Текст книги "Кровавый чернозем"

Глава одиннадцатая

Баклан, он и есть баклан. И по сути, и по кликухе. Ничего тут ни добавишь, ни убавишь. Как шестерил, так и будет шестерить. Всегда. Такая уж натура у него. Ему нужен суровый хозяин, чтоб руку лизать и подачку выпрашивать. Самостоятельно он не существует.

Едва откинулся из Бутырки, только и успел, что пивка бутылочку выпить возле ближайшей станции метро «Новослободская», и тут же рванул в тот самый небольшой районный городок. И не домой, не к зазнобе истосковавшейся, не к старушке матери. Баклан полетел к хозяину. Вернее, не к хозяину, а к тому, кого бы он теперь хотел сделать своим хозяином.

Сложное это дело заполучить рядовому баклану хорошего хозяина. Важно не обмануться, не нарваться и не продешевить. Слишком добрый и мягкий хозяин и себя-то сам не прокормит. Слишком крутой забить мимоходом может. У жадного ничего не выпросишь, а у щедрого ничего не достанется. По рассказам и по собственным давним воспоминаниям Баклану очень подходил именно Пузырь.

– Вот с кем не пропадешь! – мечтательно закатывал глаза Баклан, раскуривая поднятый с асфальта жирный бычок. – Уж мы бы с ним!…

На вокзале народу – не продохнуть! Все куда-то едут, что-то везут, ругаются между собой и с кассиршами.

Денег на билет тратить не хотелось. И так слишком уж мало. Сел в первую же электричку нужного направления, нашел свободное местечко, прикорнул в уголке и задремал.

Под стук колес, под говор свободных людей так сладко сидеть с закрытыми глазами! И рядом слышатся такие забытые, такие волнующие женские голоса…

Со временем Баклан все меньше и меньше вспоминал о существовании и жизненной необходимости противоположного пола. То ли от частых отсидок, то ли от вечного голодания. А скорее всего – от возраста. Баклан считал себя очень пожилым человеком. Ему было неполных сорок лет, из которых он провел в заключении почти треть. Вольные годы пробежали в суете, в поисках хорошей компании, лидера, к которому позволено было бы прилепиться. Вечные тумаки, унижения приучили его к какой-то даже философской мудрой покорности.

– Проходит все, – шевелил бровями и бормотал сквозь дрему Баклан, – даже само время.

Совершенно неизвестно, откуда эта фраза запала в голову Баклана? Может, кто-то из сокамерников бросил, может, где-то на пересылке с рекламного щита подхватил?

– Предъявите проездные документы! – Кто-то сильно и грубо потряс Баклана за плечи. – Гражданин, проснитесь!

– Вот мои проездные документы! – Баклан тут же вскочил, вытянувшись в струнку перед двумя пузатыми тетками, облаченными в новенькую контролерскую форму. – Вот справка об освобождении, вот направление на работу…

– Так ты из заключения? – с интересом разглядывали тощего, изнуренного мужичонку. – Прямо сегодня! Так у тебя же праздник! Бедненький. А за что сидел-то, болезный?

Уши почти всех пассажиров вагона развернулись в сторону Баклана. Он приготовился врать. Как простой, по-настоящему народный артист перед своей публикой. Позориться реальным гадством в глазах народа, естественно, ему не хотелось. Не зря говорят: правда глаза колет!

Вдохновение сконцентрировалось, собралось морщинкой между бровей… Глаз заблестел неподдельной слезой. Баклан еще не знал, что скажет в следующую секунду… И тут!

Сама собой сочинилась душещипательная история.

– За драку я сел, добрые, милые мои женщины.

– За драку? – не поверили дородные тетки, недоверчиво глядя на тщедушное тельце Баклана. – Кого же ты побил? И как?

– Меня побили! – доверительно улыбнулся Баклан. – Потом меня же и посадили. Как водится у нас в государстве. Они же богатые!

Классовое сознание пробудилось с готовностью сочувствовать и участвовать.

– Как это так? – Казалось, что спросил весь вагон и стал слушать мелодраму.

– Дело в том, – издали повел свой рассказ Баклан, – что я долго не мог жениться. Сначала, тогда еще… в молодости. Сами понимаете, может, я и не красавец… Даже в школе с девчонками были проблемы. Во всех влюблялись, а ко мне серьезно никто… Никогда!

Он говорил с такой искренней душевной болью, что довольные слушатели сразу же покровительственно заулыбались.

– А когда женился… Как-то само собой получилось. Потому что она… Она! Все получилось, как она хотела. Сама! Жена мне досталась… женщина очень добрая и ласковая. А хозяйка какая! Да ну что там нахваливать… Даже сына мне родила. Димочку. Вот однажды идем из магазина… Первой вышла Катенька… А два уркагана бритых с цепями золотыми на руках, на шеях! Перстней, как на цыганках! Два быка таких раскормленных стоят возле дверей. И один говорит с наглой усмешечкой: «Вот, гляди, братан, какой я вежливый! Даже шимпанзе уступаю дорогу!» А Катя, может, тоже не очень-то, по их соображениям, соответствует стандартам… Не фотомодель, конечно. Но… Но она же моя! Моя пара!

Баклан поднялся еще на одну ступеньку эмоционального накала – так горячо, так взволнованно выкрикнул это, что самые чувствительные женские сердца тут же пустили слезу, а суровые и недоверчивые мужчины грозно нахмурились, всем видом осуждая хамов, оскорбляющих чужих жен.

– И вот Катенька выводит за ручку сыночка… Тут уж они стали совсем наглеть, хватают ее за руки, ржут, как лошади недорезанные… «Она с приплодом!» – смеются. Димочку пальцем по голове стучали. «Детеныш», – говорят. А мне-то каково? Моя жена, мой ребенок. И что я могу сделать? Ничего! Самому мелкому из них я по пояс! Люди собираются вокруг, тоже над моими смеются… Катенька плачет, глаза по восемь копеек! И меня грустно спрашивает: «Ты нас стыдишься?» Взяла Митьку на руки. Он к ней прижался, прямо щекой к лицу… И тоже заплакал. Тоненько так… К ней прижимается, а меня зовет: «Папка, – говорит, – скажи им, чтоб перестали». Тут меня и пробило! – грозно крикнул Баклан, раскинув тощие руки, как крылья буревестника.

И лица слушателей просветлели в ожидании кульминации и справедливого возмездия.

– Подхватил я бутылку из урны, подпрыгнул да как шандарахну того падлу, что ко мне ближе стоял! У него кровища из головы – фонтаном!

– Так бывает, – подтвердил пожилой бывалый дядька. – На голове кожа тонкая, а сосудов больно уж много. Чуть порежешь, так и льет, так и льет! Сразу же зашивать нужно, скорее в травмопункт!

– А дальше что? – торопили контролерши.

– Первый этот очень удивился, стоит, кровь свою на руках нюхает, а второй не побежал спасать товарища, какой там травмопункт?! Он даже наоборот! Тут остался и начал меня жестоко и упорно бить. Ударит, потом подбежит, куда я падаю, и снова меня ударяет… Как тряпку какую-то… Ногами так и футболит, – тут Баклан натурально горько заплакал. – У меня потом экспертиза восемь переломов насчитала. Два – рука и палец! И шесть реберных! Я даже дышать не мог! Ни на предвариловке, ни потом на зоне… И ничего. Он, говорят, защищался!

– От тебя? – горестно всплеснули руками контролерши.

Баклан обреченно кивнул:

– Так и получается. Я же первый полез. Судья говорил, что я должен был на слова ответить словами. А так… Тому первому все посчитали, расписали пострашнее как особо тяжкие увечья.

– За баксы они тебе и… Кого хочешь во что хочешь распишут! – сообщил поддатый парнишка, заглядывая из тамбура. – Вот меня в прошлом месяце тоже!

Но ему не дали перебить рассказ и присоседиться к чужой славе. Зашикали на парня сердито, тот и отступил.

– Вот мне… прописали два года, – грязной мозолистой рукой Баклан провел по коротко стриженной голове. – Но за хорошее поведение и помощь администрации колонии… И по семейным обстоятельствам… Я только один отсидел. Меня досрочно освободили! – торжествующе прокричал Баклан на весь вагон.

И слушатели зашумели, заговорили, все готовы были аплодировать.

– Голодный небось, – сочувственно кивали добрые женщины. – Нинка, дай ему пирожков-то. Не жмотничай!

Контролерши утирали слезы умиления.

– Ну, товарищ, давай. Больше в драки не ввязывайся. А то видишь, бедному человеку правды не доказать. Они своими кошельками все равно закон купят. И честного человека сидеть заставят.

– А что с женой? – интересовались молодые парни из ближнего тамбура. – Какие у тебя семейные обстоятельства, что из колонии выпустили?

– Прекратите курить в тамбуре! – сделали замечание контролерши.

Но весь вагон с замиранием сердца требовательно смотрел на Баклана и ждал ответа.

– Жена почему не встречала? – спросил бывалый дядька. – Ты же один едешь?

Все оглядели ближайшее окружение Баклана и не нашли подходящую кандидатуру на роль его жены-шимпанзе.

– С ней что-то случилось? – Контролерши в предчувствии беды прижали свои черные сумки к пышным грудям.

– А что с ней сделается, – пожал плечами Баклан, садясь на лавку и откусывая мягкий пирожок. – Она замуж вышла.

– Не может быть! – ужаснулся весь вагон.

Баклан горестно понурился, перестал жевать и произнес с едва сдерживаемым рыданием в голосе:

– За того и вышла. За которого… Я ударил… Она прямо там на улице перед магазином… Сначала с перепугу стала его перевязывать, потом пожалела… Вот и…

– Наши русские бабы всегда битых жалеют! – Контролерша взмахнула кулаком. – А они! Не стоят они наших слез!

Вагон не на шутку взволновался. Со всех сторон неслись призывы к действию, конкретные советы и указания.

«Переборщил», – мысленно испугался Баклан, но виду не подал.

Совершенно ясно, что надо драпать. Иначе на руки подхватят, поволокут правду-матку устанавливать.

На счастье Баклана, электричка, скрипя тормозами, остановилась у платформы, двери разъехались.

– Я тут через лесок пройдусь! – растирая слезы кулаком по щеке, объявил слушателям Баклан. – Соскучился по лесу, по вольному воздуху!

– А как же! Пропердись на травке! – гаркнул бывалый дядька.

Весь вагон облегченно рассмеялся незатейливой шутке.

И Баклан вышел на перрон.

– Какой нынче народ пошел чувствительный, – с удовлетворением от импровизированного выступления сказал он, приканчивая второй пирожок. – Может, мне в нищие податься? Заработок хороший, с крышей я договорюсь… Работать буду не часто. Чтоб люди не привыкали.

Далекая перспектива казалась сладкой и радужной. А вот ближайшая…

Ближайшая электричка только через час.

Потом эти… Контролерши! Они же пройдут тот состав, а потом пересядут на идущий следом. Опять им то же самое рассказывать? Или новое что-нибудь придумать?

– Ничто приятное и удачное не может быть приятно и удачно окончательно и совсем, – изрек Баклан собственную мудрость и направился через лесок к шоссе.

Свежий лесной воздух, которого он действительно не нюхал уже несколько лет, вскружил голову. Баклан, как маленький, бродил по полянкам, блуждал по тропинкам, нарочно не замечая невдалеке в прогалах между деревьями машин, живо снующих по шоссе.

– Совсем заблудился? – Баклан сам перед собой разыгрывал наивного горожанина, впервые попавшего в лес.

Но все– таки пришлось выйти на дорогу, голосовать, ждать, чертыхаться на проскакивающие мимо грузовики и легковушки.

Он уже пешком прошагал почти половину расстояния, когда кто-то сжалился и притормозил возле него.

– И сколько платишь? – спросил шофер грузовика после того, как Баклан объяснил ситуацию и маршрут.

– Я же тебе русским языком говорю, – занервничал Баклан, – только что откинулся. Пру на хату! Дотащи! Сколько можешь.

– Могу тонн пять, – не соображал шофер. – Куда тащить? Где загружаться?

– Ты уже, видать, с вечера загрузился, – махнул на него рукой Баклан и снова зашагал по обочине шоссе.

– Так тебе самому, что ли, надо подъехать? – Грузовик медленно покатился за ним следом. – Никаких проблем! Залезай в аппарат!

До окраины городка долетели за несколько минут. Баклан даже не успел рассказать до конца одну «совершенно правдивую» тюремную байку про случайное посещение и моментальную любовь с заключенными женщинами в следственном изоляторе. Пришлось оборвать на самом интересном месте, о чем искренне сожалели и он сам и его добродушный водитель. Концовки этой «совершенно правдивой» истории так и не узнал ни один из них. Потому что Баклана вдохновение на брехню посещало исключительно перед благодарными слушателями и наивными зрителями. И чем восторженнее его слушали, тем вдохновеннее и красочнее становилось его сочинение.

В этом районном городке Баклан не был уже несколько лет. Да и в последний раз ехал на машине совершенно по другой дороге. С большим напряжением памяти и сообразительности ему все-таки удалось найти похожую улицу, определить более или менее подходящий дом.

Улица вполне соответствовала своему названию – Красная. Наверное, ее так и назвали в честь красной пыли, покрывшей все вокруг. И асфальт на разбитой до глубоких ям дороге, и чахлые липки в затоптанных палисадничках, и скамеечки перед подъездами массивных трехэтажных домов с небольшими окошками-бойницами, подоконники которых тоже были покрыты красноватым налетом.

Баклан вразвалочку прошелся вдоль подъездов, нашел нужный, посидел в раздумье на лавочке…

Никто так и не появился – никто не вошел, не вышел, никто не прошел мимо, никто не выглянул из окошка.

Баклан поднялся по темной лестнице на второй этаж, нашел дверь, хотел было позвонить, да тут вовремя спохватился – заметил белую бумажку, которой была опечатана входная дверь.

Баклан испуганно отшатнулся, огляделся и, удовлетворенно отметив, что ни на одной двери нет глазка, побежал вниз, на улицу.

«Так, – лихорадочно соображал Баклан и, низко опустив голову, неторопливой походочкой прошел кратчайшим путем подальше от злополучного подъезда, – сюда мы приезжали с Пузырем… Брали водяры и пива… Тут было… Да тут же была девка! Хорошая. И не одна… Боже мой! Как же так? Ну ладно… А Пузыря надо искать совсем в другом месте. Теперь-то я точно вспомнил».

Баклан снова и снова утюжил улицы небольшого районного городка в поисках дома родителей Пузыря. И так, наверное, провел бы весь остаток жизни в таком утомительном и малопродуктивном занятии, если бы ему снова не повезло.

На площади перед железнодорожным вокзалом он заметил одного старого знакомого, товарища по Бутырке. За углом пивного ларька тот стоял босиком в рваном полосатом махровом халате, подпоясанном практически черным вафельным полотенцем, похожий на обрусевшего в несчастьях пожилого узбека, с несколькими такими же якобы обрусевшими смуглыми скитальцами по судьбе.

– Здорово, кореш! – обрадовался псевдоузбек, увидев Баклана, и прищуренным глазом определил по мятому пиджаку на голом теле, по рваным джинсам и стоптанным кроссовкам с чужой ноги, что с него еще очень даже можно выдавить по крайней мере бутылку пива. – Баклан! Как я рад тебя видеть! Сколько лет, сколько зим!

– Два! – гордо сообщил Баклан и сам пошел в наступление. – Я только сегодня откинулся! Корыто, дай мне глоток горло промочить! И в зубы, чтоб дым пошел!

Один из печальных присутствующих на исторической встрече Корыта с Бакланом засунул руку по локоть в дырявый карман не по сезону кучерявой курточки и нашел-таки хоть и измятый, но не до конца просыпавшийся окурок сигареты с фильтром.

– Митяй, ты просто… кудесник! – больше всех почему-то обрадовался Корыто и полез к Митяю обниматься. Забрал окурок, вставил себе в гнилые зубы. – Баклан, я только раскурю для тебя!

– Братва, – Баклан разочарованно почесался под пиджаком, – у меня очень важное дело. Мне срочно нужен Пузырь.

– Нам бы всем по пузырю, – зачмокал губами кудесник Митяй.

– Без балды, – поднял брови Баклан, – мне нужно с Пузырем побазарить. Ты что, не догоняешь?

Корыто с товарищами закашляли, стали переминаться с ноги на ногу, оглядываться и всем своим видом молча продемонстрировали, что Баклан их больше совсем не интересует.

– Да вы чего, братаны? – Баклан подергал Корыто за рукав полосатого халата. – Корыто, ты же меня знаешь!

– Тут Пузыря все знают, – хмыкнул Митяй. – Нам и этого достаточно.

– Я вам ставлю пива, – решил Баклан, – вы сами Пузырю передайте только одно слово от меня. А я тут подожду. Идет?

– Что еще за слово? – нахмурился Корыто.

– Ну… это, – медлил Баклан, – это слово – Прыщ!

Минуту помолчали, переваривая богатое и звучное слово.

Корыто едва заметно кивнул, прикрыв глаза. Один из его товарищей, неприметный пацанчик с прозрачными от постоянного пьянства зрачками, будто нечаянно отступил за угол ларька и скрылся в толпе перед вокзалом.

– Я знавал много Прыщей, – Корыто повел речь с эпического вступления, стараясь придать себе поболее внушительности…

Но компания товарищей сдержанно засмеялась.

– Да ты и сейчас не расстаешься, – засмеялся, обнажая красные беззубые десны, Митяй. – Ты себя давно в зеркале видел?

– А что у тебя за дело? – Корыто переключил общее внимание на Баклана. – Может, нам и стараться не надо? Может, мы тебе самого Пузыря за бутылку пива сдадим, а он нас потом… У Пузыря очень длинные руки.

– И очень… жилистые, – добавил Митяй. – Я бы так сказал.

Они переглянулись и поняли, что оба ляпнули лишнее.

В наступившей паузе послышалось, как в животе Корыта что-то возмущенно заворчало, забулькало.

– Успокойся, роднуля, скоро пивка налью, – Корыто погладил свое внушительно выступающее брюхо.

– У тебя что, опять глисты голодают? – участливо спросил Баклан.

Митяй заржал, Корыто беззлобно замахнулся на Баклана.

– Сам в прошлом году солитера выводил! Стакана четыре бензина выпил! – срамил он Баклана. – А от этого бензина у него не стоит! Он даже на бабу поставить не может!

Конфликт стремительно приближался к опасной черте.

Вернулся пропойный пацан и что-то шепнул Корыту. Тот сразу остепенился и сказал серьезно:

– Пошли вон, дураки! Валите! Мы с Бакланом побазарим!

Понятливые дружки моментально пропали.

– Сейчас Пузырь подвалит, – Корыто взял Баклана под руку и наклонился к его уху. – Шепни, о чем базар-то? Может, и я вам на что-нибудь сгожусь?

– Пусть Пузырь сам решит.

– И то верно.

Минуту спустя рядом остановился «БМВ» Пузыря.

– Кто тут меня хотел видеть? – спросил он, поглядывая поверх непроницаемо черных очков.

– Этот, – улыбающийся Корыто подтолкнул вперед Баклана.

– Чего он хочет?

Баклан подошел вплотную к Пузырю и тихо прошептал:

– Я сегодня с Бутырки откинулся. Малявы привез. Про Прыща, который тебя куму сдал.

– Давай малявы, – Пузырь протянул руку.

Баклан увидел, что с ним Пузырь не будет общаться, что с собой на долгие разговоры не возьмет, потому что не верит, потому что чужой! И что не будет времени поговорить по душам, все объяснить, рассказать, понравиться… И не будет общего будущего…

– Ну, – грозно поглядел Пузырь.

– Мне их достать нужно, – стыдливо признался Пузырь. – Сам понимаешь.

– Доставай, – Пузырь равнодушно пожал плечами.

– Прямо тут?

– А ты хочешь сперва к куму сбегать?

– Да ты что, Пузырь?! Как ты можешь подумать? Да я…

– А зачем ты ко мне приперся? Что тебе тут надо?

– Разве ты меня не помнишь? – Баклан суетливо копался в штанах. – Я же тот самый Баклан… Мы еще пиво брали и к девкам ходили…

Баклан вспомнил белую бумажку на двери и похолодел от ужаса.

– К тем, что сгорели? – припомнил Пузырь.

– Сгорели? – Баклан исполнил горестное удивление.

– В натуре, сгорели! – успокоил его Пузырь. – Курили в койке. Так все четверо и сгорели. Обкурились…

– А-а, – облегченно протянул Баклан, доставая из штанов маленький ситцевый кисет.

– Высыпи сюда, – Пузырь подставил ладонь.

Баклан развязал тесемочки и выложил ему три маленьких бумажных рулончика.

– Пузырь, возьми меня к себе, – жалобным голосом попросил Баклан. – Я тебе пригожусь. Гадом буду!

– Гадом будешь – не пригодишься, – усмехнулся Пузырь. – Так ты за этим перся?

– С тобой хочу, – понурил голову Баклан.

– Со мной, Баклан, тебе будет неинтересно, – Пузырь завел мотор машины. – Я же в полной завязке. Слесарю на заводе. Дежурю в народной дружине. Книжки хорошие читаю.

– А я и по хозяйству могу помогать!

– У меня на это жена есть. Ну, пока, Баклан! Будь здоров. Может, тебе денег дать?

– Не помешает.

Пузырь порылся в карманах и вытащил сторублевую бумажку:

– Держи, Баклан, больше дать не могу. Зарплаты нынче, сам понимаешь, не дадут зажиреть.

Баклан взял сторублевку и сморщился, чуть не плача.

– А на словах, что сказать хочешь? Прыщ ничего не передавал?

Баклан снова оживился:

– Его перевели. Он теперь в другой камере проживает. А сдал он твои прошлые дела.

– Все в прошлом, – улыбнулся из машины Пузырь, – я зеваю от тоски!

Мотор взревел, и машина резво помчалась, подпрыгивая на ухабах и рытвинах.

– Ну что, Баклан? – Корыто радостно потирал руки, кивая на сторублевку в руках приятеля и предвкушая возлияние. – Ставь пузырь, как обещал. Уговор дороже денег!

– Пошел вон! – заорал на него Баклан.

Тот в испуге попятился, путаясь в полосатом халате:

– Как скажешь, хозяин, как скажешь…

Несколько дней спустя в Бутырском следственном изоляторе старушка на свидании со своим сыном, находясь в застекленной будочке, передала ему в телефонную трубку весточку от влюбленной девушки:

– Васенька, Люба говорит… Кстати, что это за Люба? Почему она ко мне не заходит?

– Не отвлекайся, мама. Что она говорит?

– Ты с ней переписываешься?

– Нет.

– А откуда она знает твои интимные нужды?

– Ну… Мама! Не томи!

– Она говорит, что средство от прыщей тебе купит. Очень дорогое. Ей что, денег жалко? Скажи ей, чтоб мне позвонила, я соберу и дам.

– Мама! Не отвлекайся! Что она еще говорила?

– Это все, что сказала. Что-то болтала про цену. Говорит, что очень дорогое, тысяч двадцать стоит… Что это за лекарство?

– Выйду на волю, с ней расплачусь. Так и передай. А средство пусть передаст. Ты ей скажи, когда ты мне передачу будешь передавать.

– Если она позвонит.

– Обязательно позвонит!

И в этот же день поползли по веревочкам малявы из камеры в камеру. К утру следующего дня все, кому надо, уже знали, что с воли заказали Прыща. И никто не спрашивал, кто заказал. Все и так хорошо знали, кто, за что. И ни у кого не было сомнений, что Пузырь поступает правильно. Все приготовились к ЧП…

Но ЧП не произошло.

Через день после того, как мама передала передачу для любимого сыночка Васеньки, за ужином в своем комфортабельном заточении Прыщ, измученный подозрениями и опасениями до нервного расстройства, кажется, почувствовал какой-то странноватый миндальный привкус в пшенной каше. Но успокоил себя, доел… Лег на шконку…

Минут через сорок его прихватило! От дикой боли он моментально вспотел! Он не мог кричать, потому что его чудовищно непрерывно рвало… Хлестало из всех отверстий – организм спешно освобождался от чего-то ужасного.

Через десять минут обессиленный Прыщ уже валялся в собственных извержениях с остекленевшими глазами.

Обнаружили случившееся только следующим утром.