Текст книги "Вендетта для Святого"

2

В тенистом углублении между горами далеко внизу белели домики еще одной деревушки, а среди них уходила дорога в ущелье, которая явно вела к побережью. У него возникло ощущение, что появляются интересные возможности.

Спуск с горы только казался пустяком по сравнению с предыдущим восхождением. Учитывая, что завтрак Святого состоял исключительно из свежего воздуха и ленч, видимо, продолжит это меню, Саймон почувствовал, что он усыхает от жажды, слабеет от голода, падает от усталости и вконец изжарился, но над этим он предпочел не задумываться. Напротив, новая надежда оживила его силы и помогла ему забыть об усталости. Тем не менее он трезво и объективно сознавал, что не может без конца держаться только на силе воли и запасах энергии. Нужно было найти что-нибудь для питья и хотя бы скромную еду. Миновав деревню, он бы быстро добрался до побережья, но в таком состоянии не смог бы противостоять мафиози, наткнувшись на них по дороге. Риск обратить на себя внимание, появившись в деревне, был бы компенсирован восстановлением бодрости духа и тела.

Как и все сицилийские деревни, она состояла из улицы шириной всего в несколько шагов. Проблемы уличного движения явно предстояло решать где-то в отдаленном будущем. Крутые закоулки, изгибаясь между домами, сбегались на площадь, которая, несомненно, называлась центральной. Саймон решительно вступил на улочку, заваленную отбросами, и вдоль облупленных стен, увешанных увядшими цветами, добрался до той самой пьяццы. Все окна, выходившие на площадь, были старательно закрыты ставнями, создавая бесконечно сонную атмосферу. Наработавшись с самого утра, обитатели деревни теперь свято блюли законы послеобеденной сиесты. Никто не подавал признаков жизни, кроме мух, крутившихся над захудалым псом, спавшим мертвым сном в какой-то тенистой нише.

На площади не было фонтана, но где-то поблизости должен же быть кран, колодец или, по крайней мере, пойла для скота. Саймон держался в тени, пытаясь сообразить, когда откроется хоть какая-то лавка.

– Эй, Мак, хочешь побриться и освежиться?

Он чуть не подпрыгнул, услышав эти слова, произнесенные на беглом английском, правда с сильным акцентом, когда проходил мимо открытых дверей. Над ними виднелась неумело сделанная надпись: "Перуччерия". Занавеска из бус, типичное для Южной Европы примитивное, но эффективное средство защиты от мух, скрывала помещение от людских глаз, и Святой решил было, что двери оставлены открытыми для проветривания, а парикмахер храпит где-нибудь в глубине, но, видимо, мастер уже проснулся и из своего убежища следил, нет ли потенциального клиента в пределах досягаемости.

Саймон остановился, проехался рукой по своей щетине и сделал вид, что раздумывает над сделанным предложением. В действительности пересчитывал мелочь в кармане, решая, может ли он это себе позволить. Бритье не только избавит его от вида несчастного беглеца, но и поправит настроение; там, разумеется, будет вода – сама эта мысль уже толкнула его внутрь, – и он мог бы получить множество сведений... чем черт не шутит, может быть, даже серьезных.

Доводы за и против он взвесил за долю секунды и не колеблясь сделал выбор.

– Ты меня убедил, братец, – сказал он, входя.

Его охватила приятная прохлада, всегда потрясающее явление внутри толстостенного каменного дома, своего рода микроклимат, придуманный задолго до изобретения механических кондиционеров. Ничего не видя в полутьме, дал провести себя к парикмахерскому креслу, усевшись в которое с наслаждением расслабился, пока на шею ему навязывали чистую салфетку. Потом, когда его взгляд привык к полумраку, заметил нечто, показавшееся ему вначале галлюцинацией. Белый ящик из пенопласта стоял под стеной, наполненный кусочками льда, из которого торчали горлышки четырех бутылок.

– Что это вы там держите во льду? – спросил он голосом, полным надежды.

– Немного пива, Мак. Так, несколько бутылок, вдруг кто захочет.

– На продажу?

– Разумеется.

– Я беру.

Парикмахер сделал четыре шага, чтобы дойти до ящика, в котором лед роскошно захрустел при извлечении бутылки, и четыре шага обратно. Саймону, умиравшему от нетерпения и жажды, каждый шаг казался вечностью. Наконец с хлопком отлетела пробка, и он смог ухватить холодную и мокрую бутылку, показавшуюся ему прекраснее ценнейшей вазы эпохи Минь.

– Ваше здоровье, – сказал он и одним глотком осушил половину.

– Спасибо, – ответил парикмахер.

Саймон сделал паузу перед следующим глотком, наслаждаясь первой реакцией, вызванной в его организме холодной и вкусной жидкостью.

– Нет ли у вас тут чего-нибудь перекусить? – спросил он. – Я считаю, что вкус пива улучшается с закуской.

– Есть хорошее салями, если вы его любите.

– Обожаю салями.

Парикмахер исчез за еще одной занавеской в глубине и вернулся через минуту с несколькими щедрыми ломтями на выщербленной тарелке. За это время Саймон уже прикончил свою бутылку и выразительным жестом показал, что к колбасе потребуется еще одна.

– Что подало вам мысль обратиться ко мне по-английски? – с любопытством спросил он, открывая вторую бутылку.

– Судя по тому, как вы оглядывались, я решил, что вы никогда раньше не были здесь, – тихо сказал парикмахер, – и я обратил внимание, как вы пострижены, и как вы одеты, и как вы двигаетесь. У жителей разных стран совершенно разные выражение лиц, движения, походка. Переоденьте немца в итальянский костюм, он все равно не будет похож на итальянца. Я шестнадцать лет работал в Чикаго и навидался всякого.

Каким образом он оказался в Америке и почему вернулся в это сицилийское захолустье, Саймон не знал и знать не хотел, но был уверен, что вскоре услышит все в мельчайших деталях. Пока он сам был еще в состоянии говорить, пока губы его еще не были скрыты пеной. Святой решил, что нужно хотя бы намекнуть, откуда он тут взялся.

– И только турист, говорящий по-английски, может в такой день, как сегодня, лезть сдуру от моря в горы, – сказал он, надеясь, что эта версия продержится хоть немного и создаст видимость, что он пришел совсем с другой стороны.

Мастер ловко смыл пыль с лица Святого и покрыл его нежным бальзамом пены.

– Полагаю, вы очень любите прогулки?

– Меня убедили отправиться в вглубь острова, чтобы увидеть настоящую Сицилию, с которой не сталкиваются обычные туристы, – ответил Саймон между двумя глотками из следующей бутылки. – К несчастью, я забыл о таких деталях, как рельеф и климат. И рад, что попал в ваш городок, но не могу сказать, что с удовольствием думаю о возвращении по той же дороге. Здесь можно поймать такси или кто-нибудь дает машину напрокат?

– Нет, ничего подобного, Мак, – Мастер занялся бритвой устрашающих размеров. – Два раза в день ходит автобус. Утром и вечером.

– Когда?

– Всегда в шесть. Не ошибетесь.

Далекий от шутливого настроения парикмахер казался еще более унылым перед лицом бездонной убогости этого захолустья, куда забросила его судьба. Натянув большим пальцем кожу на щеке Святого, он с нажимом провел по ней своим дедовским лезвием.

– Вы поступили очень неразумно, вступив в схватку с мафией, – сказал он, не меняя тона.

Необходимо признать великое искусство Саймона владеть собой, в результате чего он умудрился даже не вздрогнуть при этом убийственном замечании. Острие бритвы с легкостью пера на бесконечно долгий миг уперлось в его горло, парикмахер невозмутимо смотрел ему в глаза, на что Саймон ответил таким же неподвижным взглядом. Потом парикмахер пожал плечами и отвернулся, чтобы вытереть пену со своего смертоносного орудия о края служащей для этого поношенной резиновой мисочки.

– Я вас не понимаю, – сказал Саймон, чтобы поддержать беседу.

– Это вы так только говорите. Я тут сидел и видел дорогу до самого поворота, вы пришли не оттуда. Нет, простите, вы пришли со стороны гор, из Мистрета, и, наверно, это вы наделали там у них дел.

Он приступил к обработке другой щеки; на этот раз Саймон уже спокойнее воспринимал прикосновение бритвы. Если у мастера и были кровожадные намерения, он не преминул бы воспользоваться предыдущей оказией.

– Что случилось в Мистрета? – спросил Саймон, с успехом подражая чревовещателю и оставляя в неподвижности лицевые мышцы.

– Не знаю и знать ничего не хочу. Мне уже звонили, три раза звонили в эту дыру и сказали, что я должен делать. Сообщили, как вы выглядите, что говорите по-английски и что все должны за вами следить.

Дальнейшее притворство не имело смысла.

– Они знают, что я здесь?

– Нет. Это общая тревога. Они не знают, где вы, и просто передают, чтобы все были настороже.

– А я уже подумал, что вы меня выследили, как Шерлок Холмс.

– Не надо смеяться. Я хотел послушать вас и убедиться, что вы за тип.

– Так почему же вы при оказии не перерезали мне глотку? Глядишь, получили бы награду.

– Слушайте, а зачем мне вас убивать? Достаточно дать вам уйти и позвонить куда следует. Мафия сама все сделает. А я останусь в стороне и наверняка поимею свой интерес. Так что лучше не дразните меня.

– Простите, – сказал Святой. – Но вы должны признать, что каждый бы удивился, наткнувшись в этих местах на такого порядочного человека, как вы.

Мастер вытер бритву и снова начал точить ее плавными взмахами, глядя на лезвие, сверкавшее в лучах света, падавшего через дверь.

– Я ж ни за вас, ни за мафию. Никому ничем не обязан. Они, конечно, приглядывают за тобой, как гангстеры в Чикаго. Только в Чикаго я зарабатывал гораздо больше и больше мог себе позволить. Я свое дело знаю. Мне нужно было остаться там, где дела шли хорошо, но я подумал, что здесь будет спокойнее, с социальным страхованием и вообще с тем, что я поднакопил, можно будет жить припеваючи. Нужно было как следует подумать.

– Все это, однако, не объясняет, почему вы меня не выдали.

– Вы слушайте меня. Позвонив, они сообщили ваше имя, Саймон Темплер. Вероятно, этой деревенщине оно ничего не говорит. Но я-то повидал свет. Я знаю, кто вы такой. Знаю, что вы дали прикурить многим преступникам. Это мне нравится. Я выдал бы вас, не раздумывая, придись мне выбирать ваша голова или моя. Но совсем другое дело сейчас, раз я могу помочь вам выбраться из западни, не вмешиваясь во все это. Я даже скажу вам, как выбраться из города.

Неожиданно послышался рев поднимающегося в гору мотоцикла, который влетел на площадь, как огромный шершень, страдающий икотой. Парикмахер замер, и Святой заметил, как кровь отлила от его лица. Это мог быть только посланец мафии.

– Быстро! – шепнул Саймон. – Мокрое полотенце!

Получив приказ, совпадавший с его профессиональными рефлексами, парикмахер метнулся к ящику со льдом и выхватил из-под кусков льда и оставшихся бутылок мокрую салфетку. Поспешно завязал ее на шее Саймона и ловко накрыл ему лицо в ту самую минуту, когда зловещий звук шагов раздался у входа, занавеска из бус зашелестела и кто-то заглянул внутрь.

Это была интересная ситуация, правда, скорее для зрителей, чем для участников. К счастью, ее продолжительность не превысила возможностей самообладания Саймона. Ответы парикмахера были короткими и невнятными, наконец занавеска зашелестела снова, шаги удалились, и все стихло.

Полотенце было поспешно сорвано с лица Саймона.

– Быстрее уходите, – хрипло произнес хозяин, горло которого сдавило страхом.

– Что он сказал? – спросил Саймон, спокойно вставая с кресла.

– Уходите отсюда, – парикмахер дрожащим пальцем указал на двери. – Это посланец мафии, он приехал оповестить всех членов мафии в селении. Они убедились, что из Мистрета вы не отправились на побережье, значит, будут искать в горах. Еще не знают, что вы были здесь, но через несколько минут вы потеряете последний шанс. Убьют вас, а если узнают, что вы были здесь, убьют и меня. Поэтому уходите, уходите!

Святой был уже у дверей, осторожно глянул сквозь занавеску.

– Как, вы говорили, можно выйти из города?

– Убирайтесь!!!

Только страх, что его услышат снаружи, превратил в писк этот отчаянный вопль, и Саймон понял, что исчерпал остатки оказанного ему гостеприимства. Единственным утешением было то, что в безумном желании избавиться от нежеланного гостя парикмахеру некогда было вспомнить о плате за пиво и салями, не говоря уже о бритье, к превеликому удовольствию Святого, сэкономившего остатки мелочи в кармане на другой крайний случай.

– В любом случае, спасибо за все, дружище, – сказал он и вышел на площадь.

3

Опертый о бордюр мотоцикл был большим искушением, но, поскольку Саймон Темплер дорос до автомобилей задолго до того, как появились агрегаты такого рода, выяснение каким образом можно привести его в движение, заняло бы слишком много времени. Тем более что на данном средстве передвижения нечего было и думать о скрытной езде: грохот мотора послужил бы прекрасным ориентиром для преследователей. Он с сожалением решил, что это не для него.

Теперь, когда каждый шаг удалял его от центра городка и риска полного окружения, дух в нем снова взял верх над телом, которое, отдохнувшее и освеженное в убогой парикмахерской, восстановило силы до такой степени, что когда Святой увидел какого-то недотепу, вытаращившегося на него у последних домов поселка, это только послужило вызовом его извечному отчаянному лихачеству. Умышленно не сворачивая, он шел, не отводя глаз, пока тот не дрогнул, сломленный самоуверенностью пришельца.

– Чао, – покровительственно сказал Святой с надменным неаполитанским акцентом. – Он будет здесь через несколько минут. Но не вздумай на него пялиться, он заметит и сбежит.

– Ну так что мне делать? – буркнул гигант.

– Сделай вид, что занят чем-то другим. А когда пройдет, засвистишь Ариведерчи, Рома, да погромче. Мы услышим и будем настороже.

И пошел дальше, не потрудившись обернуться, чтобы посмотреть, как принят к исполнению его приказ, хотя и чувствовал какой-то зуд в затылке.

Но результат был налицо. Саймон прорвал очередной кордон, и способ, которым он это сделал, доказывал, что он обретал прежнюю форму. Чувствовалось, что он снова воспрянул духом.

С той стороны, куда он направился, послышался какой-то жалобный скрип, и Саймон снизил темп, пытаясь различить, что это такое. Писк повторялся с регулярными промежутками, но не усиливался, поскольку Саймон пошел медленнее. Тогда он ускорил шаги с удвоенной энергией, и прерывистый писк становился все громче, значит, Саймон догонял его источник, чем бы он ни был.

Осторожность требовала держаться на безопасном расстоянии, но любопытство было сильнее, к тому же он не мог позволить себе замедлить шаг из-за неизвестного препятствия. Снова ускорил шаг, и вот уже оно было перед его глазами.

Впереди дорога делала два поворота в форме подковы, открывая вид вдаль, и он увидел, что там движется живописная повозка, запряженная мулами, та самая, запечатленная на миллионах открыток, Карретера Сицилиана. Ритмичный визг, который он слышал, издавали ее несмазанные колеса. В ней не было груза и, за исключением возницы, пассажиров тоже; зато ее бока украшал танцующий хоровод деревенских девушек и сатиров в венках, а переплетенные в сложном узоре фрукты и цветы на спицах высоких колес заставляли зажмуриться своим фейерверком ослепительных красок.

Не колеблясь, Саймон сбежал с дороги и помчался наперерез экипажу. Поравнявшись с ним, он увидел, что возница – крестьянин с седыми бакенбардами, казалось, дремал с вожжами, свисавшими через руку, в шляпе, надвинутой на глаза, но тут же поднял голову и грозно насупился, когда Саймон оказался поблизости.

– Буен джорно[23]23
  Buon giorno (итал.) – добрый день.


[Закрыть], – Саймон снова шел прогулочным шагом, стараясь удержать дыхание, чтобы не выдать, что только что бежал.

– Не сказал бы, что он добрый, если бы слышал, как моя старуха мелет языком спозаранку, – сердито сказал возница.

– Каттива джорната[24]24
  Cattiva giornata (шпал.) – неважный денек.


[Закрыть], – находчиво ответил Саймон.

– Э раджоне[25]25
  Е ragione (итал.) – ты прав.


[Закрыть]. Такой день – хуже всего. На, выпей.

Из-под груды лохмотьев под ногами он достал запотевшую бутылку и подал ее Святому. Святой с радостью сделал большой глоток и вернул ее. Возница воспользовался оказией и выпил сам, а потому, как он потряс ее сверху вниз, стало ясно, что сегодня это не первый раз. Святой не мог поступить невежливо и, когда бутылка снова была подана ему, вынужден был отпить еще немного легкого, чуть терпкого вина, придерживаясь за телегу, в то время как та неторопливо катилась дальше.

– Куда идешь? – спросил возница.

– В Палермо, – ответил Саймон.

Он рассчитывал, что Аль Дестамио, дойди эта новость до него, автоматически решит, что на самом деле он пробирается в противоположном направлении, в Мессину, а ведь Саймон и действительно хотел попасть в Палермо. Там ждало его предостаточно незавершенных дел, и среди них Джина – не в последнюю очередь.

– Поедем вместе, – сказал Саймон и, ловко подпрыгнув, оказался на сиденье возле возмущенного возницы.

– Кто тебя звал? – ошалело вопрошал тот. – Что ты делаешь?

– Я подсел к тебе, чтобы мы могли быстро доехать до ближайшего винного подвала и купить еще немного этого прелестного напитка, которым ты щедро поделился со мной. И вот тебе за это.

Саймон бросил на деревянное сиденье горсть мелочи. Сумма была небольшая, но достаточная, чтобы купить два-три литра вина по местным низким ценам. Крестьянин взглянул на деньги и тут же забрал их. И даже дал Саймону без всяких просьб с его стороны отхлебнуть из бутылки еще.

Святой внимательно вслушивался в рев мотора приближавшегося сверху мотоцикла.

– Пей, – подбодрил он возницу, – я тебя выручу.

Говоря так, он осторожно перехватил вожжи, свисавшие из рук возницы. Тот обернулся и открыл рот, чтобы взорваться от возмущения, но натолкнулся на такую ангельски невинную и дружелюбную улыбку, что забыл, чего хотел, и послушно отхлебнул изрядный глоток. Когда он запрокинул голову, добирая последние капли, телега так удачно подпрыгнула, что у него свалилась шляпа. Саймон ловко поймал ее и надвинул себе на глаза. Тут же его плечи устало опустились, а вожжи так же вяло повисли меж пальцев, как и у предыдущего возницы.

Все было сделано быстро и вовремя. Когда мотоцикл с оглушительным треском обогнал телегу, ездок мог увидеть только двух местных жителей, младшего, дремавшего с вожжами, и старшего, который что-то искал в телеге на ощупь.

Тем не менее ездок нажал тормоз и остановился, подняв клубы пыли, поперек дороги перед ними. То, что он не угрожал оружием, все еще оставляло Саймону надежду, что это только обычный контроль с целью допросить возниц, не видели ли они беглеца. Его примитивная маскировка все еще могла рассчитывать на успех, поскольку опиралась на подлинность попутчика и повозки.

– Эй, – крикнул мотоциклист, – нужно поговорить.

– Что это за новости! – возмутился хозяин повозки, недовольный задержкой.

Только тогда, повернувшись к своему пассажиру за подтверждением этих слов, он увидел такое, что полностью отодвинуло более сложные проблемы от его затуманенного мозга.

– Ты украл мою шляпу, ландроне! – заорал он. Сорванная с головы Саймона шляпа покатилась прямо под ноги растерянного мотоциклиста. Правая рука мафиози полезла в карман, чтобы вынуть забытый им револьвер.

Саймон Темплер оказался ловчее. Он перебросил ноги через борт повозки быстрее, чем тот успел выстрелить, после чего раздался хлесткий звук удара, когда носок его ботинка угодил в висок стрелка.

Тот бесшумно рухнул на землю, лицом в пыль. Саймон нагнулся, чтобы добавить еще и кулаком, пока его противник падал, но дополнительных усилий не понадобилось. Мотоциклист потерял всякий интерес к своей миссии, и казалось маловероятным, чтобы он в ближайшее время к ней вернулся.

Святой быстро забрал у него револьвер и засунул его себе под рубашку, за пояс брюк. Потом обыскал остальные карманы и нашел пружинный нож и набитый бумажник. Потом взглянул вверх и увидел, что его товарищ слез с повозки и с растущим изумлением вглядывался в эту сцену.

– Что происходит? – обеспокоенно допытывался он.

Саймон оказался перед новой проблемой. Мафия возьмется за старика, и его ждут тяжелые минуты, если заподозрят его соучастие в бегстве Саймона, если не будет доказательств, что он только несчастная жертва во все увеличивавшемся списке.

Вытащив из бумажника четыре банкнота по пять тысяч лир. Саймон засунул их под мешок с дынями, показав это вознице.

– Не говори никому и не доставай, пока не приедешь помой, – сказал он. – И помни, что это я тебя заставил. Мне жаль, что придется отплатить тебе неблагодарностью, но, если мафия заподозрит, что ты мне помог, будет еще хуже.

– Что ты там говоришь о мафии? – дрожа, пробормотал старик.

– Смотри, вон птичка полетела, – сказал Саймон, слегка придерживая его, и, когда тот задрал голову вверх, ударил его в челюсть так сильно и аккуратно, как только смог.

Возница, не пикнув, отключился.

Уже второй раз мотоцикл соблазнял Саймона, но он все еще был в той ситуации, когда скрытность была полезнее, чем скорость.

Одним выстрелом он продырявил бензобак, чтобы исключить возможность погони, и снова двинулся вперед бегом, пытаясь перетерпеть жару.

Срезая очередной серпантин по руслу сухого ручья, он услышал рев газующего автомобильного мотора, приближавшегося со стороны долины, и без всякого дара ясновидения смог догадаться, что ни одно невинное транспортное средство для туристов не стало бы так спешить в старую деревушку у истока Богом забытого ущелья.

На плоском ложе ручья негде было спрятаться, и его тут же заметили бы из любой машины, переезжающей каменный мост всего в сорока ярдах от него. Сам мост был единственным возможным укрытием, но тут предстояло бежать навстречу приближавшемуся автомобилю, и нужно было быть уверенным, что удастся выиграть это состязание. Саймон умудрился скользнуть в тень моста лишь за один удар сердца до того, как автомобиль загрохотал по настилу и с ревом начал карабкаться на подъем.

Саймон позволил себе задержаться еще полминуты, пока тот не исчез из виду, а его легкие перестали хрипеть. Потом снова выбрался на дорогу.

Решение не пользоваться мотоциклом оправдалось даже раньше, чем он ожидал. Теперь через просвет между горами, тянувшимися перед ним, он увидел благословенную синеву Средиземного моря, до которого оставалось меньше мили.

Проблема, однако, была в том, успеет ли он туда добраться, прежде чем преследователи развернутся и догонят его.