Текст книги "Сойкина Ворона"

– Моя, моя ты маленькая. Моя красавица. Моя Льдина, Ворона моя, моя, понимаешь? Я как тебя увидел и все – каюк мне. С того самого семнадцатого июня, когда ты на собеседование к Корнилову в начале двенадцатого пришла.

– Я не помню когда это было, – глубоко вздохнув, я окончательно расслабилась и потянулась обнять Мишу в ответ, а он просто взял и завалился на пол, увлекая за собой.

– Я помню, Жень. У меня ведь все поменялось тогда, хоть и сам не понимал сразу. Я с тобой засыпал и просыпался с того дня, столько говорил с тобой у себя в голове, столько планов построил, чтобы хоть как-то ближе стать, а уж что мы с тобой в моих фантазиях вытворяли по двадцать раз на дню и в любом уголке офиса, не говоря уже про ночь каждую в моей постели! А ты все это время от меня отгораживалась. Но ведь от меня, Жень, именно от меня так тщательно и упорно. Это было между нами с самого начала, было, Жень. Все было. Было до тех пор, пока все «между» не исчезло. Ну и чего ты теперь-то испугалась?

Смирившись с неизбежным, говорить правду стало легко, больше ведь нет борьбы, только констатация факта.

– Я не такая, как ты думаешь. Не сильная, без брони, без способности держать удар, Миш. Не от тебя. И ты не понимаешь, во что ввязываешься. Я же тебя не отпущу, Миш. Буду зубами цепляться, в ногах валяться, умолять, угрожать, преследовать. Как наркоманка за свою дурь. – И как любое живое существо сражается за необходимый воздух – и на инстинктах и всеми силами разума. – Осознай это.

– Когда дурь одна на двоих – то все супер, Жень. Не напугала, уж прости. И никогда тебе угрозой не стану и тебя не унижу, заставив в ногах валяться, жизнью клянусь. И цепляться не придется, Жень, сам тебя хрен когда отпущу, не избавишься до гробовой доски.

– Откуда знать тебе, как жизнь пойдет, Миш?

– Она пойдет туда, куда мы захотим пойти, родная моя. – Сойкин затащил на себя еще сильнее.

– Все у тебя легко и просто, Сойка, – пробормотала, прикрывая глаза в полном облегчении, утыкаясь лицом ему в грудь и растворяясь в его присутствии, в моем солнечном парне.

– Так и есть, Жень. Так и есть, мы ведь вместе, так что, все сложное позади.

– Я хочу в твое легко и просто, Миш, хочу. Я осознаю, что худшая спутница в этом, которую ты выбрать мог бы, но хочу.

– Балда ты, Жень. Другой быть же не могло. Поймешь потихоньку.

Голоса и шум снаружи в какой-то момент затихли, а мы так и лежали: в верхней одежде, растянувшись на полу, сказав друг другу все, растворившись в близости, бояться которой больше не нужно. Конечно, я обязательно буду что-то портить. Может, даже однажды фатально. Но мне ведь без него уже никак. Удерживать себя, когда уже сорвалась, бессмысленно. Нужно наслаждаться полетом и верить, что или он навсегда или что разобьешься сразу насмерть в единое мгновенье.

Эпилог

Сразу

Женька притихла и равномерно засопела, уткнувшись мне в грудь. Задремала? Ну и супер, видел же, что ее так паникой или, блин, беспросветным фатализмом вшторило, что у самого чуть сердце через рот не выпрыгнуло смотреть на нее такую. Короче, такой приход и вброс мы только что пережили, не удивительно ни разу, что на отходняке ее отключило быстро. Бедным нервам моей Вороновой нужна передышка, а лучше вообще перезагрузка, просветление, что, блин, нет причин для страхов.

Самого тоже телепнуло будь здоров, но это ерунда ведь. Не ерунда то, что я четко понимаю – внезапные озарения, когда все вывернут подноготную, поплачут, в любви побожатся, и с того момента настанет им однозначное и безбрежное счастье без рецидивов, бывают только в кино. А я хоть и считаю, что моя Женька нереально охрененна, но отдаю себе отчет, что она – живой человек, а у них по волшебству ничего не бывает. Палец ножом распанахаешь – и то заживать неделями будет, а если как назло еще и цепляться будешь обязательно больным местом, то кровь снова и снова пойдет. А когда рана в душе глубоко, куда еще доберись попробуй с лечебно-защитным пластырем чувств, и размером рана почти во всю душу, вот сколько такое заживать должно? И есть ли вариант, что заживет без участия тех же, кто стал всему причиной? Нет, меня не пугает, что такое как сегодня, еще повторяться станет, мне главное обмозговать все хорошенько и выработать порядок действий и реакций. Ну и вовремя рядом оказываться.

В дверь тихонько постучали, Женька тут же вскинула голову, а я матернулся про себя.

– Что? – рыкнул, досадуя на разрушение такого офигенно-спокойного момента.

– Ребята, вы меня не бейте только, – сказал сквозь дверь Сандро. – Меня Валя послала, она переживает все ли в порядке с Женей. Говорит, плохо она выглядела, не нужна ли неотложка.

– Неотложка уже прибыла, – проворчал я, отпуская Женьку. Она села и мотнула головой, растерянно моргнув.

– Нормально у вас все, значит? Ну супер, если что, мы чаи на кухне гоняем, давайте к нам.

– Не хочу я чаю, – сказала Женя и у нее в животе заурчало. – А есть хочу.

Я встал и потянул ее за руки, поднимая.

– Ну, пойдем тогда покормлю, и как раз узнаем чем вся суета закончилась, а то мы выпали из контекста, и Валька с Сандро сами отдувались.

– Кто такая Валька? – нахмурилась Воронова, позволив мне снять с себя куртку.

– Валька та, кого ты до сих пор знала как Светлану Миронову. Так такого наворотилось… только я не расскажу, Жень, прости. Пусть она сама, если что. О таком языком не дело трепать.

– Если ты о проигрыше в карты и чужих доках, то Света-Валя что-то упоминала, когда убеждала меня тут, что между вами не было никакого криминала в плане секса. Черт, я вела себя… – Воронова поморщилась, как от кислятины и даже чуть покраснела, так что я поспешил дать всему оценку за нее.

– Как нормальный живой человек, чей партнер – слегонца затупа, уверенный, что его действия все обязана истолковать только положительным образом. Забыли, Жень. Пошли пить чай и есть.

Валька и Сандро уставились на нас с одинаково настороженными выражениями лиц, стоило войти, а потом сорвались и засуетились, будто мы к ним в гости пожаловали.

– Я так понимаю, что тот костюм и был покупатель всего дома, раз рядом эта Баринова скакала козой? – спросил их, когда опять расселись вокруг стола.

– Ага, представляете, он разбираться пришел. Якобы вы у этой злобной бабы денег несусветных за продажу вымогали и третировали всячески, проверяющих из коллегии адвокатов и прокуратуры на нее натравили и даже побили! – возмущенно поведала Валя, так активно жестикулируя, что Никитин на всякий пожарный отодвинул от нее близкостоящую посуду. – Нет, ну надо же быть такой лживой и подлой гадиной! Верещала, как подорванная, что мы все банда, и каждое слово наше – брехня.

– А в итоге-то что? – глянул я на Никитина, чувствуя неловкость слегка. У меня, конечно, был веский и первоочередной повод для беспокойства, но ведь по факту кинул их с Валькой самих разруливать. – Вытолкали их?

– Не-а, даже не пришлось, – ответила Валька. – Этот дядька в итоге рыкнул на адвокатшу, чтобы обратно в машину валила. А сам нас выслушал уже спокойно, кивнул, попрощался и свалил. Только глянул напоследок так… аж мурашки у меня. Непонятно как-то.

– Ну, допустим очень даже понятно, – фыркнул в свою кружку с чаем Сандро. – Вангую – ты, Валюха, еще с ним повидаешься. Однако, все это, конечно занимательно, но, Миха, ты Женьке-то показывать собираешься?

И он мотнул головой в сторону комнаты с аквариумами.

– Показывать что? – насторожилась Женя.

– Надеюсь то, что тебя настолько порадует, и ты не прибьешь меня за самоуправство, – я протянул ей руку. – Пойдем?

Толкнул дверь и пропустил Воронову вперед. Она шагнула в комнату и застыла. Валька и Сандро хотели за нами сунуться, но я предусмотрительно закрыл перед их любопытными носами дверь. Женька молчала больше минуты, обводя все взглядом, я уже аж чуть очковать стал.

– Почему? – прошептала она наконец сильно просевшим голосом.

– Что почему, Жень? – не сразу догнал я.

– Ты все время делаешь так, что у меня сердце чуть не лопается. Почему, Миш? Я… чем я заслужила?

– Эмм… – слегка офигел я и просто обнял со спины, примостив подбородок на ее плечо и, уложив ладонь над ее грудью действительно ощутил, что ее сердце молотит бешено. Захотелось взлететь, раздуваясь от гордости, как шар воздушный. – Тогда тебе мое встречное «почему». Почему, Жень, ты должна что-то заслуживать? Ты есть на белом свете, такая, как ты есть, и ты теперь моя. Я счастлив, Жень, без дураков и притворства с пафосом, реально счастлив. Какие еще могут быть твои заслуги, маленькая? Просто будь, Жень.

Тем более, что вот это все аквариумное барахлишко у меня еще и с хитрым прицелом.

– Спасибо, Миша… Ты даже не представляешь… – Женька повернула голову, в синих глазах блеснули слезы, и я поцеловал ее в уголок рта, а она накрыла мои ладони своими, прижимая сильнее и столько в этом простом прикосновении было интенсивности, что воздушный шар довольства собой мигом вырос в разы.

Вдруг она настолько в свои рыбные дела погружаться станет, что на «Орионовские» движняки у нее времени не останется. И у меня в башке мутиться не будет от одной мысли, что с ней что-то дурное произойдет, а меня рядом нет. Ее мечта в обмен на мою – ее безопасность. Но вслух я не скажу, мечты нельзя озвучивать вот так – впрямую и в момент, когда отказать тебе будет неловко. Это ни хрена не честно.

– Прямо сейчас быть я хочу голой вместе с тобой в своей комнате. Я очень-очень соскучилась.

– Понял, не дурак, – выдохнул, оскалившись в дурацкой, наверняка, лыбе, чувствуя как все тело буквально зазвенело от бешеного возбуждения, что взвилось до предела за один удар сердца.

Я ее подхватил на руки и рванул куда сказано.

– Любому, кто к нам сунется до утра – смертная казнь! – рявкнул, проносясь мимо кухни.

Спустя две недели

– Пошел вон, мерзавец! Да как ты посмел вообще сюда прийти и имя этой твари упомянуть!

– Эту, как вы изволили выразиться тварь, зовут Евгения, и она ваша дочь…

– Нет! Вон! Прокляну!

– … которая уже столько лет тяжело страдает…

– И пусть! Пусть каждый день в пламени адовом горит! И ты пошел вон! Или я милицию сейчас вызову!

– Юноша, оставьте нас с женой в покое! Вы же видите, что причиняете нам, особенно моей жене, боль! Не вынуждайте нас…

Четыре дня я проводил по несколько часов во дворе родителей моей Вороновой. Ненавязчиво беседы заводил с соседями и выискивал возможность поговорить с ее предками. Ясное дело, что только я заикнись на их пороге о Женьке и дверь квартиры передо мной бы захлопнули, так что я решил их перехватить по пути куда-нибудь, чтобы иметь хоть небольшой зазор по времени донести свою позицию. Надеялся на пару минут хотя бы адекватного диалога, но едва заслышав о Женьке, ее приемная мать впала в неистовство прямо-таки.

– А о ее боли вы никогда не задумывались?! – повысил я уже голос, понимая, что слушать меня не хотят, но это не значит, что я не скажу все, что считаю нужным. – Или только со своей носитесь столько лет? Вы были взрослыми людьми, что взяли ребенка, и должны были дать ему любовь! А вместо этого она получала исключительно ваше равнодушие, а все что было дальше – его последствия.

Я не собирался быть жестким, ведь все же они люди пережившие страшную потерю. Но здесь и сейчас я чтобы моя любимая стала счастливее, и если ради этого нужно не миндальничать, а озвучить болезненную правду в лицо – я это сделаю.

– Убирайся! Пошел вон! – лицо женщины превратилось в маску сплошной лютой ненависти, вряд ли через такую что-то пробьется, но я не остановился.

– Я сочувствую вашей потере, но сейчас, время спустя, хоть попробуйте задуматься о своем поведении и поступках, что привели к ужасному результату.

– Да как вы смеете, юноша! Хотите еще нас и обвинить в том, что сделала Женя? – огрызался отец, пытаясь торопливо увести от меня жену, явно готовую в морду мне вцепиться.

– Что конкретно она сделала, а? Поддалась на приставашки парня, которого вы для другой дочери подобрали? А вместо того, чтобы адекватно все это решить, вы соизволили ей как собаке цыкнуть – «фу, это не тебе, пошла в свой угол как всегда»! Вам удобнее всю вину на нее перевесить, а себя считать безгрешными жертвами? Тамара Леонидовна, вы ведь видели, что происходит, видели, но вас волновало только то, чтобы ваша родная дочь получила все, что хотела, а на чувства Евгении вам было плевать с самого начала. В том, что случилось, вашей вины не меньше, а как раз гораздо больше, чем Жен…

– Сволочь! – женщина вырвалась и таки кинулась мне в лицо, но я поймал и зафиксировал ее запястья, так что получил только несколько пинков по голеням пока муж не оттащил ее. – Да будь ты проклят, и она пусть горит!

– Мне жаль вас. Неужели вы не понимаете, что, отказываясь осознать степень своей вины, вы продлеваете и свои страдания, и Евгении? Она любит вас и тоскует, после всего, после того, как вы ее годами игнорировали, в ней столько любви к вам, что вы не сможете себе даже представить! Но знаете, что? Я пришел сюда, потому что тоже люблю ее и хотел исправить хоть что-то между нами. Но теперь смотрю и вижу – вы не заслуживаете моей Жени. Никогда не заслуживали. Проклинайте сколько хотите, но я скажу, что вижу перед собой: эгоистичную, злопамятную и жестокосердную женщину, которую даже потеря не научила видеть свои ошибки, и безвольного мужика подкаблучника, который не попытался даже привести в ум свою женщину.

– Пошел к черту, гаденыш! Никогда я ее не прощу!

– Вы себя бы простили сначала, Тамара Леонидовна, но для этого ведь признать нужно свою вину, а это, походу, не вариант. Думал, вам нужна хоть одна дочь, но вам ненависть все еще дороже правды. Прощайте.

Прости, Жень, хотел я найти помощь, чтобы рану в твоей душе быстрее зарастить, но придется мне своими силами обходиться. Растопыриться эдак, чтобы одним собой все и заполнить. Ничего, справлюсь как-нибудь. Вдвоем с тобой справимся.

– Молодой человек! – окликнул меня смутно знакомый голос на входе во двор. – Эй, постойте! Это же вы живете в четвертой квартире?

Обернувшись, я увидел того самого здоровяка-костюма, что как раз широко шагал в мою сторону от дорогой тачки. Изготовился к конфликту, но он сходу протянул мне руку для пожатия.

– Я – Егор Ветров и хотел бы извиниться за ту ситуацию, в которую вы были втянуты по моей вине по сути.

– Михаил Сойкин. По вашей?

– Ну, не перекладывать же вину за отсутствие собственного контроля над событиями на плечи исполнителя, тем более женщины, – пожал он мощными плечами. – Я не решился подниматься в квартиру, все же на вашу девушку и ее подругу произвел то еще впечатление. Извинитесь перед ними за меня, если можно. Секунду!

Он торопливо вернулся к машине и достал с заднего сиденья две здоровенных корзины с розами. Протянул мне ту, что была с белыми:

– Это для Евгении, а это… – поднял он вторую с интенсивно красными, – Для ее подруги.

– Хм… – ухмыльнулся я понимающе. – К сожалению, Валентина уже давно съехала от нас. Так что, ей никак не передам.

– А она так редко у вас бывает? – нахмурился Ветров.

– С какой целью-то интересуетесь?

– С весьма очевидно, думаю. Девушка мне очень понравилась. Могу я вас попросить помочь с ней связаться?

– Допустим, я в любом случае сначала бы это у Вали узнал. Но на данный момент даже это невозможно. Весь ближайший месяц она будет у матери в селе, а туда еще блага цивилизации в виде сотовой связи не добрались. Так что, увы.

– Надо же… – Егор так нахмурился, будто у него в голове не укладывалось, что может кто-то жить в подобной глуши. – А название данного населенного пункта является секретной информацией?

– Нет, – ответил, слегка раскинув мозгами. Не похож этот Ветров на кого-то, способного доставить Вальке проблемы. – Село Малый Ширгалькуль.

– Благодарю вас! – Ветров резко развернулся и рванул к машине, но тут же обернулся. – Черт, я совсем забыл! Михаил, я же приходил еще и сообщить вам: если вы и Евгения Воронова категорически не желаете переезжать, то я совсем не против. Только хотелось бы получить ваше согласие на то, что вы дадите доступ в вашу квартиру для проведение некоторых работ, скажем, смену окон, дабы после реконструкции дом имел гармоничный внешний вид, и изношенных труб и проводки. Я осознаю, что это будет шумно, грязно, как любой ремонт, и побеспокоит вас, но обещаю все компенсировать.

– Так, погодите, – остановил его я. – То есть, вы за свой счет будете делать капремонт, нас выселить пытаться больше не будете, и все что нужно – потерпеть шум и движняки?

– Ну… как-то так. Да.

– Лично я согласен, но решение за Женей и владельцем комнаты, которую я снимаю. Хотя все равно собирался выкупить.

– Могу я вас попросить поговорить с Евгенией, а то опасаюсь, что мое новое появление она может воспринять в штыки? – Ветрову явно не терпелось прыгнуть в тачку и свалить. Куда-то в Малый Ширгалькуль, сто пудов, хотя не факт, что его понтовый Мерс не застрянет по дороге.

– Да без проблем!

Мой ответ практически повис в воздухе. Я проводил взглядом стартанувшую с места тачку и пошел, ухмыляясь к подъезду. Может, и не совсем я прав, выдав этому Ветрову верное направление для поиска, но есть чуйка – Валька меня за это если и решит прибить, то несильно и не всерьез. Короче, жизнь хорошая все же штука. Хотел я принести моей Вороновой одну хорошую новость – не вышло, но несу другую.

Через четыре недели

– Не нервничай, Жень, мои родные не зубастые акулы и тебя не разорвут. Мы просто зайдем, выпьем чаю и поболтаем о том-сем и пойдем дальше гулять. Полчаса, чесс слово, – Миша аккуратно вытер пальцами испарину, выступившую у меня на лбу.

Мы вошли в лифт в его доме, когда кабина тронулась, мой желудок кувыркнулся и все не мог теперь успокоиться, даже в пот чуть кинуло.

– Я не нервничаю.

Вру, конечно. Не слишком-то я верю в то, что способна понравиться чужой матери, если обоим своим обаятельной не казалась. Так что, к визиту этому я относилась, как к неизбежности. Миша давно намекал, хоть и без давления, что его близкие хотят со мной познакомиться. От меня не убудет, а ему приятно. Надеюсь. Если после сегодняшнего визита мама и сестра его начнут убеждать бежать от меня со всех ног, я не удивлюсь.

– Мам, мы пришли! – крикнул с порога Миша, подталкивая меня мягко вглубь прихожей и тут же захлопывая дверь, будто опасался, что сбегу.

Мелькнула тень за межкомнатной дверью с тонированным стеклом, и та распахнулась. Масса разных ароматов врезали мне под дых, желудок как жестким кулаком стиснуло, и на широко улыбающуюся очень красивую женщину с узнаваемыми чертами любимого и лучащимися солнечным теплом глазами я смотрела всего несколько секунд, ровно до тех пор, как не осознала, что сейчас случится страшный конфуз.

– Сынок, Женечка… – распахнула Мишина мама объятия, направляясь к нам, но я шарахнулась, зажав рот, и рванула вдоль стеночки мимо нее. Дернула боковую дверь, молясь, чтобы это был санузел.

Повезло, и я только успела бухнуться на колени перед унитазом, как меня стало жесточайше выворачивать. Спазмы сначала были такими мощными, что ни о чем думать не приходилось, а вот когда затихать все стало, я и осознала, какое же приключилось позорище. Супер, пришла познакомиться. Ну, а чего еще ждать, если это я.

– Жень, Женечек мой, тебе легче? – хлопотал, как наседка над цыпленком, надо мной Сойкин. – Мы же все свежее ели… Блин, сто пудов, нервное. Жень, ну я же просил – не нервничай, все нормально будет. Давай подниму тебя, умойся и рот прополощи. Маа-ам! Есть у нас что-то от тошноты? Уголь там, аспирин или валерьянка, ну хоть что-то!

– Сдается мне, сынок, что вам с Женей от тошноты только время теперь поможет, – с явным весельем отозвалась невидимая мне сейчас за дверью женщина, и после полусекундной паузы я сообразила о чем она. Сердце заскакало, и я стала судорожно считать. Вот же черт! Так и есть, тридцать первое, нас тогда так унесло, что о защите никто не вспомнил. И да, пора бы и… совсем я соображать с этой любовью перестала и во времени потерялась.

– В смысле время? – не проявил моей сообразительности Сойкин, и возмущенно высунулся из туалета, а я села на унитаз, проникаясь серьезностью ситуации.

– В смысле месяцев восемь, сынок. Поздравляю вас!

– Че? – Миша медленно обернулся ко мне. – Серьезно?

– Похоже на то, – я пристально вглядывалась в его лицо в поисках признаков паники или досады.

– Мам, ты это… я тебя сильно-сильно люблю, но на кухню иди, хорошо? Мы придем к вам… ну через пару минуточек. Ладно? – пробормотал Сойкин и, не дожидаясь ответа, плотно прикрыл дверь. Постоял передо мной, глядя в стену над моей головой и гулко сглатывая. Собирается с мыслями сказать поделикатнее как это неуместно? Сейчас или в принципе?

Миша вдруг грюкнулся на колени, уткнулся лицом мне куда-то пониже груди, обнял вокруг талии, стиснул и тут же отпустил. Вскинул голову, чуть не врезав мне по подбородку, обхватил ладонями щеки и стал целовать часто-часто, бормоча между поцелуями:

– Жень, мы же его оставим, да? Да, Жень? Родим нашего? Пожалуйста, Еняшечка моя! Оставим же, да? Ты только не бойся ничего, слышишь?

– А сам-то ты не боишься, Миш? Ребенок со мной. Идея супер, ага.

– С тобой, маленькая, только с тобой.

– Ты знаешь обо мне все. Что, если я любить его не сумею? Если он несчастным вырастет из-за такой-то матери?

– Дурочка ты моя! Да кто же знает, как любить нужно, если не ты? Кто знает, как теплом ребенка своего не обделять, как ты? А еще я есть, и бабушка у нас мировейшая, и тетка Аня – офигенная просто и брат с сестрой Машка с Пашкой суперские! Ты только узнаешь их, и сама все поймешь, Жень, а они тебя полюбят. Ты только не бойся ничего, Жень, ты же не одна больше.

Вот уж правда, еще как больше не одна внезапно. Жизнь заново, в которой так много всего и всех. Вывезу? Не заблужусь по пути в темных углах моего прошлого, не сверну не туда, испугавшись призраков боли? Посмотрела в глаза Миши и не смогла не улыбнуться мелочности своих рефлексий. Ну, как с таким моим солнечным Сойкой заплутать или испугаться? Стыдно не верить в себя, Воронова, когда такой, как мой Сойкин в меня верит.

– Же-е-ень?

– Оставим, Миш. Никак иначе, – ответила и сама поцеловала, ловя губами его ликующую улыбку.

Конец