Текст книги "Тени минувших веков. Очерки из цивилизационной истории восточноазиатского кочевого мира"

Это не могло не повлиять на их оценку интеллектуалами (М. Поло и др.), которые связаны с католической парадигмой и «через нее» «прочитывают» неизвестную доселе Европе культуру. Вот поэтому-то монголов и не признают ни за другую культуру, ни за ересь, а видят в их обществе и представлениях признаки антицивилизации. И это была серьезнейшая опасность для христианского мира, ибо воспринималось как информационный хаос.

Монголы же и не могли предпочитать одну какую-то культуру, ибо империя политэтнична, и в ней налицо все еще ситуация обострения межэтнических противоречий и соревнования известных мировых религий. Мироустроительная функция культуры еще недостаточно была развита. Для реального объединения нового «мира» нужны были культурные деятели (Моисей, Христос, Мохаммед), а не военные вожди. Как прекрасно сказал помощник Чингисхана Елюй Чуцай, завоевать империю сидя на коне можно, но управлять ею сидя на коне нельзя.

Монголы придавали больше значения этносу и сформировали свое понимание религии. Если в Европе религия была культурообразующим фактором, то у монголов эту роль играл, по сути, этнос как «избранный народ» (как и в раннем иудаизме). Поэтому-то, скажем, христианство было для них национальной культурой «франков». Фактически здесь первообраз идеи культуры как механизма адаптации к определенной пространственно-временной ситуации. Европа ведь уже выходила на региональный уровень, формировала «общечеловеческий» подход и работала при этом с огромным материалом как по своей собственной истории, так и по истории иных мировых религий.

Отсутствие у монголов «культуры» (в понимании латинян) было связано и с тем, что империя представляла собой геополитическое ядро при слабом присутствии всех остальных компонентов «классической» цивилизации (торговля, достаточно жесткая и воинственная парадигма программа строительства и трансляции «мира», развитая экономика). Отсюда особое значение в империи приобретали властные отношения, а не экономические или культурные процессы.

Военную опасность со стороны монголов Европа тоже видела, но уже не в том, в чем она шла от германцев или гуннов. Эти народы громили в основном деревни и избегали городов и крепостей, а теперь им уже не настолько нужны продукты сельского хозяйства или рабы, сколько средства для торговли и обмена (не случайно именно город особенно испугался пришельцев), ведь кочевники, как и оседлые народы, тоже выходили на новый экономический уровень и отсюда на новый этап отношений с оседлыми. Степь в это время воюет не столько с деревней, сколько с городом и его культурой. В этом смысле Европа для монголов был серьезным врагом, к тому же она принадлежала к другой цивилизационной зоны и в принципе не принимала кочевников и скотоводство. Можно сказать, что кочевники оставались на стадии тех представлений о «культуре», которые сформировались на базе первой формы производящей экономики (земледелие и скотоводство), а Европа (в какой-то мере и Китай, хотя он для монголов все же «свой») уже переходит к «цивилизации». Слово «цивилизация», появившееся в XVIII в., происходит от лат. Civilis (гражданский, государственный) и связано, по сути, с той стадией развития общества, для которой характерен акцент на торговле, промышленности, науке. В Европе это капитализм.

У католической Европы, пожалуй, сама жесткая и непримиримая в христианском мире парадигма и максимально далекий от кочевников мир. И Европа, и монголы используют идею избранности, но в Европе она основывается на формирующейся капиталистической идеологии, а в Монголии на идее суперэтноса (монголы). Оба общества фактически претендуют на всю ойкумену. Если монголы предпринимают попытку захватить мир военным путем, то католический мир широко рассылает по нему своих миссионеров.

Европейцы впервые столкнулись с неизвестными им кочевниками, своего рода «чистыми». До сих пор они имели дело с номадами или народами, находящимися на стадии переселения (венгры), военного марша (германцы), оседания (скифы, арабы, Румский султанат). Теперь же они быстро отметили особость монголов, т. е. уловили приход не просто чужих или «варваров», а «иных» – новых людей с новой ментальностью. Эти «пришельцы» фактически создавали новый миропорядок. Приход людей с иной ментальностью всегда имел универсальные и глобальные последствия, достаточно вспомнить, как менялась ситуация в глубочайшей древности с появлением homo sapiens, ариев, евреев в «Земле Обетованной», персов, римлян в Средиземноморье, русских на Кавказе, в Средней Азии, Сибири, европейцев в Америке и Африке. В этом плане можно говорить о своеобразной евразийской революции, которая естественно своими составляющими имела не только этнические изменения, связанные с монголами, но и переход на капиталистический вариант развития, расселение европейцев за пределами материка. Складывался новый «Восток», и Европа начинает его не только посещать, но и изучать. Новое, аналогичное библейскому или римскому по степени понимания «знание» Востока в чем-то не сложилось до сих пор. Достаточно вспомнить расхожие фразы о «загадочной душе» восточного человека, «Восток – дело тонкое». Европейцы хорошо знали Восток персидский, египетский и арабский, но здесь фактически формируется тюрко-монгольский. Эти «иные» принесли не только иную ментальность, но и иную культуру, экономику, политическую систему. Этот Восток и более динамичен, и менее предсказуем, ситуация там постоянно меняется. Чингисхана поддержали многие восточные народы, ибо войны решали разного рода накопившиеся проблемы, однако попытка реально объединить Евразию под эгидой кочевников была обречена на провал, их вариант в тех условиях был действительно нежизнеспособным. Все «миры» (цивилизации) в первой половине второго тысячелетия встали перед необходимостью бифуркации как скачка в иное политическое, социальное, экономическое и культурное состояние. И этот скачок будет происходить, но кочевники не могли это сделать, ибо достигли естественного предела своей цивилизации. Это был пик развития кочевой организации, максимум того, что она могла достигнуть. Ярким признаком этого является то, что кочевники переживают, как и все другие миры, недостаток территории (дальше нет возможности расширяться и начинается «война миров») и начинают включать в свои крупные государственные образования оседлые земли. Кочевой мир как цивилизация должен был исчезнуть, и спасти его было уже невозможно. Оставалась только безумная попытка сделать шаг назад и «отомстить» оседлым народам, что и сделал Чингис и тем самым окончательно погубил кочевую Степь. Момент был удачным, удар сильным, но одного военного удара оказалось мало. Грабеж быстро истощил завоеванные территории. Не было объединяющей идеи. На территории Евразии сосуществовали по сути разные расы и евразийская империя в те времена была просто невозможна.

«Сила» уступила «слову», и кочевники стали отходить под натиском оседлых миров, территории их обитания стали превращаться в резервации. Это было вполне логично. Если развитая земледельческая территория пытается зону номадной или кочевой экономики сделать своей периферией («колонией»), то кочевые империи делают наоборот. Обе зоны нуждаются друг в друге. Перспектива за оседлым вариантом, ибо кочевой вариант запрограммирован на хозяйственную экспансию и здесь не может быть перехода на торгово-промышленный и научно-технический вариант, который станет доминирующим на планете во второй половине второго тысячелетия.

Кочевники больше нуждаются в продуктах земледелия, чем оседлые народы в продуктах кочевого хозяйства. Поэтому оседлые страны стараются отгородиться «китайскими стенами» и «римскими валами» и тем самым свести контакты на уровень лишь торговых. Только в классическое средневековье, когда наблюдается дефицит земли, начинается наступление не только на соседние миры, но и на свою собственную периферию.

Чингисхан к тому же решал проблемы Азии, но у Европы другие проблемы и она их решать станет в форме перехода к капитализму, борьбы с «язычеством» и «варварством», начнется «Возрождение» как отрицание «варварства» и «средневековья». Новая цивилизация начнет разрабатывать новую культурную парадигму, связанную с переосмыслением идей Христа и активным использованием греко-римской культуры с акцентом на законе и индивидуализме. Начнется период «модернизации».

Необходимо заметить, что на всю историю и культуру кочевников, по сути, переворачивается ситуация XIII в., когда они занимались почти исключительно войной, между тем к войне они прибегают тогда, когда не работают естественные социально-экономические механизмы. Оседлые народы запоминают преимущественно военные удары и далеко не всегда «помнят» свою вину. Именно они все чаще воспринимают кочевников как «бандитов», «бродяг», «бескультурных», извратителей культуры. Латинские же авторы, описывая монгольское общество, в общем-то говорят об исключительности ситуации и пытаются понять причины того, что кочевники «сорвались» с места. Для них монголы лишь часть кочевников и дабы понять причины их поведения, евразийские авторы пытаются увидеть историю всех евразийских кочевников. Любопытно, что именно история кочевников придала мощный импульс формированию цивилизационного подхода. Первой комплексной попыткой рассмотреть прошлое и настоящее кочевников с точки зрения цивилизации была особая концепция («марксизм до Маркса») Ибн-Хальдуна (1332—1406), которую, безусловно, можно считать реакцией на монгольские завоевания. Он сравнивает не ислам и другие религии, отдельные направления в исламе, а именно земледельцев и кочевников, т. е. цивилизационный подход ему был нужен, чтобы не понять, а обосновать преимущества своего «мира». Апофатический подход давал возможность увидеть у себя то, чего нет у других. Он считал, что есть две формы примитивности – община земледельцев и кочевые скотоводы. Земледельцы переходят к государственности (цивилизации) «органично», т. е. в силу внутренних факторов, а скотоводы – «самые дикие из людей и по отношению к цивилизованным людям занимают ступень дикого, необузданного и хищного животного». Именно они создают асабийю (система родственных групп с общими интересами), и захватывают земледельцев, и эта асабийя становится государством. Это «ксенократическое» государство (государство чужих) и существует оно 3—4 поколения (ок. 120 лет). Первое поколение – чистые захватчики, второе живет в цивилизации, т. е. в изнеженности и роскоши, члены асабийи раскалываются и начинают проводить сепаратистскую политику. В конечном итоге «держава достается не тем, кто ее создавал, а слава – не тем, кто ее добывал». В третьем поколении происходит увеличение роскоши и как следствие этого энтропия власти, «пока не пропадет, подобно огню в светильнике, когда кончается масло и гаснет светильник».

Можно сделать вывод, что уже на этом этапе, когда, собственно, реально и существуют цивилизации, в том числе и кочевая, представители оседлых «миров» воспринимали их как особую «силу», отличая от примитивных народов и признавая за ними право на определенную территорию, экономику, обычаи и традиции. С африканскими или сибирскими племенами такого жесткого противостояния Европа или Китай не знали. По сути, это можно считать одним из редких в то время примеров цивилизационного противоборства. Несомненно, это одновременно и признак складывания представления о всемирности истории, ибо кочевников видят везде и понимают не как региональную часть, а часть человечества в целом.

XIII—XIV вв. стали особым «швом» в евразийской истории и именно кочевники сыграли ключевую роль в создании новой геополитической конструкции Азии. Этот особо ощутимый вклад кочевников практически до сих пор оценивается исключительно негативно, как разрушительный. Между тем, передвижения кочевников являются всего лишь частью огромного евразийского, фактически «второго великого переселения народов». Для этой первой фазы складывания нового миропорядка характерны традиционные методы решения назревших проблем (внешняя экспансия, переселения). Необходимо было снятие прежней «феодальной» структуры общества, которая уже изживала себя сама. Об этом свидетельствует широкое распространение по всей Евразии городов, становящихся не только политическими или военными центрами, но и центрами ремесла и торговли. В Европе происходит выделение так называемой «католической» зоны, отличающейся акцентом на развитии городской экономики, внешней торговли, «общественного полезного» научного знания и рационалистической философии. Азиатские цивилизации начинают экономическую переориентацию на океаны. Передвижения кочевников, в том числе и монгольские завоевания, оказались наиболее эффективным средством окончательного снятия остатков родоплеменной арматуры в Азии. Новые племена ведут свое происхождение уже не от некоего первопредка, а от героя времен монголов. В их названии часто встречается уже не слово «люди», а «народ» («хоро»). В итоге складывается новая, дошедшая до нас, этническая карта Евразии. В Европе наблюдается похожая картина, когда на смену прежним франкам, готам, кельтам и др. окончательно приходят французы, немцы, англичане, русские. Снята была насильственно и «героическая» феодальная верхушка, ориентированная на аграрную экономику и разбой. Налажены новые трансконтинентальные связи. Появилась и новая культурная карта. Аврамическая зона окончательно превращается в исламскую. То, что начали в VII в. арабы, продолжили в X—XI вв. тюрки и завершили в этот период монголы. Именно монгольские завоевания стали основным механизмом снятия прежней модели в Азии («арабской»), а монголы выступили в своеобразной роли «агрессора». Под этим словом в данном случае стоит понимать не просто государство, которое совершает некую военную агрессию как нападение. В истории неоднократно бывали ситуации, когда отдельные народы и созданные ими государства играли особую роль в историческом процессе. Их действия в конечном итоге приводили к перекройке геополитической карты и, как следствие, к серьезным цивилизационным изменениям. Таковы были когда-то ассирийцы, персы, германцы, наполеоновская Франция, гитлеровский Рейх. Агрессор – своеобразный таран, но победу получают те, кто его победил и воспользовался результатами этой агрессии. Он наносит внешний удар, но подвергшаяся агрессии территория уже фактически «съедена» изнутри коррозией прежней модели. Монголы нанесли сокрушительный удар по феодальной структуре Азии.

Однако, кочевники и прежде всего монголы во всех этих процессах играли не просто роль «дворников», но и участвовали в этническом, политическом и культурном структурировании пространства. Новым содержанием во много характеризуются христианства (католицизм, православие) и ислам. Это уже не «деревенские», экспансионистские религии, а «городские». Особое значение приобретают такие фигуры, как папа Григорий VII, Мартин Лютер, Чжу Си в Китае. Кочевники внесли свой универсалистские идеи в ислам. Запад в ответ на деяния Чингисхана, впоследствии походы турок и мощное возвышение Руси стремительно корректирует свою парадигму. С XIII в. в Европе начинается общерегиональное Возрождение, которое углубило идущую культурную революцию. Ислам вступает в первое противостояние с православием. Все эти процессы оказались во многом связаны и с походами монголов и в чем-то исправляли сложившуюся в их ходе ситуацию, «убирали» за Чингисханом.

В Евразии в это время наблюдается своего рода ситуация сообщающихся сосудов, когда происходит «перетекание силы» от «франков» (Священная Римская империя) к монголам, а на территории ислама переход «власти» от «арабов» к «тюркам». «Меджду-царствием» в исламе и воспользовались Дальний Запад и дальний Восток, которые накинулись на исламские земли с обоих сторон (Крестовые походы и монгольские завоевания). Это говорит о том, что внутриазиатские районы имеют еще некоторое значение для развития Азии. Передел Среднего Востока стал тогдашней «мировой войной», которая шла в специфической форме, когда на первом месте были отдельные локальные сражения и войны и грабеж как самое эффективное средство решения своих проблем, дающий немедленные результаты. Кочевая цивилизация пускает многочисленные метастазы в самых разных оседлых «мирах» и понадобится ряд столетий, чтобы окончательно ассимилировать кочевников.

Понятно, что цели у «агрессоров» уже довольно разные. Кочевники пытаются создать новый баланс сил под своим контролем и для них это довесок к кочевой экономике. Для Европы уже характерны болезненные демографические проблемы, злободневной становится «проблема золота» и крайне важно, пусть даже и насильственное, подключение к азиатским рынкам. Она вместе с территориальной экспансией практикует и экономическую, но, как писал еще К. Маркс, впереди завоевателей идут миссионеры.

Наступал критический момент разбегания Запада и Востока, назревала евразийская бифуркация. Евразия в это время резко регионализируется, идут дезинтеграционные процессы как результат сочетания феодальной дисперсии и уже капиталистической регионализации. Становится понятным, что свободное расширение всех миров (христианского, исламского, восточноазиатского, кочевого) уже невозможно и нужен иной алгоритм развития. Везде в Евразии сетуют также на появление «развратных» и «злых» народов, что явно свидетельствует не только о серьезном внутреннем кризисе «миров», но и попытках решения комплекса проблем с помощью традиционного метода «исхода», т. е. либо переселения, либо захвата новых территорий. На этом фоне явно выделяются подходы Европы, которая переходит на интенсивный вариант развития, стимулируя развитие науки и промышленности, и монголов, по сути пытающихся создать совершенно новую структуру мира вообще.

С этого момента Запад начинает «опережать» Восток. Именно неудачная «феодальная» составляющая азиатской экспансии показала, что будущее не за «исходом», а интенсивным вариантом, который для кочевников невозможен в принципе. Отсюда, кстати, и разные оценки деятельности и личности Чингисхана.

С XIII в. по всей Евразии разворачивается новая по характеру культурная революция в форме «возрождения» (европейские ренессансы, китайский ренессанс, средневосточное возрождение, кавказские и византийские ренессансы, «ренессансные явления» на Руси) и везде будет присутствовать некая антикочевая составляющая. Это не удивительно, ведь мощный выплеск «бессловесной» кочевой массы, затопившей всю Азию, стал «вызовом» практически для всех оседлых цивилизаций. Надо было «навести порядок» после этого наводнения и в этой деятельности явственно видна огромная и тяжелая работа по фильтрации не столько иной этнической массы, сколько по упорядочиванию достаточно бессистемно вброшенной идейно-культурной информации.

Стоит отметить еще одно обстоятельство. Возрождение, прежде всего, европейское традиционно исследовалось в качестве особого этапа развития общества, находящегося между феодализмом и капитализмом («по вертикали»). Исследования Н. И. Конрада и ряда других авторов поставили вопрос о существовании и восточных «ренессансов». В конечном итоге можно говорить о «возрождении» как особенности развития культуры. Когда общество попадает в ситуацию выбора, трансформации, «стресса», неопределенности, интервенций любого рода и т. п., оно обращается в поисках ответа на возникающие вопросы, прежде всего к своему прошлому («античности»). Геополитическая и религиозно-культурная история Евразии середины II тыс. н. э. позволяет предположить, что в условиях сложнейшего кризиса буквально всех «миров» (восточноазиатская, центральноазиатская, средневосточная, славянская цивилизационные зоны) помимо традиционных методов решения проблем (войны, социальные движения, миграции и т. д.) везде идет обращение к «древности». Налицо многие признаки «ренессанса» не только в Европе или в оседлых «мирах» (Танское и Сунское возрождения в Китае, средневосточный ренессанс, «ренессансные явления» / выражение Н. И. Конрада/ в Индии, Вьетнаме, на Руси), но и в кочевых сообществах. Не случайно выделяются в качестве достаточно развитых и оригинальных уйгурская, киданьская, чжурчжэньская или монгольская культуры. Везде резко повышается интерес к Человеку и человеческим «наукам» и «истине». Проблемным становится соотношение Неба и Человека и в кочевых империях (Ляо, Цзинь, Юань). Акцент на героизме и фигуре «героя» характерен не только для европейских гуманистов, но и для монгольских сказаний этого периода. Если европейские гуманисты разрабатывали основы теоретической политики, то кочевники и, прежде всего, именно монголы создавали шедевры практической политики. Историю любого евразийского «возрождения» сопровождают войны и социальные движения (Крестовые походы, Столетняя война, монгольские «ураганы», крестьянские войны). Огромную роль в этих войнах играют не столько численность или какое-либо новое оружие, сколько дипломатия, расцвет которой наблюдается как на Западе, так и на Востоке. Это время обращения к опыту «предков», интереса к «древности» («античности» и небывалого ее авторитета. XIII в. – период максимального взлета религии во всей Евразии, особенно повышается ее значение во внешнеполитической сфере, ибо мироустроительная ее функция отходит на задний план (внутренние проблемы решают формирующиеся национальные государства), но в условиях апогея противостояния «миров» разворачиваются «религиозные войны» (Крестовые походы, конфликты внутри ислама, выполнение «воли Неба» Чингисханом). Если на Западе «возрождение» есть «воспоминание» опыта «античности», то у монголов налицо тоже своеобразная «революция назад» и эта «кочевая революция» преследует, по сути, ту же цель, что и западная – создание «великого» и «правильного» государства, выход на «магистральный путь развития всего человечества», переход к господству «новой истины».

Подводя итог, можно сказать, что латинские авторы XIII в. создали средневековый образ монгольских народов в целом и Чингисхана. Он фактически стал архетипическим, базовым. Именно так понимает монгольский феномен традиционное общество. Возрождение, Реформация и Просвещения лишь закрепили ее, и в итоге окончательно сложилась доминирующая в развитых странах оценка, которая существует до сих пор. И до сих пор она является камнем преткновения между центральноазиатскими и сибирскими народами с одной стороны и всем, по сути, остальным миром с другой.

Чингисхан для Европы стал своего рода новым антиподом Христа. Формирующаяся католическая цивилизация делает особый акцент на фигуре Бога-Сына, именно он в это время снова «дает истину». Чингисхана в Европе никогда связывали с фигурой Антихриста, ведь он не пришел ни с другим «словом», ни с извращением уже известного «слова». Вместо этого предпочитает силу, разрушение, гнет, раздоры. Чингисхан не стал Антихристом, но его «разбой» воспринимался как один из последних признаков наступления «субботы», т. е. близости «конца света» (идея, предложенная еще в VIII в. Бедой Достопочтенным в связи с появлением арабов).

XIII в. не просто открыл кочевников, он породил «тайну кочевников». До сих пор о них судили по номадам и потому сразу не могли понять и Чингисхана. Когда его и его воинство объявили «бандитами», «связь времен» восстановилась и только в наше время эти события вновь стали восприниматься как проблемные и снова стала изучаться «тайна Чингисхана». Тогда же решающий бой с кочевниками, закончившийся внешне их поражением, спровоцировал то, что именно Европа создала законченный образ кочевника как дикаря. Это был смертельный информационный удар по кочевникам, ибо они оказались окончательно выведены за пределы любой оседлой парадигмы, стали исторически не легитимны.