Текст книги "Убийство в состоянии аффекта"

Глава 13

Павел Ильич Разумовский ехал в загородный дом к сыну. Прекрасное ровное покрытие Рублевского шоссе, без обычных для российских дорог колдобин и ям, располагало к приятной расслабленности. Разумовский с наслаждением откинулся на спинку удобного кожаного кресла и прикрыл глаза.

Он вспоминал прошедший бесконечный рабочий день. Как будто все сегодня взбесились! Взрыв в метро – слава Богу, без пострадавших. Подготовка к завтрашнему визиту премьер-министра Бирмы. Важное закрытое совещание (только для своих, все в строгой секретности и без прессы). Конечно, положение обязывает. Все-таки премьер-министр, можно сказать, второе лицо в государстве. Но ведь что обидно: никакой благодарности, никакого признания. Второй – он и есть второй… Павел Ильич почувствовал легкое раздражение при мысли о разговорах простых обывателей – мол-де, что такое этот премьер-министр? Чем он там занимается? По телевизору выступает, бумажки подписывает? Зато деньги лопатой гребет да еще на халяву по заграницам мотается. Как ни пытался Разумовский успокоить себя, раздражение только усиливалось оттого, что обычно всемогущий премьер-министр не может немедленно устранить его причину. Ни закон не издашь, ни приказ не подпишешь – общественное мнение, так сказать, ничего не поделаешь.

«Да что они понимают! – вел диалог сам с собой Разумовский. – Побыли бы в моей шкуре, небось по-другому бы запели. Я молодой еще мужик, полтинник только-только разменял, а уже и сердце, и нервы ни к черту от этой работенки. А они: „Премьер-министр!“ Я уже не помню, когда последний раз отдыхал по-человечески. Без этих официальных визитов, неофициальных посещений. Стоит к врачу с геморроем пойти – на следующий день все газеты будут информировать население о состоянии здоровья горячо любимого премьер-министра нашей родины. Тьфу, черт! Аж противно. А ведь было время! С друзьями на рыбалку, на охоту или просто в поход, с палатками, с котелками – чудо, а не жизнь! А теперь…»

Вчера Разумовский был в своем институте на встрече выпускников. Как долго ждал он этого дня! Павел Ильич соскучился по своим друзьям, ему давно хотелось посидеть с ними в неформальной обстановке, выпить по рюмочке, вспомнить о прошлых молодых днях. С однокурсниками премьер-министр не виделся лет двадцать. «Кто теперь где? – гадал он. – Ребята и девчонки у нас упорные были. Большими людьми, вероятно, стали». Павел Ильич вспомнил свою группу. Очень дружный был народ. Все праздники, дни рождения вместе справляли. «Да… – думал Разумовский, – в какой нищете жили! Денег не было зимних ботинок купить, а как веселились! Сколько радости было! А теперь… Да что и говорить! Другие времена, другие ценности. И молодость уже не вернешь». С этими мыслями Разумовский подошел к зеркалу и критически осмотрел себя. Недавно проклюнувшаяся лысина, набухшие мешки под глазами, плотное брюшко, переваливающееся через ремень, – неутешительная картина. Павел Ильич презрительно скривился, но успокоил себя тем, что и для его друзей годы не прошли бесследно.

Когда Разумовский решительно заявил о своем намерении поехать в институт, охрана всячески пыталась его отговорить. Они приводили множество разных доводов в пользу отмены визита. Намекали на опасность предприятия, пугали терактами, снайперами и простым бытовым хулиганством нынешних студентов. Но Разумовский остался непоколебим. «Ваше дело позаботиться о том, чтобы всего этого не случилось, а решения принимаю я», – заявил он.

Охрана позаботилась. В день назначенной встречи обычный московский институт стал похож на секретный военный объект. У входа студентов встречала охрана из трех кордонов, которая так тщательно проверяла документы, что у главных дверей образовалась внушительная пробка. Целый день по этажам сновали крупногабаритных размеров «мальчики» с проводками в ушах, врывались на лекции, проверяли аудитории, заглядывали в урны. После окончания последней пары всех студентов в приказном порядке вывели из института, началась подготовка к встрече. Преподавателей тоже попросили удалиться, остались только те немногие, кто учил премьер-министра и его курс, в банкетном зале были накрыты столы, вдоль стен, плечом к плечу, выстроилась охрана. Постепенно бывшие выпускники собрались, Разумовский приехал последним. В радостном предвкушении он зашел в зал, но присутствующие там встретили его неловким молчанием. Павла Ильича проводили на его место. Началась торжественная часть. Ректор долго говорил об истории института, вспоминал факты, события, даты, затем перешел на его нынешнее состояние, упомянул про недостаток финансирования (в этот момент выразительно посмотрев на Разумовского), напоследок он поздравил собравшихся с их праздником и сел на место. Торжественная часть с изрядным количеством тостов наконец завершилась. Алкоголь помог снять напряжение, царящее в зале, полились воспоминания, рассказывались забавные истории, случившиеся в прошлом. Взрослые, солидные люди называли друг друга забытыми студенческими прозвищами, и только к Разумовскому все почтительно обращались по имени-отчеству и на «вы». Слово взял староста группы, хороший приятель Павла Ильича в прошлом.

– Я хотел бы поднять тост за одного из наших друзей, – начал он. – Павел Ильич всегда отличался особенной целеустремленностью и упорством. Уже в молодости было понятно, что он сумеет добиться многого, но даже мы не подозревали, насколько высоко он взлетит. Теперь его имя займет прочное место в истории России. Мы должны гордиться, что среди нас учился такой замечательный человек.

– Ребята, – прервал его Разумовский, – мы же здесь собрались не меня чествовать. Это наш общий праздник.

– Да-да, конечно, – донеслись голоса. – Серый, давай заканчивай свой монолог, давайте за нашу группу выпьем. А ты, Паша, не обижайся, расскажи про свою жизнь, интересно ведь знать, как премьер-министр живет.

Разумовский начал рассказывать про свою семью, жену, сына. Но присутствующих больше интересовало, в какой квартире живет Павел Ильич, какая у него машина, зарплата. Спрашивали про известных политиков, про обстановку в Кремле, справлялись о политических прогнозах, просили поведать какие-нибудь жареные факты, произошедшие с политиками. Вечер воспоминаний превратился в вечер сплетен. Настроение Разумовского испортилось, и он, сославшись на неотложные дела, стал собираться домой. Каждый из бывших однокашников счел своим долгом пообщаться с премьер-министром. Кто-то обратился с личной проблемой, кто-то просил помощи в делах бизнеса, другие просто льстили с видом на будущее. Распрощавшись с бывшими друзьями, Павел Ильич сел в машину и с неприятным осадком на душе уехал. Коридоры института тут же опустели.

«Как несправедливо, – думал теперь Разумовский, разглядывая вечернюю Москву в окно автомобиля, – мы так дружили, а теперь они меня за своего не считают. Льстят, заискивают, шутить боятся. А ведь я такой же, как раньше. Неужели они забыли, как мы все вместе в походы ходили, на демонстрации, в общежитии праздники устраивали. Как на моей свадьбе три дня гуляли, а потом прямо от стола экзамен сдавать поехали. Разумеется, завалились почти все. Только Анька своей фатой преподавателя сразила, он ее даже спрашивать не стал, сразу „отлично“ поставил, поздравил да отпустил с Богом. А остальным тогда попотеть пришлось изрядно».

Тут Павел Ильич оторвался от милых сердцу воспоминаний.

– Сань, ну-ка сбавь скорость, – обратился он к водителю. – Гляди-ка, как наш генерал отстроился.

Машина притормозила возле трехэтажного особняка из красного кирпича с кокетливыми фигурными башенками по углам. Дом со всех сторон был обнесен высоким глухим забором. В сторожевой будочке возле главных ворот дежурил молодой парень в военной форме, еще несколько солдат разгружали кирпичи на участке.

– Надо же, еще что-то возводить задумал! И рабочая сила бесплатная имеется! – скривил недовольную гримасу Разумовский. – А я его тут давеча по телевизору видел. Интервью в домашних условиях, так сказать. Сидит такой сизый голубь в обшарпанной малогабаритке и с пафосом вещает про незаслуженно забытых ветеранов войны и труда. Рассказывает про то, как многие пенсионеры вынуждены боевые награды коллекционерам продавать, чтобы выжить. Домик, интересно, он за вырученные от орденов деньги купил? А, Сань, как тебе это нравится?

– Да, о чем говорить, Павел Ильич! Все они политиканы такие – денег народных наворовали и живут припеваючи. Зато телевизор смотришь, думаешь – куда деваться?! Глаза праведным гневом горят! За простой народ ратуют!

Тут водитель осекся, поняв, что говорит лишнее, и с опаской бросил взгляд на хозяина, но тот сделал вид, что пропустил сказанное мимо ушей. Но настроение безнадежно испортилось. Саня неловко попытался исправить положение:

– Нет, конечно, везде порядочные люди попадаются, нельзя ведь всех под одну гребенку. Вот вы, Павел Ильич, и обещания свои всегда сдерживаете, и мы у вас все, как у Христа за пазухой, и указы у вас всегда правильные, для простого народа выгодные.

От этой неприкрытой лести на душе у Разумовского стало уж совсем муторно. Он закрыл глаза и вернулся к своим невеселым мыслям. «Не понимает народ, абсолютно не понимает, как нам несладко приходится». Даже в голове у Павла Ильича личное местоимение третьего лица множественного числа «нам» прозвучало с некоторым пиететом. «Воруем, видите ли! Были бы вы на нашем месте, тоже бы воровали. Кристально честные все до поры до времени, а как только до власти да до денег дорвутся, все принципы сразу куда-то деваются. А что эта власть дает? Люди боятся? Так то чужие, а свои совсем совесть потеряли».

Тут Разумовский с вопросов общественных переключился на личные. Главная проблема высокопоставленного чиновника заключалась в поведении единственного, и поэтому особенно любимого, сына. Кто-то однажды сказал: «Дети – это цветы жизни, которые растут на могилах их родителей». Это утверждение было как никогда верно для семьи Разумовских. Максим последнее время совсем отбился от рук и очень беспокоил отца.

«Столько сил вложено в этого оболтуса! – сокрушался отец. – И гимназию закончил престижную, и в институт пристроили без проблем, да не в какой-нибудь заборостроительный – в МГИМО! Закончил – вот, сыночек, тебе работа. Эта не нравится? Пожалуйста, езжай за границу, трудись. Чего еще человеку надо? Так нет же! Отовсюду погнали, даже мое положение не помогло. А тут еще эта история с Полиной… Она сама выбросилась или ей помогли? Неужели Максим мог решиться на такое?»

Вспомнив о Полине, Разумовский помрачнел. Если бы он знал, что все так закончится… Если бы он только знал…

Но еще в большей степени его в буквальном смысле ошарашило известие о том, что один из узников Матросской Тишины, некто Коробков, неожиданно начал давать показания против Максима и его, бывшего теперь уже, партнера – Мелентьева. И, судя по краткой информации от верного человека, этот компромат мог оказаться посильнее атомной бомбы. А Максиму как всегда на все наплевать: папа выручит. Как это в последнее время случается постоянно…

…Константина в семье Разумовских знали давно. Они с Максимом учились на одном факультете с первого курса. Они сразу как-то сошлись и подружились на той почве, что даже среди очень благополучных и обеспеченных студентов МГИМО выделялись своим привилегированным положением. Отец Константина занимался нефтью и был владельцем энного количества скважин, так что в материальном положении мог дать фору даже нынешнему премьер-министру России. В доме Разумовских Костю приняли как родного. Супругу Павла Ильича всегда очень волновало, в каком обществе будет вращаться ее сын. Она была обеспокоена тем, что Максим может выбрать друзей, которые будут недостойны его статуса. «Дружить надо с равными», – часто повторяла она и любила приговаривать, что самые выгодные знакомства начинаются со студенческой скамьи, главное – правильно выбирать людей, они должны быть перспективными. (Это было любимое словечко мадам Разумовской.) В том, что отпрыск нефтяного магната «перспективный», сомневаться не приходилось. И Разумовские стали часто зазывать Костю в гости, приглашать на семейные торжества, брали отдыхать вместе с собой. Воспитанный и вежливый однокурсник сына сразу пленил сердце жены Павла Ильича, и она даже иногда втайне горевала, что у нее нет дочери, которую можно было бы так удачно выдать замуж и навсегда породниться с этим «очаровательным юношей». Дружба сыновей передалась и их родителям. Разумовские были рады общаться с «такими интеллигентными, обеспеченными и достойными людьми», а нефтяной магнат с женой не упустили возможности подняться в высшие слои современного сложно иерархированного общества. Так и длилась бы эта идиллия, если бы не произошел один досадный, по выражению Разумовской, инцидент. Виновником которого, по уверению Максима, оказался Костя. Константин же доказывал, что во всем, напротив, виноват Разумовский-младший. Родители тут же перестали общаться между собой и строжайше запретили сыновьям позорить честное имя семьи дружбой с «недостойными».

…«Да, много сил ушло на то, чтобы замять это дело, – вспомнил давнюю историю Павел Ильич, но тут же отмахнулся от неприятных воспоминаний: сейчас есть дела поважнее – надо навести порядок в этом бедламе и срочно поговорить с сыном».

…С трудом превозмогая раздражение и отвращение от творившегося вокруг, Разумовский вошел в дом. Из его груди вырвался сдавленный стон: описать словами обстановку в доме было невозможно. Создавалось впечатление, что в здании произошел погром. Пол был усеян осколками дорогого хрусталя, на ворсистых коврах тут и там виднелись проплешины, будто кто-то разводил костры прямо в гостиной. Дорогая антикварная мебель была поломана, причем, вероятно, намеренно. Сколько сил вложил Павел Ильич в это жилище! Как заботливо подбирал обстановку, скупал дорогие картины, заказывал антиквариат из Европы. Дом был подарком Максиму к окончанию института. Отец связывал с этим событием большие надежды и ожидания. Думал, что сын наконец-то возьмется за ум и начнет нормальную жизнь. Но все оказалось напрасным: ни уговоры отца, ни дорогие подарки не смогли изменить Разумовского-младшего.

Павел Ильич осторожно ступал по осколкам битого стекла, внезапно его внимание привлек странный предмет на столе. Разумовский подошел ближе и оторопел.

– Как в плохом гангстерском фильме! – только и хватило у него сил воскликнуть.

На низеньком стеклянном столике, чудом уцелевшем в этом погроме, стояла небольшая деревянная шкатулка, наполненная до середины грязно-белым порошком. Что за порошок – Разумовский понял сразу. «Неужели Макс опять вернулся к этому? Я-то надеялся, что все кончено. Это конец». Павел Ильич присел в кресло и обхватил голову руками. События того кошмарного года вновь встали перед его глазами. Максим тогда только закончил институт. Казалось, он действительно втянулся в работу и новую жизнь.

Целыми днями пропадал с бывшими однокурсниками, завел новых друзей. Родители не могли нарадоваться таким переменам. Обычно апатичный и замкнутый сын вдруг стал общительным и веселым. У него стали появляться девушки, но ни одна из них у Максима не задерживалась надолго. Жизнь понеслась, как карнавал: постоянные праздники, поездки за город с друзьями, ночные клубы, вечеринки. Павел Ильич снабжал наследника деньгами, не спрашивая, для чего они. «Мы в нищете жили, – любил повторять он, – так пусть наши дети живут по-человечески, если возможность есть».

Первой тревогу забила тетка, приехавшая погостить на недельку. Ей, врачу по образованию, достаточно было заглянуть в глаза племянника, чтобы категорично объявить на стихийно собранном семейном совете:

– Павлик, твой сын – наркоман.

– Света! О чем ты говоришь? Максим – способный юноша, общительный, душа компании. Он блестящий специалист!

– Охотно верю, но одно другому не мешает, – не сдавалась тетка.

– Света, мне кажется, ты ошибаешься, – робко вступила в разговор Разумовская. – Максим благоразумный мальчик, он никогда бы не пошел на такое.

– Милочка, поверь моему опыту, я таких благоразумных на своем веку знаешь сколько повидала?! Если вы немедленно не начнете действовать, этим займусь я. Парня надо спасать.

В тот же вечер Павел Ильич в лоб спросил сына:

– Макс, ты употребляешь наркотики?

Все-таки Разумовский так и не поверил сестре, а завел этот разговор только для собственного успокоения. Он был уверен, что Максим сразу же отметет это предположение, и тема будет закрыта раз и навсегда. Но сын даже не стал ничего отрицать.

– Ну, употребляю, и что из этого? – нагло глядя в глаза отцу, ответил он. – Сейчас все на это подсели. Это модно.

– Ты сошел с ума! – Павел Ильич выскочил из кресла и нервно заходил по комнате. – Господи! Неужели это правда?!

– А что ты так переживаешь? В этом нет ничего такого. Я же не колюсь. Так, иногда порошочком балуюсь для поднятия настроения.

– И как давно?

– Не помню, может, год, может, чуть больше. Да в этом нет ничего особенного, чего вы всполошились?

Разумовский молча вышел из комнаты. На следующий день были предприняты серьезные меры. Павел Ильич приказал своим людям перевезти вещи сына из его дома в московскую квартиру родителей. Были наняты два охранника, в обязанности которых входило неусыпно следить за Максимом и днем и ночью, ни на минуту не выпускать его из поля зрения, никуда не отпускать одного, не позволять видеться с друзьями и знакомыми. Из частной клиники был приглашен врач-нарколог для постоянного присмотра за Разумовским-младшим. Павел Ильич не хотел класть сына в больницу – боялся, что информация об этом сразу просочится в прессу. Но через некоторое время Разумовский понял, что совершил большую ошибку. Мать, которая не могла спокойно наблюдать за мучениями сына, страдающего от ломки, собственными руками начала приносить ему наркотики. Глядя на спокойного и довольного сына, Павел Ильич перестал волноваться и решил, что опасность была преувеличена. Пока очередной анализ, проведенный врачом, не показал наличие наркотического вещества в организме. Разумовский был в бешенстве. Охранники были немедленно уволены, в доме произведен обыск. Не найдя никаких следов, Разумовский бросился к Максиму.

– Откуда ты взял эту дрянь? – кричал он, тряся сына за плечи. – Откуда? Признавайся! С кем ты виделся? Где ты все это прячешь? Говори немедленно, или я убью тебя собственными руками.

Наблюдавшая за этой сценой мать не выдержала:

– Паша! Отпусти ребенка! Он ни в чем не виноват, это я принесла ему наркотики.

– Ты? – Разумовский безвольно уронил руки. – Ты? Аня, как же ты могла? Ты что, не понимаешь, что наделала? Ты же его собственными руками убиваешь.

– Но он же так страдал. Он кричал, мучился. Я не могла этого выдержать, я боялась, он что-нибудь с собой сделает.

Потрясенный предательством жены, Павел Ильич молча вышел из комнаты.

Дальнейшее лечение от наркомании Максим продолжил в стационаре. Разумовский позаботился о том, чтобы устроить сына в самую лучшую и закрытую клинику. Максим был отправлен туда в обстановке строжайшей секретности. О месте его лечения не знал никто, даже мать. На этот раз Павел Ильич был уверен в удачном исходе предприятия. Но, оказавшись в клинике, Максим отнюдь не собирался покончить со смертельно опасной привычкой. Пользуясь своим обаянием, на пятый день он очаровал молоденькую медсестру, присматривавшую за ним. Сначала он посулил ей приличное вознаграждение – девушка не поддалась. Потом обещал устроить в медицинский институт – она оставалась непоколебимой. Затем Максим сделал последний решающий беспроигрышный ход – он признался ей в любви. Девушка не выдержала и стала приносить ему наркотики. Когда же во время одного из врачебных обходов под подушкой у Максима был обнаружен чек героина и врач пригрозил, что обо всем доложит отцу, если молодой человек не признается, откуда взял наркотик, Максим, не раздумывая ни секунды, сдал свою помощницу. Девушку немедленно уволили, и только безупречная работа в течение длительного времени спасла ее от возбуждения уголовного дела. Максим нисколько не расстроился из-за этого события, так как с помощью своей «возлюбленной» уже сумел связаться с друзьями и рассказать, где он находится. Дальнейшее получение наркотиков было делом техники. Подкупленный охранник за небольшую мзду согласился в дни своих дежурств передавать адское зелье Разумовскому-младшему. А в выходные, когда практически весь врачебный персонал отсутствовал в клинике, поздно вечером и в большой секретности охранник провожал друзей Максима в его палату, и там молодежь устраивала грандиозные оргии с участием остальных пациентов больницы. Однажды во время очередной такой «вечеринки» у Максима произошла передозировка наркотиками. Только вовремя подоспевший врач спас молодого человека от неминуемой смерти.

Этот трагический случай оказал сильное влияние на Максима. Он, казалось, наконец-то осознал опасность, грозящую ему, и сам изъявил желание лечиться.

Долгожданное спокойствие пришло в семью Разумовских. Максим не мог дождаться окончания лечения, чтобы вернуться к нормальной жизни и пойти на работу. Но знающие люди посоветовали Павлу Ильичу хотя бы на время вырвать сына из привычной для него обстановки, чтобы бывшие дружки-наркоманы не затянули его обратно. Разумовский прислушался к этому совету. И как только Максим покинул клинику, в тот же день посадил его на самолет и отправил в Америку. Он устроил сына в торговое представительство России в США.

В первые месяцы отсутствия Максим часто звонил домой. Казалось, он был доволен своей жизнью, с радостью рассказывал родителям о работе, о новых друзьях. Говорил, что серьезно увлекся спортом, целыми днями пропадает на тренировках. Но потом что-то изменилось. Звонки из Америки случались все реже и реже, а со временем и вовсе прекратились. Павел Ильич своим родительским сердцем чувствовал что-то неладное, но все попытки вызвать сына на откровенность заканчивались обычным ответом:

– Все в порядке, папа, живу, работаю, у меня все хорошо.

Обеспокоенный Павел Ильич начал наводить справки. Он позвонил директору торгпредства, своему давнему приятелю.

– Вот что, Паша, – ответил тот, – если не хочешь, чтобы твой сын сидел в американской тюрьме, приезжай и забирай его немедленно. Сердцем чувствую, парень твой плохо кончит. Я его отмазываю как могу, но ты понимаешь – и мое влияние ограниченно.

На следующий же день Разумовский прервал все свои дела и лично вылетел в Америку. Сына он нашел в его квартире в полубессознательном состоянии, пьяного в стельку, в компании сомнительных личностей. Не слушая объяснений и оправданий сына, он почти насильно приволок его в аэропорт и привез в Москву. Как позднее выяснилось, Максим, не привыкший жить на зарплату, вполне приличную, кстати, решил найти другой, побочный способ зарабатывать деньги. Пользуясь своими связями и обаянием, он без труда вышел на людей, занимающихся скупкой краденого и торговлей наркотиками, и охотно вошел с ними в долю. Полиция уже начала интересоваться личностью Разумовского, когда приехал его отец и в спешном порядке вернул сына на родину.

Последние полгода Максим жил в загородном доме, ничем не занимаясь, не работая, прожигая отцовские деньги. Отец частенько ругал сына и пытался заставить его заниматься хоть чем-то. Постоянно предлагал различные варианты работы, но сын не принимал ни один из них. Если отец терял терпение и хотел применить разного рода санкции, как-то: ограничение расходов, лишение машины и так далее, за Максима всегда вступалась мать.

– Оставь ребенка в покое. Зачем ты заставляешь его работать? Мы что, нищие? Не можем единственного сына содержать?

– Аня, как ты не понимаешь, что дело вовсе не в деньгах? Речь идет о том, что наш сын вырос бездельником и эгоистом. Он ничего не хочет. Разве можно так жить? – возмущался Разумовский.

– Мальчик закончил институт. Он работал. Потом он пережил такую травму. Ребенок имеет право отдохнуть.

– А мы, по-твоему, ничего не пережили? Аня, я не понимаю, куда ты смотришь? Вспомни, сколько сюрпризов он нам уже преподнес. Это же немыслимо! Ты хочешь, чтобы он всегда так жил?

– Он живет нормально. Он просто молодой, повзрослеет – образумится, – отвечала жена.

– Куда уж дальше взрослеть? Парню двадцать шесть лет! Взрослый мужик. В таком возрасте нужно отвечать за свои поступки, а он привык, что мы все за него решим, все его проблемы урегулируем.

– Ну, так мы же родители, это наша обязанность – решать его проблемы.

– Мои проблемы никто не решал. Ни родители, ни знакомые, я сам всего добился. Зубами и когтями цеплялся, в люди выбился, – негодовал Павел Ильич.

– Ненавижу, когда так говорят. Мол, если мы в грязи жили, пускай и дети наши мучаются, – сердилась Анна.

– Я же не говорю, что он должен мучиться. Но в таком возрасте парень должен за что-то отвечать. Да за все его выходки его убить мало, а мы с ним нянчимся, как с маленьким.

– Он маленький был, глупый, в такие годы все ошибки совершают. Теперь он взрослеет, становится умнее. Мы им еще гордиться будем.

– Боюсь, что я уже до этого не доживу, – уставал спорить с женой Павел Ильич.

От таких размышлений настроение Павла Ильича окончательно испортилось. «Упустил парня, – с горечью думал премьер-министр России, – даже не заметил, как упустил…»

Кроме того, предстоящая встреча с Максимом зарождала в душе Разумовского самые тяжелые предчувствия. Премьер-министр не любил ездить к сыну, так как эти визиты обычно заканчивались скандалом. Повод всегда был один – Разумовский пытался направить своего бесшабашного отпрыска на путь истинный, а тот только пренебрежительно отмахивался от отца фразами типа:

– Отец, не учи! Я так живу – мне нравится.

– Совесть у тебя есть? – бушевал Павел Ильич. – Ты, взрослый мужик, бездельничаешь, на мои деньги живешь! Я же не деньги жалею, мне за твою судьбу страшно!

– Скажем так, батя, только малая часть из тех денег, на которые мы живем, действительно твоя, остальные вы у российского народа воруете. Простой рабочий люд обуваете, – хихикал Максим.

– Не ерничай! Не смей! Я всего сам добился: и денег, и положения своего. Мне мамы-папы не помогали. Я из такого дерьма вылез, которое тебе и не снилось. А ты, мальчишка, сопляк! Отца критикуешь. Да где бы ты был сейчас, если бы не я? В тюряге бы сидел давно, и то в лучшем случае, – багровел от злости и хватался за сердце Разумовский.

Тут Максим переставал насмехаться, тащил валокордин, отпаивал отца, и тот, размякший, заканчивал неприятный разговор, оставлял сыну внушительную сумму денег и уезжал.

В этот раз Разумовский заранее готовил себя к визиту к сыну. Он обещал себе, что сегодня не сорвется, как обычно, на скандал, не будет учить Максима жить. Сейчас у него совсем другая цель, ему предстоит серьезный разговор с сыном. Теперь его действительно нужно вытаскивать. Иначе, еще немного, и его арестуют. Что-что, а служба информации у премьер-министра России работала исправно…

Но как только машина остановилась возле высокого железного забора, укрывавшего дом сына от внешнего мира, Павел Ильич понял, что никакое самовнушение на него не подействует и сейчас разразится очередной грандиозный скандал. Даже перед воротами были видны и слышны приметы развеселой жизни. Музыка орала так, что в машине Разумовского дрожали стекла, судя по всему, у Максима были гости.

И причем в таком количестве, что их машины не уместились в подземном гараже на восемь мест и рядком выстроились вдоль забора. Полуголые парни и девицы бродили по участку, не обращая никакого внимания на вновь прибывших. Газон сплошняком был усыпан пустыми бутылками из-под спиртного. Кое-где отдельные парочки занимались любовью, не стесняясь посторонних глаз. Сына среди пирующих не было. Шофер вышел из машины и удивленно присвистнул:

– Ну и ну, вот это вечеринка! Павел Ильич, давайте я с вами пойду. Смотрите, они датые все, обдолбанные какие-то, не дай Бог, случится что.

– Не лезь не в свое дело! – зло прикрикнул Разумовский. – Ступай на кухню, кофе себе свари или поешь что-нибудь. Я скоро.

Саня, аккуратно обходя бесчувственные тела, лежащие прямо на траве, поплелся выполнять приказание хозяина. Сам Разумовский, сжав кулаки, тоже двинулся в сторону дома.

– О, какой к нам мужчинка приехал! – какая-то пьяная деваха вцепилась Павлу Ильичу в рукав. – Куда же ты так бежишь, милый? Поговори со мной, – она громко захохотала и затянула пьяным голосом:

– «Поговори хоть ты со мной, гитара семиструнная, вся душа полна тобой, а ночь… А ночь такая лунная!..»

Разумовский с трудом расцепил цепкие пальцы и с силой оттолкнул ее от себя.

– Дядя, ты чего? – оторопела девица. – Ты чего женщине грубишь? Кость! Иди сюда, – крикнула она кому-то, – тут дурак какой-то пристает. Он мне ноготь сломал. И рожа у него какая-то знакомая, где-то я его видела.

– Сейчас разберемся, – из-за стола, стоявшего неподалеку, поднялась мужская фигура и стала приближаться к Павлу Ильичу и девушке. Разумовский узнал в ней Константина, бывшего однокурсника сына.

Подойдя ближе, тот изменился в лице и чуть слышно пролепетал:

– Здравствуйте, Павел Ильич.

Затем, обращаясь к девушке, зло бросил:

– Пошла вон отсюда, идиотка. Скройся, чтобы я тебя не видел.

– Совсем мужики очумели сегодня, – пробормотала та и, шатаясь, побрела к бассейну.

– Костя, что здесь творится? Ты мне можешь объяснить? – укоризненно спросил Разумовский. – И где Максим, почему я его не вижу?

– Павел Ильич, понимаете, у друга нашего день рождения. Мы вот здесь собрались отпраздновать. А Макс в доме, наверное, я сейчас его найду.

– Да нет уж, спасибо, я сам справлюсь.