Текст книги "Вспомнить себя"

– Так, может быть, мы тогда откроем для себя какой-нибудь экзотический кабачок на этом побережье? Где можно и отдохнуть немного, и вкусно поесть? Если ты не против.

– Отчего же мне быть против? – словно бы удивилась она. Наверное, подумала, решил Антон, что он – дурак, если не замечает, как она оделась для него? Именно для него, а не кого-то другого. И не на мотоцикле примчалась сюда, а наверняка ехала в автобусе либо на такси. И это не близкое расстояние.

– Ты прямо-таки замечательно выглядишь, удивительно красивая! – с искренней завистью произнес Антон то, что должен был сказать раньше. Поправил положение. И увидел, что попал в самую точку. Ну, какой девушке безразличен подобный комплимент?

Хотя Мила, как она утверждала позавчера, категорически не терпела комплиментов, на этот раз она гордо повела плечами, сама оглядела Плетнева и заметила:

– А мы с тобой действительно очень даже неплохо рядом смотримся. Как считаешь?

Он просиял и почувствовал вдруг такое томление во всем теле, такое сумасшедшее желание немедленно сжать ее в своих объятьях, что даже глаза зажмурил и чуть не заскрипел зубами от напряжения. И услышал ее сдержанное, словно произнесенное тоже сквозь зубы:

– Спокойно, Антоша... Хоть мне в принципе и наплевать, но на нас с тобой все жадно смотрят. А это уже прецедент.

– Ну и пусть завидуют, – довольно громко ответил он и посмотрел на нее влюбленными глазами. – И пускай этот твой «претендент», – нарочно переврал он слово, – только сунется! Без глаза отвалит! Эх, поцеловать бы тебя, да боюсь испортить репутацию!

Она звонко рассмеялась.

– Все! Пошли отсюда! Я знаю куда... Число! Горячий привет! – она взмахнула рукой в сторону «сисадмина-ака», который считал себя самым главным «ака» на всем Черноморском побережье. И постоянно, видимо, подчеркивал это обстоятельство всем своим поведением, включая и необычный ник. Ну правильно, здесь скромностью как-то не пахло. И хорошо, что это так.

Уже подходя с Милой к дверям длинного зала, уставленного столиками с компьютерами и дугообразной стойкой бара, к которому они так и не подошли, Антон почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Это ведь Мила обронила фразу, что на них все смотрят, – обычную и ни к чему, собственно, не обязывающую фразу. А оказывается, действительно смотрели. Во всяком случае, один из взглядов Плетнев с ходу просек, несмотря на то что «золотистая» девушка за одним из столиков тотчас спрятала взгляд, отвернулась, едва он посмотрел на нее.

Ну да, это была та эффектная блондинка в рискованном купальнике, кажется, ее зовут Алисой, которую он застал позавчера и здесь же, и еще раньше – недалеко от дома, где должен был находиться Турецкий. Вернее, его тетка. Антон назвал ее «золотистой рыбкой», что девушке, заметил он, очень понравилось, и, вероятно, она не прочь была бы продолжить нечаянное знакомство, но Плетнева занимали совсем другие заботы, он искал Турецкого и не мог терять время на бесполезный, с его точки зрения, флирт. А вечером, когда Антон встретился с Милой вот здесь, в кафе, «золотистая рыбка» почему-то смотрела на них враждебно. Неужели ревность? Но с чего? И повода-то не было... А потом Миле кто-то проткнул оба колеса мотоцикла и прикрепил к баку записку: «Докторша Си желает тебе приятного вечера». Кто такая эта «докторша Си»? Но Мила ему не ответила, просто нахмурилась слегка, и пришлось Антону помочь ей размонтировать колеса, заклеить камеры и заново накачать. Нет, в самом деле, Мила отнеслась к происшествию без злости, ну, как к случайной неприятности, и – все. Обычный прокол. Хотя что-то ее все-таки задело. Ох уж эти девичьи тайны!

Однако, вспомнив сердитый взгляд «золотистой рыбки», Антон уж подумал было, что виновата тут ревность, и не он ли стал ее причиной? Но, несмотря на многие свои недостатки, о которых Плетнев, разумеется, или знал, или догадывался, избыточным самомнением он, по собственному признанию, не страдал. Правда, подумал он, можно будет при случае заглянуть в соседний дом, там, на улице Гвардейцев, и поинтересоваться, как бы между прочим, чем он так «насолил» симпатичной блондинке? Или не стоит...

Они снова прошли сквозь шумящую толпу, которая приветствовала Милу традиционным «Хай, Спай!», «Привет, Шпионка!», «Как дела, Спай?» и так далее. Отвечать на все эти крики необходимости не было, и Мила лишь поднимала руку в коротких взмахах, а другой ухватилась за крепкий локоть Антона, словно проверяя его на прочность. И ему это было приятно.

– Я ведь так и не спросил тогда, кто такая «докторша Си», которая тебя расстроила? Ну, помнишь, с мотоциклом?

– Обыкновенная девчонка, – нехотя ответила Мила. – Подружка одного моего старого знакомого. Он был когда-то моим учителем в компьютерных делах. Уже тогда стал классным программером. Чуть постарше, правда. На годик-другой. А сейчас вообще, я наблюдаю, самые классные специалисты – молодежь. Быстрее схватывают. И смелости не занимать. Они с техникой – на ты, ничего не боятся и плюют на условности. Такие дела...

– Да, – усмехнулся Антон, – я это тоже заметил. Нам, старикам, далеко до вас, молодых и беспечных. У нас, к сожалению, или к счастью, и сам не знаю, опыт уже имеется. Чаще печальный, чем наоборот.

– Ну вот, застонал дедушка! – засмеялась Мила и, выскочив вперед, перед ним, пошла задом, отступая от него, но и не отпуская руки. – Хорошо хоть молодых не ругаешь, не скулишь, что раньше и солнце светило ярче, и луна была более полная, и девушки моложе... Нет, правда, чего вас так сразу тянет горевать по прошлому?

– А потому, наверное, что оно было нашим и ничьим другим. Так кажется...

– А ты расскажи мне о своем личном прошлом?

– Не знаю, там было слишком много крови. Чужой. Но и своей хватало. Знаешь, кто такие «дикие гуси»?

– Слыхала, – медленно сказала она, и улыбка на ее лице стала таять. – Вернее, читала. «Солдаты удачи», да? Наемники...

– Они самые. Но только в наших – тех – условиях мы назывались «братской помощью».

– Повидал? – серьезно уже спросила она.

– У-у-у!.. На три жизни хватило бы... Теперь-то уж не государственная тайна... Ангола, Никарагуа, Афганистан, Босния... Это уже известные точки. И много других – и на севере Африки, и на юге России. Вот так, милая моя... Мила. А куда мы идем?

– Есть тут один смешной ресторанчик... – Она вернулась на свое место, справа от него, и, обхватив его опущенную руку, прижалась к ней. – А подробности гостайны не представляют?

– Давно уже нет, – усмехнулся он.

– Расскажешь?

– А ты обещаешь, что будешь потом спать спокойно? – он шутливо посмотрел на нее.

– А вот этого не могу пообещать, – многозначительно произнесла она, захохотала и, оттолкнув Антона, побежала вперед, сверкая голыми ногами. – Догоняй, уже близко!..

Небольшой ресторанчик в самом конце Припортовой улицы оказался очень уютным, несмотря на то что антураж его условиям элементарного уюта никак не отвечал. Это был большой парусник – может, шхуна, может, бригантина, – вытащенный на берег, подальше от кромки воды, и закрепленный с помощью растяжек, как крепятся обычно спускаемые на воду корабли. На палубу вел узкий трап. В иллюминаторах вдоль борта светились огоньки. Романтично, подумал Плетнев. И внутри тоже было все – под старину. Грубо выскобленные и покрытые лаком столешницы возлежали на стоящих бочках. Сиденья тоже представляли собой бочонки поменьше. В качестве приборов подавались грубые ножи и широкие, трезубые вилки, которыми можно было, наверное, стрелять из подводных ружей. В общем, чудно и странно.

Кормили тут исключительно морепродуктами, в том ассортименте, который мог предложить любой серьезный, даже московский, ресторан. Ну, рыбы разных сортов, другая морская живность типа кальмаров и устриц. Но дело в том, что все они были не замороженные, а предлагались свежими, будто только что выловленные из моря.

А из спиртных напитков, естественно, весь магазинный набор, однако открывал «карту вин», разумеется, ром с Ямайки. Настоящий, как всерьез, но, старательно пряча усмешку, заявила Мила. И горит синим пламенем, и достает так, что «мама, не горюй!». Последнее замечание особо понравилось Плетневу. Вообще-то говоря, при всем своем нежном и даже, возможно, трогательном отношении к этой девушке, по-настоящему взволновавшей его, он рассчитывал, что сегодня она не будет столь щепетильной и недоступной, как это было во время их прежнего ночного купания.

Заказали какое-то «чумовое» ассорти, куда, по уверению Милы, входило ВСЕ, причем Антон предоставил ей право самой распоряжаться столом, как ей заблагорассудится, отдельно – свежезасоленную скумбрию и жареную ставридку, немыслимый запах которой так разволновал Плетнева, что у него едва не начались желудочные судороги. Ну и, естественно, ром! Пиратствовать, так уж по всем правилам!

И пока готовили заказ, Антон решил приоткрыть для себя давно интересующую его тему.

– Я слышал от вашего «сисадмина», – он хмыкнул по поводу своего «независимого» обращения с этим молодежным сленгом, – что ты, по существу, высококлассный, как он заметил, «программер». То есть сплошной супер. Это что, в самом деле?

– А почему это тебя так волнует? – Мила подняла брови «домиками».

– С удовольствием отвечу. Я ведь сюда прибыл с совершенно определенным заданием: отыскать Сашку.

– Я знаю, ты говорил, и напрасно отказался от моей помощи. С мобильной связью, я имею в виду.

– Ты только не обижайся. Ну, во-первых, я его нашел на другой же день, и уже вчера и сегодня мы с ним работали рука об руку...

– Помирились?

Антон вспомнил, что рассказывал Миле о причине размолвки с Турецким, приведшей к таким вот последствиям. Да, рассказал, больше под влиянием момента, чем для собственного оправдания.

– Не то чтоб... Но... Объяснимся, он поймет. Уже понимает. Что-то я попытался объяснить, а что-то и он сам уже понял. Не в этом теперь суть. А получилось так, что одно мое дело поневоле и как-то плавно перетекло во второе. Из Москвы поступила команда срочно помочь местным следственным органам разобраться с той диверсией, которая произошла в электрических сетях вашего города. То, что диверсия, уже не обсуждается, потому что за эти два дня мы уже насчитали пять трупов, представляешь?

– Ничего себе! – Мила по-мальчишески присвистнула. – И молчат! Ничего не сообщают! Как понимать?

– А вот так и понимать, милая моя, что работает следственно-оперативная группа, и возглавляет ее, по существу, недавний первый помощник генерального прокурора страны. Который не мог за год, прошедший после его ранения, растерять ни мастерства, ни прыти, заявляю ответственно. Не фунт изюма!

– Уж это точно! – хмыкнула она. – И долго будете работать? Ну, с изюмом-то?

– Ах ты язвочка, – засмеялся Плетнев. – Наверное, свою часть работы мы сделаем скоро, несколько дней еще потребуется. Но есть одна серьезная закавыка.

– Это какая? – уже с интересом спросила девушка.

– Думаю, такая, разобраться в которой может помочь только одна очень мне симпатичная девушка, дочка известного в городе Слона.

– Это ты про кого? – наивно спросила Мила.

– Это я про тебя, дорогая моя, – засмеялся Антон. – Вот послушай, что скажу... А чего нам так долго не несут? Я же собственной слюной захлебнусь!

– Сейчас, не волнуйся, рассказывай, мне интересно!

– Ты понимаешь, – становясь серьезным, начал Плетнев, – следствие очутилось в совершенно непонятной ситуации. Произошла ошибка, которой реально не существует. Ты можешь себе представить?

– Интересно. Очень интересно! Ну-ну?

– Приглашенные откуда-то местными товарищами эксперты внимательно, как они говорили, просмотрели всю программу компьютеризации... Это из-за нее якобы произошел сбой, после чего и началось веерное отключение. Такой случай и у нас, в Москве, уже был, когда из-за пожара целый городской район вырубился. Да ты сама знаешь.

– Естественно, в Южном округе. Но там причина – на тарелочке. А здесь что?

– Вот то-то и оно, что непонятно что. Короче говоря, ничего не было, но тем не менее было. И операторы там, разработчики – под следствием. Один даже арестован. Статья – диверсия. А никаких доказательств – ни за, ни против – у нас нет. Вот я и подумал, что, наверное, здесь нужен совсем посторонний, объективный специалист, который взглянул бы на это дело непредвзятыми глазами.

– Ага, и ты немедленно вспомнил обо мне и решил, что я – подходящая кандидатура уже по той причине, что мой папа – ветеран цементного производства? – В голосе девушки слышалась откровенная ирония.

– Не хочу врать, и поэтому тоже. Тоже, понимаешь? Но главное – в другом. Ты же программист. Тебя похвалил этот «сисадмин-ака» со своей дурацкой эспаньолкой, а потом я почему-то тебе верю. Тут ведь нужны не только знания, но и смелость.

– Это в каком смысле?

– В человеческом. Не могу забыть, перед глазами стоит, как ты мотоцикл свой вздыбила! Просто чудо! Вот где характер!

– Да?.. – она странным взглядом посмотрела на Антона, лукаво усмехнулась и вдруг решительно тряхнула головой, взвихрив свои волосы веером вокруг головы, – это у нее здорово получалось. Ничуть не хуже, чем она умела взнуздывать своего железного коня. – А что, давай попробуем? Только захотите ли вы меня позвать? Кто я?

– А кто ты?

– Ведущий разработчик отдела коммуникационных сервисов.

– Да быть того не может! – словно подначил Плетнев.

– А ты позвони в компанию «Яндекс» и спроси Слонютину. Знаешь, что ответят?

– Что? – продолжал улыбаться Плетнев.

– Предложат изложить вашу просьбу в письменном виде...

– Ага, и подождать, когда госпожа ведущая сотрудница фирмы освободится, чтобы найти время для консультации. Так, наверное?

– Ну, ты жук! – восхитилась Мила. – В смысле – гусь! Сознавайся, уже проверял?

– Честно? – Она кивнула. – Рискнул. И понял, что надо хвататься за ниточку, которая ускользает между пальцами. Вот и...

– Ухватил?

– Так точно. И заметь, очень рад, что успел.

– Да, – задумчиво сказала Мила, – кажется, девушка согласна... А вот и море!

Официант, одетый пиратом, с повязкой на правом глазу и в хлопающих по икрам неудобных ботфортах, нес большой поднос, уставленный тарелками. Понимая, что все это – типичная имитация, Плетнев, кивая на лицо пирата, сказал Миле:

– Слышала, может быть, учитель спрашивает ученика: «Еся, а скажи мне, кто человек с повязкой на правом глазу?» «Великий полководец Моше Дайян, учитель», – отвечает мальчик. «Нет, Еся, – говорит учитель, – великий полководец Моше Дайян – с повязкой на левом глазу, а на правом глазу – великий полководец Моше Кутузов». Впрочем, я не помню, у кого из них какой был здоровым. А вы из каких будете, господин пират?

– С вашего позволения, из Нельсонов, – серьезно ответил официант.

Мила залилась хохотом. Плетнев поднял руки вверх:

– Сдаюсь! Один ноль в вашу пользу. Зачтется при расчете, можете быть уверены.

– Буду, – с готовностью согласился пират и, приподняв двумя пальцами повязку, подмигнул Миле «несуществующим» глазом.

Тетка, конечно, была верна себе, хоть и усиленно делала вид, что «шашни» племянника ее мало волнуют. Но это стало ясно, когда поздно уже, в самом конце ужина, когда в доме истошно, как показалось Александру Борисовичу, и, видимо, не к добру, зазвонил давно молчавший телефон. Кого это могло подвигнуть, не догадывался никто, ни сама тетка, ни ее жених, ни Турецкий с Линой. Сидели и смотрели друг на друга, а телефон звонил, словно кто-то добивался старательно, чтобы его послали подальше.

Наконец не выдержала Валентина Денисовна, лениво поднялась и, не глядя ни на кого, сказала сама себе:

– Пойти спросить, что ли? – и неторопливо, будто знала, что аппарат будет трезвонить до упора, пошла к дому. Минуты полторы шла, а тот все звонил, да противно, пронзительно, – ночью особенно хорошо слышно.

Лина посмотрела на Александра, увидела, как словно окаменело его лицо, и почему-то сама сникла. Не ожидала она доброй вести от этого звонка.

Из дома донесся фальшиво радостный голос тетки.

– Кто говорит?.. Господи, да никак ты, Ирочка?.. Нет, ничего не поздно, что ты, родная моя!.. Спасибо, спасибо, ничего чувствую, как положено по возрасту, да, а я, представляешь, уже догадалась, почему ты звонишь! Как же, конечно, догадалась!.. Да, да, здесь он, у меня гостит. Сейчас?.. Погоди, дай выйду посмотрю, был недавно, да тут у него дел нашлось... Что, говоришь? Уже слышала, птичка моя?.. Ах, начальство? Ну, тогда оно, конечно... Ты погоди чуток, сейчас я...

Тетка наверняка положила в доме трубку и вышла на веранду. Вгляделась со света в полутьму. Увидела сидевшего за столом племянника, положившего подбородок на сложенные ладони, негромко окликнула:

– Сашок? Слышь ты?

А он поднял руку и сделал резкий отрицающий жест.

– Ага, – сказала себе Валентина Денисовна и ушла в комнаты, и снова донесся ее резковатый, громкий голос: – Нету его, милая, в саду. Знать, ушел зачем-то вместе с моим, собирались чего-то. Ну ничего, ничего, ночевать-то придет, не беспокойся. Чего говоришь? Не беспокоишься? Ну и правильно, под присмотром он у меня, как же!.. Когда собираешься?.. Так у него тут работы-и-и невпроворот, скажу тебе. Запрягли нашего Сашку так, что и продохнуть не дают.. Да оно и к лучшему, глупости в голову не полезут, ага. Так ты не беспокойся, милая, я ж тут приглядываю. Ага, приезжай, конечно... Когда, говоришь?.. Завтра?.. А ты поездом или самолетом? Ну, я скажу ему, чтоб встретил, значит... Не надо? Сама? Ну, как скажешь... Ага, целую, птичка моя! До свиданья.

Турецкий резко поднялся. Лина тревожно посмотрела на него, положила свои пальцы на его напряженную ладонь, упертую в столешницу.

– Саша, не надо... Это ведь жена твоя, я правильно поняла?

– Правильно, – зло выдохнул он. – Ну, тетка!

– Да что ты, Саш, – вступился за «невесту» Сергей Иванович. – Она-то при чем?

– Притом, Сережа, все притом, – покачав головой, ответил, как бы подводя итог, Турецкий. – Не зря еще с утра привязалось... – Он как-то по-собачьи тоскливо посмотрел на Лину: – Обложили... обложили...

– Не надо, Саша, – спокойно сказала Лина и поднялась. – Я пойду, поздно уже.

Подошла Валентина Денисовна. Тревожно улыбнулась – одними губами, а глаза остались настороженными. В таких случаях говорят: чует кошка, чье мясо съела.

– Да что ж вы так? Капитолина Сергеевна, а чайку еще?

– Спасибо, все было прекрасно. Мне действительно пора, а вы ложитесь-ка отдыхать. И про лекарства не забывайте. И постарайтесь не волноваться, поменьше эмоций... Давление у вас сегодня нормальное, утром обязательно померяйте. Ну?..

– Я провожу, не торопись. Мы еще о многом не договорили, – мрачно глядя в стол, сказал Турецкий.

– Разве? – удивилась Лина. – И о чем же?

– Об одном бомже по имени... Как его зовут, тетка, – он испытующе посмотрел на Валентину Денисовну, и та смутилась, спрятала глаза. – Ах, ну да, откуда ж тебе знать. Володей его зовут, Капитолина Сергеевна, по кличке Полковник. Которого я хочу вернуть в нормальную жизнь и обязательно это сделаю. Потому что иногда жизнь одного человека значит больше, чем все ваши «концы света», вместе взятые. Я себе, видите ли, – он обвел присутствующих почти бешеными глазами, – обещал. И терпеть не могу, когда в мою жизнь лезут без спросу! Даже совсем близкие мне люди.

– Бог с тобой, да ты что, Сашенька, – как будто испугалась тетка. – Да разве я себе позволю? Постой, а может, ты подумал чего? Так я клянусь!..

– А вот этого я б на твоем месте не делал. И потом, я разве тебе чего сказал? – Турецкий быстро взял себя в руки. – Это я вообще, так сказать, на будущее. Чтоб меньше вопросов ненужных возникало... Ладно, ничего не поделаешь. Раз пригласила, сама и встречай. А я? Вот сейчас провожу Лину Сергевну, а потом подумаю над собственной жизнью. Вы тут особо не ждите, ложитесь спать. Я и на веранде устроиться могу, а то и к Антону в его гостиницу заглянуть. Мы ведь толком так и не переговорили, чего ж откладывать, верно? Потом может времени не хватить... Вы не против Лина, чтоб я проводил вас?

– Конечно, Саша, но...

– А давайте без «но», ни к чему, честное слово... Ну, все? Да, а тебе, Валенька моя дорогая, я вот что скажу: мой маршрут, в который я вышел из дома, еще далеко не закончен. И когда я достигну конечной точки, или пункта, чтобы прийти к окончательному решению, пока сам не знаю. Поэтому постарайтесь тут без воплей и трагедий, осточертело! Ну, пошли? – он повернулся к Лине.

Но Валентина Денисовна опередила ее ответ:

– Ты, конечно, как хочешь, но я прямо скажу, не дело замыслил, Сашка, не дело.

– Вот интересно! – Александр укоризненно покачал головой. – Откуда ты знаешь, что я замыслил? Я разве делился своими планами? И вообще, тетка моя дорогая, чего вы все меня учите жить? Я разве мальчик? Я сам думать разучился? В чем дело? Не понимаю.

– Если позволите постороннему, – со смешком встрял Сергей Иванович, – я бы сказал вот что. Саня, я хоть вроде только подполковник, но в море ходил, знаю. Ни один бунт на корабле за всю историю мореплавания не достигал успеха. В конечном счете. А если протест выглядит как бунт – хана дело. Это к слову. Но если по правде, то решай свои проблемы, конечно, сам. Вот встретитесь и – решите. Чтоб всем плохо не было. Потому как чтоб сразу всем хорошо сделалось, так этого я тоже что-то в жизни не видывал. Ты извини, если не то...

– То, Сереж, именно то. Спасибо. Все, сняли вопрос. У всех завтра много дел, отдыхайте. Спокойной ночи. А я сегодня фактически не пил, поэтому могу себе позволить поехать на машине. Лина, за мной! Ну и жизнь, едрена палка!

И он громко засмеялся, демонстрируя свою неуязвимость и независимость, если кто-то хотел бы думать иначе. Вот так!..

Лина казалась обиженной, и Александр, поднявшись на горку, остановил машину. Опустил стекло, чтоб обдувало ветерком с моря.

– Ну, ругай же, чего молчишь?

– Нет охоты, – стараясь быть спокойной, сказала она.

– Вот этого я и боялся...

– Не поняла?

– А чего тут не понимать? Женщина хочет совершить подвиг. Не терпится ей «починить» чужие отношения, о существе которых она и понятия не имеет.

– Зачем же обижать? Вот так, как ты любишь повторять, то есть походя.

– Прости, пожалуйста... Можно я к тебе поеду?

Она тихо засмеялась. И на его вопросительный взгляд так же тихо ответила:

– Не поверишь, а я хотела только что тебе именно это и предложить. Чтоб ты успокоился, согрелся душой. И чтоб мы смогли проститься добрыми друзьями. Мне тебя будет очень не хватать, Саша. Я это знаю... Ну, не томись больше и меня не томи, поехали, – закончила она решительно.

А минут через десять молчаливой езды сказала:

– Ты мне дай телефон того твоего московского профессора Зильбера. Позвони ему и предупреди, чтоб не получилось неудобно. А Володю твоего я постараюсь к нам в стационар устроить на недельку – для полного обследования. Важно, чтоб он сам не возражал. Но тут уж я на тебя рассчитываю.

– Как славно... Вот видишь, мы опережаем друг друга... на один вопрос... А я хотел сейчас тебя попросить об этом. Думал даже, когда закончим дело с вашими энергетиками, пойти к мэру, поговорить на эту тему. Умница... – он резко остановил машину прямо посреди проезжей части, бросил руль и повернулся к Лине: – Иди ко мне! Я не знаю, что со мной происходит, Лина...

– А я, кажется, знаю, – ответила она, придвигаясь к нему и обхватывая его голову руками. – Я знаю... Слишком долгое прощание. Давай-ка, любимый мой, гони, а то наша ночь скоро кончится...

И он помчался, чтобы догнать уходящее время...

Антон с Милой медленно шли по кромке прибоя. Море было спокойным. Даже слишком спокойным, умиротворенным, засыпающим. Он придерживал девушку за плечи, чуть прижимая к себе. Потом наклонился, опустил руку в воду и засмеялся:

– Верно говорят, что оно похоже на парное молоко. Смешно, девочка, я никогда в жизни, даже напиваясь вусмерть в своей деревне, не пробовал парного молока, но теперь, кажется, знаю, какое оно на ощупь. И, наверное, чуть солоноватое, да?

– Нет, оно сладкое. Я на нем выросла... Будем купаться?

– С удовольствием. А ты как себя чувствуешь? Этот пиратский ром опасен. Пьешь – не чувствуешь, а ноги вдруг отказываются слушаться. Ты уже пришла в себя?

– Конечно! Давно, ты что... Я совсем трезвая...

– Да, разумеется, – он засмеялся. – И на мачту это я грозился забраться. Но ты остановила, молодчина. Что б я там, в одиночестве, делал? Я ж высоты боюсь.

– Ну да, врешь! И ничего не боишься. Ты ж с парашютом прыгал.

– Я не говорил тебе. И не прыгал вовсе, а меня просто выталкивали из люка. Ну, выпихивали, так боялся, чес-слово...

– Все равно врешь! Уйди, я раздеваюсь... А ты – вон там, – она, качнувшись, показала рукой в сторону.

Он развел руками, подчиняясь приказу, но не отошел ни на шаг: Милу здорово «штормило». Антон рассмеялся, так удачно вышло. И на ее непонимающий взгляд ответил:

– Стихи сочинил. Слушай: «Милу заштормило...» Как?

– Здорово! – сказала она и одним махом, ловко выскочила из одежды, оставшись в маленьких трусиках. И тут же, сделав два длинных прыжка по воде, – откуда силы взялись? – опустилась и легла на спину.

Антона приглашать не надо было, и через минуту он рухнул в почти горячую воду всем телом, подняв тучу брызг и отбросив от себя волну, качнувшую девушку, лежавшую неподвижно с раскинутыми белыми руками.

– Красотища! – громко простонал он. – Тебе нравится?

Мила резко перевернулась в воде, в два гребка подплыла к нему, зашедшему в море по грудь. Подплыла голова к голове. И вдруг, обхватив его руками и ногами, прижалась всем дрожащим телом и тоже словно простонала сквозь сжатые зубы:

– Ты можешь помолчать?..

– Ох как могу... – в том же тоне, прерывисто ответил он.

И вода вокруг них заколыхалась, заплескалась мелкими брызгами и шлепками, убыстряя свой водоворот – местного, конечно, значения, относительно бухты в частности и Черного моря вообще...

Потом они лежали рядом на еще не остывшей гальке, сохранявшей дневное тепло. Снова купались. Долго бродили по берегу, и Мила наконец согласилась с доводами Антона, что самое лучшее и для нее, и для него, если она останется переночевать у него в номере. К тому располагали все условия: одиночный номер на первом этаже, окно, выходящее в заросший палисадник, темнота, давно уже упавшая на город, отсутствие народных масс на улицах, где кто-то смог бы узнать Милу. Нет, можно было бы спокойно пройти и через хилый контроль в гостинице, если бы только они сами «чухнулись», то есть сообразили, хотя бы чуть-чуть пораньше. А теперь Мила могла рассчитывать исключительно на силу рук Плетнева. И он, смеясь, обещал ни в коем случае не подвести, не обмануть ее надежд. Правда, обещание звучало несколько двусмысленно, что с большим удовольствием отметила Мила, безудержно хохоча при этом. Ей все сегодня казалось поразительно смешным. И она расслабилась, покорно отдаваясь могучей силе бывшего «гуся», – это ей особенно нравилось.

Антон легко, как пушинку, поднял ее к окну, перенес через подоконник и с изысканной вежливостью джентльмена, принимающего у себя в будуаре любимую фрейлину Ея Императорского Величества, – абсурдная в принципе фантазия, – предположил, что дама, лежащая у него на руках, которую он так еще и не успел опустить на ноги, возможно, желает бокал вина. Дама заявила, что еще как желает, и впилась губами в его губы. О вине, естественно, было немедленно забыто...