Текст книги "Эмоциональная диверсия"

6

Человеком он постыдился бы совать нос в чужие дела, в чужие вещи. Но его волчий нос жил отдельной жизнью и как-то незаметно повёл за собой. За неимением пока иной цели, пришлось подчиниться.

Оставшись наедине с окровавленным телом убитого архонта, волк-Перегрин прежде всего обследовал комнату на предмет детского запаха. Не найдя ни малейшего следа пребывания младенца, он было загрустил: того, что его интересовало, не было, а остальное-чужое его не касалось.

Но вернуться с охоты без добычи было не по-волчьи.

Вздрагивая и озираясь, всё ещё не веря, что на его неуместный вой никто не отозвался, он порыскал: что бы прихватить с собой.

Было понятно, что выскочившая от архонта женщина несла в руках нечто значительное, из-за чего они и разругались. На взгляд любого человека во дворце оставалось ещё немало ценностей: оружия и одежды, посуды и обстановки, ковров и тканей.

Но с волчьей точки зрения всё это не имело значения. Человеком – с поклажей его никто не выпустил бы из дворца. А волку, бесшумно крадущемуся по враждебному городу, не стоило нагружаться, это могло стоить жизни. Только фибулы, знаменитые таганские фибулы, с помощью которых местные превращались в воронов, остановили его взгляд.

Перегрин не представлял, как их можно использовать. Но понимал, что это не просто ценность, а ценность, имеющая сакральное значение.

Фибул было немало. Грустное зрелище! Это значит, на столько меньше воронов-летунов за последнее время стало среди таганов.

Видимо, это была предсмертная мысль старого архонта Клеарха. Потому что умер он, перебирая фибулы, собранные в походной, типа скатки, сумке.

Перегрин просунул в неё голову. Не очень удобно, но терпимо.

Скатка слегка поддушивала его. Голова подкруживалась – то ли от этого, то ли от волнения, что крадётся по враждебному городу.

Если его поймают во второй раз – уже не пощадят!

Осторожнейшим образом пробравшись к окраинам, Перегрин с облегчением вздохнул и собрался было балками и оврагами выйти в степь. Наступало ясное южное утро, и он порадовался, что рассвет не несёт ему уже смертельной опасности.

Но тут вдруг из-за плетня увидел, как Огневица о чём-то шушукается со своими светицами. Они явно замышляли какое-то тайное дело! Волчья шерсть на загривке сразу встала дыбом, чёрно-атласные губы дрогнули и изогнулись в тревожном рыке.

Чуть поодаль Огневицу ожидала орда юнцов, многих из которых Перегрин сразу узнал: били так, что запомнил. Потом верхами все: впереди хранительницы огня, за ними мальчишки – направились на восток.

Зачем собрались они здесь в ранний утренний час? Почему из своего похода сделали тайну? И как объяснить то, что Огневица не расстаётся со странным предметом, вынесенным в атласной скатерти из дворца архонта?

Была бы здесь Возница, смогла бы что-нибудь понять и объяснить. Воспоминание привело к пониманию, что именно вынесла Огневица из дворца: череп! Тот самый череп Седого Странника, об утрате которого лекарка так горевала.

Но зачем череп понадобился хранительницам огня? И куда они несутся по степи, взволнованные и очень напряжённые?

Занятый только собственными заботами, вчера он не очень внимательно выслушивал стенания Возницы о ценности черепа. Но теперь, увидев, как бережливо несёт его Огневица, вдруг подумал: неплохо было бы вернуть его хозяйке, искупив тем самым свою вину. Тем более что его вылазка не дала результатов. И что предпринять дальше в плане поисков, он не знал.

Вся компания миновала памятник Невзлетевшим, потом свернула с широкой дороги на Тан-Аид и остановилась, наконец, у заваленного камнем входа в какую-то пещеру.

Степь к середине лета под палящим южным солнцем окрасилась в песчано-ржавые оттенки, среди которых совершенно потерялась реальгарового окраса волчья шкура.

Перегрин на брюхе подкрался как можно ближе.

Опасаться обоняния людей не приходилось, а вороны вообще не чуют запахов. Острые осколки песчаника и пересохшие остовы прошлогодних сорняков больно раздирали его нежное брюхо. Но жаловаться было некому. Приходилось терпеть и только выбирать пути, наиболее щадящие для шкуры.

7

Теперь Огневица вышла в центр круга, созданного одиннадцатью светицами-хранительницами священного Небесного огня.

Двенадцатая, очевидно, как сам себе предположил Перегрин, осталась на службе, на охране огня в Тан-Тагане.

Позади светиц крýгом расположились подростки-таганы.

Перегрина удивила абсолютная управляемость этих диких юнцов. Интересно, чем она их взяла? Огневица говорила шёпотом – не громче потрескивающего пламени костра. Но слышно было каждое слово.

– Сейчас мы зайдём в пещеры. Вы долго готовились. Знаете, зачем. Не буду повторять. Хочу только одного: пусть каждый помнит своё место и выполняет своё дело. Как мы условились. Остальное за мной.

– Если начнётся что-то непредвиденное, как может измениться план? – вопрос пришёл из-за чьей-то спины.

Огневица помедлила. Всмотревшись, Перегрин отметил для себя некоторую дисгармоничность в её фигуре, хоть она ни мига не стояла на месте, двигалась, словно беспокойный язык пламени. Почему-то вспомнилась погибшая Оливия. Но тут Огневица с злобным высвистом ответила.

– Если вы не струсите, никаких неожиданностей, кроме этой, не ожидается.

Дальше она отбросила шёлковую скатерть, вылущив из неё, как и ожидал затаившийся Перегрин, череп. Он был белым, крупным и почти прозрачным. И обратилась к светицам, не спускающим глаз с неё:

– Девочки, приготовьтесь!

Огневица очень старалась не показать волнение, и ей это почти удавалось. Но подрагивающие руки с поднятым черепом выдавали нервозность.

Первым в пещеру запустили мальчишку с факелом. Он выступал гордо, польщённый оказанным доверием.

Дальше установилась напряжённая тишина.

…Ей оставалось одно: «призвать» Поднятых.

Обряд был непростым. Но теперь у неё было всё необходимое.

Главное – даже не череп Седого Странника, так своевременно утраченный лекаркой из Тан-Аида. Без него, конечно, поднять мёртвых таганов невозможно. Но всё же главное – это уверенность, что права. Что цель стоит того.

Кому-то, может, и страшно было видеть, как затопорщилось жёсткое воронье перо, светом окружающее захороненные человечьи фигуры.

Но ей – нет!

Она с жадностью впитывала вожделенную картину своей причастности к тайной власти над мёртвыми таганами-летунами!

Один за другим Поднятые оставляли принятую похоронную «позу покоя»: вытягивали шею в беззвучном вороньем грае, разминали руки, словно крылья, и только потом уже – самое трудное: поднимали тело на выломленных назад коленках.

Похоронены они были людьми, но даже в мёртвых в них сохранялась память о полётах.

Видеть эту картину, кроме неё, способны были только светицы. Для всех остальных – как бы ничего не происходило.

Но напряжение не спадало. Ожидание стало натужным.

Глядя на светиц, каждый сказал бы, что они в этот миг вытягивают невидимую, неподъёмную ношу. Пот струился по их лицам, но не от жары; глаза покрылись красными прожилками, но не от усталости; плечи совершенно по-птичьи будто стряхивали избыточное напряжение перед взлётом.

Перегрином овладело вдруг странное тягостное томление, как тогда, когда он завыл, почуяв смерть старого архонта. Только в несколько раз сильнее. Он испуганно уткнулся мордой в землю: не хватало ещё тут завыть!

Но в этот момент что-то произошло, судя по поведению Огневицы и светиц. Они двинулись к входу в пещеру, но как-то странно.

Одна из девиц шла спиной вперёд, вперив взгляд во что-то невидимое перед собой. Остальные перемещались боком, но тоже взглядами держали нечто на уровне глаз или чуть выше.

Завершала странную процессию Огневица, тоже не отрывающая взгляда от пустоты в центре. Обеими руками она накрепко вцепилась в прозрачный череп, держа его перед собой.

За ними в пещеру торопливо вошли молодые таганы с факелами и светильниками. Они были бледны и порядком испуганы. Казалось, случись любая малость: дрогни звук или свет – и они трусливыми зайцами припустят в сторону дома.

Но нет, вокруг стояла полная, какая-то болезненная тишина. Слышно было только шуршание шагов. Но и оно, затихая, будто уходило вглубь норы. Вот и последний человек, оглянувшись напоследок, втянулся в пещерный зев.

Грек так напряжённо отслеживал шумы в норе, что хруст сзади показался громом.

– Что? Где? Кто здесь? – подскочил он. Бурые бока от неожиданности ходили ходуном, скатка на шее перекособочилась.

Но вокруг была только степь, пустая, просматриваемая до горизонта.

Ощущение жути от происходящего затопило всё его существо. Всё-таки плохо одному. Вдвоём с Возницей было бы не так страшно.

Да и посоветоваться было бы с кем. Например, о том, не захватить ли с собой огненный меч, притороченный Огневицей к седлу. Кто знает, что его ожидает там, в глубине?

На собственный нож-акинак, надежда у него была слабая. Хотя у ножа было явное преимущество: танаидская вещица, словно часть его самого не мешала передвигаться волком. У хоролуги, огненного меча, такого свойства нет. Перегрину и фибулы-то здорово мешали. Так что от мысли о хоролуге пришлось отказаться.

Он нервно дёрнул шеей, поправив скатку с фибулами (всё равно не брошу!), и решительно, хоть и на полусогнутых лапах двинулся к входу.

Запах смерти стоял нестерпимый. Человеком он не чуял бы его. Может, превратиться? Но нет. Волком легче будет незаметно проскользнуть и подсмотреть: что они там затеяли.

Он затаился, прислушался.

Тут, словно ответив на его запрос, последние из мальчишек начали перешёптываться. Видимо, чтобы приободриться. Перегрин навострил уши.

– Ты сколько мешков взял?

– Два.

– А я четыре. И ещё один маленький.

– Ну и толку? Всё равно больше двух ты не поднимешь!

– А спорим, подниму!

– Ты думаешь, эти мешки будут весить, как зерно или коренья? Это ж золото! А оно, знаешь, какое тяжёлое?

– Можно подумать, тебе когда-то приходилось носить золото мешками!

– Мне-то не приходилось. Но бабка рассказывала, что на золотодобыче под Тан-Аидом работали только рабы – такая тяжёлая работа была.

Пацаны увлеклись спором и даже начали подпихивать друг друга. А Перегрин озадаченно раздумывал, где это сопляки собираются найти столько золота, что понадобятся мешки?

8

И только он вытянул шею, чтобы получше рассмотреть, что творится там, впереди, как всё резко остановилось. Часть светильников от неожиданности попадала, и темнота сгустилась.

Очень рискуя, изгибаясь всем своим волчьим телом, Перегрин, как тень, проскользнул мимо ног стоящих вперёд. И замер в одном из боковых переходов.

Путь процессии перегородили несколько человек.

Вполне себе обычные люди. Даже, можно сказать, с красивыми лицами. Может быть, чуть выше остальных. Но, всмотревшись, Перегрин насторожился. Правильность черт этих лиц была пугающе нежизненной.

Они ничего не делали. Просто стояли и улыбались. Жутко улыбались.

Идущий впереди мальчишка испугался: ему выпало стоять ближе всех к этим странного вида людям. Он закрутился, заозирался, словно ища, куда б шмыгнуть. От прежней гордой поступи не осталось и следа.

От страха он уронил факел, и тот подкатился под ноги преградивших путь. От огня один из них вспыхнул ярким пламенем, но остальные и не подумали броситься на выручку, стояли, как зачарованные. А обгоревший, с той же улыбкой, вывернулся через пупок и встал рядом, точно таким же, как и был прежде.

– Вывертыши!

– Смотри, вывертыши! – испуганно загомонили мальчишки.

Но Огневица не дрогнула: сделала знак первой светице отойти в сторону, а остальным продолжать двигаться.

Дальше произошло совсем уж странное. Головы красавцев-вывертышей вдруг начали раскрываться надвое, будто кто-то невидимый колол их как орехи и пытался пальцами вылущить из них ядра.

Но тем – хоть бы что! Исправно втянув свои изувеченные головы внутрь, так же, как и обгоревший, они выворачивались через пупок и снова стояли незыблемо. Ещё и улыбались!

На лице Огневицы мелькнул вдруг страх. Видно, такого она ожидала.

А приятно улыбающиеся вывертыши сделали следующий ход: дунули по разу на каждый факел и на каждый светильник. Установилась полная тьма. Светицы ахнули.

– Держите Поднятых взглядами! – со свистом дохнула Огневица.

– Как? Ничего не видно!

– Как держать взглядом? Дайте свет! – дрожали тоненькие девичьи голоса.

Но как только кто-то пытался вновь зажечь светильник, один из улыбающихся вывертышей состраивал губы трубочкой и издавал демонстративное дуновение. От которого мрак вперемешку со смертным ужасом наваливался на присутствующих.

Кто-то из мальчишек заскулил жалобно и отчаянно. Другие рванулись к выходу, но в темноте, посбивали друг друга и от этого перепугались ещё больше.

Перегрин, благодаря своим волчьим свойствам, не потерял способности видеть в темноте. Но лучше бы ему не видеть того, что произошло следом!

Смутные тени, от которых исходил тот самый нестерпимый дух смерти, отбросили вывертышей, словно невкусный корм, и начали хватать и расщёлкивать головы остальных, попавшихся под руку. Это были несчастные светицы.

Сила у Поднятых, видимо, была немереная. Фигурки бедных светиц взлетали в воздух легко. Словно с ними расправлялся некто голодный и страшно разозлённый.

Огневица в растерянности попятилась и наткнулась на волка-Перегрина, попавшего в суете ей под коленки.

Кубарем скатилась она на землю.

Остальные светицы уже лежали с раскрытыми и выпитыми черепами. А она, мало того, что не подверглась нападению Поднятых, от неё и таинственные красавцы-вывертыши шарахнулись с весьма странными словами.

– Пошла прочь, заразная!

– Чего припёрлась сюда? Не приближайся к нам!

– Осторожнее с ней, она …беременная!

Огневица хотела было подняться и рвануться в центр битвы. Но эти слова будто прибили, сломали её. Пятясь, она отползла к стене вслед за откатившимся черепом.

9

А Поднятые тем временем двинулись к мальчишкам.

Перегрин сбросил скатку и приготовился шмыгнуть во тьму, чтоб смыться по тихому. Пора было спасать свою шкуру. Тем более что на него вообще никто не обратил внимания.

Все присутствующие здесь были ему в большей степени враги, нежели друзья. Синяки и ссадины, нанесённые светицами и мальчишками-таганами, ещё ныли и горели. Так что он вполне мог бы со стороны наслаждаться местью за свою обиду. И исчезнуть, оставив всё как есть. О том, чтобы добыть череп, вспоминать уже не хотелось.

Но без черепа вернуться к Вознице было немыслимо. А без неё не справиться с поиском дочери.

Мысли волка-Перегрина метались, как бешеные: «Эти Поднятые, судя по запаху, бывшие таганы, птицы. Да и ноги, гляди-ка, вывернуты, как у птиц! Точно, таганы! Чем же их взять? Акинак тут не спасёт, они ж уже мёртвые, вонь от них тошнотная…»

Ему нечего было противопоставить мёртвым летунам, выдернутым из своих захоронений тайной волей, заключённой в светящемся черепе. Кроме захваченных у Клеарха фибул. Но фибулы – это, кажется, то самое, что эти странные таганы втыкают себе в темя?

Щёлкнув зубами, волк придушил вскипающий в горле скулёж тайного ужаса и, бережно придерживая губами, прихватил одну фибулу. На что он рассчитывал? Только врождённая безалаберность могла спровоцировать подобную идею. Да ещё вера в бога счастливого случая Кайроса.

Тем не менее, он затаился и, выждав момент, когда еле видная тварь склонилась над сомлевшим пареньком, отчаянным броском отправил своё тело в прыжок, ориентируясь больше по запаху. Фибула пронзила воображаемое темя Поднятого, а волчье тело Перегрина больно расшиблось о невидимую преграду.

…Границы миров невидимы. Но это не значит, что их нет.

Тень Поднятого со вздохом удовлетворения растворилась, будто ушла в небытие. А над Перегрином, очумевшим от удара, зловеще нависли сразу три тени.

– Эй, вы! – завопил он парнишкам-таганам. – Живо вставайте, помогайте! Взяли по фибуле, пошевеливайтесь!

Но перепуганные мальчишки слепо тыкались, ползая на карачках. И только мешали, повизгивая от парализующего страха.

Со вторым чудовищем Перегрин справился, когда то угрожающе склонилось к нему. Третье, неуклюже обернувшееся, он настиг, взвившись самым немыслимым образом, будто ему прищемили хвост. Но когда следом ещё двое одновременно нагнулись, протянув руки к его голове и грозя друг другу, он поднырнул под обоих, откатившись к Огневице.

Бывшим врагам имело смысл объединить усилия, чтобы уцелеть.

Длинный луч света внезапно вывернул из-за дальнего угла штольни. Пользуясь силой взгляда сквозь глазницы черепа, Огневица попыталась в одиночку противостоять сразу двум Поднятым. Если бы жива была хоть одна светица, можно было бы хоть как-то маневрировать. Но все они валялись под ногами с расколотыми, словно орехи, головами.

Свет был далеко, да и слабенький. Как только луч касался места, где все они находились, Огневица взглядом тормозила продвижение голодных существ. Они становились почти управляемыми и даже начинали, смиренно свесив руки, продвигаться к выходу.

– Чтобы загнать их на место, мне нужен дневной свет! – прошептала она. И Перегрин подивился силе её духа: даже смертельная опасность не вынудила хранительницу огня изменить правилу – говорить только шёпотом, как огонь.

Но тут луч покинул место сражения, и Перегрин получил возможность видеть, как смертоносные тени злобно обернулись к ним. Отчаянным прыжком он выбил из их рядов ещё одного. Тут спасительный луч вновь рассёк мрак, и вступила Огневица, задержав оставшееся чудовище. Луч мелькнул и ушёл – Перегрин завершил начатое, и последний Поднятый покинул их.

Огневица оглядела поле боя и свистящим шёпотом скомандовала паренькам, оставшимся в живых.

– К выходу! Живо! Бегите на свет!

Перепуганным мальчишкам дважды приказывать не пришлось, они шмыгнули как мыши.

Перегрину убегать наравне с детьми было как-то не с руки. Хотя иного пути к спасению он тоже не видел.

Правда, к ним кто-то шёл с фонарём, но кто он? К тому же, после того, как подбежавшие пацаны расскажут ему о том, что было, надеяться будет не на что.

Проклиная себя за глупость, он стоял столбом, чувствуя нарастающую опасность. От Поднятых они с Огневицей сумели отбиться и теперь остались наедине с вывертышами.

Те уже не улыбались, смотреть-смотрели, но не приближались. Как будто и в самом деле считали Огневицу заразной. Перегрин будто случайно передвинулся за её спину: вдруг поможет уцелеть?

Но тут поднятая из тьмы рука опустила камень ему на голову.

Огневица, помедлив лишь миг, переступила через упавшее тело и двинулась к выходу. Вывертыши, держась поодаль, шагнули за ней, будто вытесняли из своих владений.

Однако на их пути неожиданно встала Возница. Вывертыши немедленно шарахнулись в глубь штольни, как от молнии.

Огневица не сразу поняла, что так напугало подлых тварей. В руках танаидская лекарка держала лишь фонарь да меч, взятый из снаряжения, оставленного таганами на лошади перед пещерой.

Огневица по-хозяйски протянула руку к хоролуге, но лекарка, будто не заметив и расчищая себе мечом путь среди вывертышей, продолжила движение, руководствуясь следами волчьих лап, идущих по-за стене.

– Берись! – скомандовала она хранительнице огня при виде неподвижного волчьего тела.

Вдвоём они смогли вытащить окровавленного Перегрина из пещеры и загрузили на лошадь. Вывертыши сопровождали их до самого выхода, но так и не посмели приблизиться.

Когда Огневица настоятельным жестом потребовала вернуть ей меч, Возница не стала спорить, но молча выдернула из её рук череп Седого Странника.

При этом обе не сочли необходимым обменяться хотя бы парой слов, будто встречаться за общим делом было для них совершенно обыденным занятием.

Пока они лазили под землю, небо затянуло тучами. Дождь хлынул, будто его кто отпустил, сразу, как только всадницы расстались.

10

Когда Перегрин открыл глаза и увидел Возницу, у него было полное впечатление как от дурного сна. Слишком уж нереальными были события прошедшего дня.

Он готов был поверить, что сейчас продолжится головомойка за его стычку с таганскими светицами, из-за которой их вышвырнули из Тагана, где Возница оставила свой драгоценный череп.

Но череп лежал на столе и «улыбался» ему полным зубным оскалом. А сам он был в волчьей шкуре.

– Очнулся? Наконец-то! – Перегрин хотел прижмуриться, как в детстве, чтобы оттянуть наказание. Но веки были тяжёлыми, голова гудела, нос был наполнен жидкостью с запахом крови.

Только голос Возницы был до странного тёпел.

Тогда он попытался повернуть голову.

– Стой-стой-стой! Лучше не шевелись! Похоже, твоим мозгам крепко досталось. Покажи зрачки! Рвать не тянет?

– Да нет.

– Тогда тебе лучше вернуться к человечьему виду. А то ты и так в волках подзадержался, как бы не застрять!

Зная по опыту, что лекарка зря не скажет и лучше сделать так, как она говорит, Перегрин поторопился провернуть перстень, всей душой желая «не застрять».

– А что произошло? – вопрос был не праздным. В самом деле, его одолевало ощущение потерявшегося во времени и в пространстве.

– Ты получил по голове от своего назойливого эллинского друга. И мне пришлось приложить немало усилий, чтобы вытащить тебя.

– Откуда вытащить? – тут он вспомнил о пещере и о каком-то ужасе. Думать было больно.

– С того света. Твой долг мне как лекарю просто растёт на глазах.

– А хорошие новости есть?

– А как же? Количество подозреваемых в краже твоей дочери сильно сократилось.

– Откуда ты знаешь? – вопрос прозвучал глупо.

– Пришлось пройти по твоему следу. Тем более что наследил ты основательно. Надо будет подучить тебя скрытности, – Возница говорила, а сама выстригала волосы на голове Перегрина и копошилась над раной.

Больно не было. Может быть, потому, что между жизнью и болью встали жутко вонючие, волокнистые коричневые дымы из стоящей рядом плошки.

Перегрин проглотил нравоучительный тон и схватился за главное, интересующее его.

– Да, Клеарх отпал, о смерти Клеарха знаю. И Синий дворец я весь обшарил. Там дочки нет. Нюх меня не обманет. А кто ещё?

– Твой настырный земляк убит.

– Откуда ты знаешь, что он убит?

– Кто ещё, кроме него мог тащиться за тобой, шваркнуть камнем по голове, а потом визжать по-эллински вывертышам: «Не убивайте! Только не убивайте меня!»

– Убили?

– Сама я не видела, но тут без вариантов. С вывертышами ведь не договоришься. Поэтому наши в пещеры и не ходят. Танаиды все знают о вывертышах. Против этих тварей нет оружия. А жизнь – она дороже золота. Только таганы не угомонятся. Никак не могут поверить, что может так быть: золото – вот оно, рядом, а взять невозможно!

– Ладно тебе о золоте! Ты мне о чудовищах с улыбками объясни! Я видел своими глазами: они выворачиваются! Через пупок!

– Потому и «вывертыши»!

– Но как же они выпустили нас?

– Вот это вопрос! Не знаю. Может, твоим земляком занялись и отвлеклись. А может, ещё почему. Они как-то странно реагировали на таганский меч. Над этим подумать надо. Ты мне должен всё подробно рассказать, надо всё осмыслить. Происходит что-то невнятное. Не могу уловить. Надо с кем-то умным посоветоваться.

Перегрин почти не обиделся, что этим высказыванием его исключили из «умных». Уже привык к жёсткому стилю собеседницы, понял: обижаться – себе дороже выйдет. К тому же нынешнее высказывание было ничем по сравнению с предыдущими оскорблениями. Да и волноваться после всего пережитого он теперь предпочитал из-за главного.

– Если вспомнить всех, кто интересовался покупкой малышки на базаре в Тан-Амазоне…

– …логично мыслишь. Двоих подозреваемых мы исключили.

– …значит, теперь надо проверить архонта Тан-Аида.

– Надеюсь, на этот раз без смертельных последствий? Это ведь наш, танаидский архонт. Поэтому с ним расставаться не хотелось бы!

Тон лекарки был безупречно серьёзен. Лицо тоже. Почему же ему казалось, что она улыбается?

– Ты зачем это говоришь? – разобиделся вдруг Перегрин. – Преследующего меня бандита убил не я, а ваши вывертыши. Клеарха – бешеная Огневица! Я просто оказался рядом. И поскольку был по своим делам, а это их внутренние разборки, я не стал вмешиваться…

– Знаю-знаю, не дёргайся! Клеарх пытался сдержать её и не отдавал череп Седого Странника. Мне братья рассказали.

– Братья вернулись?

– Нет.

– Но ведь дело закончено.

– Ты, кроме своего интереса, ничего вокруг не видишь. Тан-Тагану предстоят выборы нового архонта. Хотелось бы быть в курсе, как пойдут дела. Да и Огневице я сейчас не завидую. Круто ей придётся. Похоже с Поднятыми это не последняя её промашка переоценки собственных сил.

– Ладно. Это твои заботы. Мне нет до них дела. Я хочу отыскать своего ребёнка и убраться отсюда на север, – Перегрин осторожно лёг на бок. И не заметил остановившегося на нём задумчивого взгляда. Он рассуждал вслух:

– С Таганом мы прояснили. Там о ребёнке не слышали. Бандит, давший мне по голове, конечно, мог украсть её и спрятать, а потом двинуться по моему следу.

– Можно разузнать, где он жил, – эхом отозвалась Возница.

– Но что-то я сомневаюсь. Кажется мне, что его возможностей не хватило бы для этого. Как бы нам полюбопытствовать, не выкрал ли «тану» твой любимый архонт Тан-Аида, Эсхин, кажется?

– Это очень просто устроить, – усмехнулась Возница.

– Неужели?

– Я бываю в его семье. Ты тоже будешь желанным гостем.

– Ничего себе! Это как же? В качестве кого ты там бываешь?

– Эсхин с женой заботятся об осиротевших детях. А я лечу их. Дети, знаешь ли, часто болеют.

– Да ты что? Ну, так идём скорей!

– Постой-постой!

– Что такое?

– Тобой сейчас только людей пугать! Взгляни на себя! – Перегрин взял протянутое медное зеркало и ужаснулся: лысый, худой, с неопрятными пучками отросших волос на скулах, да ещё и тёмными синяками вокруг обоих глаз, совершенно потерявшихся в их черноте.

– О-о! Вот это рожа! А с глазами-то что? По глазам меня никто на этот раз не бил!

– Тебя по мозгам били. Это показатель ушиба мозга. Так что придётся отлежаться. Тем более что силы тебе понадобятся, чтобы воспринять то, что тебя там ожидает.