Текст книги "Эмоциональная диверсия"

4

Тон замечания не был враждебным. Поэтому Возница, сверившись взглядом, решилась ответить:

– Ты сомневаешься в их эффективности?

– Уже нет! Как я могу сомневаться, если всё произошло на моих глазах! Со мной! Я в восторге! Хотя могу честно признаться, понял не всё. Например, какую роль сыграл танец Огневицы? – Перегрин говорил очень тихо, низким ровным голосом, стараясь не тревожить сон ребёнка.

Возница отвечала сходным голосом, внутренне убеждая себя, что быть на одной волне с этим человеком вынуждают её обстоятельства. И никакого удовольствия, только чистый диалог!

– Мне пришлось подговорить её с использованием стрикса. Танец должен был стать вторым этапом эмоционального вовлечения вывертышей. На этот раз действием.

– Был ещё и третий?

– Да. Угроза «огненных мечей». Пережить смерть во второй раз они не захотели. Угроза их здорово пуганула.

– Но один из вывертышей ведь всё-таки умер! Все видели это!

– Это и стало решающим аргументом, чтобы выдавить их в родной фрактал, заставить убраться из нашего. Я узнала, что «огненные мечи», тайну которых посчастливилось раскрыть одному нашему кузнецу, были в бытность арктов уникальным даром богов. Предназначенным только для «гостей с той стороны». Каковыми и стали вывертыши. Так что хоролуги, огненные мечи – это единственное оружие против бессмертных. Один из них погиб на глазах у всех. У остальных не хватило духу на повторное расставание с жизнью.

– Где ты узнала всё это?

– В том единственном месте, где информация абсолютно достоверна.

– Так ты побывала в их фрактале?

– Да. Мне пришлось.

– Ну, и как там? Что представляет собой их мир?

Любопытство Перегрин выражал так по-мальчишечьи увлечённо, что Возница рассмеялась. Но отвечала с удовольствием.

– Мир вывертышей —…

…мир круговых орнаментов.

Витиеватых, путаных, но круговых. Замкнутых на бесконечных повторах. Мир, полный бесконечно ветвящихся альтернатив, убегающих вдаль, зовущих за собой.

Но равное разочарование ждёт и бегущего по следам тайны, и усталого, жаждущего покоя. Им отказано в последовательном и бесконечном постижении смысла этой погони.

А винить некого. Отказались добровольно. Вот и крутитесь. Теперь это единственный вид бесконечности, доступный вам…

Это мир деревьев, переворачивающихся, как песочные часы, меняющих листовую крону на корневую и обратно. Дорог, создающих освободительную иллюзию поступательного движения, на дороги, соединяющие начала и концы.

Это рождения и смерти, меняющиеся местами столь же легко, как углы рта, сдающие улыбку плảчу…

– В чём же смысл существования вывертышей? Их предназначение?

– Нам не дано понять всю глубину замысла Создателей. Но, на мой взгляд, миссия вывертышей – испытание жизни на прочность. Всё, что не обнаруживает преданности жизни, они обязаны подвести к уходу и освободить место для нового претендента. Потому им и пришлось прицепиться к людям, в надежде искоренить.

– А драки и войны людей между собой – кратчайший к этому путь, – вспомнил вдруг Перегрин своих друзей-приятелей с Острова отбросов, мечтающих сбросить власть превращенцев.

– Да, люди должны уметь договариваться, если хотят выжить. Несмотря на то, что у них разные способности, разные взгляды, и сами они очень непохожи!

– Как же ты догадалась, чем их можно зацепить?

– Только после того, как поняла, что представляет собой так называемая «эпидемия», из-за которой они так боятся возвращения в родной фрактал. Их косила весьма опасная болезнь: некоторые вывертыши научились …влюбляться. Для бессмертных вредная, совершенно лишняя затея!

– И чего им не хватало, тем первым, притащившим эту «заразу»? Ведь всё у них было, вплоть до бессмертия! – иронически заметил Перегрин.

Возница сверкнула глазами, но ответила в том же духе:

– Того же, чего и всем, намеренно усложняющим свою жизнь – радости. И ладно бы остановиться хотя бы на этом этапе. Но они решились производить детей, как люди. При этом самом теряли свою способность выворачиваться, а значит, становились смертными.

Тогда-то из их фрактала и начался массовый отток. Сначала смылись самые осторожные, потом и остальные. Вывертыши толпами поселялись в человечьем фрактале, маскируясь под людей. Рядом с которыми они острее чувствовали своё преимущество бессмертия и, стало быть, способны были испытывать более остро чувство наслаждения. И поэтому даже мысль о том, что можно обменять этот дар богов на примитивное деторождение, выглядела совершенной глупостью.

– А как им удалось присвоить золотые разработки под Тан-Аидом?

– Под шумок, во время Великой Катастрофы, когда люди отвлеклись на главное – сохранение жизни. Вывертыши были свободны от этой заботы, вот и узурпировали право на золото.

– Зачем им это? Они же бессмертные, от голода всё равно не умрут!

– О-о! Это вопрос вопросов! Золото – ведь тоже форма вечности! Оно тоже имеет свойство не исчезать, а лишь перетекать из одной формы в другую. Как и они, золото бессмертно! Но, мало того, что они просто любят его. За него вывертыши покупали себе все возможные житейские блага. И, хоть и в чужом фрактале, но жили совершенно беспечально.

– А почему окончательно опустел их родной фрактал? Ведь там же оставались некоторые не испугавшиеся «любовной горячки»?

– Оставшиеся просто выродились. Через несколько поколений превратились в обычных смертных. Хотя нет, не в обычных. В людей, у которых способность выкручиваться из чрезвычайных ситуаций оказалась просто феноменальной! Поэтому вполне логичным выходом стало, что и они постепенно перетекли во фрактал людей, ловко охмурять которых им так нравится. После чего их собственный совершенно опустел.

– Теперь, благодаря тебе, он заселён.

– Ох, «благодаря ли»? Они так долго сопротивлялись! Может, в этом был какой-то не учтённый мною смысл?

– Предполагать можно что угодно. Но это будут лишь домыслы. Как ты думаешь, оказавшись дома, в родном фрактале, они сумеют забыть таганское представление?

– Думаю, да. Они ведь сторонятся эмоций. По их мнению, это гарантия бессмертия. Что ж, это их выбор, – вздохнула она. И очень бережно помогла уложить малышку в корзинку.

«Кто бы мог подумать, что такая кроха смогла зацепить своим появлением столько жизненных пластов!» – размышлял Перегрин, любуясь на них, похожих, словно сёстры.

5

«Он здесь! Он снова рядом! Он опять пришёл!» – внезапно ворвавшаяся к ним Элина имела вид совершенно безумный. Эсхин вбежал за ней, с уговорами взял за руки. Возница помогала ему увести жену.

Элина сопротивлялась, крича в лицо каждому, будто прося помощи: «Вот он стоит, рядом. Скажите же ему, что я не хотела его смерти!» Но, не дождавшись ответа на свои слова, поникла и, уходя, смиренно бормотала: «Сынок, не вини мать. Сынок, я хотела бы тебе помочь, но не могу, родной мой! Время не имеет обратного хода!»

– О чём это она? – обратился к вернувшемуся, весьма смущённому Эсхину Перегрин.

– Её сына выпили Поднятые, так же, как светиц. Это было давно, когда она жила в Тан-Тагане. Но Элина до сих пор ненавидит их. Ненавидит манеру таганов хоронить в птичьей позе. Ненавидит право Огневицы вызывать Поднятых. Она очень обрадовалась, что, благодаря тебе, запас фибул Тагана прочно похоронен под завалом. Будь её воля, она вообще запретила бы летунов с их птичьим ритуалом похорон.

– И сейчас что-то напомнило ей прошлое? – догадался Перегрин.

– Да, все эти таганские события очень тяжело отразились на ней. Она снова стала беспокойной. Её постоянно сопровождает неупокоенный дух сына Петруса. Он является ей в жутком виде: с располовиненным черепом и лучом, исходящим из «родника». И куда бы она ни пошла, он сопровождает её. Упрекает мать в пренебрежении, в одиноком детстве, в изуродованной жизни, в неупокоенной смерти. Она мечется, не знает, что предпринять. Обычно Возница умеет успокоить её: травами, куреньями, всевозможными наговорами. Но сейчас, как видишь, получается не очень. Жалко её, а помочь невозможно.

Возница, войдя, знаком показала, что Эсхин может пройти к жене.

– Очень плоха, боюсь, мне уже нечем ей помочь, это за пределами моей лекарской власти.

– Она знает?

– Она знает, что каждый приступ – шаг к неизбежному. Сейчас Элина уверена, что в следующий приход сын заберёт её с собой, потому что чувствует, жизненные силы истощаются. Ларр и ларв за её плечами уже почти неразличимы.

– Знать о приближающейся кончине? Сурово. Не всякий выдержит такое знание.

– Зато честно. Она хочет успеть доделать что-то важное.

Перегрин задумчиво покачивал корзинку со спящей малышкой.

– Если сознание способно наполняться такой мукой, приходится радоваться, что скоро для неё наступит покой. Что людям не грозит бессмертие с его бесконечными, как у вывертышей, страданиями.

– Ну, почему же? Мне, например, предложено бессмертие.

– Кем это? – ошарашенно вскинулся Перегрин.

– А почему тебя не интересует вопрос: как мне удалось попасть в чужие фракталы?

– Ну… И как же?

– Мне помог Седой Странник.

– Кто?!

– Мы, белоглазые, ведь потомки одного из них! Они способны слышать нас. Я обратилась к нему с просьбой. Мы заключили договор, свою часть которого он выполнил. Теперь я должна с ним уйти. Это вторая часть договора.

Перегрин не знал, что отвечать. Он был убит новостью.

Пока он маялся сомнениями и стеснением, эта единственная в мире девушка уже сделала шаг в сторону от него.

6

Обстоятельства жизни развёртываются созреванием соцветия.

Какое-то время лепестки растут скрытыми в бутонах. И никак нельзя отгадать, каких оттенков они будут.

События тоже созревают втайне, пока не приходит время им развернуться, обнаружить себя.

Понимание происходящего приходит ощущением, что всё предыдущее было предисловием, подготовкой к главному. И участники с изумлением видят вдруг неожиданную тональность: непредсказуемую сердцевину созревшего события.

– Почему Седой Странник решил позвать тебя именно сейчас? – проговорил Перегрин онемевшими, чужими губами.

Возница, помолчав, отвечала ровным голосом.

– Говорит, что устал от странствий и от бессмертия. Вспоминает забытые времена, когда однажды его влюблённое сердце цвело и пело. Ты чужак, перегрин в наших краях. И не знаешь, наверное, местной легенды об арктах, которых мы и Седые Странники считаем своими предками.

– Легенду об Арктуре и Ауриге?

– Да. Знаешь? О том, как он влюбился в неё и подарил ритуальную гривну равновесия. А наутро Аурига с родными покинула те места.

– И равновесие покинуло народ арктов.

– Да. А мать Арктура связалась с жёлтым принцем, что стало невыносимым позором для арктов. И поводом к войне…

– …уничтожившей и арктов, и желтолицых имагов. И всё из-за гривны равновесия, так неосмотрительно отданной влюблённым Арктуром полузнакомой девчонке.

– Откуда ты знаешь?

– Ты забыла: моя мать всё-таки была Белоглазой таной в этих местах. И когда я спрашивал, почему она меня так назвала, в сотый раз выслушивал эту легенду. Я знаю её наизусть, она ведь о моём имени.

– Так тебя звать…

– Арктур.

– Почему же ты ни разу не сказал?!

– А что для тебя это так важно?

Возница помолчала, будто не решаясь ответить.

– Ты знаешь, что я не обращаюсь к гадалкам, чтобы узнать будущее. Но однажды, в далёкой юности такое произошло.

– И…?

– И она нагадала мне имя моего будущего мужа.

– И…?

– Арктур.

– Вот как!

– В моём окружении был только один Арктур – великий Седой Странник. Поэтому, когда он предложил уйти с ним, сначала я сомневалась. Но после того, как мне пришлось обратиться к нему за помощью, решила, что следует подчиниться неизбежному.

– Постой, ты говоришь о неизбежном, будто твоё имя Аурига, и ты обязана…

– Эллин, ты свой родной язык хорошо знаешь? Меня назвали Возницей в честь неё, той самой Ауриги. А «Возница» в переводе на эллинский…

– …Аурига, – растерянно пролепетал Перегрин. – Боги, это невозможно! Но ведь я …люблю тебя! Я никак не могу потерять тебя! Особенно теперь, после всего, что произошло с нами!

Он кричал, он бушевал, он забыл о спящей дочери. Но та в полусне только открыла ясные глазки и снова сонно смежила их. Тогда он, бережно поставив корзинку в сторонку, бросился к девушке, пытаясь взять её за руки и что-то договорить, объяснить. Но она отстранилась с нежной улыбкой сожаления.

– Поздно. Я дала слово, – и вышла, чтобы закончить разговор, тягостный для обоих.

Звуки, упавшие в сознание Перегрина, казались совершенно обескровленными, поэтому он им не поверил.

Он не знал, как соперничать с великим Седым Странником, но был уверен, что просто так не сдастся. С отчаяньем и верой обратился он с молитвой к любимому богу счастливого случая Кайросу.

***

Пройдя по переходу в покои Элины, Возница сразу обратила внимание на пустой столик.

– А где череп?

Элина приоткрыла глаза.

– Я отдала его Седому Страннику. Он приходил без тебя, Аурига, – больная выглядела плохо, но была совершенно умиротворённой.

– Но почему ты отдала вещь, не принадлежащую тебе? – возмутилась девушка.

– Чтобы никто и никогда больше не смог с его помощью вызывать Поднятых, от которых погиб мой сын. Теперь я могу спокойно умереть, я доделала все свои земные дела.

– Элина, Элина! Что ты наделала? Как же я буду теперь лечить? Впрочем, если я ухожу… А что ещё сказал Седой Странник?

– Он сказал, что череп может стать достаточной платой за услугу, оказанную тебе. Но если желаешь, ты можешь позвать его, и он придёт. Он вернётся за тобой, только если ты сама позовёшь его, слышишь?

Перегрин вошёл по-волчьи тихо, но решительно. И со вздохом облегчения услышал слова:

– Так. Жених удовлетворился приданым. Невеста уже не нужна. Похоже, он тоже больше всего на свете страшится эмоций, боится потерять бессмертие, которое сам же называл постылым.

Перегрин вступил немедленно, опасаясь, что ещё кто-нибудь успеет помешать ему.

– Я не могу предложить тебе бессмертие, …как некоторые. Но …рассчитаться со мной за эмоциональную диверсию, думаю, тебе всё-таки придётся.

И такое радостное облегчение прозвучало в его голосе, что Аурига рассмеялась.

Эпилог

1

Электронная переписка безэмоциональна, но тем и хороша, ни к чему не обязывает – искренне считала Алла.

– Привет, я все уроки сделала. А ты?

– Привет, а я не начинал.

– Балда! Как всегда! Опять будешь завтра у доски дурак-дураком, будто выпал из параллельной реальности!

– Да ладно тебе! Ты просто зациклена на своих параллельных реальностях!

– Будешь тут зациклена! Когда мне рассказывают что-то о параллельной реальности, я представляю собственное семейство. Все мы живём рядом, но каждый в своём фрактале. Иногда пересекаемся. Но, выбив искры друг из друга, снова отваливаем каждый в собственный мир.

– Слушай, Алка, тебе ли жаловаться? Твоя семья – не алкаши, не неудачники, как мои. Это мне, для того, чтобы выбиться, нужно совершить НЕЧТО! А твои дают тебе всё, о чём только можно мечтать.

– Всё, кроме себя. Главный кормилец семьи – дед, политтехнолог. Скажи, что это за профессия? Сам ржёт, что когда-то «валил» на экзамене по истории КПСС тех, кто сегодня платит ему за рекомендации «по снижению социальной напряжённости в эпоху накопления капитала». Вывертыш. Всю жизнь говорит не то, что думает. Сочиняет очередную систему и живёт в ней. Когда износит до дыр, сочиняет следующую, чтобы присосаться подольше и посытнее.

– А отец?

– Отец – не лучше. Вирусолог. Его вирус эбола интересует больше, чем собственная дочь. Из командировок не вылезает. Ему там уютнее, он там живёт. А здесь – пережидает.

– Ну, и ладно. Не заводись. Что тебе до них? У тебя ведь мать не работает. Она всегда с тобой.

– И со мной, и не со мной.

– Как это?

– Она обожает читать. И воображать себя героиней в своём выдуманном мире. Хорошо, если ей попадаются любовные романы. Тогда она становится просто розовой овцой. Но нынче она цитирует вообще странные вещи, типа: «Немотивированная вражда не так страшна, как немотивированная [битая ссылка] забота». Ох, как я узнаю в этом тексте свою мамочку! Она всегда заботилась только о собственном комфорте. О собственном пуховом коконе. На остальных ей всегда было плевать. Дед и отец для неё – питательная среда, а я – элемент статусного поведения. Не более того.

– С жиру ты бесишься. Сама себе выдумываешь страдания, чтобы жевать их и жаловаться.

– Я не жалуюсь. Я всем довольна. Они ко мне не лезут. Я свободна. У них своя среда, у меня – своя. Мы жители разных фракталов, самоподобие которых только и создаёт иллюзию совместного проживания.

– Не плачь, малыш! У тебя ведь есть я. Я тебя не брошу.

Алла замерла, изумившись, как это Алик понял, что она плачет. Ведь не видно, камера-то не работает!

– Алик, спасибо. Только ты один понимаешь меня. Поговори со мной.

– Давай! Кстати, о «своей среде». Могу поставить чумовую программку, полную копию реального мира. С построением собственного сознания и собственных правил жизни. Захочешь, будешь «мочить» всех, кто живёт не по-твоему.

– Как твои дружки-фашисты?

Слова напечатались и улетели раньше, чем она успела подумать, как дорог ей единственный человек, с которым можно быть откровенной. И как она боится потерять его и снова стать одинокой.

Алик отреагировал мгновенно.

– Они не фашисты, не называй их так! Они – патриоты! Они за право сильных!

Аллу в общении с Аликом вполне устроили бы укромные электронные диалоги о жизни, о людях, о чувствах – обо всём на свете. Ей даже живое общение не так уж требовалось.

Но, к сожалению, к диалогам прилагалась потребность Алика заманить её в свою тусовку «патриотов».

Ей это было не интересно и противно. Но приходилось терпеть и приспосабливаться. Что поделаешь, в этом мире за всё приходится платить.

Алла примеривала своё участие в радикальном движении брезгливо, как чужое платье. И когда, возвращаясь домой, сбрасывала, чувствовала себя радостной дикаркой, освободившейся от одежды, чуждого элемента в своей жизни.

Но Алик…

Алика терять не хотелось. Он такой классный, все девчонки считают его красавчиком, завидуют ей, серой мыши. К тому же отлично разбирается в компьютерах и прочей технике. Эта тема показалась Алле более безопасной для продолжения общения.

– Ага, я буду пользоваться твоей программкой, а ты в это время будешь манипулировать мной? Спасибо…

– Ну, зачем ты так? Не собираюсь я тобой манипулировать. И нечего бояться! Ты сама и так уже живёшь в искусственно созданной реальности, а компьютерная реальность просто будет иметь более чёткие границы созданного «под себя» фрактала. Что ж в этом плохого? Она будет даже гораздо более адекватна реальности, чем сама реальность, понимаешь?

– Что-то ты слишком заботливый! Тебе-то что с этого, кроме, как списать «домашку»? В чём твоя выгода?

– Почему обязательно должна быть выгода? Ну, если захочешь, ты сможешь впустить меня в свой мир.

– Вот это больше похоже на правду, на твой интерес.

– Но только, если захочешь!

– Я подумаю.

– Пока думаешь, выходи проветриться.

– Спасибо, прошлый раз уж проветрились: вам по сусалам надавали, а я еле смылась.

– Прошлый раз нас мало было, вот и надавали. А сегодня мы сгребли наших со всего города, под флагами пойдём, под чёрными, в «балаклавах». Хочешь, и тебе дам?

– Зачем это?

– Удобно. Чтоб быть рядом, плечом к плечу, но чтоб не узнал никто. Ты же бережёшь неприкосновенность своего личного мира, не хочешь, чтобы в него внедрялись?

– Не хочу. Я буду все решения принимать только сама.

– Конечно, сама! Вот это меня в тебе и восхищает! Сила противодействия! Ты удивительная!

– Ладно, выйду.

– Пока, моя белоглазая! Жду! Только берцы надень, те самые!

Алик усмехнулся и выключил компьютер. Он только что укомплектовал собственную боевую «пятёрку», в управляемости которой не сомневался.

Приходилось только удивляться, сколь велики возможности эмоциональных диверсий!

Алик сквозь захламлённую комнату подошёл к зеркалу, рукавом смахнул пыльный налёт, пристально всмотрелся. Сменил на лице несколько выражений – одно суровей другого.

Теперь никто не посмеет ему сказать, что в него, быдло, не имеет смысл вкладывать силы! Он сам вытащит себя из ничтожества, сам сделает себя человеком!

Перед зеркалом он прорепетировал речь перед своими бойцами, заводясь всё больше и больше:

– Ударить надо изо всей силы! Показать, что тебе ничего не значит подняться над мешающими, не имеющими значения чувствами! Это главное в воинском деле: выполнять приказ, независимо от мыслей и чувств! Способны к этому далеко не все! Видеть во враге врага – не такое уж однозначное задание! Потому что некоторые нюни, вместо дела, начинают копаться в эмоциях!

Вот и посмотрим, каковы вы!