Текст книги "Сойкина Ворона"

– Но она же не для себя квартиры скупала. Заявится этот Ветров или как его и устроит нам геноцид с отключением коммуникаций на время капремонта или еще что-то типа такого.

– А об этом мы подумаем позже, Евгения. Пусть сначала появится, – легкомысленно отмахнулся шеф. – В любом случае, никто вас самих с этим разбираться не бросит, но сообщать стоит сразу же. Ну все, молодежь, я умчался.

– Андрей Федорович, а можно обнаглеть и попросить до остановки автобусной подкинуть? – встрепенулся Никитин.

– Да я тебя до дому довезу, Сандро!

– Сойкин, тебе, уверен, есть чем сейчас заняться, учитывая то, что я видел на крыльце отделения, – ухмыльнулся Боев, стал на мгновение похожим на здоровенного эдакого хищного и насквозь пошлого котище, но только на мгновение, моргнешь и пропустишь. – Никитин, жду в машине.

Входная дверь хлопнула, закрываясь за Боевым и Никитиным, и я обернулась к Мише. Он молча развел руки, открывая мне объятия, и я колебалась только секунду, а потом отпустила все-все и кинулась к нему на шею, повисая и чувствуя себя так, как никогда, наверное: какой-то счастливой малолеткой, безнадежно втрескавшейся в самого офигенского в целом мире парня, причем, абсолютно взаимно. Так глупо-глупо, поцелуи-шепот-ласки, сказочно-киношно, одежда прочь, как по волшебству, захватывает дух, словно свободное падение, никакой опоры под ногами. Вечно такое невозможно по логике вещей, по моему опыту, по законам жанра, но сейчас, пока летишь, плевать на это все. Сейчас нас только двое в целом космосе, и единственная гравитация существует между нами, а не та, что неизбежно должна однажды размазать о землю. Нет земли, есть мы.

Глава 26

Сойка

Это было другое. Все. Секс, в котором самого секса лишь малая часть.

Секс – это первобытное действо, инструмент не особо актуального в наши времена инстинкта размножения, с помощью которого люди получают в основном удовольствие, а не исключительно воспроизводят себе подобных. Секс – это ты касаешься, целуешь, трогаешь, трахаешь, меняешь позы и угол ради определенного отклика, необходимой тебе реакции партнера, взаимный обмен кайфом, и я прежде всегда считал это нормальным и даже обязательным. Если чем-то занимаются двое, то справедливо, что и получают наслаждение оба.

Но то, что происходило сейчас у нас с Женькой, было иным. Оно началось еще там, на крыльце отделения. Поцелуй-шок-первый глоток, от которого захмелел. А только остались одни, моя Ворона обняла, поцеловала сама, и все пошло с того же места. Исчезло понимание где я, где мои руки-ноги-губы-пальцы. Я не целовал-гладил-сжимал, добиваясь нужной реакции, заводя, получая то же самое в ответ и так же заводясь. Или делал это, но в обход разума. Абсолютный сумбур, никакого контроля, цели, обычной самцовой прямой от первого касания к оргазму. Мы внезапно стали с Женькой замкнутой системой, единой вещью в себе с бурей внутри, хаосом из ласк и ощущений, смешались, отменив само понятие стремления к финалу, потому что в этом моменте общего существования было запредельно охеренно. Это не горячо, не жарко, не жгуче – нет шкалы измерения для температуры происходящего – одни ожоги-картинки, хлещущие через край восприятия.

Губы к губам, губы по коже, соль и пряность ее вкуса на моих губах, ее губы обхватывающие мой член, отчего я кусаю в кровь свои, сдерживая крик чистого кайфа.

Мои стиснутые кулаки врезаются в жалобно скрипящий диван под нами, потому что невыносимо просто неподвижно и безмолвно выдержать этот протяжный стон Женьки, что она издает принимая меня так глубоко в свое горло. Я не понимаю в этот момент отчего так сносит башню – от того, что ощущаю сам или это ее кайф.

Ее тонкие пальцы, царапающие, комкающие простынь, пока она мечется и рвется из моего захвата на бедрах, а я смотрю, ловлю одурманенный блеск глаз, взахлеб пью, дурею-шалею от вкуса, и это мой-ее-наш кайф сейчас льется криком из нее.

Лицом к лицу, Женька хрупкая-сильная-совершенная подо мной, одинаково шокированно-пьяные взгляды друг в друга, роскошные бедра щедро распахнуты, я вторгаюсь в самую желанную влажную тесноту. Танец плоти, что был у нас обоих не раз. Прежде, между нами и с другими. Но это – иное. Это – впервые для обоих. Я не схожу с ума, просто не помню вдруг как пребывать в пространстве разумности, улетаю, но не могу хотя бы прикрыть глаза, потому что вижу отражение себя, своего полнейшего охренея этой новизной небывалой в синих глазах напротив. Женька обвивает ногами, толкается навстречу, гнется на излом, гладит мое лицо, не разрывая запредельного взаимного проникновения. Ей не нужно вторить тому, что шепчу я, не в состоянии удерживать в себе свое «никогда-никогда-ни с кем-никогда», за нее все говорят глаза. И я ни за что не хочу прерывать это слияние-признание, пусть уже мышцы вдоль позвоночника и в паху полыхают и болезненно сокращаются от усилий удержать прущий оргазм, продлить то сокровенное, что бушует между нами. Нет, оно – мы, между нет больше ничего.

Женька решает за обоих, опрокидывая меня на бок и на спину, седлает, принимая в себя стремительно. Насаживается резко, мгновенно обращая обоих в лютое пламя. И только тогда я осознаю со всей бритвенной остротой – не кончим сию же секунду и конец мне – сдохну к хренам уже. И снова вижу отражение своего безумия в ее глазах. И все – летим, вцепляясь друг в друга и врываясь взаимно так, будто желаем врасти. Горим-горим свободным пламенем счастья и медленно-медленно оседаем перемешавшимся навсегда пеплом покоя. Этот пепел – не сгоревшее насовсем ничто, он лишь почва для нового и очень скорого возрождения того, что случилось и будет теперь случаться. Нужно просто чуток дух перевести…

Я закрыл глаза… и проснулся от звонка моего сотового черт знает сколько времени спустя.

– Су-у-ука-а-а! – прошипел нащупав одновременно отсутствие рядом Женьки и словив такой удар боли по башке, что вынужден был тут же замереть. – Вот я долбоящер!

У нас с Женькой случилось … ЭТО! а я взял и отрубился, едва кончив? Ну п*здец же просто! Вот как так можно было облажаться? Я частенько раньше думал над тем, чем же нахрен может отличаться хороший секс в принципе и тот самый загадочный секс с любимой женщиной, о котором упоминают мужики с каким-то странным видом. Прежде был уверен – это некий групповой стеб окольцованных над свободными, ну или типа замануха какая-то, как в финансовую пирамиду, ага. На крайняк – эдакая уступка женской романтичности и желанию ощущать себя исключительными, на которую идут влюбленные мужики. Типа жалко что ли, да, любимая, никакого сравнения с другими, ты перевернула мой сексуальный мир.

Но хрен я угадал. Мы с Женькой последний раз не трахались, не сексом занимались. Даже не сшибались жестко, пытаясь выжимать исключительно давно желанный кайф, а по факту, как вылезло потом – захватывали, присваивали. Я уж точно. Мы… черт знает… срастались, сливались, реально дышали и существовали вместе, и ничего лучше со мной в жизни не случалось, хотя спроси меня как происходило – не смогу отчетливо воспроизвести не единой картинки, жеста, шага – только ощущение. Одно, огромное, нереальное, и, сто процентов, общее. Ну все, Миха, был ты свободный стрелок да весь вышел. От такого на сторону рыскать или даже поглядывать – на всю голову долбанутым быть.

Телефон затрезвонил снова, долбанув по моей трещащей черепушке, и я таки встал, скинув одеяло, отчего стало мигом, пипец как, холодно. Я даже зыркнул не открыта ли форточка в комнате, прежде чем пошлепать до вешалки у двери, где в кармане куртки, которую я однозначно не сам туда повесил, и разрывался аппарат. Кстати, остальные шмотки, что, наверняка, дорогой валялись тут недавно, тоже аккуратно были сложены на стуле. Глянул на экран, убеждаясь, что угадал – мамуля звонит и охнул. Недавно? Двадцать два тридцать четыре! Это я выходит почти девять часов продрых? Ну, офигеть же!

– Да, мам, – сказал, точнее хотел сказать, но вместо этого вышел какой-то скрежет, и осознал, что в горло как песка насыпали, и он там все натер до кровавых мозолей походу.

– Заболел? – без приветствий и обиняков спросила мамуля впрямую.

– Да нет, я просто спал, вот и хриплю, – сбрехал я, хоть и понимая – бесполезно.

– Миша, соврешь мне еще раз, и я приеду! – пригрозила жестокая родительница.

– Ну немного, мам, ноги слегка промочил. Ерунда делов!

– Температура есть?

– Еще не мерял. Только проснулся. Честно.

– А градусник и лекарства хоть какие-то у Жени есть?

– Я спрошу. На крайняк сам в ближайшую круглосуточную аптеку сгоняю. Не переживай, мам.

– Тридцать первого в пол-одиннадцатого? Ждет тебя там кто, сынок. Значит так, сегодня обходитесь чем есть, а завтра с утра позвоню и честно мне скажешь, как себя чувствуешь, понятно? Если станет сильно хуже – говоришь мне адрес, и я приезжаю.

– Ну, ма-а-ам…

– Не мамкай, не маленький уже! Приезжаю и привезу все, что нужно. Обещаю Женю твою не покусать и даже не пугать.

– Мам, да все со мной…

– Миша, уясни пожалуйста: то, что ты теперь с девушкой живешь и даже твоя женитьба в будущем не отменяют того факта, что ты – мой ребенок. И я не могу перестать о тебе переживать и стремиться лечить, кормить и помогать только потому, что для этого у тебя есть еще одна женщина.

– Мне больше нравится думать, что вы обе будете просто меня любить, а полечиться или поесть я могу и сам.

– Какой ты у меня еще одичалый все же, Миш. Ну ничего, поговорим на эти же темы через время. Я чего звонила-то: Аня с детьми тут рядом, и мы все поздравляем вас! – на заднем плане раздался нестройный хор голосов моей родни, заставив улыбнуться. – С Наступающим вас, сынок! Лечись!

– С Наступающим! Я вас всех люблю!

Натягивая на голое тело треники и футболку, я морщился – кожа казалась какой-то необычно чувствительной и даже болезненной, а резь в горле набирала обороты. Ну вот, какого же черта именно сегодня, а?

Пошел на негромкую музыку на кухне и замер в дверях, залюбовавшись. Женька танцевала и готовила. Именно так. На большом столе посуда, доски, продукты, а она скользит вокруг него, плавно двигаясь в ритме музыки. Вот вскинула руки и закружилась, поднявшись на носочки и закрыв глаза, а у меня дыхание перехватило. Жаль длилось это всего с полминуты, пока она меня не засекла, я чую, мог бы так хоть до утра простоять, глаз от нее не отводя.

– Выспался? – спросила Воронова, мигом меняясь в лице и возвращаясь к готовке.

Только сейчас я заметил и то, что она елку нарядила и даже гирлянда на ней блымает, и то, что в духовке громко что-то шкворчало, распространяя офигенный аромат.

– Жень, ты прости меня, скотину такую беспардонную, – повинился я, подходя к ней и обнимая со спины.

Вдохнул, уткнув нос в изгиб шеи, и веки набрякли мигом, вынуждая прикрыть глаза. Женщина, которая пахнет моим счастьем. Моя женщина.

– Эй, ты мешаешь! – продолжая что-то нарезать, она слегка толкнула меня, на самом деле только провокационно пристроив уже привставшего бойца между своих ягодиц. – И за что это я должна тебя прощать?

– За то, что взял и задрых. Я не такой вообще-то, чесс слово.

– Миш, ты практически не спал последние сутки, перемерз, нервничал.

– И что? Это не повод захрапеть, как только кончил, – упрямо возразил я и, не сдержавшись, стал целовать ее плечо, с которого соскользнула домашняя футболка.

– А ну! – Женька бросила нож, резко развернулась в моих объятиях и прижала ладонь к моему вспотевшему лбу. – Блин, я так и знала!

– Да ерунда, Жень. Давай я тебе помогу гото…

– А ну сел на диван! Живо! – приказала она и для верности принялась меня еще и в грудь толкать, направляя куда велено. – Сейчас приду.

Вернулась она через пару минут с большой коробкой с красным крестом и банкой, похоже, с вареньем. Я попытался вякнуть, но схлопотал грозный взгляд и градусник подмышку и пока мерял температуру, Женька взгляда не отвела, явно подозревая меня в попытке смухлевать. Не беспочвенно, надо признать.

– Тридцать восемь и семь, – констатировала она, и посмотрела так, что мне на секунду почудилось – мама таки приехала.

Дальше я покорно глотал таблетки, полоскал горло, парил ноги, пил чай, от которого начал потеть, что та лошадь на свадьбе. Но когда в окне стали видны всполохи салютов где-то в отдалении, встал и сам откупорил для Вороновой шампанское и подволок к дивану стол. Мне было велено оставаться под одеялом, поэтому я частично затащил под него и мою Льдину, отказываясь перестать ее тискать хоть на минуту. И раз мои руки были заняты, и я весь из себя больной, то праздничными яствами кормила меня она. Бой курантов мы слушали по радио и не знаю, что там загадывала Женька, приложившись к игристому за обоих, и делала ли это вовсе, но я вдыхал ее запах, прижимался губами к коже и повторял про себя как заведенный «Пусть все так и будет!»

Глава 27

Ворона

– По оперативно собранным нами фактам неоднократного обращения госпожи Ишимбаевой в медучереждения с жалобами на травмы различной степени тяжести, а также учитывая количество поданых ею в органы полиции и не принятых по причине коррупции заявлений, нами сделан вывод, что угрозы ее бывшего супруга стоит считать крайне весомыми. А следовательно, опасность для жизни объекта госпожа Ишимбаева признана очень высокой. Евгения, вы слушаете меня?

Конечно, я слушала и только поэтому не вздрогнула, стоило Корнилову внезапно обратиться ко мне лично, но нужно быть честной – мое внимание было слегка рассеяно. Чтобы вернуться к обычной строго деловой сосредоточенности после четырех суток наедине с Сойкиным, требовались усилия. И весьма серьезные. Как выяснилось, вернуться обратно, что называется к хождению по твердой земле, как-то странно после нескольких суток автономного парного полета.

Почти всю новогоднюю ночь Миша упорно отказывался засыпать, хоть я четко видела – дается это ему нелегко. Очевидно, в голове моего солнечного парня все же водились свои особенные тараканы. Нечто вроде синдрома отличника, только в его случае – идеального мужчины, который не может позволить себе ни слабости, ни болезни, ибо это никакой не повод оставить меня скучать в праздник. Усилия убедить его, что я настолько привыкла быть одна, что огорчить меня такой ерундой невозможно, категорически не работали. Так что, несколько часов мы провели то сидя, то лежа в обнимку, поглощая кто вино, а кто исключительно чай с вареньем и болтая под тихую музыку.

– Жень, а ты в детстве в космос полететь мечтала? – спросил Сойка меня внезапно.

Это вообще его фишка – неожиданно менять тему, задавая вопросы именно о том, о чем он желает знать, а не ради поддержания беседы.

– Не-а.

– Да ладно! А как же другие миры, звезды, планеты, древние цивилизации и их тайны в миллионах парсеков от Земли, злобные инопланетяне, замышляющие разное дерьмо против человечества?

– Сразу видно, что ты был заядлым читателем какой-нибудь боевой фантастики, – фыркнула, поглаживая его по голове, умощенной на моих бедрах.

– А ты, стало быть фантастику не читала?

– Читала, почему же, только меня немного другая тема в ней привлекала. Мировой океан с его глубинами, поразительными обитателями и загадками, которых ничуть не меньше, чем в космосе. Вроде бы и лететь никуда не нужно, но от этого все ничуть не доступнее, между прочим. Поэтому я мечтала в детстве стать океанологом, точнее уж морским биологом.

– Это типа рыб всяко-разных, креветок-кальмаров и морскую капусту изучать?

– Эммм… – задавая свой вопрос, Миша поймал мою кисть и принялся целовать пальцы между словами, неизбежно сбивая мою и так разжиженную вином концентрацию и вынуждая жмуриться от удовольствия, – твой перечень, конечно, больше ассортимент магазина «Океан» или список закусок к пиву напоминает, но в общем и целом – да. Изучать водную биоту, экологические взаимодействия в ней, всю совокупность биологических явлений и процессов в Мировом океане.

– И что?

– В смысле?

– Почему не стала?

– А ты почему в космос не полетел?

– Я отбор не прошел в отряд кандидатов. Рост у меня всего сто восемьдесят пять и вышки нет по научной специальности.

– А ты всерьез пытался? – я отняла у него руку и уставилась в лицо с изумлением. Сразу же захотелось провести пальцами по линии его бровей и разгладить наметившуюся морщинку между ними.

– Ну естественно.

– А я – нет. Помечтала, почитала, но мама сказала, что в наше время это совершенно дурацкая и бесполезная профессия – ученый. Мол, вон их сколько со степенями, диссертациями и статьями в дурацких профильных журналах по рынкам овощами и трусами торгуют. Буду у них с отцом на шее или у мужа сидеть, но кто еще жениться захочет на девушке, что месяцами будет в океане болтаться. Надо в юристы или экономисты идти.

– И ты согласилась? – вопреки моим поглаживаниям морщинка стала глубже и обзавелась парой соседок, а Сойка уставился на меня пристально, как на кого-то… очень важного.

– В принципе – да. Но мечтать не перестала. Если уж не об океане, то о собственной домашней рыборазводне.

– Это ты про свой аквариум огроменный?

– Не-е-ет, что ты. Он от бабушки остался и хоть и огромный, но чисто для удовольствия полюбоваться. Для того, чтобы реально разводить декоративных рыбок, нужно наоборот множество небольших банок, ну за исключением некоторых цихлид – тем на пару сотню литров необходимо для комфорта.

– Банок? В смысле трешек, в которые огурцы катают?

– Не-е-ет! Хотя на перебиться можно и в них, например с гуппешками или прочей живородкой. Банками аквариумисты собственно аквариумы и называют. Я как-то была в квартире одного заводчика и видела как все устроено. У него в одной комнате – сплошь стеллажи сварные вдоль стен и посередине комнаты. И там сотни просто таких вот банок небольших квадратных, клееных из оргстекла, а в больших – перегородки встроены. Ох и сколько же у него рыбы было, и какой! Я тогда там жить была готова остаться.

Сказала и тут же себя одернуть захотелось. Блин, ну сдались Сойкину все эти подробности, Жень.

– Слушай, только не бей меня, Жень, но в чем прикол в рыбах, а? – поймал мой взгляд Миша, и я поняла – ему сдались, хоть убей не пойму зачем, но только это точно не притворство. – Вот я понимаю – котики, собаки, даже морские свинки там. Они теплые, их потрогать, погладить можно.

– Сойкин, а тебе только бы потрогать и погладить что-то теплое, да?

– Прямо сейчас я готов твое теплое и влажное не только погладить, но и поцеловать и облизать, – он тут же заерзал и попытался повернуться, чтобы уткнуться лицом в низ моего живота, но я, засмеявшись, не позволила ему.

– Прямо сейчас ты лежишь спокойно и не напрягаешься, подсаживая сердце, пока температура, ясно?

– Ясно, – с преувеличенно тяжелым вздохом смирился мой любовник. – А про рыб – не ясно. Ну, они же не общаются, хвостом тебе не повиляют, руки не оближут, не обрадуются.

– Ага, в тапки не нагадят и лужу на ковре не напрудят тоже. А насчет радости – что бы ты понимал! Вон, те же цихлидовые – очень умные и даже определенной дрессировке поддаются и очень даже общаются. И, кстати, прекрасно своего хозяина со временем от других людей отличать способны. А какой простор в выведении новых окрасов и форм плавников и тела! У одних только золотых рыбок сколько разновидностей: комета, ранчу, вейкин, водяные глазки, вуалехвост, оранда, жемчужина, звездочет, нанкин, нимфа, помпон, шубункин… блин, всех не перечислить сходу, и все выведено людьми из обычного золотого карася, и продолжает выводиться по сей день! Куда там твоим кошечкам и собачкам! Не говорю уже о прочей живности аквариумной: улитки, крабы, креветки, раки… не те креветки и раки, о которых ты сейчас, наверняка, подумал, Сойкин! Голубой кубинский, австралийский Ябби, синий флоридский, алый калифорниец, мексиканский карлик, мраморный. А растения! Сотни и сотни видов, из которых можно выращивать подводные цветники такой красоты, что никаким клумбам и не снилось!

– Ладно-ладно, сдаюсь, я профан и ни черта не понимаю в этом твоем хобби, но обещаю подтянуть свою рыбную грамотность.

– Да не нужно тебе это делать, Миш, – я опять смутилась, от того, что понесло, и захотелось… оправдаться что ли. – Ты не обязан. А насчет хобби – я знаю нескольких рыборазводчиков, которые ни дня в своей жизни на дядю или государство не работали, но вполне себе достойно живут и содержат семьи, именно занимаясь любимым делом – разведением рыбок.

– Типа крутой бизнес?

– Насчет крутости не знаю, Миш, но если вдуматься – мечта же. Ты имеешь возможность делать то, что реально любишь, чем прямо-таки болеешь, да еще это тебя и кормит. Столько в этом радости и азарта. Найти, привезти, голову ломать, добиваясь того, чтобы у тебя живность размножаться начала, выращивать это потомство, а потом с полной гордостью за свой труд поделиться этим с другими. За деньги, да, но свой труд ценить нужно, и что даром дается, к тому так и относятся. Короче, может, для тебя такое и звучит чем-то скучно-унылым, но для меня уж точно не так.

– Хм… это мысль, Жень. Мечта.

– Прошу прощения, Михаил Константинович за мой рассеянный вид. – вернулась я в реальное пространство, заставляя себя собраться и не думать о Сойкине. – Я вас прекрасно слышала: Ишимбаев, бывший муж нашего объекта, так же известный в криминальных кругах как Теймураз, сочтен вами крайне опасным, на основании собранных вами данных, и способным привести озвученные им угрозы в жизнь.

– Совершенно верно, – после паузы и долгого внимательного взгляда на меня подтвердил Корнилов и только потом обвел им остальных присутствующих. – Поэтому было принято решение о том, что вы, Евгения и вы, Мария, будете играть роли старых подруг госпожи Ишимбаевой, к которым она приехала погостить, а заодно подобрать себе для покупки жилье, дабы перебраться подальше от бывшего мужа. Так что, свои функции личных охранников вам следует исполнять крайне скрытно. Так же скрыто за вами везде будет следовать летучая группа, в чьи функции входит не только страховка вас в случае нападения, но и видео-фиксация попытки оного, дабы иметь четкую и однозначно истолковываемую доказательную базу в суде. Поэтому еще одна установка: не следует открываться и вмешиваться, пока намерения агрессора, он же Ишимбаев, не будут им проявлены достаточно четко.

– Простите, Михаил Константинович, нам что, полагается позволить ударить объект что ли? – недоуменно спросила Мария Кунц – яркая шатенка с зелеными глазами и очень хорошей ударной техникой, которую я испытала на себе во время занятий.

– До такого доводить не требуется, Мария, но дать полностью проявить свои намерения Теймуразу было бы неплохо. Ваша реакция вполне позволит вывести из зоны поражения объект в последний момент.

– Но…

– Я понимаю, что обычно мы работаем не так, но данный сценарий согласован с госпожой Ишимбаевой и даже был указан, как приоритетный. Ей очень нужны веские доказательства и именно у нас, а не в родном городе, где у ее супруга все схвачено.

– Могу спросить, Михаил Константинович? – окликнула я и, получив поощрительный кивок, спросила. – А если Ишимбаев решит причинить вред жене или даже устранить ее не своими руками? Как нам прикрывать ее от снайпера, если нужно прикидываться беспечными подружками?

– Евгения, Ишимбаев не хочет на самом деле устранять свою бывшую супругу, он требует ее возвращения. К тому же, по моей оценке относится к тому типу… условно скажем мужчин, которые считают – сколь угодно жестокое обращение с женой, включая убийство – прерогатива исключительно мужа, следовательно причинение вреда чужими руками не только недопустимо, но и будет им однозначно караться. Но летучая группа станет производить мониторинг окружающего вас с объектом пространства на предмет возможных стрелков и преследования, а маршруты следования будут составляться спонтанно и в последний момент, так что подстеречь будет невозможно. Общее время выполнения задания – семь суток. Оплата – по двойному тарифу личной охраны, плюс премия и надбавки за переработку круглосуточную. Приступаете сразу же после получения от вас согласия и экипировки у Ерохиной. Мария, Евгения, вы беретесь?

– Да, я – да, – сразу же согласилась Кунц.

– Берусь, – кивнула, неожиданно для себя испытав такой острый импульс из-за грядущего недельного расставания с Сойкиным. С моим Сойкой.

Выйдя из кабинета, поколебалась совсем недолго и набрала Мишу. Конечно, ему бы и без меня сообщили, что буду отсутствовать неделю, но это так внезапно приятно – иметь человека, которого можно и нужно предупредить. Непривычно, но так греет думать, что теперь есть кто-то, кому не все равно когда я вернусь домой и вернусь ли.

– Я уже знаю, – не дал мне и слово сказать Миша. – Воронова, чтобы никаких геройских подвигов, поняла?

– Да брось, Сойкин, геройство – это исключительно твоя привилегия… – в нашей паре я произнести все же не смогла. – Чем планируешь заниматься целую неделю?

– Сидеть и скулить под дверью, как брошенная тобой псина. И ремонтом.

– Сойкин, тебе долечиваться нужно!

– А лечить-то меня как раз и некому. Вот помру, и придется тебе тогда меня до конца жизни хорошими словами поминать, потому что о покойниках или хорошо или никак, и накосячить я еще ничего не успел. И сына моим именем назвать тоже придется.

– Я тебе умру! Не в моей квартире! И какого еще сына?

– Нашего, Жень. Когда-нибудь же он будет. А ты к тому времени так меня полюбишь, что захочешь моим именем назвать. А я тебе такой: «Ой, да не на-а-ада-ада, давай Семеном.»

– Да ну тебя! – фыркнула и дотронулась пальцами до губ, пряча улыбку, а то вокруг стали уже коситься. – Все, я тебя предупредила. Будет возможность – еще позвоню. Лечись или вернусь и покараю воздержанием! Рыб корми, но по чуть-чуть, им переедать нельзя. Пока!

– Жень!

– М?

– Я, пипец какой, счастливый и реально буду дни и часы считать. Возвращайся.

– Угу.

Спускаясь в подвал к Ерохиной, я украдкой вытерла глаза. Конечно вернусь. Ведь меня впервые ждут.

Пять дней в сумасшедшем напряжении пронеслись очень быстро и одновременно, кажется, тянулись вечность. Ишимбаева и двоих его громил однажды засекли неподалеку от объекта, а потом летучая группа установила факт его слежки за нами. Так что, расслабляться нельзя было ни на минуту. Однако с нападением Теймураз тянул и тянул, очевидно, выбирая лучший на его взгляд момент. А потом, видимо, терпение иссякло, и на нас напали прямо на улице, перед входом в один из домов, квартиру в котором мы якобы приехали посмотреть. Разъяренный, красномордый, смердящий спиртным, размахивающий ножом амбал налетел на нас, попытавшись сходу расшвырять, схватить жену за волосы и затащить в машину. Схватить ему мы позволили, дабы произошла видео-фиксация из машины сопровождения, но на том и пресекли, уложив мордой в грязный снег. Выслушали какие мы все бабы твари меркантильные, и что он никому из нас жить не позволит, и сдали Ишимбаева на руки летучей группе, которая уже угомонила его охрану.

На этом госпожа Ишимбаева решила прервать исполнение нами задания и немедленно покинуть город без объяснения причин, но с полной оплатой за всю оговоренную неделю по договору. Возражать мы с Марией права не имели, так что, только сопроводили ее к месту сегодняшней ночевки на съемной квартире за вещами, а потом и в аэропорт.

Корнилов попросил нас срочно прибыть в офис для подробного отчета по горячим следам, чтобы понять – не было ли нашего какого-то косяка в том, что объект столь спешно покинула город. Ничего подобного по итогу расспросов он не установил и отпустил нас восвояси, дав пять дней выходных после задания.

Служебный сотовый я сдала, а мой оказался безнадежно севшим. Ну ладно, если Сойкину опять не свистнул никто из оперов дежурных, что мы закончили, то свалюсь ему сюрпризом.

– Сыч, это че получается, Сойка наш Льдину типа отработал и на Миронову Светку перекинулся? – зацепила краем уха чей-то разговор, поравнявшись с дверями в спорт-зал.

– Да с чего ты взял?

– Ну все же в курсе, что они с Вороновой… того… договорились полюбовно.

– Так и есть. Никитин сказал – у них все по серьезке типа, – я узнала голос Кирилла Сычева, одного из оперативников.

– А с Мироновой тогда что? Типа, гульнул пока Воронова на задании? – мне словно в грудь саданули, и я не смогла сделать новый шаг, застыв на месте.

– Миронова всем же сразу сказала – у нее парень есть, муж даже гражданский.

– А чего же они с Сойкой тогда вчера тут в зале обжимались часов в девять вечера? Я сам видел. Случайно, конечно. И уехали они потом вдвоем на его тачке.

– Да мало ли что… Ярмилов, тебе какое дело до этого всего? Пусть сами разбираются. И знаю я твое случайно!

– Да я же не в смысле осуждать кого… Просто знать, Сойка так, на раз-два с Мироновой или Воронова теперь типа свободная. Я бы тогда сейчас метнулся, пока она еще в офисе и…

Дослушивать я не стала. Сорвалась с места и понеслась вверх по лестнице, не видя и не слыша ничего вокруг. Такси никак не ловилось, но наконец остановился какой-то болтливый частник. Купюру сунула ему, не глядя, и сдачи ждать и не подумала – уже влетела в подъезд и вверх пропуская две-три ступеньки. У своей двери замерла и несколько минут восстанавливала отчего-то бешеное дыхание и моргала, разгоняя багровую пелену перед глазами. От грохота в ушах и тянущего чувства за ребрами избавится так и не удалось, так что решилась. Открыла общую дверь, сама не понимая почему, крадучись пошла по коридору и остановилась перед комнатой Сойкина, уставившись на теплые женские сапоги перед порогом. За закрытой дверью возились и шуршали. Я подняла свои руки, уставившись на судорожно сжатые кулаки, медленно-медленно, через силу и боль разжала их и отступила. Я не знаю, что с этим делать. Не знаю. Чувствуя себя еле живой, опять сбитой бродячей собакой, ползущей издыхать по обочине чужих жизней, я пошла в свою комнату.