Текст книги "Тени минувших веков. Очерки из цивилизационной истории восточноазиатского кочевого мира"

9. Роль киданей и их элиты в формировании монгольской цивилизационной зоны

Данная глава является своего рода ответом на вопрос, заданный во Введении о месте этого народа и его элиты в истории, и отвечать на него имеет смысл перед конкретно-аналитическим обзором истории и деятельности киданьского общества. Это попытка сформулировать общее и главное, чтобы затем это проиллюстрировать.

Возможны разные структурные варианты этого ответа, своего рода сочетание которых представляется наиболее приемлемым и репрезентативным.

Киданей надо рассматривать в нескольких ракурсах – цивилизационном (их роль в истории зоны), этническом (их роль в становлении монголоязычного конгломерата), политическом (их роль в формировании политического созвездия в регионе). Это подразумевает рассмотрение роли киданей в формировании монгольской цивилизационной зоны, киданьской культуры как неотъемлемой части культуры Восточной Азии и Сибири и важной страницы ее истории и значения деятельности киданьской элиты для дальнейшего развития восточноазиатского метарегиона.

Это неизбежно требует сочетания трех уровней подхода.

Высший, общецивилизационный позволяет увидеть созданную киданьской элитой империю Ляо в качестве вершины этатической истории восточноазиатских кочевников, ее классической модели. Чжурчжэни в большей мере копировали и соединяли киданьский и китайский опыт. Энергия монголов ушла на завоевания и строительство этатических конструкций во всей Евразии с учетом не только восточноазиатского опыта. Послеляоское этатическое развитие диалектично – это не только более активное использование опыта оседлых народов, но и сползание вниз с того плато, на котором было создано киданьское детище. Развитие собственно монгольско-восточноазиатского этатического процесса было по разного рода причинам приостановлено.

Если этот процесс представить некоей «дробью», то у киданей в числителе находился «север», а в знаменателе «юг», а соотношение их было примерно 10:2. У чжурчжэней конфигурация примерно та же, только соотношение выглядит как 2:1, к тому же в «север» включались тунгусоманьчжурские элементы. Монголы «дробь», по сути, перевернули: Юг / Север как 2:1. Добавился и средневосточный «Запад».

Кидани создали не менее оригинальную цивилизацию, чем европейцы и мусульмане. Ментальная культура монгольского мира в этом отношении не уступала им. Киданьская культура стала первым синтезом монголо-сибирских культур.

Понятно, что эти тезисы еще нуждаются в более тщательном исследовании и требуемая при этом окончательная реабилитация киданьского феномена долгое дело, но главным пока видится восстановление той цельной картины, которая оказалась разбита временем и врагами киданей.

На мезоуровне, хочется надеяться, более заметным становится место киданей в истории Восточной Азии в целом и в истории Монголии и Сибири в частности, в дихотомии Север – Юг, в «розе ветров» – экономика, политика, культура.

Микроуровень позволяет рассмотреть или даже решить некоторые конкретные проблемы развития общества на фоне аналогичных у других кочевников.

В общем, главное, о чем пойдет речь ниже, – реконструкция самой киданьской модели, что в дальнейшем, естественно, потребует более основательного сравнения с моделями других кочевых обществ, рассмотрения их в историческом контексте, а не в статике. Основной методологический посыл здесь – кочевое общество не «останавливалось в своем развитии» ни на минуту, а тоже претерпело эволюцию и не менее сложную, и значимую для истории, что и оседлое.

1. Выделение монголоязычной зоны есть результат многовекового совместного сотрудничества разных народов.

Кочевая цивилизация возникла и существовала на всем своем протяжении как своеобразный «пролив» между зоной древнейших оседлых миров и североевразийскими регионами. В природно-климатическом отношении это были районы минимально пригодные для развития тогдашнего земледелия, но удобные для существования скотоводческого хозяйства. Вероятно, изначально эти районы осваивались мало и случайно и сюда попадали так называемые лишние родовые группы или отдельные люди с юга и севера. Результатом этого стало перманентное и активное этническое перемешивание, своего рода постоянная «встреча» Юга и Севера, что и обусловило существующую до сих пор этнокультурную близость обоих зон. Таким образом можно наблюдать выделение еще в древности дихотомии «север – юг» и своеобразной вертикали (империя-варвары-сибирские народы), наподобие европейской, на значительной части этой территории, оформившейся в модель империя-варвары (хань-фань). Причин складывания этой цивилизационной специфики немало, но данную можно назвать одной из основополагающих. Объединяет эти народы и культурная близость, выразившаяся в целом комплексе идей, объединенных представлением об особой роли в развитии мира и общества Неба.

Эта зона является одной из составных частей тюрко-монгольского мира, который существует уже несколько тысячелетий.

По горизонтали промежуточная зона была двойной и состояла из двух этнических конгломератов хунну и дунху, оказавших большое влияние на формирование будущих суперэтносов тюрок и монголов. Эта дихотомия «запад-восток» стала второй составляющей восточноазиатского цивилизационного «креста», определявшего специфику развития Восточной Азии на протяжении всех последующих столетий. Образовавшийся кочевой «залив» можно рассматривать как своеобразное «устье» восточноазиатского цивилизационного потока, выходящего в евразийский «океан». Одновременно восточноазиатская кочевая зона стала как бы мостом между Срединной Азией и Восточной Азией и можно говорить о геополитической и макроэкономической значимости ее для обоих «миров».

Формирование «хунну» и «дунху» хронологически совпало с так называемым «Осевым временем» (800–200 гг. до н. э., выражение К. Ясперса), когда активно формировались евразийские цивилизации. Этот процесс впервые в полном объеме отразил оформление будущего тюрко-монгольского мира.

Первой универсальной этнополитической конструкцией в этом регионе могла быть только тюркская, ибо тюрки в результате действия сложного комплекса внутренних и внешних факторов вынуждены были раньше других азиатских народов вступить на путь государственного строительства. I тыс. н. э. как время между хуннуской «древностью» и «ренессансом» великих кочевых империй в монголоязычной подзоне (Ляо, Цзинь, Юань) можно назвать своеобразным «средневековьем» кочевого мира. Термин «средние века» вполне может быть применен не только к западноевропейской, но и к восточноазиатской истории. Это время не только складывания так называемой «феодальной экономики», но и этап строительства евразийских цивилизаций, когда самые разные народы (франки, византийцы, арабы, русские) строили свои «миры». И в это же время на авансцену мировой истории активно выходят народы, ведущие номадную и кочевую экономику.

То, что выделение восточной окраины кочевого «мира» произошло в древности не случайно, а в соответствии с общей тенденцией в развитии евразийских цивилизаций, видно и из того, что для этого процесса были закономерные этнические, политические, экономические и культурные причины. Здесь медленно формировалась своя цивилизационная зона, развитие которой подчинялось общим закономерностям и, в то же время, отличалось необходимой спецификой. Налицо этногенетическая близость родов и племен, схожий алгоритм их политической трансформации из полицентричного конгломерата в имперскую моноцентричную конструкцию, присущую средневековью, специфическая экономическая ситуация и складывание относительно однородной программы культурного развития. Сравнительно небольшая территория обитания восточноазиатских кочевых племен и невозможность свободного выхода за пределы этой «клетки» стимулировали преимущественное использование внутренних факторов развития, одним из последствий чего стало сгущение кросс-культурных контактов на севере Восточной Азии как необходимая предпосылка трансформации полицентричного и мультикультурного пространства в моноцентричную геополитическую конструкцию.

В то же время у этой зоны всегда были глубокие генетические связи с восточноазиатской зоной. Это обусловило ее существование на протяжении длинного ряда столетий в качестве периферийной и в некоторых отношениях маргинальной по отношению к обоим «мирам» – тюркскому и восточноазиатскому.

Активная фаза становления ее в качестве самостоятельной цивилизационной зоны начинается с событий Великого Переселения народов и продолжается на протяжении всего первого тысячелетия н. э.

Феодализм нигде и никогда не был локальным или региональным. Можно не называть его формацией и искать только в Европе, но если это слово оставить в качестве обозначения этапа развития всего человечества, когда на первый план выходит земля (аграрная цивилизация), то воспринимать это надо как универсальный, общечеловеческий строй.

В Восточной Азии он тоже существовал, но одновременно здесь складывается крайне индивидуальная и уникальная цивилизационная ситуация. Если в Европе при «феодализме» господствовало земледелие, то здесь, особенно на север от Китая, не меньшее значение имело и скотоводство. Пожалуй, нигде больше на планете не было подобного места. После турбулентного периода монгольских завоеваний скотоводство и кочевая культура не исчезли, а сложно, пусть и катастрофообразно трансформировались в часть сложносоставной экономики II тыс. н. э.

В Восточной Азии были сложны межкультурные отношения. Это были не просто разные культуры, а разные варианты одной и той же цивилизации и им было что «делить» между собой.

Чтобы явственнее была видна значимость киданьского государства, необходимо отметить, что за период феодализма здесь решается еще одна большая проблема.

В период Ляо (X-XII вв.) в Восточной Монголии, с одной стороны, накопились стимулирующие общественное развитие кочевников факторы (сравнительно небольшая территория, замкнутость, ситуация перенаселения, невозможность расширения или внешней экспансии и т. п.), а, с другой, – были достаточные внутренние ресурсы и возможность «построить» новую модель.

В период чжурчжэньской империи Цзинь (XII-XIII вв.) произошло соединение трех взаимозависимых зон (Восточная Монголия, Маньчжурия, Заречье Китая /Северный Китай/) и сложилась соответствующая синкретическая модель, которая после монгольских ураганов начнет развиваться. В будущем этот опыт будет актично использован во времена маньчжурской династии Цин (XVII-XX вв.).

В период монгольской империи Юань (XIII-XIV вв.). были активно задействованы западномонгольские регионы и формирующаяся модель была перенесена на широкие евразийские просторы.

Восточноазиатская кочевая цивилизация в это время создала возможности для необходимого прогресса во всей Евразии. Будущему «капитализму» было расчищено пространство посредством этнополитического переформатирования пространства.

За этот примерно 600-летний период произошло существенное:

1) Этнополитическое и социально-экономическое переформатирование пространства.

2) Оттеснение на задний план аграрной экономики с акцентом на скотоводстве. В Европе в это же время существенно уменьшается роль аграрной экономики с акцентом на земледелии.

3) Выход на уровень общецивилизационной зоны.

4) Создана модель будущего развития уже по цивилизационному варианту.

5) Выведена лишняя масса населения за периметр зоны и вариант дальнейшего использования метода «исхода», т. е. переселения вовне больше работать не сможет. Аналогично в Европе в это же время происходит массовый выброс излишков населения в Америку и частично Азию. Америка не может больше брать в тех же пропорциях мигрантов из Европы, а Азия – из Восточной Азии.

6) Ликвидирован бицефализм зоны – тюрки/монголы в пределах Восточной Азии.

7) Проведена монголизация всей зоны.

Тюрко-монгольский мир будет развиваться далее за счет уже не сочетания Запада (тюрки) и Востока (монголы), а в результате взаимодействия трех более мощных зон – Общая Монголия, тюркский мир, «Сибирь» (от Волги до Чукотки). Начинается новый, по сути, этап развития кочевых по происхождению народов. Безусловно оседлый. Развитие идет в принципе по тому же сценарию, что и у других оседлых народов.

Иначе говря, кочевая цивилизация не погибла, а медленно, сложно, во многом катастрофообразно трансформировалась. Множество «катастроф» в это время пройдет и в Европе: «падение» Римской империи, Великие Географические открытия, мировые войны, революции.

2. Из монголоязычных народов самую активную роль в истории ее становления и первоначальной эволюции сыграли именно кидани.

Есть некоторый парадокс в отношении к киданям их современников и потомков. Сам факт образования кочевниками государства сначала привел соседей в замешательство, а потом и в серьезный шок. Он усилился и перерос в неприязнь и страх после того, как под контролем киданей оказались китайские земледельческие районы. Это стало еще одним доказательством того, что начался совершенно новый этап во взаимоотношениях Севера и Юга, варваров и империи. Естественно, что все прежние многочисленные обвинения северян переросли в утверждение, что они окончательно стали бандитами и вымогателями. Такое представление даже сегодня кажется для большинства людей аксиоматичным.

Понятно, что подобные идеи возникают не на пустом месте. «Север» действительно двинулся на «Юг», но происходило это во всей Евразии. В III-VIII вв. в Западной Европе образуется ряд германских «варварских королевств», славяне начинают проникать в пределы Византии, на рубеже I-II тыс. н. э. тюрки прорвали северную границу халифата и устремились на юг.

Эти события везде стали завершением периода формирования евразийских цивилизаций.

С IX – начала X вв. и до XIV в. наблюдается новый оригинальный период в истории северной зоны Восточной Азии. Условной датой его начала можно назвать 907 г., с которого ведет свою историю и киданьское государство, а конец можно датировать 1368 г., с которого началась династия Мин в Китае, восставшая против господства монголов. В это время и происходит, по сути, трансформация этого региона в особую цивилизационную зону. Она не выходит на уровень классических евразийских средневековых «миров», но развитие ее весьма своеобразно и перспективно в этнополитическом и культурно-цивилизационном плане. Любопытно, что подобные зоны наблюдаются и в других местах планеты. По ряду параметров к ним можно отнести, например, территорию Киевской Руси или языковую зону чибча-муисков на островах Центральной Америки и северном побережье Южной, которые воспринимаются как «варварские» или «недоразвитые».

Развитие зоны в этот обширный и сложный период было ярким, но непростым. Естественным следствием этого трансформационного процесса было стремление расшириться, прежде всего, в сторону оседло-земледельческого Юга, который пытался сдержать эту экспансию. И без того проблемные отношения между «империей» и «варварами» легко и быстро перерастали в конфликтные. Китай представлял собой уникальную цивилизацию и не мог стать периферией кочевников. Это показал и опыт пребывания его в составе кочевой монгольской империи Юань. Однако и кочевники уже не могли оставаться периферией Китая. Эта борьба на протяжении практически всего данного периода была острой и шла, как говорится, с переменным успехом. С ликвидацией юаньской империи и приходом к власти в Китае династии Мин опасная возможность вхождения Китая в новую зону в качестве периферии была наконец-то блокирована, и состоялся окончательный «развод». Можно сказать, что произошла окончательная демаркация границ.

Разумеется, специфическая ситуация повторится в маньчжурский период, когда Китай формально попал под власть пришельцев с севера. Все же династию Цин по многим параметрам можно считать китайской династией, каковой ее фактически и провозгласили китайские историки. На первом месте в ее деятельности оставались китайские проблемы, интересы, методы управления, китайская цивилизационная парадигма. Маньчжурским оставался лишь «фасад». Это, если позволите, напоминает спектакль по Шекспиру в каком-нибудь современном оперном или драматическом театре. Одежды средневековые, все остальное, включая даже язык, современное и отношение к истории и культуре в духе современности.

Этот большой период, в свою очередь, делится на три этапа, которые внешне парадоксально совпадают с тремя кочевыми империями – киданей (Ляо), чжурчжэней (Цзинь) и монголов (Юань).

Первые два этапа связаны с восточными землями этой зоны, т. е. территорией, где постепенно складывались два конгломерата – монголоязычный и тунгусо-маньчжуроязычный. Они между собой очень активно взаимодействовали и в этом плане можно говорить о наличии монголо-тунгусо-маньчжурского региона. Западные районы, хотя тоже взаимодействовали с этим регионом, одновременно были связаны и с тюркским миром. Эта маргинальная территория была окраиной сразу двух миров, западного и восточного, их перекрестием.

Центром всей зоны в это время можно назвать регион образования в будущем государства киданей – Восточную Монголию и Северо-Восточный Китай. Именно в этом центре начинается строительство геополитического ядра. Об особенностях развития этой зоны хорошо сказал в свое время М. В. Воробьев:

«Характер источников вынуждает нас подходить к региону как к окраине Срединной империи, что с неизбежностью влечет за собой известную запрограммированность самого исследования. Между тем, регион в естественно-географическом, демографическом, историко-культурном отношениях является, скорее, окраиной Сибирского ареала. Эта окраина отнюдь не чужда внутренней пестроты по вем перечисленным направлениям, но еще боее резко выделялась из окружающего мира степями и пустынями на западе, морями на востоке, рекой Амуром на севере. Открыта она была только на юг – на Северо-Китайскую равнину. Возникновение, формирование и трансформация тяги к этой равнине явились весьма ощутимыми факторами в жизни обитателей региона»2525
  Воробьев М. В. Культура чжурчжэней и государства Цзинь. М.: Наука. 1983. С. 355.


[Закрыть].

В некотором смысле процесс можно уподобить образованию Римской империи. Италия была географическим центром Средиземноморья, откуда были легко достижимы любые его пределы, западные и восточные, и потому управлять всей территорией становилось не трудно. Сюда в ходе завоеваний стекалось большое количество носителей других культур европейского субконтинента. Италия, в отличие от Древней Греции, становилась перекрестком мощных культурных потоков Востока, Запада и Севера – этрусской, греческой, финикийской, египетской, варварских.

В этом плане территория Ляо тоже стала своеобразным центром и перекрестком культур – сибирских, монгольских, тунгусо-маньчжурских, тюркских, китайских. Тандем Елюй-Сяо отражает сохраняющийся в той или иной мере монголо-тюркский синтез в государстве. Именно здесь и стал образовываться новый этнополитический и культурный центр. Он сохранился и при чжурчжэнях. Территория стала одновременно и территорией чжурчжэньской империи, хотя в нее были включены и восточные районы, которые, однако, значительно уступали центру по уровню экономического и политического развития.

Эти два этапа – время строительства, перехода на цивилизационный уровень. Появляются очень многие признаки цивилизации, начинают формироваться, конечно, в своеобразной форме. Например, киданьский язык. Он изначально формируется, прежде всего, как конкретно киданьский, а не общемонгольский, но, как выяснили исследователи, в нем очень много монгольских элементов, которые, безусловно, уже преобладали. Естественно, что он формируется с активным участием китайского как языка метарегиона, образца для подражания. Аналогичная ситуация наблюдалась в средневековом славянском мире во время реформы Солунских братьев Кирилла и Мефодия, создавших письменность для живого славянского языка.

Формируется и развивается своя литература, своя династийная история, свои географические представления, свое понимание буддизма. Все это осуществляется в рамках своего рода «киданьского ренессанса», который с этой точки зрения можно рассматривать как механизм формирования собственной цивилизационной парадигмы. Конечно, эта парадигма еще несовершенна, узка, связана в основном только с киданями, однако, надо учитывать, что кидани в это время уже не племя, а довольно крупный племенной союз, объединение, которое с самого начала поставило перед собой, может быть, еще и не очень осознанно, очень перспективную задачу – возглавить зону «цидань» в соответствии с правилами жизни всего метарегиона. Невольно напрашивается параллель восточными славянами, принимавшими христианство и одновременно понимавшими его по-своему.

Киданьская территория получила шанс стать центром формирующегося «мира». Она жила по своим законам, во многом не совпадающим ни с кочевыми, ни с китайскими традициями и нормами. Центром будущей «Монголии» все же станут другие земли, и во многом это будет связано с судьбой этой территории в период правления чжурчжэней.

Регион, который в данный период возглавила империя Ляо, не был еще «Монголией» в цивилизационном смысле. По сути его развитие как самостоятельной цивилизационной зоны только начиналось. Все же можно сказать, что ляоский период имеет ключевое значение для этого процесса и может быть уподоблен этапу существования Римского государства в контексте истории Европы.

Римское государство возникло в одном из «медвежьих углов» тогдашнего обширного пространства, населенного этногенетически и культурно близкими народами. Оно не могло не воспользоваться цивилизационным опытом этрусков и греков, однако римляне создали свой собственный, «варварский», с точки зрения покоренных народов, вариант государственности и культуры. По сути, они предложили вначале вариант лишь политического объединения западного Средиземноморья как основы для дальнейшего консолидированного развития всего региона. Они стояли у истоков формирования особой цивилизационной зоны, которая только спустя века и во многом благодаря объединению с «варварами» разовьется в особый «мир» (христианский).

Территория доминирования киданей тоже не могла быть в то время цивилизацией, а представляла собой лишь зародыш будущей цивилизационной зоны.

Прежде всего, это было связано с тем, что это была своего рода окраина тогдашней кочевой цивилизации. Эта цивилизация очень специфична и одной из ее особенностей является самое большое в истории пространство существования. Уже одно это всячески препятствовало созданию компактной империи, аналогичной римской или китайской. К тому же на этом пространстве существовала необычайная пестрота экономик, этносов, культур, языков. Объединяло этот аморфный конгломерат доминирование скотоводства, языковая близость, общность истории и культуры. Однако всего этого было мало для создания единого государства. Даже хуннуское объединение, несмотря на то, что контролировало в той или иной степени огромнейшие пространства поистине всей Евразии, не стало этатическим ядром всей цивилизации. Кочевая цивилизация единственная из всех никогда не имела общецивилизационной имперской конструкции. Только Чингизиды сделали попытку создать такую империю, но она создавалась в специфических условиях, специфическими средствами и в результате в ней никогда не существовало необходимое цивилизационное единство.

Киданьская имперская культура стала лишь локальным синтезом, своеобразным вариантом, не более. Монгольский мир еще только начинал формироваться и не отпочковался окончательно от тюркского, а территория империи охватывала отнюдь не всю Монголию.

Внутри империи действовали автономные этнокультурные потоки – монгольский, тунгусо-маньчжурский, китайский. Они были очень оригинальны, свидетельством чего станет создание ими своих государств (Монгольская империя, Сун, маньчжурская империя Цин). Пока же они находились на разных этапах движения к государственности.

Киданьская культура не успела выработать свою объединяющую все пространство культурную идею или творчески обработать какую-то иную. Римская империя породила христианство, о чем с благодарностью вспоминали христиане впоследствии. Восточноазиатская ментальность еще не вышла на уровень выработки достаточно мощной культурной традиции, а буддизм и конфуцианство кидани лишь включили в свой религиозно-культурный синкретизм, не сделав их новой «мировой» религией.

В итоге, как и в случае с ранним римским государством, регион объединяла лишь этатическая конструкция. Для развития же цивилизации необходима культурная составляющая. В Китае особую роль сыграло конфуцианство, в Европе – христианство, на Среднем и Ближнем Востоке – ислам.

Можно говорить, что кочевые восточноазиатские империи представляют собой ранние государственные образования в данной зоне, являются тем семенем, которое лишь со временем даст более представительные и влиятельные всходы. Однако, если посмотреть с другой стороны, то и Римская империя была таким семенем для будущего христианского мира. От нее идет так называемое романское начало – идея государственности (империя, республика), латинский язык, римское право. Это секулярная составляющая будущей цивилизации, в которую широкими волнами придет христианство и «варварская» культура, однако «романское начало» – фундамент будущей цивилизации. Так и от Ляо через века пойдет идея империи. Она практически полностью будет скопирована чжурчжэнями (Цзинь), но впоследствии, в новых и специфических условиях, будет браться только «опыт» киданей по сотрудничеству с Китаем, строительству государства и управлению «инородцами». Однако, если выразиться иначе, это и есть аналог «романского начала», «римской идеи». В отличие от европейцев, преемники киданей будут создавать государства не за пределами зоны, а внутри нее, что опять же говорит о далеко не полностью использованных ресурсах зоны и ее перспективных потенциях.

Любая евразийская империя есть итоговая форма развития региональной ментальности, однако у кочевников ее специфика в том, что морфологически она представляет собой совокупность государств, а не областей, как это было в римской державе или китайских империях. Ханьцы ломали этносы и на их месте создавали губернии. Для варваров (фань) роды важнее. Поскольку китайцы создали имперскую конструкцию раньше, то считалось, что все последующие народы, в том числе, разумеется, и кидани, «извращали» ее. На самом деле кидани, которые до поры до времени эту идею просто не понимали, к X в. «доросли» до нее. Она созрела внутри общества, логически стремившегося к созданию центрального государства. Варварам нужна своя «империя», но пока ее модель не была выработана, они «примеряли» чужую, как одежду, которую по необходимости подшивают, укорачивают и т. п. Кидани попытались скопировать китайскую модель, однако она не подошла их обществу, и киданей обвинили в постоянном ее извращении. В Ляо были свои задачи и проблемы, здесь нужна была родовая элита, а не «ученое сословие» (бюрократия). На юге больше социальных и экономических проблем, ибо там существовала сложносоставная экономическая и социальная структура. На Севере аналогичные проблемы решаются родами и племенами, соответственно там более заметны и существенны проблемы политические, регулирование взаимодействия полусамостоятельных территорий, отсюда и большая значимость властной составляющей. Оседлые народы своего рода стайеры, которые должны и могут долго работать на одном месте, кочевники же – спринтеры, их хозяйственная и политическая жизнь более динамична и стремительна.

Киданьская территория получила шанс стать центром формирующегося «мира». Она жила по своим законам, во многом не совпадающим ни с кочевыми, ни с китайскими традициями и нормами. Центром будущей «Монголии» все же станут другие земли, и во многом это будет связано с деградацией этой территории в период правления чжурчжэней.

Кидани фактически первыми предложили идею единства всех народов и племен в промежуточной зоне между Китаем и исламскими территориями, первыми попытались обосновать со стороны кочевников идею культурного единства всего метарегиона. Это был фактический отказ от идеи «варварства»: фань – не варвары, а другие.

Это не удалось довести до конца в период Ляо и Цзинь, но на рубеже XII-XIII вв. она, пусть и в особых условиях и специфическими средствами была реализована. Стоит подчеркнуть, что кидани выдвигали ее, основываясь не на политических основаниях и в противовес Китаю, а на факторе самобытности культуры этих народов, во многом принципиально отличающейся от китайской культуры. Если китайцы свою культуру, особенно ханьский ее вариант, старались сделать ядром всей восточноазиатской культуры, и некоторые основания для этого, разумеется, были, то кидани, прежде всего, в начале своей династийной истории говорили о некоем всеединстве народов этого «мира», о важности вклада каждого из народов. Здесь, вероятно, стоит увидеть проявление кочевой ментальности. Мысль об иерархии народов и культур не могла возникнуть в мозгу кочевника. Кочевники никогда не ставили свое общество и свою культуру выше других, они просто любили их больше других. Они одинаково не уважали и того, кто заносится выше других, и того, кто унижается перед другими. Жить с достоинством должен как высокородный хан, так и простой воин-пастух.

Любой кризис в Восточной Азии был «всеобщим», ибо все роды и племена были тесно связаны друг с другом. Это была реально самостоятельная цивилизационная зона. Создание Ляо вполне можно считать общим проектом, хотя именно кидани предложили идею. Собственно, любые «возвышения» народов – общий проект.

«Ляо ши» и «Цзинь ши» рассматривают дуалистическую модель кочевой империи в период ее складывания и расцвета, а «Юань ши» и другие источники XIII-XIV вв. описывают ее разрушение и историю экспансии монголоязычных племен в Азию. Сама гибель прежних кочевых империй объясняется политическими причинами – деятельностью внутренних врагов Темуджина и происками чжурчжэней и китайцев. Внутренних причин гибели киданьской и чжурчжэньской империй не видят ни монголы, ни китайцы, ни представители мусульманской общественно-исторической мысли. Китайские авторы считали эту гибель неизбежной еще потому, что эти империи были искажением и варваризацией классической китайской модели. Варварская «обезьяна» ханьской империи, по их мнению, держалась только на «силе коней севера». Монголы акцентировали внимание на ползучей экспансии китайской культуры и фактическом геноциде северных народов.