз уж так вышло, довезти его до дома, что они и сделали. Сдали сердитой теще с рук на руки и объяснили, что сегодня Витольд Кузьмич заслужил личную благодарность первого помощника генерального прокурора России, так что повод был достойный. Теща растрогалась и позвала в гости, но они отказались, и на том же такси уехали домой.

А дома ожидал новый афронт.

Оказывается, Мила, по сути, обманула Антона. Она не по делам поехала, а вообще покинула город. У нее мотоцикл стоял, как обычно, в «Снасти», где она переоделась и сказала Антону, что уезжает по побережью, дальше на юг. Антон чуть не взбесился, но девушка была неумолима. Единственное, что утешило Плетнева, это то, что Мила обещала через полмесяца появиться в Москве и взяла телефон «Глории», чтобы позвонить. Своего не оставила. Вот такая беда... И Антон, вернувшись сюда, – надо же было машину доставить, – не видя для себя дальнейших перспектив, так напился за совсем короткое время, что теперь дремлет на веранде.

Нет, Антон не дремал. И это все четверо оставшихся у стола людей немедленно услышали.

Сперва показалось, что это рев. Но потом поняли, что Плетнев с его неподражаемым, конечно, слухом, так поет. И репертуар у него оказался самый уместный. Вряд ли он знал, что оперу «Паяцы» написал композитор Руджеро Леонкавалло, живший и творивший на рубеже позапрошлого и прошлого веков. Хотя, вполне возможно, что в их спецназе в программу обучения была введена и музыкальная дисциплина. И тем не менее слова паяца Канио он немного знал.

– «Смейся, пая-ац, над разби-итой лю-убо-овью!.. – летело над садом. – Смейся и плачь над огогогом своиммм!»

Не очень убедительно, но искренность разбитых чувств оценить можно было. Правда, одно слово было непонятным – огородом, что ли?

– Может, его спать уложить? – спросила тетка, пугливо озираясь, когда с веранды донеслось с новой силой: «Ты наряж-жайся, лицо мажь мукою-у-у...»

– Для Милы сегодняшний день был тяжелым испытанием, – сказал Саша. – Жаль, что Антон этого не понял. Ну да, любовь слепа...

– И эгоистична, – тихо добавила Лина.

– Помалкивай уж, эгоистка... – Саша положил ей руку на плечо и прижал к себе. – А вот смотрите, как запросто можно превратить высокое чувство в обыкновеннейший фарс! От кого-то я слышал... кажется, уже здесь... что на этом вашем суржике... Нет, не могу, вы меня поколотите, – он засмеялся.

– Если ты не прекратишь, то обязательно поколотим! – вскинулась Лина, тоже смеясь.

– Ага, знаете, как на местном диалекте будет звучать то, что он поет? Сказать? – И, дождавшись тишины, просто, без выражения, произнес: – Рэгочи, барбуляка, над раздрыпанным коханьем!..

Лина колотила его кулачками по широкой спине и плакала от смеха. Тетка, вздрагивая от стонов, лежала щекой на скатерти. Сергей что-то выискивал между первых звезд на небе. Турецкий охал, хотя ему было совсем не больно и даже приятно.

Вечеринка, кажется, удалась...