Текст книги "Сочинения"

Фридрих Шиллер
Сочинения

Деметриус
Перевод Л. А. Мея

Действие первое

Сейм в Кракове. При поднятии занавеса открывается зал сената, в котором заседает собрание польских государственных чинов. В глубине сцены на высокой эстраде о трех ступенях, крытых алым сукном, королевский трон под балдахином; по бокам висят польские и литовские гербы. Король встает на троне; справа и слева стоят на эстраде десять коронных сановников. Ниже эстрады по обеим сторонам сцены сидят епископы, палатины и кастелланы с покрытой головой; позади них стоят в два ряда выборные от шляхты с непокрытой головой, все вооруженные. Гнезненский архиепископ, как примас королевства, сидит ближе всех к авансцене, за ним его капеллан держит золотое распятие.

Архиепископ Гнезненский.

 
Итак, наш бурный сейм благополучно
Достиг давно желанного конца:
Король с чинами расстается дружно,
Оружие с себя слагает шляхта;
Упрямый рокош[1]1
  Рокош – восстание шляхты. (Прим. пер.)


[Закрыть] разойтись согласен;
А сам король дает святое слово —
Внимать отныне жалобам правдивым.
Ничто…
Нам Pacta conventa[2]2
  Договорные условия, которые король при своем избрании клятвеннообязывался соблюдать. (Прим. пер.)


[Закрыть] не нарушает,
Внутри все мирно, и теперь мы можем
Окинуть взором внешние дела.
Угодно ли чинам светлейшим будет,
Чтоб князь Деметриус здесь как законный
И подлинный царя Ивана сын
Предстал и доказал свои права
На русский трон пред этим сеймом Вальным?
 

Краковский кастеллан.

 
Конечно! Где же честь и справедливость?
И отказать нам князю неприлично.
 

Епископ Вермеландский.

 
Все документы на его права
Просмотрены теперь и оказались
Все подлинными; выслушать его
Нам можно.
 

Несколько выборных шляхтичей.

 
И должно.
 

Лев Сапега.

 
Но выслушать – все то же, что признать.
 

Одовальский.

 
Не выслушать – все то же, что отвергнуть.
 

Архиепископ Гнезненский.

 
Благоволят ли допросить его?
Вопрос в другой и в третий раз предложен,
 

Великий коронный канцлер.

 
Предстанет пусть пред королевским троном!
 

Сенаторы.

 
Пусть говорит!
 

Выборные.

 
Мы все готовы слушать.
 

Великий коронный маршал дает привратнику знак своим жезлом; привратник отворяет двери.

Лев Сапега.

 
Я протестую – пусть запишет канцлер —
Против всего, что несогласно с миром
Меж Польшей и московскою короной.
 

Входит Дмитрий, приближается на несколько шагов к трону и, не снимая шапки, отдает по поклону королю, сенаторам и выборным; ему отвечают наклонением головы. Затем Дмитрий становится так, что ему видна большая часть собрания и присутствующих на сейме и он не обращен к королевскому трону спиной.

Архиепископ Гнезненский.

 
Князь Дмитрий Иоаннович! Быть может,
Блеск сейма и величье короля
Тебе невольно связывают речь?
Так ведай, что дозволено сенатом
Тебе избрать поверенного: можешь
Его устами с сеймом объясниться.
 

Дмитрий.

 
Отец архиепископ, я предстал
Искателем наследственного царства
И скипетра державного: не гоже
Смущаться мне перед народом вольным,
Перед его владыкой и сенатом.
Я никогда еще не лицезрел
Подобного высокого собранья,
И этот вид мне возвышает душу,
Но – не страшит. Чем послухи[3]3
  Я не нашел приличнее забытого слова «послух» для передачи современного понятия «свидетель». Оттенки обоих понятны. (Прим. пер.)


[Закрыть] достойней,
Тем мне желанней; а теперь я слово
Держу наисветлейшему собранью.
 

Архиепископ Гнезненский.

 
… Речь Посполита
Благоволит тебя…
 

Дмитрий.

 
Король державный! И вельможный сонм
Епископов и палатинов, папы
И выборные Речи Посполитой!
Дивлюсь и с несказанным изумленьем
Себя, приимца русского престола,
Наследника державы Иоанна,
На вашем сейме всенародном вижу.
Кровавою враждою оба царства,
Русь с Польшей, обменялися; о мире
И речь не шла, пока отец был жив.
 
 
И вот теперь благорешило небо,
Чтоб плоть от плоти и от крови кровь,
Сын Иоанна, с молоком всосавший
Наследственную старую вражду,
Чтоб я пред вами странником явился
И у врагов, в срединном граде Польши,
Отстаивал законные права!
Забудьте ж прежде, чем держать мне слово,
Забудьте быль былую благодушно:
Не осудите сына за отца
И кровною войной не упрекните.
Я, русский князь, – ограблен, угнетен, —
Прошу защиты. Угнетенный вправе
Искать сочувствия у благородных,
А есть ли справедливей что на свете,
Как храбрый, независимый народ?
Верховной властью древле облеченный,
Он сам свои деянья поверяет
И преклоняет ухо ко всему,
Что человечно.
 

Архиепископ Гнезненский.

 
Князь! Ты перед нами
Предстал как сын законный Иоанна.
Твоя осанка и слова согласны
С таким высокомерным притязаньем;
Но докажи нам подлинность твою
Неотвержимо – и надейся смело
На благородство Речи Посполитой:
Она встречалась с русскими на поле
И доказала, что способна быть
Честным врагом и вселюбезным другом,
 

Дмитрий.

 
Иван Васильич был женат пять раз
И первую супругу взял из дома
Романовых. Царица родила
Царевича Феодора: наследник
И царь он был по смерти Иоанна.
Но у покойного был сын Димитрий
От брака с Марфой, из роду Нагих,
Он был дитя, когда скончался царь.
Феодор Иоаннович – и телом
И духом слабый – передал кормило
Правления Борису Годунову,
Великому конюшему, и тот
Всем царствам русским правил самовластно!
Бездетному Феодору надежды
На сына и наследника престола
Царицы юной лоно не сулило.
А между тем правитель хитрый царства
Снискал любовь и преданность народа
И на венец возвел свой смелый взор.
Одной препоной был царевич-отрок,
Димитрий Иоаннович, взращенный
В удельном Угличе царицей Марфой.
Когда Бориса замыслы созрели,
Послал убийц он в Углич потаенно,
Чтоб умертвить царевича-младенца…
Глухою ночью в терему царицы
Вдруг вспыхнули отдельные покои,
Где с дядькою опочивал царевич.
Все сделалось добычею пожара,
А сам царевич без вести пропал:
И мать и все сочли его погибшим,
Оплакали безвременную смерть.
Я говорю, что всей Москве известно.
 

Архиепископ Гнезненский.

 
Мы слышали тогда же эти вести:
Все государства обошла молва,
Что в Угличе царевич средь пожара
Погиб, и так как смерть его, конечно,
Была желанна для царя Бориса,
Бориса в этой смерти обвинили.
Теперь, однакож, не о смерти речи:
Царевич жив. Ты уверяешь, будто
Он жив в твоей особе. Докажи,
Где основанье тождеству такому?
Чем ты докажешь подлинность твою?
Как спасся ты и чрез шестнадцать лет
На свет вдруг объявился так нежданно?
 

Дмитрий.

 
И года нет, как самого себя
Обрел я, ибо жил доселе скрытно
И о своем рождении не ведал.
Едва себя запомню, был я служкой
За крепкой монастырскою оградой.
Ох, как тесна монашеская жизнь,
Когда душа запросит вольной воли
И в богатырских, юношеских жилах
Забьет ключом наследственная кровь!
Я сбросил ненавистный мне подрясник
И убежал потайно в вашу Польшу.
Здесь славный сандомирский воевода
Мне дал приют в своем вельможном замке
И честным званьем воина облек.
 

Архиепископ Гнезненский.

 
Как? О себе ты сам еще не ведал,
Когда по свету слух ходил издавна,
Что был спасен от гибели царевич?
Борис, дрожа на отнятом престоле,
По всем границам утвердил заставы,
Чтобы следить за путниками зорко.
Как? До тебя слух этот не достигнул
И ты не выдавал себя нигде
За Дмитрия?
 

Дмитрий.

 
Я рассказал, что знаю.
Коль слухи о моем существованье
Ходили, – их посеял сам господь.
Себя не знал я. В доме палатина
Я прожил юность в сонме челядинцев
 
 
В молчании благоговейном; страстно
Я полюбил одну из дочерей
Хозяина, хоть взоров и не поднял
На высоту, запретную пришельцу.
Но вот что было: львовский кастеллан,
Жених моей красавицы, случайно
Узнал про страсть мою к его невесте
И оскорбил меня кичливой бранью
И даже руку поднял на меня…
Я взялся за оружие; безумный,
Он в бешенстве попался мне под саблю —
И пал… Но в смерти этой я невинен.
 

Мнишек.

 
Да, так все было…
 

Дмитрий.

 
Боже! Безыменный
И беглый чужеземец умертвил
Сановника, приятеля и зятя
Вельможного патрона своего!
Ни явная невинность, ни участье
Всей челяди, ни даже милосердье
Патрона не могли меня спасти:
Закон, к полякам милостивый, прямо
Меня, пришельца, осуждал на казнь.
И вот меня приговорили к смерти.
И я колени преклонил пред плахой
И шею под удар меча подставил.
 

(Умолкает и…)

 
Но в этот миг вдруг у меня на шее
Увидели из золота литого,
Каменьями осыпанный, наперсный
Купельный крест! У нас такой обычай,
Чтобы символ святого искупленья
Не скидывать с груди от колыбели.
В тот самый миг, как с жизнью расставаться
Пришлося мне, я этот крест купельный
Поднес к устам с благочестивой думой.
Заметили святую драгоценность
С немалым изумленьем; любопытство
Понудило мне узы разрешить
И допросить меня; но я не ведал,
С которых пор ношу святыню эту.
Тут были трое из детей боярских,
Бежавших от Бориса в Сандомир;
Они признали крест, по изумрудам
И аметистам, за наперсный крест
Царевича Димитрия: возложен,
По их словам, он был Мстиславским, князем,
При самом восприятье из купели
Царевича. Оглядывают ближе
Меня и замечают с изумленьем,
Что правая рука моя короче,
Чем левая: такая же примета
Была и у Димитрия случайно.
Допрашивают крепко. Я припомнил,
Что захватил с собою при побеге
Из монастырской келий псалтырь,
Что в псалтыре есть греческая надпись,
Начерчена игумном, а какая —
Не знаю по незнанью языка.
Псалтырь нашли и разобрали надпись.
Гласит: что брат Василий – Филарет
(Тогда мое монашеское имя),
Владетель псалтыря сего, – законный
Царевич Дмитрий, младший сын Ивана;
Что тайно спас младенца дьяк Андрей;
Что есть тому свидетельства: хранятся
В каких-то двух обителях и ныне.
Тогда бояре мне упали в ноги
И с полным убежденьем и сознаньем
Челом мне били как цареву сыну.
Так вдруг судьба из глубины несчастья
Меня к вершине счастья вознесла.
 

Архиепископ Гнезненский.

 
…
 

Дмитрий.

 
Как будто с глаз ниспала чешуя!
Воспоминанья подняли завесу
Минувшего – и ясно в отдаленье,
Как купола в лучах зари вечерней,
Два образа передо мной мелькнули —
Две первых искры детского сознанья.
Я вижу, как бегу я темной ночью;
Взглянул назад – потемки словно спрыснул
Пылающими брызгами пожар.
Должно быть, давнее воспоминанье,
Затем что облики его погасли
В моей душе. Я смутно помню только
Вот этот страшный, неотступный образ.
Потом припомнил я еще как раз:
Один из слуг меня назвал во гневе
Царевичем. Я счел то за насмешку,
И на слова ударом я ответил.
Все это молнией вдруг пронеслось,
Уверенность слепительную дав,
Что я царевич, будто бы погибший.
Разрешена судьбы моей загадка:
Не по приметам, может быть обманным,
А по биенью собственного сердца
Я узнаю…
И уж скорей пролью ее по капле,
Чем…
 

Архиепископ Гнезненский.

 
Но разве можем положиться мы
На надпись, найденную так случайно?
Кому должны мы верить? Беглецу?
 
 
Иль показанью беглецов таких же?
О благородный юноша, по речи
И по осанке видно – ты не лжец;
Но ведь и сам ты можешь быть обманут?
Простительно такой игрой высокой
Увлечься человеческому сердцу.
Что может быть словам твоим порукой?
 

Дмитрий.

 
Я пятьдесят свидетелей представлю
Поляков, от рождения свободных,
От корня безукорного Пиастов:
Пусть подтвердят иль нет мои слова.
Сидит здесь сандомирский воевода
И кастеллан из Люблина с ним рядом,
Они вам подтвердят мои слова.
…
 

Архиепископ Гнезненский.

 
Так что ж еще, пресветлое собранье?
Свидетельством таких особ высоких
Разрешено сомнение. Давно
По свету слух прошел, что князь Димитрий
Сын Иоанна, жив еще доселе.
Сам царь Борис то страхом подтверждает.
Вот юноша: летами и обличьем,
Вплоть до случайностей игры природы,
Он сходен с тем царевичем пропавшим,
И духом благородным он достоин
Высокого такого притязанья.
Судьба его чудесна несказанно:
Из кельи монастырской бедный служка
Является, и на груди его —
Тот самый крест бесценный, что царевич
Носил, с которым он не расставался.
А рукопись смиренная монаха,
Без спору несомненная, гласит
О царственном его происхожденье.
К тому же это ясное чело
И речь по правде – всякому порука:
С таким челом обман потайный в свете
Еще ни разу не посмел пройти,
Закидывая громкими словами…
Итак, я дальше возражать не смею
На притязанье юноши и имя, —
Даю ему как примас первый голос!
 

Архиепископ Львовский.

 
Как примас голосую.
 

Несколько епископов.

 
Мы как примас.
 

Несколько палатинов.

 
И я!
 

Одовальский.

 
И я!
 

Выборные (поспешно друг за другом).

 
Мы все!
 

Сапега.

 
Нет, паны-рада!
Обдумайте и не спешите так!
Ведь благородный сейм нельзя таи быстро
Склонить к…
 

Одовальский.

 
Что думать тут! Все ясно.
Свидетельство и дело – налицо.
Здесь не Москва: здесь горла не затянет
За слово правды деспота веревка!
Здесь истина чела не потупляет!
Надеюсь, что в собранье благородном
Здесь, в Кракове, на главном польском сейме,
Ни одного нет царского холопа.
 

Дмитрий.

 
Благодарю светлейших…
За признанную истину! И если
Я подлинно тот самый, за кого
Меня признали, то не потерпите,
Чтоб дерзостный и наглый похититель
Владел моим наследием законным
И государским скипетром моим
…
Мои – права, а ваши – мощь и сила;
Такого нет ни царства, ни престола,
Где не было бы слова справедливость,
У каждого на свете есть свое.
Ведь только там, где справедливость правит,
Своим наследьем пользуется каждый,
Над каждым домом и над каждым троном
Витает договор, как херувим.
Но где…
Распоряжается чужим наследьем,
Там государства потрясен устой.
Недаром говорят, что справедливость —
Над миром словно возведенный свод.
В нем крепко слиты целое и часть,
За частью рухнувшей всему упасть.
….
 

Дмитрий.

 
Взгляни, король пресветлый Сигизмунд!
Пойми, что участь скорбная моя
Сродна с твоей; ведь ты и сам родился
В темнице, сам безропотно сносил
Судьбы несправедливые удары.
Твой первый взгляд на склеп тюремный брошен;
И из тюрьмы избавиться ты мог
Единым бегством – на престол наследный…
Достиг – а с ним достиг великодушья,
Так будь же и ко мне великодушен…
Дозволь…[4]4
  Здесь должно следовать всеобщее одобрение сейма. (Прим. ред.)


[Закрыть]
И вы, мужи высокие сената,
Вы, преподобно-твердые столпы
Всей церкви христианской, палатины
И кастелланы! Вот удобный случай
Народа два враждебных примирить.
Вам будет слава, если сила Польши
Законного царя даст московитам
И если во враждебном вам соседе
Вы друга благородного найдете.
А вы, опора Речи Посполитой,
Вы, шляхтичи, скорей коней седлайте,
Влетайте в золотые ворота,
Что перед вами распахнуло счастье!
Я поделюсь всей вражьею добычей.
Москва богата. Царская казна
Несчетна: награжу друзей по-царски.
Кто въедет в Кремль за мной, так – вот клянусь! —
Хотя б он был беднейший между вами,
Тот в бархате, в шелку, и в соболях,
И в жемчугах ходить по будням будет,
А серебром подкуй коня, кто хочет…
 

Сильное волнение между выборных от шляхты.

Корела.[5]5
  Казацкий гетман. Он заявляет, что приведет Дмитрию войска. (Прим.)


[Закрыть]

 
…
 

Одовальский.

 
Ужели же казак у нас похитит
И славу и богатую добычу?
Мы в мире с Крымом, с турками, со шведом.
От мира долгого теряем храбрость,
Давно покрылись ржавчиною сабли…
Пора!.. Гайда – на царские владенья!..
Соседа благодарного получим,
Умножим Польши силу и величье.
 

Многие шляхтичи.

 
Война! Война с Москвою!
 

Другие.

 
Решено!
По голосам решим!
 

Сапега.

 
Коронный маршал!
Вели молчать: хочу держать я слово.
 

Множество голосов.

 
Война! Война с Москвой!
 

Сапега.

 
Прошу я слова.
Вы, маршал, долг исполнить не хотите?
 

Коронный маршал.

 
Вы видите, что это невозможно.
 

Сапега.

 
Как? И коронный маршал также куплен?
На сейме, значит, больше нет свободы?
Бросайте жезл в знак общего молчанья:
Я требую, упорствую, хочу.
 

Коронный маршал бросает свой жезл на средину зала; шум стихает.

 
Что замышляете? Иль мы не в мире
Сейчас находимся с царем московским?
Не я ли как посланник королевский
На двадцать лет с ним заключил союз?
Я поднял руку правую к соборам
И поклялся торжественно на Кремль.
Царь слово держит. Но зачем же клятвы,
Зачем же и святые договоры,
Коль можно их нарушить сеймом сразу?
 

Дмитрий.

 
Князь Лев Сапега! Вы нам говорите,
Что мир с царем московским заключали?
Неправда: царь московский – это я.
Во мне Москвы величие; за мною
Наследная держава Иоанна.
Когда с Россией Польша хочет мира,
Пусть заключит его с царем законным.
 

Одовальский.

 
И нам-то что за дело? Мы тогда
Хотели так – теперь хотим другого.
Иль мы…
 

Сапега.

 
А! Вот куда зашло! И не найдется
Здесь никого, кто б стал теперь за правду?
Так стану я, так я сорву личину
И обнаружу истину. Как? Примас,
Ты можешь так сочувствовать усердно
Налетной, недоказанной молве?
Иль можешь так искусно притворяться?…
Как? Польские сенаторы доступны А.
Для первой сплетни? Как?… И ты, короле
Так слабодушен, что поверил сплетне?
Да разве вы не ведали доселе,
Что были вы игрушкою в руках
У воеводы хитрого, что он-то
И выдумал вам русского царя,
Такого честолюбца, самозванца,
Что загодя Москву распродает?
Напоминать об этом вам, помимо
Всех клятвенно скрепленных договоров,
Не нужно, а скажу, что воевода
Дочь младшую ему же, самозванцу,
Помолвил. Будто в Речи Посполитой
Все слепы так, что разглядеть не могут,
Где омут? Но зачем же нам вдаваться
В опасности, в случайности войны
На пользу воеводы Сандомира
И быть ступенькой для его Марины,
Чтоб легче ей взойти на русский трон?
Всех подкупает он и покупает,
И сеймом хочет он распоряжаться.
Сторонников его здесь большинство
И в этом зале, но ему все мало,
Что через них он сеймом руководит!
Три тысячи сюда привел он сабель,
Наемниками Краков весь заполнил.
Сторонники его и здесь, в палате,
Свободный голос заглушить хотят
Своими покупными голосами.
Но страх душе правдивой не причастен,
Покуда кровь моя струится в жилах,
Я за свободу слова постою.
 
 
Тот, кто разумен, перейдет ко мне.
Пока я жив, не допущу решенья,
Противного и разуму и праву.
Я заключил с Москвою мир, и я
Не допущу сейчас его нарушить.
 

Одовальский.

 
Не слушайте его! По голосам!
 

Епископы Краковский и Виленский встают и становятся на сторону Одовальского, чтобы отбирать голоса.

Многие.

 
Война, война с Москвою!
 

Архиепископ Гнезенский (Сапеге).

 
Пан, сдавайся!
Ты видишь, большинство против тебя.
Не вызывай злосчастного раскола!
 

Коронный канцлер (сходит со ступенек трона и говорит Сапеге).

 
Король вас очень просит уступить,
Пан воевода, и не рушить сейма.
 

Пристав (на ухо Одовальскому).

 
Вас просят: стойте смело на своем,
На этом вас поддержит целый Краков.
 

Коронный маршал (Сапеге).

 
Решенье обще: лучше согласитесь
И уступите воле большинства.
 

Краковский епископ (отобрав с одной стороны голоса).

 
Направо – все согласны.
 

Сапега.

 
Пусть согласны,
А все-таки и всем скажу я: нет!
Я сейм по праву распускаю. Veto![6]6
  По-латыни – запрещаю. (Прим. пер.)


[Закрыть]
Кричите, как хотите! Отменяю
Все, что вы! здесь решили!
 

Общее смятение. Король встает с трона. Перила раздвигаются. Шум. Выборные обнажили сабли и сверкают ими справа и слева перед Салегой. Епископы с обеих сторон прикрывают его своими столами.

 
Что большинство? Бессмыслица одна.
Ведь разум – достояние немногих.
Что значит целое для неимущих?
Иль есть у нищего свобода, выбор?
Он служит богачу, который кормит
И обувает за продажный голос.
Не счет, а вес быть должен голосам:
То государство рано или поздно
Обрушится, где большинство царит,
А неразумье дело разрешает.
 

Одовальский.

 
Не слушайте предателя!
 

Выборные.

 
Долой его! Рубите на куски!
 

Архиепископ Гнезненский (вырывает из руки своего капеллана крест и становится между спорщиками).

 
Мир!.. Уступи, Сапега благородный!
Ужели сейм наш будет окровавлен?
 

(Епископам.)

 
Скорей его отсюда! Потихоньку.
В дверь боковую. Защитите грудью,
Чтобы толпа в куски не растерзала…
 

Сапега, все еще грозящий очами, насильно уводится епископами. Архиепископы Гнезненский и Львовский сдерживают в это время наседающих выборных о шляхты. При общем шуме и звоне сабель палата пустеет; остаются только Дмитрий, Мнишек, Одовальский и казачий гетман.

Одовальский.

 
Мы промахнулись. Только не отсюда
Вы ждите помощи: пусть даже Польша
С Москвою в мире, справимся мы сами.
 

Корела.

 
И кто б подумал, чтобы он один
На целый сейм так дерзко поднял голос?
 

Мнишек.

 
Король!
 

Входит король Сигизмунд, за ним коронные канцлер, маршал и несколько епископов.

Король (Дмитрию).

 
Позвольте вас обнять, царевич.
Вы признаны всей Речью Посполитой,
Но наше сердце вас признало прежде.
Мы тронуты до глубины души
Судьбою вашей, как все короли.
 

Дмитрий.

 
Я все забыл, что я перестрадал,
И на груди у вас я возрождаюсь.
 

Король.

 
Я много слов не трачу, но спрошу вас:
Как властвовать возможно королю,
Когда беднее он своих вассалов?
Вы видели теперь пример плачевный.
Но худо не подумайте о Польше:
Случайно государственный корабль
Был потрясен грозою мимолетной.
 

Мнишек.

 
А смелый кормчий и под шумом бури
Направит судно в пристань безопасно.
 

Король.

 
Сейм надвое распался. Я не властен,
Коль и хотел бы, мир с царем нарушить.
Но сильные друзья у вас… Поляки
 
 
Могли б и на свой страх вооружиться,
И казаки могли бы попытать
Удачи: те, да и другие вольны.
 

Мнишек.

 
Весь рокош под оружьем, государь.
Коль вашему величеству угодно,
Поток мятежный можете отвесть
Вы на другое русло – на Москву.
 

Король.

 
Царевич, вам сильнейшее оружье
Даст Русь: щитом вам будет грудь народа.
Русь победима разве только Русью.
Как нынче говорили перед сеймом,
Так точно говорите и в Кремле!
Все вашим сердцем доблестным пленятся,
И властвовать вы будете, конечно.
 
 
Чужим оружьем трона не добудешь,
Насильственно правителя народу
Не навязать, коль он его не хочет.
Я в Швеции наследником природным
Вступил когда-то на престол законно,
Но потерял отцовское наследье,
Затем что мне противился народ.
 

Входит Марина.

Мнишек.

 
Всепресветлейший, вот у ног твоих
Дочь младшая моя, Марина, с просьбой.
Ей руку вместе с сердцем предлагает
Царевич… Ты – одна у нас опора:
Твоей руке единой подобает
Ввести к нам в дом достойного супруга.
 

Марина опускается на колени перед королем.

Король.

 
Согласен, мой кузен! Готов я даже
Быть у царевича отцом на свадьбе.
 

(Дмитрию, влагая руку Марины в его руку,)

 
Я лучший фант теперь вам вынимаю:
Богиню счастья, только бы дожить,
Пока чета прелестная такая
Воссядет на достойном ей престоле!
 

Марина.

 
Я, государь,
Всегда твоей остануся рабой.
 

Король.

 
Царица, встаньте! Здесь вы не у места —
Здесь места нет для царской нареченной
И дочери такого воеводы.
У нас он – первый, и хоть вы моложе
Сестер, однакож ум ваш и любезность
На высоту должны вас возвести.
 

Дмитрий.

 
Король, из рук передаю я в руки,
Как государь такому ж государю,
Вот эту клятву: принимаю руку
Девицы Мнишек как залог на счастье!
Клянусь, взойдя на отческий престол,
Взвести ее торжественно туда же,
Как подобает, истою царицей!
На утро после свадьбы ей даю
Как брачный дар и Псков и Новый Город.,
Всю пригородь их, волости, концы,
И села, и поселки, и угодья —
Как собственность на вечное владенье —
И грамоту пишу в Кремле московском!
А воеводе, что теперь сбирает
По шляхте ополченье, предлагаю
Мильон дукатов польского чекана!
…
Помог бы мне господь и все святые,
А клятву я сдержу ненарушимо!
 

Король.

 
Вы сдержите: нельзя вам позабыть,
Чем одолжил вас польский воевода.
Тот, кто свое заведомое благо,
Кто дщерь свою любимую, бросает,
Как упованье лучшее, на жребий, —
Такого друга надобно ценить!
И, если посчастливится, вам должно
Припомнить все престольные ступени.
С одеждою вы сердца на сменяйте
И не забудьте, что нашлись вы в Польше,
Что Польша вас вторично породила.
 

Дмитрий.

 
Я вырос ведь в бездолье и узнал,
Что только узы чувства и приязни
Людей взаимно меж собой связуют.
 

Король.

 
Но вы теперь вступаете на царство,
Где нравы и обычаи не схожи
С такой землей свободною, как Польша.
Здесь сам король, хотя из первых первый
По блеску, должен часто уступать
И угождать Могущественной знати.
Там власть отцовская ненарушима,
Рабы страдающие там покорны,
И государь самодержавно правит.
 

Дмитрий.

 
Я здесь свободу сладкую вкусил —
Пересадить ее хочу в отчизну,
Хочу свободных сделать из рабов,
Я над рабами не хочу царить.
 

Король.

 
Не торопитесь! Время нужно выждать!
Послушайте, царевич, три совета
И следуйте им верно: предлагает
Вам их старик, а в старческом совете
Для юноши всегда таится польза.
 

Дмитрий.

 
О, научите, доблестный король!
Вы почтены, вы избраны народом
Свободным: как достигнуть мне того же?
 

Король.

 
Вы на Руси явились из чужбины,
Явились вы под вражеским оружьем —
Сумейте ж, чтоб про это позабыли,
Чтоб вас признали родичем Москвы,
И местные обычаи уважьте.
Блюдите слово, данное полякам…
На новом троне нужен старый друг,
Иначе та же самая рука,
Что вознесла, и ниспровергнуть может,
Но помните, что подражать не надо:
Обычай чуждый для страны не впрок…
…
Что ни начнете, – чтите мать свою,
Ведь вы ее найдете?
 

Дмитрий.

 
Государь!
 

Король.

 
Как сын вы чтить ее должны сыновне —
Почтите же – меж вами и народом
Да будет ваша мать священной связью.
Конечно, нет законов для царей,
Но для людей законы естества
Не только есть, а боязливо чтимы.
Для вашего народа нет святее
Залога доказательства и права,
Как детская – сыновняя любовь.
Я умолкаю. Ведь препон немало
Преодолеть придется, чтоб достигнуть
До золотого вашего руна.
Вам предстоит нелегкая победа!
Силен и чтим престол царя Бориса,
Не с неженкой вступаете вы в спор.
Кто по заслугам получил престол,
Того нескоро сбросит ветр молвы.
…
Ему деянья заменяют предков.
Прощайте…
Я вас вверяю вашему же счастью.
Оно два раза вас спасло от смерти —
Спасло каким-то непонятным чудом, —
Оно же вас и увенчать должно.
 

Марина. Одовальский.

Одовальский.

 
Ну, панна, я исполнил порученье;
Жду, чтобы ты усердно похвалила.
 

Марина.

 
Наедине с тобою, Одовальский,
Поговорить хочу о деле важном,
Но втайне от царевича. Пусть он
Внушению божественному внемлет!
Коль верит он в себя, весь мир поверит.
Пускай его объемлет темнота,
Что матерью великих дел бывает.
Мы действовать должны и ясно видеть.
Он имя нам дает и вдохновенье,
Мы думаем и мыслим за него,
И если обеспечим мы успех
Искусством умным, то пускай он мнит,
Что это все ему ниспало с неба.
 

Одовальский.

 
Повелевай! Живу твоею службой.
Тебе я отдаю и жизнь и кровь.
Какое дело мне до московитов?
Лишь за тебя и за твое величье
Готов я жизнь и кровь свою отдать.
Я не могу тобою обладать.
Вассал я без поместий,
Желаний не могу к тебе возвысить,
Но добиваюсь милости твоей.
Моя мечта – тебя великой сделать.
Пускай тогда другой тобой владеет,
Моей ты будешь, делом рук моих.
 

Марина.

 
Я на тебя всем сердцем полагаюсь.
Я знаю, ты отличный исполнитель.
Король не верит. Вижу я насквозь —
Игра с Сапегой тайная, и только.
Хотя ему, конечно, по душе,
Что мой отец, кого он так боится,
Ослабнуть может в этом предприятье
И что союз вельмож, ему враждебный,
В походе чужеземном разрядится.
Нейтральным хочет он в борьбе остаться,
Ведь счастье переменчиво. Коль наша
Победа будет, то Москва ослабнет.
Нас победят – ему тем легче будет
Согнуть всю Польшу под свое ярмо.
Мы стоим одни.
Он – за себя, а мы – за дело наше.
…
Ты в Киев войско приведешь. Присягу
Пускай дадут царевичу и мне.
Мне, слышишь?
 

Одовальский.

 
Тебе! Ведь за тебя идем сражаться,
К тебе на службу всех их нанимаю.
 

Марина.

 
Мне мало рук – нужны мне и глаза.
 

Одовальский.

 
Что, королева?
 

Марина.

 
Ведь с тобой царевич.
Ты неотлучно охраняй его,
О каждом шаге мне давай отчет,
О всех, кто с ним,
О том, что замышляют, сообщай.
 

Одовальский.

 
Доверься мне!
 

Марина.

 
Глаз не спускай с него!
Защитник будь ему и сторож тайный.
Веди его к победе так, чтоб он
Всегда нуждался в нас! Меня ты понял?
 

Одовальский.

 
Поверь мне, он без нас не обойдется.
 

Марина.

 
Неблагодарны все. Себя царем
Почувствует и сбросит наши путы.
Благодеянье станет тяжким злом,
Когда должны его мы оплатить.
Русь ненавидит Польшу, что понятно,
Нельзя связать надолго их сердца.
Несчастье, счастье, только б поскорей!
Ждать буду в Киеве твоих послов.
Их раскидай столбами верстовыми,
По всем дорогам шли их ежечасно,
Хотя бы этим обезлюдил войско.
 

Входит толпа шляхтичей.

Шляхтичи.

 
Ты слышала, патронесса? Хорошо мы поработали?
Кого нам рубить? Повелевай нашими
руками и саблями!
 

Марина.

 
Кто выступит со мной в поход?
 

Шляхтичи.

 
Все! Все!
 

Марина.

 
Пункт сборный в Киеве. Туда с отцом
Моим две тысячи прибудет сабель,
И с деверем две тысячи. Да с Дону
Мы помощь ожидаем от казаков,
Которые в низовьях там живут.
 

Шляхтичи.

 
Дай денег, патронесса!
Нас выручи, и мы пойдем в поход!
Сейм бесконечный нас извел совсем,
Засели крепко мы.
 

Другие.

 
Дай денег, патронесса, и тогда
Тебя поставим русскою царицей.
 

Марина.

 
Епископ каменецкий, он же кульмский,
Даст денег под залог земли и душ.
Крестьян своих продайте, заложите,
Всё – в деньги, на оружье и коней.
Война – хозяин лучший и добудет
Железом золото. Убытки в Польше
Москва оплатит вдесятеро вам.
 

Роколь.

 
Еще две сотни там сидят в корчме.
Им покажись и выпей с ними кубок
За их здоровье. Там ведь все твои.
 

Марина.

 
Жди, ты сейчас меня туда проводишь.
 

Все.

 
Ты будешь царицей, или мы сложим головы!
 

Другие.

 
Ты нас одела заново, обула.
Тебе послужим мы своею кровью.
 

Входят Опалинский, Замойский и другие шляхтичи.

Опалинский.

 
Мы все пойдем с тобой! Все! Ни один
Здесь не останется.
 

Замойский.

 
Мы все желаем
Добычею московской поживиться.
 

Оссолинский.

 
Возьми нас, патронесса! Мы тебя
Царицей русской сделаем.
 

Марина.

 
А это что за люди? Сброд какой-то.
 

Оссолинский.

 
Мы конюхи у старосты…
 

Замойский.

 
Я повар виленского кастеллана.
 

Опалинский.

 
Я кучером служу.
 

Вельский.

 
Верчу я вертел.
 

Марина.

 
Фи, Одовальский, что это за люди!
 

Одовальский.

 
А все же шляхтичи! И если ты
Возьмешь на службу их, сражаться будут.
 

Один.

 
Не презирай нас. Мы хоть и бедны,
Но все же шляхтичи и пясты родом.
 

Конюхи.

 
Мы – пясты и свободные поляки!
Не смешивай нас с низким мужичьем!
Имеем мы сословные права.
 

Одовальский.

 
Поэтому их на коврах секут[7]7
  «Шляхтич может содержать шляхтичей на службе и пороть их за проступки, но только на ковре». (Заметка Шиллера из Коннора.)


[Закрыть].
 

Один.

 
Не презирай, душой мы благородны.
 

Одовальский.

 
Найми их и обуй, дай им коней,
И драться будут так же, как и все.
 

Марина.

 
Идите!
И покажитесь мне, людьми одевшись.
Дворецкий мой сейчас вам выдаст платье.
 

Шляхтичи.

 
Заботливость какая! Ты все видишь,
Ты рождена, чтоб королевой быть.
 

Марина.

 
Я это знаю и хочу стать ею.
 

Оссолинский.

 
На иноходца белого садись,
Вооружись и, как вторая Ванда,
Веди к победе храбрые войска.
 

Марина.

 
Воодушевлю я вас, война ведь не для женщин.
…
Клянитесь в верности.
 

Все.

 
Мы клянемся!
 

(Обнажают сабли.)

Один.

 
Vivat Marina!
 

Другие.

 
Russiae regina!
 

Мнишек. Марина.

Марина.

 
Зачем, отец, так хмурен, если счастье
Наш каждый шаг улыбкою встречает
И все для нас берутся за оружье?
 

Мнишек.

 
Вот потому. Ведь все у нас на ставку
Поставлено, и это ополченье
Изводит силы твоего отца!
Есть у меня причины хмурым быть.
Обманчивы и счастье и успех.
Страшусь, что нас постигнет неудача.
 

Марина.

 
Но почему…
 

Мнишек.

 
О сумасбродка-девушка, куда
Меня ты завлекла! Отец я слабый,
Что не противился твоим стремленьям.
По короле я первый воевода
И всех богаче. Если б мы тогда
Не заключили договор – ничто бы
Покоя не нарушило; но ты
Рвалась душой повыше: скромный жребий
Твоих сестер тебе был не под стать;
Стремилась ты всечасно к высшей цели,
Тянула руку к царскому венцу;
А я, родитель слабый, я для милой,
Для дочери, готов был заблуждаться,
И позволял себя вполне дурачить,
И случаю свою доверил совесть!
 

Марина.

 
Как? Ты, отец, раскаялся? Но в чем?
Не в доброте ль? Тот капли не услышит,
Над кем неслышно пролилась река.
 

Мнишек.

 
Однако сестры счастливы покуда,
Хотя не коронованы.
…
 

Марина.

 
Разве это счастье,
Когда из дома моего отца
И воеводы я перевожусь
В дом мужа моего и палатина?
Что нового кому в таком обмене?
Как для меня должно быть это завтра
Приятней, чем сегодня? Как и чем?
Одно и то же, все одно и то же!
Нет ни стремленья, даже ни надежды!
Но мне – одно: любовь или величье,
А все другое – ровно ничего.
 

Мнишек.

 
…
 

Марина.

 
Развеселись, мой дорогой родитель!
Что нам…
Доверимся несущему потоку!
Не думай ты о жертве принесенной —
А о давно намеченной уж цели;
Подумай ты, что дочь свою увидишь
Царицей, в облаченье на престоле
Московском, где твои воссядут внуки!
 

Мнишек.

 
Я только ведь и думаю о том,
Как я тебя, дитя мое родное,
В венце увижу царском. Так ты хочешь,
А я тебе не смею отказать!
 

Марина.

 
Еще есть просьба, милый мой родитель!
 

Мнишек.

 
Какая, дочь моя?
 

Марина.

 
Иль в Сандомире
Я схимницей все буду изнывать?
За Днепр теперь мой жребий переброшен —
И от него я отстаю далеко,
И тяжело сносить его – нет силы!
Ты знаешь сам, что ожиданье – пытка
И что его измерить можно только
Тоскливыми биениями сердца.
 

Мнишек.