Текст книги "Вспомнить себя"

«Мобильник» заиграл первые восемь тактов увертюры Вольфганга Амадея Моцарта из оперы «Свадьба Фигаро». Закончил. И когда захотел сыграть по новой, Александр Борисович прекратил свою «меломанию».

– Я вас внимательно слушаю, Константин Дмитриевич. Вы уже... решили?

Александр вовремя прервал свою же паузу, избежал грозы. Меркулов что-то невнятно буркнул и, наконец, заговорил:

– Я боюсь, Саня, что ваших аргументов может оказаться недостаточно для принятия столь кардинального решения. Это понимаешь?

– Понимаю, хотя я бы убрал из твоей фразы слово «столь», кардинальное – оно уже само по себе кардинальное, в усилении не нуждается. Но это тоже к слову. А если мы вам представим еще и аудиозапись вкупе с видео, где идет прямой и откровенный бандитский разговор, после экспертизы которого тебе любой Володькин эксперт укажет на идентичность голосов и там, и сям, тогда как?

– Это было бы неплохо, но...

– Опять мало?

– Личность не та, Саня. Не ваш уровень.

– Хорошо сказано!

– Ты неправильно понял.

– Ошибаешься, я все правильно понял. Там сейчас Плетнев с Липняковским расширенное совещание проводят, так вот я пойду и скажу им: «Вы, ребятки, хорошо поработали, но теперь отдыхайте, будем ждать, когда рак на горе свистнет. В смысле, генеральный прокурор». Как полагаешь, повеселятся?

– Не фрондируй и не ораторствуй. Ты сам все прекрасно понимаешь.

– А знаешь, Костя, нет. И вообще, кончать пора с этой петрушкой. Надоели вы мне хуже горькой редьки. Извини, ничего не могу с собой поделать. Пора переквалифицироваться в управдомы...

– Плохой из тебя управдом, коли со своим собственным домом разобраться не можешь.

– Даже так? – быстро спросил Турецкий и почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Ох, опасное состояние, зря Костя рискует... Но Александр взял себя в руки, не слушая, что там «балабонит» в трубку Меркулов. – А ты прав, – перебил он какую-то фразу, – даже управдом не получится. Значит, пойду в писатели. Рассказать есть чего, пусть хоть посмеются разок, а то все сплошные сопли да слезы, кровь да дерьмо, а я развеселю, расскажу про нашу Генеральную прокуратуру.

– Я тебя спросил: ты знаешь, что Ирина летит к тебе?

– Ко мне? А зачем? В море искупаться? Так я тут ни при чем. Я не звал. Я сам – на птичьих правах. Пусть себе купается, если ей больше делать нечего. Желает отдохнуть, тем более не стану мешать. Тут есть с кем. Так что проблем не вижу.

– Ее Валентина Денисовна пригласила отдохнуть.

– Ну, вот ты и раскололся, Константин Дмитриевич. И я понял вашу игру. Неумная, должен заметить. Впрочем, о чем теперь говорить, придется отъехать куда-нибудь, чтоб не мешать людям поправлять свое здоровье. Я сейчас сообщу коллегам, что получил твое согласие на мою просьбу об отстранении меня от дальнейшего расследования этого уголовного дела в связи... А, ладно, я сам придумаю что-нибудь, чтоб у них не возникло глупых вопросов, начинающихся со слова «почему?».

– Саня, подожди минутку. Я долго тебя слушал, а теперь ты сделай мне такое одолжение, потерпи немного. Так вот, мне ужасно надоели твои бесконечные капризы. Ты слышишь меня?

– Да-да, конечно-конечно, а что ж мне еще остается делать? Я ж не могу тебе отказать в последней просьбе?

– Ах боже мой!.. – тяжко вздохнул Меркулов. – Да пойми же ты, стоит нам сделать то, о чем ты просишь, как на нас немедленно спустят всех собак! Опять, скажут, Генеральная прокуратура начинает травить несчастных олигархов, которые только и делают, что пекутся о благе государства да об устройстве новых рабочих мест!

– Ну, извини, тогда это же совсем другое дело! Я ведь, сидя тут, в глухой провинции, у моря, не знал, что Генпрокуратуры больше не существует!

– Опять ты?! – взорвался Меркулов.

– Не опять, а в последний раз, – спокойно парировал Турецкий. – Да чего ж вы дошли, ребята, если за целый год, что меня не было, ни одного дела не довели до конца? И это совсем не значит, что я хорошо работал, это значит, что вы вообще прекратили всякую работу! О чем ты мне говоришь? Вдумайся! Я что, ареста требую? Мне нужно, чтобы этот господин пришел сюда и дал свои показания. Явился, как любой гражданин России, которому прислана повестка! А уж чем прижечь ему задницу, я как-нибудь без вас разберусь! И кто придумал, что у этого хера какая-то неприкосновенность?! Кто ее видел?! Вы что, очумели там все, ребята?! Он кто? Депутат? Министр? Может, он – Президент? Кто он, объясни ты мне, идиоту, замахнувшемуся на незыблемые устои капиталистического общества России!.. Ладно, Костя, устал я, извини. Я действительно еще не выздоровел, мне надо на воды, в Пятигорск, чтоб прикончить там какого-нибудь... Моцарта с его «мобильниками».

– Успокойся, Саня. И не отходи далеко. Я, наверное, все-таки попробую...

– Ну, помогай тебе Бог...

К подъезду мэрии подкатил бронированный «мерседес» в сопровождении большого черного джипа. Как и вчера, когда на площади, напротив больших окон, которые пришлось плотно закрыть и даже приспустить маркизы, шумела толпа «прогоревших» земляков, из первой машины стремительно, этаким чертиком из банки, бочком выскочил уже известный мэру Григорий Алексеевич Переверзин. Его в мгновение ока окружили четверо типичных «братанов», и вот такой целеустремленной группой они понеслись к парадным дверям.

Мэр тяжело вздохнул. Опять начинается... Нет, увы, опять продолжается...

Вчера шел стихийный митинг протеста, и Виталий Семенович мог этим обстоятельством хоть как-то оправдать перед наседающим московским олигархом свою нерешительность. Да и ситуация, к сожалению, работала в пользу Переверзина. На плакатах и растяжках с убедительной ясностью читалось, что народ во всех своих несчастьях винит именно мэра. В первую голову. Винит за все: за раннюю жару, за рыночный произвол носатых соседей, за лопающиеся, уложенные после войны водопроводные трубы, за бесконечные отключения электричества, что наносит хозяевам бесчисленных магазинчиков, палаток и лавок, маленьких кафе и чайных несоразмерные убытки, а последний случай – это вообще уже выше всякой крыши... Конечно, возмущены, конечно, требуют наказать нерадивую власть! А тут еще и этот столичный деятель, словно ворон, почуявший запах мертвечины...

– Доброе утро, Виталий Семенович! – заявил – именно заявил, а не поздоровался, как нормальные люди, – Переверзин.

Деловой, стремительной походкой он прошел вдоль длинного стола заседаний и сел у торца на стул, рукой предлагая мэру занять место напротив себя. Однако! Но мэр пока и не думал садиться на предложенное ему место, он прошел к своему большому письменному столу и устроился в собственном кресле. Посмотрел на гостя вопросительно. И тому пришлось повернуться на стуле на все сто восемьдесят градусов. Пересаживаться в кресло для посетителя он не пожелал. Предполагал вести разговор на расстоянии? Впрочем, все равно. Мэр Смородин знал, с чем явился московский гость.

Идейка, принесенная им еще вчера, была проста и понятна, как арбузная корка.

В связи с происшедшей энергетической катастрофой в регионе, – Переверзин оперировал глобальными категориями, – самая крупная московская, она же и входящая в первую пятерку европейских фирм, занимающихся ай-ти и программированием, предлагает городу немедленно отказаться от разработок местных умельцев, составивших программу компьютерного обеспечения энергетических сетей края, при первом же испытании давшую столь драматический сбой, и заключить договор с компанией Переверзина на поставку более совершенного продукта. Ну и условия сделки всякие.

Другими словами, московский предприниматель предлагал мэру разорвать контракт со своими программистами и пригласить за хорошие, естественно, даже очень приличные, денежки московских компьютерных «варягов».

Вчера, пользуясь, вероятно, тем, что на мэрию «наседали» митингующие, поднимавшие всякие лозунги, включая несерьезные типа «Мэр, отдай наше мясо!», – ну, просто черт знает что! – этот «фрукт», оставивший за дверью своих четырех охранников, наседал на Виталия Семеновича с такой молодецкой резвостью, что мэр уже и не знал, как отделаться, к кому спровадить чрезмерно напористого гостя. Или хотя бы остановить нескончаемый поток его подавляющего сознание красноречия. Наверняка в совершенстве владел новейшими разработками в области пиара и прочих политтехнологий. Жестикулировал, кричал, а то зловеще затихал, но все время давил, устроив здесь, в кабинете, настоящий спектакль. Мэр уж и не рад был, что согласился принять этого Григория Алексеевича. Так сам бы и не додумался, из края позвонили и от имени губернатора настойчиво «рекомендовали», объяснив, что условия нового контракта в основном, на их уровне, уже согласованы. Давним был этот «давеж», но Виталий Семенович, хорошо знавший главного городского энергетика и веривший ему, не уступал. А когда компьютерная система диспетчеризации и управления энергоснабжения – так официально она называлась – была уже фактически подготовлена к эксплуатации и ее начали тестировать, вот тут-то, именно на этом этапе, и произошел совершенно непонятный, необъяснимый сбой, после которого компьютер отключил все городские объекты. Пока говорят, что случился непредвиденный перегруз, отсюда и пошло веерное отключение. Но это не объяснение, нужно получить мнение специалистов, экспертов, и только тогда можно принимать окончательное решение по поводу дальнейшего проведения работ. Но это – время! А Переверзин ничего не желал понимать. Он ссылался на краевые власти, на свои связи в правительстве России и, оперируя нескончаемыми своими возможностями, выдвигал жесткие требования, будто все было сто лет назад согласовано, а мэр тянет по непонятной причине. Короче говоря, пуп земли, ничуть не меньше. Видеть не мог Смородин этот тип людей. Но вынужден был терпеть, ибо понимал, что сейчас каждое его лыко будет немедленно вставлено в строку будущих обвинений.

Никому ничего не говоря, кроме Коли Кашинского, главного энергетика, Виталий Семенович попросил того выяснить, что это за фирма такая гениальная у Переверзина, что за компания, которая чуть ли не в первой мировой десятке числится? Николай, конечно, по своим каналам успел кое-что узнать. И результаты хоть и соответствовали – отчасти – заявлениям и заверениям Переверзина, все же были, если и не на порядок, то значительно ниже. «Понты» разводил тут Григорий Алексеевич, имея за спиной четверых типичных братков, а также мифические связи в Кремле и Белом доме. Знал в принципе мэр эту породу людей, но... Край пока только настойчиво рекомендует! А что будет завтра, неизвестно. И ты хоть тресни!..

– Я предлагаю вам, Виталий Семенович, еще раз крепко подумать, прежде чем попытаться принять окончательное решение не в пользу моей компании. Да, мне, естественно, известно, что у вас работает в настоящее время бригада следователей из Генеральной прокуратуры, и это хорошо, я даже знаю, кто они, эти толковые ребята, да. Но они ищут не то! Они изучают следствие, а надо искать причину. Понимаете?

– Да уж... – неопределенно пожал широкими, круглыми плечами, сам крепкий, как гриб, мэр.

– Вот именно, уважаемый! Здесь необходимы уникальные, специальные знания, которыми все они, к великому сожалению, не обладают. Они – сыщики! Вот и станут искать мифических преступников, своего рода диверсантов, может быть, даже и террористов, вместо того чтобы пригласить специалистов в области компьютерных технологий. Вы меня понимаете? Но даже и не в этом главное дело, поверьте мне!

– А в чем же, – спросил несколько обескураженный мэр, – по-вашему?

– А в том, Виталий Семенович, что пока творится этот бардак, ваши конкуренты не дремлют, нет! Они обязательно переведут стрелки на криминалитет, скажем, присочинят какую-нибудь несуществующую диверсию, и увлекут туда и вас, и общественное мнение. Вот оно-то в конечном счете и обернется против вас же, Виталий Семенович, не сумевшего обеспечить ни охрану, ни соответствующую научную поддержку собственному же, именно вашему собственному эксперименту. А я, если помните, предупреждал: не связывайтесь со случайными людьми и неавторитетными компаниями, слушайте меня, я плохого не подскажу, у меня элитная клиентура, мои заказы миллиардами исчисляются! Между прочим, скажу по секрету, ваши краснодарские коллеги только руками разводят, да-да! Они ничего понять не могут! Какие-то преступники, словно лихорадка! Да помилуйте! Научитесь, в конце концов, мыслить на современном уровне! Кончайте вы с вашим каменным веком!.. Мы, как ведущая в стране компания...

– Позволю уточнить, – мэр осторожно вклинился в поток красноречия. – Вы, насколько мне известно, далеко не ведущая. Но в десятку входите, отечественных, не мировых. Но и это – очень неплохо, очень...

Виталий Семенович будто копировал стиль Переверзина. Но тот лишь на миг прервался и немедленно ринулся в новую атаку:

– Это очень правильно, что вы не доверяете словам, проверка – лучший козырь, полностью согласен с вами. Но я-то совершенно о другом. Я сейчас о вас думаю. Ведь катастрофы подобного рода даром никому не проходят. Я знаю, что в Москве по поводу этого форс-мажорного события мнения уже разделились, а в подобных ситуациях обожают не искать, а назначать конкретных виновных. Вот тогда могут неожиданно всплыть и наши с вами разногласия, вы понимаете? И, уверяю, не в вашу пользу.

– Понимаю ли? – с хитрой ухмылочкой спросил мэр. – Нет, уважаемый Григорий Алексеевич, я понимаю так, что это вы усиленно пугаете меня, пытаетесь даже как бы угрожать, хе-хе!.. – легким смешком он ловко смикшировал серьезность смысла произнесенной Переверзиным фразы.

– Я-а-а?! – искренне изумился гость. – Да вы просто не желаете понимать нашего доброго к вам отношения!..

«А вот и жесткие нотки проскользнули, – отметил про себя мэр. – Ну-ну! Когда ж до дела-то дойдет?..»

– Вы полагаете, что добрые отношения должны и дорого оплачиваться, так? Я вас правильно понимаю, Григорий Алексеевич?

– Ну, во-первых, вы должны ценить уже одно то, что именно к вам первым мы обратились. К нам ведь очередь стоит. И, кстати, принимая на свои плечи груз обязательств по компьютеризации вашей энергетики, мы здорово теряем в финансовом плане, уступая очередь вам и временно отказываясь от более выгодной сделки. Очередной заказ для Москвы стоит, по нашим прикидкам, порядка пятидесяти миллиардов рублей. Впечатляет? У вашей программы, как показало тестирование, нет стабильности, у нас же она есть. И мы даже готовы что-то потерять в финансовом смысле, но приобрести, если хотите, в этическом. Я настоятельно советую, пока есть еще время, расторгнуть договор с вашими прежними, опозорившимися партнерами и заключить его с нами. Это – ваше спасение.

– И наши тридцать миллиардов, – подсказал мэр.

– Ну, пусть так, – словно бы отмахнулся Переверзин. – Разве это так уж существенно? Кстати, и ваше собственное, Виталий Семенович, моральное спокойствие и прочность позиции тоже чего-то стоят, не правда ли? Когда у вас перевыборы, будущей весной? А ведь мы могли бы еще успеть, да-да. Или не успеть, если за дело возьмутся наконец краснодарские власти, как они твердо мне гарантировали, и у которых ваша катастрофа – вот где! – он ткнул себя пальцем снизу в подбородок. – Но это будет тогда выглядеть чем-то, напоминающим переворот, а лично я не сторонник политических эксцессов. Хотя, уверяю вас, умею решать вопросы временной нестабильности, когда договаривающиеся стороны никак не могут прийти к взаимовыгодному решению. Уверяю вас, умею! – это прозвучало совсем уже грозно, даже с вызовом.

– Так я не пойму, – гнул свое мэр, – вы кто? Бессребреник? Патриот? Диктатор там, где речь заходит о миллиардных гонорарах? Где корни вашей настойчивости, мало напоминающей благотворительность?

– А знаете, Виталий Семенович, я ведь вам врать не стану. Никакой я не патриот. И уж тем более не благодетель. Просто у вас тут, на северной стороне, моя матушка проживает. Старушка. Свой домик, уезжать не хочет, как ни зову. А у вас морозы лютые, особенно когда бора свистит, я знаю, приходилось... И мать сидит и плачет, света нет по три дня. Доколе ж, уважаемый?! Кур в дом тащит, чтоб не замерзли. Ну, что мне делать прикажете?

– Вы даже не представляете, уважаемый Григорий Алексеевич, как я вас понимаю. Да, просто ужасно. Особенно этот проклятый норд-ост... Ну что ж, подумаем. Я ведь не один вопрос решаю. У нас демократия!

– Э-э, бросьте! – отмахнулся Переверзин. – Какая, к черту, демократия?

– Не-ет, это вы у себя на фирме можете командовать в подобном тоне, а у нас не рекомендуется. Сразу – в газету! Да такое разнесут, свет немил окажется!

– Ну, еще не разнесли, но могут, очень даже могут, только в несколько ином ключе!.. Я знаю, что вашей деятельностью здесь многие недовольны. Особенно среди ваших «национальных» соседей, которым вы частенько перекрываете кислород. И не надо думать, что это будет длиться вечно: вы – руководить городом, сочетая свое «руководство» с активной предпринимательской деятельностью, через родственников, разумеется, а они – молчать и подчиняться вашим нелепым постановлениям. Не перебивайте меня! Я не привык к этому!

– Я тоже, – спокойно сказал мэр, хотя внутри у него все, казалось, кипело, но он большим усилием воли сумел сдержать себя, подавить вспыхнувший гнев: сила была сейчас не на его стороне. Четверо «отморозков» в приемной – не просто охрана.

И спокойствие мэра подействовало-таки на Переверзина. Он оборвал свои угрозы и закончил почти мирным тоном:

– Ну хорошо, хорошо, уговорили, я все равно пробуду здесь еще пару дней... И если нужна поддержка сверху, вы только скажите, – он деланно засмеялся. – Это для нас не вопрос. А вот недовольство населения, у которого мэр украл... – это ж придумать! – мясо, вот это серьезно. Это очень серьезно! – кажется, он снова переходил к угрозам, но уже улыбаясь при этом. – Так ведь и до трагедии недалеко. Найдется какой-нибудь обиженный, псих ненормальный, как говорит моя дочь, да и отомстит мэру за своих размороженных кур и уток, а потом будут наши доблестные правоохранители годами искать нити политического заговора... Только кому от этого легче, не так ли? Или вы мечтаете о пышных похоронах? – Лицо Переверзина снова стало жестким, будто каменным. Или скорее бронзовым, как на старинных медальонах. – Так за этим, как говорится, дело не станет. – И глаза его превратились в две льдинки. – Это шутки у меня такие, Виталий Семенович, – серьезно заметил Переверзин.

Ну что ж, он показал себя, свои цели и пути их достижения определил, а теперь пусть этот растяпа, размазня-мэр, ворочается всю ночь. Бессонница – на пользу...

– Надеюсь, до скорого! – Переверзин взметнул рукой, резко вскочил, повернулся и, не прощаясь, быстро вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь. Ну, фюрер да и только... ты посмотри, что делается на Руси...

«Нет, этот не остановится... А что, если он и в самом деле так силен?.. Или играет?.. – размышлял мэр, глядя на открытую дверь, которую никто там, в приемной, и закрывать не собирался, и войти вроде бы тоже не желал. – Неужто страшней этого кота действительно зверя нет?.. Мышиная какая-то психология. Быстренько утащить и спрятаться... Видно, самому встать придется, – во всех смыслах...»

И Виталий Семенович Смородин принял решение, которое в настоящий момент посчитал наиболее целесообразным, хотя и, возможно, таящим неизвестные пока неприятности для него. Особенно теперь, в преддверии приближающейся выборной гонки. Он сам прошел и закрыл дверь, ни слова не сказав секретарше, а вернувшись к столу, взялся за телефонную трубку и открыл свой собственный телефонный справочник на букве «П» – прокуратура...

Глава четвертая
ДНЕВНЫЕ ЗАБОТЫ

Валентина Денисовна была в расстроенных чувствах, если так возможно выразить ее почти скорбное душевное состояние. Что с того, что любимый племянник – большая шишка в столице? Была, кстати...

Частный предприниматель Ермакова, имевшая доходный бизнес, – она всегда делала ударение на «е», полагая, что так звучит «иностраннее», ибо все равно слово не русское, а черт-те какое – чужое. Но дело есть дело, и за ним следовало следить. А как тут уследишь, если, с одной стороны, – сердце больное, а с другой – бардак с электричеством, от которого и здоровое сердце не выдержит?..

С этими гнетущими мыслями она ходила вчера на общегородской митинг протеста, организованный партиями, которые собирались выдвигать своих кандидатов на «мэрский пост». Хоть и звучало это выражение некрасиво и грубо, так и слышалось слово «мерзкий», борьба за него шла в городе нешуточная. И кризис с электричеством оказался прямо-таки на руку оппозиционным партиям. Вместе со всеми «протестующими», хотя толку от своих «протестов» никто и не ожидал, Валентина Денисовна громким и тонким голосом выкрикивала лозунг, которому, шныряя в толпе, учили женщин какие-то неизвестные личности, шустрые и нахальные. Но сами лозунги нравились, особенно этот: «Мэр, отдай наше мясо!», «Мэр! Ты обокрал нас!». Выкрикивали и смеялись, хотя, по правде, ничего веселого для своих кошельков не наблюдали. Пробежал слушок, что кто-то приплатил организаторам стихийного митинга протеста, ну, как обычно это делается, привыкли все давно, но всякий раз думают, что сегодня обязательно будет не так, как обычно...

Словом, повеселились. Обратили внимание, как к мэрии подкатили «важные» автомобили и выскочил неизвестный, – говорили, он какой-то серьезный в правительстве, там, в Москве, а не здесь, в Новороссийске, представитель и обязательно разберется в энергокризисе. Будто бы он даже специально для этой цели и прибыл сюда, сам Путин якобы его прислал. Но мало кто верил и в эти сказки. Да и правительств этих развелось, – что ни город, то свое правительство. Скоро уже в станицах начнут расширять власти. И пойдут министры «золотарных» дел! Вот тогда уж натурально, как в поговорке, придется гасить свет. Батьки-атамана на них на всех не хватает!..

Покричали и разошлись. А нынче с утра отправилась Валентина Денисовна в свою «Усладу», да еще больше расстроилась. Убытки, несмотря на все ухищрения – продажу по резко сниженным ценам, при которых все же успели избавиться от размороженных птицы и мяса и ничего выбрасывать не пришлось, – были велики. И вот теперь она возвращалась домой в скверном настроении. И зла сорвать не на ком, не на своих же!

Невесело размышляя о том, что в связи с намечающимися переменами в жизни, может, уже приспело время переложить ей свою ношу на плечи мужика, она увидела любопытную картину.

Из большого магазина женской одежды, который теперь именовался, как и вся эта распроклятая жизнь, чужеземным словом «бутик», неизвестно что обозначавшим, вышли две девушки. Обеих Валентина хорошо знала. Одна была Олеся, соседская девчонка, за последнее время быстро как-то вытянувшаяся и похорошевшая, модная такая блондиночка, дочка Анны Александровны, по-соседски – Нюры. А вторая – ее давняя подружка Наташа, милая, худенькая девчонка с рыжими кудрями. Ну конечно, из двух подружек одна должна разительно отличаться в лучшую сторону. Закон жизни, вздохнула Валентина, вспомнившая, что и сама когда-то, будучи уже замужем, бегала в неказистых подружках у той же Нюрки... Это Сашка с Сережей уверяют, что она была красавицей, сама Валентина так не считала – обычная девушка, каких миллионы...

Она машинально догнала девушек, услышала обрывок разговора. Олеська говорила довольно громко, будто желала привлечь внимание посторонних, знакомая манера...

Между прочим, Олеська тащила в обеих руках три здоровенных пакета, а у Наташеньки был всего один, да и тот больше похожий на выходную женскую сумочку, куда вмещались разве что пудра, маленький пузырек духов, носовой платочек да еще тушь для ресниц, как вспоминала себя в этом возрасте Валентина.

А разговор-то был любопытный.

– О чем ты говоришь, это же для меня копейки теперь! – небрежно бросила Олеся.

– Алиска, да ты чего? Я ж и за полгода столько не заработаю! Даже если папа в загранку пойдет, ему два месяца придется откладывать, чтоб столько поднять...

– А вот мой Славка – поднял, – с превосходством заявила Олеся. – И никакой загранки. Просто мозгами, сказал он, надо шурупить!

– Так он же в отпуске, сама сказала...

– Никакой не отпуск, ты не поняла. Просто очередные важные дела у него. И отъехал, сказал, ненадолго. И потом, я – женщина! Не мое это дело, своего мужчину о его заработке расспрашивать!..

«Во-во, – подумала Валентина, – вся Олеська в этих словах!.. А в самом деле, что это за бизнес такой, чтоб столько грошей осилить?» Видела Валентина разок того Славика – паренек как паренек. Лет двадцати с небольшим, может, на несколько лет постарше той же Олеськи. И ничего в нем не было заметно значительного, «предпринимательского», как сказала бы она.

– Так он в Москве?! – прямо-таки изумилась Наташенька, для которой Москва, очевидно, еще была вершиной человеческих достижений. – И не вернется?! И ты – к нему?

– Да какая разница, где он, – несколько ревниво и недовольно ответила Олеся. – Важно, что устроиться ему – раз плюнуть... А ты так спрашиваешь, Натка, будто завидуешь мне...

– Да не завидую я... – как-то грустно ответила Наташенька и понурилась.

– Завидуешь, я же вижу! А еще лучшая подруга...

«А теперь они поссорятся, – подумала Валентина Денисовна. – И Олеська будет сама виновата...»

Было жалко Наташу, хорошая ведь девочка, умненькая... Эх, где вы, мужики! Кто б оценил?..

Наблюдать, как девушки поссорятся, ей не хотелось, и Валентина обогнала их. Полуобернувшись, на ходу кинула:

– Здравствуй, Наташенька! И ты, Олеся, здравствуй. Смотрю, с обновками? Ну, поздравляю.

– Здравствуйте, тетя Валя, – почти хором ответили девушки.

– Нюру я видела, а твоя мама, Наташенька, как? Не болеет?

– Нет, спасибо, теть Валя, – ответила Наташа. А Олеся сморщила носик и отвернулась.

Валентина Денисовна прибавила шагу, но услышала за своей спиной, как Олеся недовольно пробурчала:

– Олеся... Тьфу! Никак не отучить этих куриц!.. И мать тоже: «Олесенька!» Алиса я!

– Ну, ладно тебе злиться, они же старые совсем, – попыталась успокоить подружку Наташа. – Их не переучишь...

И так гадко почему-то стало на душе у Валентины Денисовны, будто она нечаянно вступила во что-то постыдное, – в коровью «лепешку» на свежевымытом тротуаре, не меньше...

Ирина Генриховна, вышедшая из такси возле аэропорта Домодедово, огляделась, вспоминая, где тут что расположено. После многочисленных переделок, расширений, реставраций, реконструкций и прочего, что придало старому «Домодедову» вполне европейский вид, она несколько терялась, – давно не улетала отсюда в другие города и страны, все больше из Шереметьева. А теперь ей надо было найти кассы аэропорта и там – старшего администратора. Тому обещал позвонить тот, с кем разговаривал Меркулов. Несколько, конечно, испорченный телефон, но, с другой стороны, в летнюю пору вылететь на курортный юг было всегда, в любые годы, делом весьма непростым. Но Костя, сам и предложивший следом за тетей Валей полететь к Шурке, обещал в этом вопросе всяческую поддержку. Зам генерального прокурора страны – как выражается Шурик, – не фиг собачий! Ах, Шурка, до последней минуты останется босяком и хулиганом...

И любила его Ирина, и сердилась постоянно, особенно в последнее время, когда муж словно с цепи сорвался. Но тут, понимала она отстраненно, и значительная доля ее вины имелась. Нечаянной – другое дело, но была же. И чем скорее произойдет объяснение, решила она, тем быстрее восстановятся прежние нормальные отношения – доброжелательства и откровенности. Что, собственно, она больше всего и ценила в муже, зная при этом, что у того случались всякие срывы, но с этим ничего уж не поделаешь, да и Слава Грязнов активно ему помогал. Еще как помогал – дружок закадычный!..

– Простите, где здесь кассы, не подскажете? – спросила она у первой же девушки, шедшей ей навстречу, и та, не отвечая, рукой показала направление.

Без всякой цели скользя взглядом по лицам людей, сидящих на скамейках, она вдруг остановилась в недоумении. Не поняла! Или показалось? Но когда Ирина сосредоточила свой взгляд на предмете, услышала знакомый голос, звонко позвавший ее:

– Тетя Ира, я здесь. Вы не меня ищете?

Это показалось ей невероятным. На скамейке, со знакомым рюкзачком за спиной сидел не кто иной, как Вася. То самый, которого она около часа назад, нет, наверное, больше, машина не раз застревала в пробках – еще на МКАД, потом на Каширке, – оставила в квартире у Кати, рассчитывая, что та побудет с мальчиком несколько дней, пока ей удастся встретиться и помириться наконец с Шуриком. И вот мальчишка здесь! Но что случилось?! Господи, неужели беда?!

– Вася! Что ты?.. Как ты тут?! Почему?!

– А я запросто тетю Катю надул! – похвастался тот, поднимаясь со скамейки и чувствуя себя по меньшей мере героем дня.

– То есть как обманул?! – уже закричала на него Ирина, чувствуя, как в ней, вопреки разуму, закипает, чтобы немедленно выплеснуться наружу, волна гнева.

– Она думает, что я играю на компьютере, – спокойно ответил Вася, безразлично пожав плечами и тем самым как бы «разоружая» тетю Иру. – А я вышел вслед за вами, но поехал не на такси, а на метро. Я вчера еще посмотрел правильную дорогу. И уже около получаса жду вас. Боялся даже пропустить. Но не прозевал, – удовлетворенно закончил он, улыбаясь и подходя совсем близко.

Ах, как зверски захотелось ей ухватить мальчишку за его дерзко оттопыренные уши! И надрать их – по-настоящему, чтоб ему стало больно! – несмотря на весь ее педагогический опыт, а также знания в области психологии. Но тот нахально-наивными глазами уставился на нее, видя, что она уже выхватила из кармана «мобильник».

– Я бы не звонил, – сказал он почти по-взрослому. – Вы ж не хотите, наверное, чтоб я сидел здесь, на лавке, ждал теть Катю, когда она приедет за мной? Она же помчится на такси, а это – не меньше двух часов по пробкам. А со мной за это время может случиться что угодно, и что вы папе скажете?

Это было уже сверх всякой нормы. Ирина Генриховна, взрослая, серьезная женщина, «зациклившаяся» на воспитании мальчишки, этого наглеца, который по-настоящему занимался шантажом, и ничем иным, не знала впервые, пожалуй, что ей предпринять. В словах этого «поганца» была неотразимая логика. И что теперь делать? Нет, звонить, конечно, придется... Странно, почему Катя не звонит? И этот сукин сыночек словно разгадал, какие вопросы мучат ее.

– А я в комнате телевизор оставил включенным, пусть она думает, что я дома... – Он, оказывается, и тут все продумал!