Текст книги "Темное настоящее"

30

Из показаний Морозова Александра Павловича, подозреваемого в убийстве гражданина Борзых Ю. Н.:

«Осознав всю тяжесть содеянного, я хочу дать чистосердечные показания и помочь следственным органам в разоблачении организатора убийства Борзых Ю. Н. В ЧОП “Щит-200” я работаю с 2010 года. С 2012 года моим постоянным местом дежурства являлся восьмой этаж офисного центра “Супер Плаза”. График дежурств – сутки через трое. В 2012 году у меня тяжело заболела малолетняя дочь. Отечественные медики за операцию не брались. На поддерживающий курс лечения денег не хватало, пришлось залезть в долги. В конце 2013 года состояние дочери резко ухудшилось. Заведующий хирургическим отделением областной больницы в частной беседе посоветовал провести операцию в Германии и дал электронный адрес клиники, где могут принять дочь. Я написал письмо, мне ответили, что немецкие врачи согласны обследовать дочь и провести операцию. Стоимость лечения и операции – 50 тысяч евро. У меня таких денег не было, в долг такую сумму никто бы не дал. Я попробовал получить кредит в банке на неотложные нужды, но банк отказал, так как мне нечего было предложить в залог возвращения кредита. В конце января 2014 года состояние дочери резко ухудшилось. Из больницы ее выписали, так как медики уже ничем не могли помочь. Временно поддержать здоровье дочери могло лекарство, продающееся только в Германии. Стоимость месячного курса – 1000 евро. Мы стали готовиться к худшему. Когда дочь начала впадать в беспамятство, в дверь позвонил курьер из международной службы доставки. Он принес бандероль из Германии. В ней было необходимое лекарство. Дочь пришла в себя, состояние ее временно стабилизировалось. Мы с женой стали прикидывать, откуда появился таинственный благотворитель. Единственным ответом был интернет: и я, и жена во всех аккаунтах обратились с просьбой к неравнодушным людям помочь нам. Через неделю уже другой курьер принес посылку с ноутбуком. В посылке была записка: “Лекарство помогло? Должно помочь, но это временное облегчение, нужна операция и дорогостоящий курс восстановления и реабилитации. Если хочешь спасти ребенка, свяжись со мной по инструкции, вложенной в ноутбук”. В инструкции было подробно описано, как выйти в даркнет, анонимную сеть интернета, сообщения в которой невозможно отследить. В этой же инструкции было сказано, что компьютер в даркнете будет сильно тормозить, так что для связи с тайным благотворителем следовало использовать только ноутбук, а домашний компьютер к теневому интернету не подключать. Я связался с неизвестным благотворителем, скрывающимся под ником “Мамедов-82”. Я решил, что фамилия абонента вымышленная, а цифра “82” отсылает к его году рождения. Многие в интернете, чтобы не забыть пароль или наименование аккаунта, используют памятные даты: свой год рождения или день рождения детей. “Мамедов” в первом же сообщении уведомил, что если о нашем общении узнает еще кто-нибудь, даже моя жена, то он тут же исчезнет из сети навсегда, а моя дочь останется без средств на операцию. Я заверил “Мамедова”, что сделаю все, как он пожелает, и ни на шаг не отойду от его инструкций. “Мамедов” потребовал подробнейшего отчета о системе охраны в офисном центре “Супер Плаза”, особенно его интересовал восьмой этаж. Я подумал, что неизвестный абонент решил обворовать кого-нибудь из арендаторов. Дать информацию ему означало предать работодателя и изменить собственным принципам, но я решился на это, так как на кону была жизнь дочери. Я написал подробный отчет о системе охраны, но кое о чем умолчал. В ответ “Мамедов” сообщил, что с лжецом он дела иметь не желает и больше на связь выходить не будет. Я был в отчаянии, сто раз пожалел, что не написал всю правду. Я подумал: “Какое мне дело, кого обворуют в “Супер Плазе”? Богатеи, которые ворочают десятками миллионов, они что, свои капиталы нажили честным путем? В шахте заработали, на лесоповале? Какое мне дело до них, когда моя дочь вновь начала угасать?” В начале марта история с лекарством повторилась: прибыл курьер с бандеролью из Германии. К коробочке с лекарством были прикреплены чек из аптеки в Берлине и записка с указанием времени очередного сеанса связи. Я был на седьмом небе от счастья. Вновь появился лучик надежды на спасение дочери. Я откровенно написал “Мамедову”, что солгал о системе охраны, и поклялся, что впредь буду предельно честен. Следующим заданием таинственного благотворителя был сбор сведений о Борзых Ю. Н. По вопросам “Мамедова” я понял, что он неплохо осведомлен о личной жизни Борзых и о ценностях, которые тот хранит в кабинете. В апреле я получил длинное письмо с копиями документов из аукционных домов. В этом письме “Мамедов” сообщил, что он постоянно проживает за границей, в Россию приезжает наездами. Моего благотворителя интересовал портрет Саддама Хусейна, который Борзых обманом выманил у своего тестя, богатого предпринимателя Карташова. Судя по копиям документов, этот портрет на аукционе “Сотбис” в Лондоне можно было продать за 2,5–3 миллиона долларов США. Я знал об этом портрете, так как Борзых не делал секрета из того, что владеет раритетом с подписью иракского президента и этот портрет стоит огромных денег. “Мамедов” сообщил, что он, пользуясь связями в мире аукционистов и коллекционеров, может выставить портрет на торги, но только при условии, что у раритета не будет акта приема-передачи предмета торга от Карташова к Борзых. Был такой акт или нет, я не знал, о чем и сообщил “Мамедову”. Также я указал, что Борзых не всегда держит портрет на столе, иногда он вообще не вынимает его из сейфа. По своей инициативе я изложил несколько вариантов кражи портрета, но “Мамедов” их отверг. “Я не желаю на аукционе доказывать происхождение предмета, выставленного на торги. Пока Борзых жив, он всегда может оспорить результаты аукциона”. На этом наша переписка временно прервалась. Я понял, что “Мамедов” хочет моими руками ликвидировать Борзых и завладеть портретом. В конце апреля я сделал запрос в берлинскую клинику – готовы ли они принять дочь. Почему я обратился к немцам, не имея денег на лечение, я объяснить не могу. Ответ из клиники был как удар грома. Немецкие врачи сообщили, что в связи с событиями, связанными с присоединением Крыма, они отказываются принимать у себя пациентов из России. Это был приговор, даже дважды приговор: у меня не было денег на лечение дочери и ее негде было лечить. В отчаянии я написал “Мамедову”, что готов на все, если он устроит дочь в клинику. Мне тут же пришел ответ из Германии, что для меня немцы готовы сделать исключение, но надо внести предоплату. Я открытым текстом написал “Мамедову”, что за предоплату готов достать портрет и устранить препятствия для выставления его на торги. “Мамедов” спросил, как я собираюсь провести “мероприятие”. Я изложил свой план, но он ему не понравился. “Мамедов» прислал свой вариант “мероприятия”. Его план был более безопасным и реалистичным. Конец послания “Мамедова” был написан в жестких тонах. Он сообщил, что внесет в клинику предоплату, но если я в срок не выполню задание, то он отзовет платеж, и с этого момента моя дочь будет обречена: после отзыва платежа ни одна клиника в Западной Европе не примет ненадежного клиента на лечение. На другой день курьер принес бандероль. В ней были пистолет браунинг калибра 6,35 мм, десять патронов к нему (шесть в магазине, четыре отдельно) и пять тысяч евро наличными деньгами. В записке к пистолету было сказано, что четыре патрона я могу использовать для тренировки, а деньги израсходовать по своему усмотрению. В тот же день пришла калькуляция из клиники. Немецкие врачи сообщали, что лечение подорожало до 90 тысяч евро. В эту сумму входил предоперационный период, операция, восстановительно-реабилитационный период, проживание и питание дочери и любого сопровождающего ее лица. Отдельным письмом пришла копия чека на 45 тысяч евро. Все документы, полученные мной из Германии, были в двух экземплярах: один – на немецком, другой – на русском языке. О сообщениях хочу уточнить, что вся переписка с “Мамедовым” в даркнете автоматически удалялась через пять минут после появления ее на экране. Документы из клиники пришли на адрес моей личной электронной почты и должны сохраниться на компьютере, стоящем у меня дома. О курьерах, доставлявших посылки, могу сообщить, что документы у них не проверял и в точности не знаю, являются ли данные молодые люди сотрудниками международной сети доставок или они не имеют к этой сети никакого отношения. Получение бандероли выглядело так: раздавался звонок в дверь, курьер спрашивал: “Морозов Александр Павлович? Вам посылка из Германии. Распишитесь!” Я ставил подпись на бланке, курьер убегал. В середине мая я выехал на принадлежащем мне автомобиле на пустырь, расстрелял несколько патронов по мишеням, которые изготовил из листов бумаги формата А4. Результаты стрельбы показали, что с расстояния в три метра я могу попасть в центр мишени, с пяти метров могу промазать. В кабинете Борзых расстояние от его кресла до края стола примерно два метра, так что промазать я не должен был ни в каком случае. Перед совершением преступления я еще раз задумался: нет ли подвоха, не обманет ли меня “Мамедов”? Оснований сомневаться в его честности не было. Во-первых, я получил 5 000 евро наличными. 4 000 евро обменял в банке на рубли и смог раздать долги. К пистолету претензий не было. Для стрельбы с близкого расстояния по незащищенной цели он подходил идеально. Проверить поступление чека в немецкую клинику я не мог, но ответ о предоплате пришел с электронного адреса, подсказанного мне врачом, не имеющим отношения ни к Борзых, ни к портрету. Если “Мамедов” мог продать портрет за 2,5 миллиона долларов США, то потраченная на лечение моей дочери сумма в 100–110 тысяч евро не выглядела чрезмерной. В последнюю неделю мая я купил тонкие резиновые перчатки и новую форменную куртку. На куртку пришил шевроны “Щит-2000”, один раз надел ее на дежурство, чтобы она не выглядела совсем новой. 30 мая я получил в даркнете последние инструкции. В них, в частности, было сказано, что Борзых гарантированно будет в офисе и что после 12.00 к нему придет его несовершеннолетняя любовница Софья. 31 мая в 9.00 я принял дежурство у напарника, проверил видеокамеры и выяснил, что камера, направленная в сторону кабинета Борзых, не работает. Согласно инструкции я сообщил о поломке в дежурную часть ЧОП “Щит-2000”. Они пообещали разобраться. В этот день с охранной сигнализации сняли кабинеты Борзых и бухгалтер Иванов, молодой парень лет двадцати восьми. В 9.50 я посмотрел в окно. В переулке напротив офисного центра остановился джип бежевого цвета, мигнул фарами. Все шло по плану. Я открыл подсобное помещение, приготовил пустой мешок, проверил пистолет, спрятал его на столе под бумагами и пошел к Борзых. Он сидел за столом, смотрел сообщения в ноутбуке. Портрет Саддама Хусейна был на столе. Я спросил у Борзых, все ли в порядке, и пошел в офис 801. Бухгалтер Иванов работал в наушниках, что облегчало совершение преступления. От Иванова я зашел к себе на пост, надел на руки перчатки, взял пистолет. В коридоре я вызвал лифт, дождался его прибытия и отправил его на цокольный этаж, на парковку офисного центра. Как только лифт двинулся вниз, я вошел в офис к Борзых. Он оторвался от ноутбука, спросил: “В чем дело?” Я подошел вплотную к столу и дважды выстрелил ему в грудь. Тело Борзых откинулось в кресле. На груди, в районе сердца, появилось алое пятно. Я не стал проверять, жив он или мертв, так как стрелял с минимального расстояния и промахнуться не мог. Я оставил пистолет на столе, сложил ноутбук, сунул в карман смартфон Борзых, забрал портрет. Все похищенные вещи перенес в помещение охраны, сдернул перчатки, снял куртку и пошел в туалет умыться и помыть руки. Использованное полотенце я намочил под краном и протер им волосы на голове, чтобы убрать излишек следов пороховых газов. Вернувшись в помещение охраны, я вынул аккумулятор из смартфона Борзых и выбросил его в окно так далеко, как только смог. Портрет Саддама Хусейна завернул в принесенную с собой тряпку, потом в использованное полотенце. Портрет, ноутбук, смартфон и резиновые перчатки завернул в куртку, поместил в мешок и спрятал в подсобном помещении между пылесосом и швабрами. После чего я вернулся в офис Борзых и пультом переключил кондиционер с охлаждения на нагрев. До прихода в офисный центр любовницы Борзых я сидел в помещении охраны, смотрел телевизор. Как и предсказал “Мамедов”, приехавшие на вызов сотрудники полиции уделили все внимание любовнице Борзых, тщательно осматривать все помещения на этаже не стали. У меня эксперт-криминалист взял смывы с рук и пробы с куртки. Пробы волос брать не стал, так как я входил в помещение, где в воздухе были частички пороховых газов. Пистолет и патроны я тщательно протер перед использованием. Отпечатков пальцев на нем не нашли, кроме моих следов на внутренней части спусковой скобы. Так как пистолет с места происшествия забрал я, то мои отпечатки пальцев вопросов не вызвали. Оперативник в гражданской одежде потребовал открыть подсобное помещение, но грязный мешок проверять не стал. Ночью я выбросил мешок в окно на автомобильную стоянку около офисного центра, спустился, переложил мешок в багажник своего автомобиля. Утром, сдав смену, поехал домой. На пустыре за строящимся зданием по улице Черняховского открыл багажник, достал из него куртку, перчатки и смартфон. Куртку я выбросил в один мусорный контейнер, перчатки – в другой. Смартфон раздавил ногой и выкинул из окна автомобиля по дороге. Вечером я запаковал портрет в кейс из-под автомобильной аптечки. На другой день кейс я оставил на хранение в гараже у моего знакомого. Разбившийся при падении ноутбук спрятал в своем гараже, думал, когда все уляжется, продать на запчасти. После 30 мая “Мамедов” на связь не выходил, хотя должен был написать сообщение 2–3 июня. Больше мне по существу дела сообщить нечего.

Вопрос следователя: “Если “Мамедов” мог отозвать чек из клиники до совершения преступления, то почему он не мог сделать это после? Почему вы были так уверены, что он вас не обманет?”

Ответ Морозова: “Меня, честно говоря, сбили с толку наличные евро. Если неизвестный человек с легкостью, без всяких гарантий, подарил 5 000 евро, то почему он должен был обмануть меня в дальнейшем?”

Вопрос следователя: “Как вы должны были передать портрет “Мамедову”? Передача должна была состояться из рук в руки или бесконтактным способом?”

Ответ Морозова: “О схеме передачи портрета я должен был получить отдельное сообщение”.

Вопрос следователя: “Давайте уточним: зачем вы похитили ноутбук?”

Ответ Морозова: “Это было требование “Мамедова”. Он сообщил, что на этом ноутбуке будет информация, которая должна быть уничтожена. “Мамедов” велел разбить ноутбук вдребезги, но я решил оставить его на всякий случай. Наверное, у меня просто рука не поднялась выбросить хорошую вещь”.

Допрос окончен. Подписи следователя, адвоката и обвиняемого».

Справка:

«Оперативным составом городского УВД отработаны пункты международных сетей получения-отправки корреспонденции и посылок. В 2014 году ни писем, ни бандеролей на имя Морозова А. П. или на адрес его местожительства не поступало».

Справка:

«Департаментом международного сотрудничества МВД России сделан запрос по линии Интерпола в компетентные органы ФРГ о получении указанной клиникой чека на лечение дочери Морозова. В получении ответа отказано».

Справка:

«Принятыми мерами установить, кто скрывался под ником “Мамедов-82”, не представилось возможным, так как аккаунт на данный псевдоним отсутствует. Следов переписки Морозова в даркнете не обнаружено».

Справка:

«Дочь Морозова А. П. находится в хирургическом отделении областной больницы. Прогноз на улучшение состояния – негативный».

Из показаний Шумихина Иосифа Клементьевича, данных при допросе по делу об убийстве Борзых Ю. Н.

«По существу заданных вопросов могу пояснить: я являюсь экспертом по предметам, представляющим коллекционную или историческую ценность. Осмотрев фотопортрет мужчины в военной форме с дарственной надписью на арабском языке, могу сообщить следующее: мужчина в форме – это бывший президент Иракской республики Саддам Хусейн. Дарственная надпись выполнена перьевой ручкой несмываемыми и невыгораемыми чернилами. Портреты с дарственной надписью Саддама Хусейна коллекционной редкостью не являются. Во времена правления Саддама Хусейна им были подарены несколько сотен портретов с собственноручным автографом. Еще большее количество портретов, но с факсимильной подписью, было распространено среди соратников иракского президента и иностранных граждан, внесших вклад в развитие обороноспособности Ирака. Осмотренный мной портрет продать на аукционе невозможно. Саддам Хусейн считается врагом цивилизованного мира. Выставить его портрет на торги значит бросить вызов американским и западноевропейским властям, открыто высказаться в поддержку режима, установленного Саддамом Хусейном в Ираке. Все аукционные дома строго придерживаются политики, не допускающей одобрения диктаторских режимов. Рамка портрета изготовлена из золота 585-й пробы. На оборотной стороне имеет клеймо новосибирской пробирной палаты, поставленное не ранее 1998 года. Данную рамку изготовили в России взамен утраченной оригинальной. В настоящее время рамка имеет стоимость, равную весовой стоимости лома золота в пунктах его приема. Портрет Саддама Хусейна можно продать тайным коллекционерам, но вряд ли кто-то из них заплатит больше тысячи долларов.

Вопрос следователя: “На западноевропейских аукционах периодически продают картины, нарисованные Адольфом Гитлером. Почему картины Гитлера можно продавать, а портрет Саддама Хусейна – нет?”

Ответ Шумихина: “Адольф Гитлер рисовал исключительно городские пейзажи, зачастую перерисовывая их с открыток. Его картины идеологической подоплеки не несут – это просто дома, улицы, узнаваемые здания. Гитлер не рисовал портретов или сельских пейзажей, не рисовал скоплений людей. Аукционные дома относятся к его произведениям как к обычным картинам, автор которых хорошо известен. Но это не самое главное. Адольф Гитлер – воплощение вселенского зла. Необходимость уничтожения его режима ни у кого не вызывает сомнений. Саддам Хусейн, каким бы кровавым диктатором он ни был, свои захватнические планы дальше Ближнего Востока не распространял. Он, если так можно выразиться, локальное зло, не идущее ни в какое сравнение с Гитлером. Война против Ирака была развязана США и Великобританией без одобрения ООН, правомерность ее вызывает сомнения. Портрет Саддама Хусейна, выставленный на аукцион, будет не просто вызовом западному истеблишменту, он будет публичным заявлением, что войну против Ирака развязали ради контроля над нефтяными месторождениями, а самого Саддама Хусейна казнили как ненужного и опасного свидетеля. Никто же не сомневается, что смертный приговор ему вынесли по инициативе американского руководства”».

Ознакомившись с документами, Лаптев спросил у помощника:

– Кто в нашей пьесе настолько безжалостный человек, что использовал больного ребенка в своих целях?

– Не знаю, – честно признался Блинов.

– Я, к сожалению, тоже. Вызови отца Софьи Любимовой. Второй этап расследования начнем с него.

31

В пятницу утром в кабинет к Лаптеву вошел молодой человек в форме лейтенанта полиции. Незнакомый офицер был смуглым, черноволосым, невысокого роста. Лаптеву он сразу не понравился, что-то отталкивающее было в утреннем госте.

– Здравствуйте! Я – Любимов Александр, пришел поговорить с Андреем Николаевичем Лаптевым. Я посоветовался с адвокатом…

Лаптев показал рукой на дверь.

– Что? – не понял Любимов.

– Выход – там, за спиной! Желаю всего наилучшего.

– Вы даже не хотите меня выслушать? – расстроился Любимов.

– Слово «адвокат» означает официоз. Расследованием занимается следователь следственного комитета. Адрес их организации найдешь в справочнике. Я консультант, лицо неофициальное и никому не подотчетное. Изливать мне душу значит зря тратить время.

– Мы можем поговорить один на один? – спросил Любимов.

– Нет! – отрезал Лаптев. – Перед любым гражданским человеком я как бывший сотрудник органов внутренних дел буду иметь преимущество. Перед действующим офицером полиции у меня такого преимущества нет, так что мой помощник будет свидетелем нашего разговора. Береженого бог бережет! Ваша семья попала в сложное положение. Все на нервах, никто не знает, как поступить. Молодость и горячность могут подтолкнуть тебя к необдуманным поступкам, так что свидетель нашего разговора просто необходим.

Любимов сел напротив Лаптева. Блинов остался у него за спиной у окна.

– Не знаю, с чего начать… – замялся гость.

– Начни с дедушки. Как я понимаю, твоя семья столкнулась с кланом Карташова в 1992 году, когда Черданцев насмерть сбил деда. Что было после?

– Мне, вообще-то, было два года, когда деда сбили.

– Если нам не о чем говорить, то надо попрощаться. Я занятой человек, мне некогда вытягивать из тебя каждое слово. Если ты перед консультацией с адвокатом поговорил с отцом, то он должен был рассказать про 1992 год, если нет – то наша встреча преждевременна.

– Отец все рассказал еще тогда, когда они требования выдвинули. Отец впал в депрессию, не знал, что делать, а они наседали, угрожали выселить нас из квартиры, требовали немедленно погасить долг, которого не было.

– Они – это кто? – начал заводиться Лаптев. – Что за манера говорить намеками?

– Я все, все расскажу! – встревожился Любимов. – После ДТП Карташов предложил отцу деньгами компенсировать смерть деда. Отец согласился. Они договорились, что Карташов заплатит 20 тысяч долларов, а отец на суде заявит, что материальных претензий не имеет и на строгом наказании Черданцева не настаивает. Всей суммы у Карташова не было, и он предложил переписать на отца часть бизнеса, который только начал развивать. Отцу досталась фирма, которая занималась сбытом компьютеров и комплектующих к ним. Сделку оформили по переходу права собственности у нотариуса. Тогда же отец написал Карташову расписку, что взял у него в долг 20 тысяч долларов на 20 лет под десять процентов годовых. Расписка была пустой формальностью, страховкой, что отец на суде не переменит своего мнения. После суда Карташов сообщил, что уничтожил расписку, и о ней вскоре все забыли. Компьютерный бизнес у отца пошел в гору, развивался не по дням, а по часам. Десять лет назад отец был очень состоятельным человеком. Ему принадлежал большой склад электроники, четыре магазина, мастерская по ремонту компьютеров. После кризиса 2008 года все пошло кувырком. Вначале цены на компьютеры и комплектующие поднялись в несколько раз, потом у нас в городе появились магазины крупных торговых сетей. Тягаться с «Эльдорадо» или «Компьютерными системами» становилось с каждым годом все труднее и труднее. В 2011 году отец решил продать бизнес и заняться каким-нибудь другим видом деятельности. По интернету он связался с покупателем из Москвы. Представители покупателя приехали к нам в город, осмотрели склад и магазины, подписали договор о намерениях и уехали докладывать совету директоров фирмы-покупателя. В последний день их визита отец устроил банкет для гостей. Представители московского покупателя были довольны радушным приемом и по секрету подсказали, как можно увеличить продажную стоимость имущества. «Наш главный босс живет в Чехии, – сообщили они. – Он считает себя европейцем, привыкшим к европейскому порядку и культуре. Если вы сделаете евроремонт в магазинах, закупите большую партию компьютеров у надежного поставщика, то совет директоров фирмы охотнее пойдет на сделку, даже если она будет дороже. Европа! Для них главное – внешний лоск и наличие качественного товара, способного принести быструю прибыль». Отец взял кредит в банке, отремонтировал магазины, закупил новую партию компьютеров, пригласил оценщиков, которые составили калькуляцию на 70 миллионов рублей. Как только отец выслал покупателю новое предложение о покупке, так московская фирма тут же ответила, что планы изменились и они не будут вкладывать деньги в развитие бизнеса в Сибири. Отец рванул в столицу и выяснил, что по указанному адресу фирмы покупателя нет и никогда не было. Он обратился в полицию, но в возбуждении уголовного дела отказали, так как неизвестные мошенники у нас ничего не похитили, исходное имущество осталось на месте, право на имущество ни к кому не перешло.

– Так и есть! – согласился Лаптев. – Ремонт вы делали по своей инициативе. Всякий бизнес – это риск. Вы рискнули и прогадали, а могли бы неплохо заработать.

– В 2012 году подошел срок платежа по кредиту, – продолжил Любимов. – Денег не было, пришлось продать почти даром и магазины, и склад, и компьютеры. Отец перекредитовался под залог квартиры, кредит в первом банке погасил, остался должен второму банку. В конце года появился Борзых с копией расписки от 1992 года и потребовал вернуть долг. Отец был в ужасе от такого коварства. Он поехал в больницу к Карташову, но старик был уже плох и разговаривать отказался. «Решай все вопросы с Юрой! – сказал Карташов. – Мне уже не до дел и не до денег. Прожить бы еще месяц-другой, и то слава богу!» Отец платить по расписке отказался. Карташов подал в суд и выиграл его. Расписка-то была! Кому теперь докажешь, что изначально она была формой страховки в суде по ДТП, а денег по ней отец получил чуть больше трех тысяч долларов на оборотные расходы. В июне прошлого года…

Любимов тяжело вздохнул и замолчал. Лаптев оценил его состояние и пришел на помощь.

– Перед июнем вспомни ноябрь! Твой отец за долги отдал дочь во временное пользование кредиторам. Софья обмолвилась, что в квартире для свиданий остался едва уловимый запах другой женщины, хорошо ей знакомой. Женщин у вас в семье две, так что нетрудно догадаться, кто вначале пошел отрабатывать долг.

– Так и было! – неохотно признался Любимов. – Борзых сказал, что не будет требовать долг полгода, если моя мама переспит с ним. Мама была против, но отец заставил ее поехать на свидание к Борзых. Они встречались до сентября прошлого года. Отцу это с каждым днем нравилось все меньше и меньше, а мама, к моему ужасу, стала подумывать, не развестись ли ей с отцом и выйти замуж за Борзых. В сентябре мама и Борзых расстались, в ноябре он потребовал послать к нему сестру. Отец, по-моему, обрадовался такой перемене. Мама успокоилась, разводом больше не угрожала, а Софья… Она ведь по большому счету ничего не теряла.

– Кажется, мы подошли к моменту, ради которого ты пришел, – сказал Лаптев. – Когда у тебя появилась мысль решить проблему радикальным способом?

– В сентябре, – признался молодой офицер. – Мне надоел этот позор. О нем никто, кроме членов нашей семьи, Борзых и Черданцева, не знал, но я… В общем, я стал подумывать, не ликвидировать ли мне Борзых. Но, к счастью, проблема решилась сама собой, без постороннего вмешательства. Мама и Борзых прекратили отношения, расстались друзьями, как она утверждает.

– Как ты собирался убрать Борзых? Дело это прошлое и не состоявшееся, так что можешь говорить без опаски. За дерзкие мысли у нас в стране не судят.

– Я думал взять обрез, предназначенный для уничтожения, прийти к нему домой и разрядить оба ствола в грудь этой сволочи.

Лаптев понимающе кивнул. Именно так, незатейливо и прямолинейно, должен был действовать доведенный до отчаяния человек. Позвонил в дверь, выстрелил, убежал, а там найдут, не найдут – дело пятое. Дилетантский подход к преступлению говорил об искренности намерений. В реальности Борзых устранили более изощренным методом – чужими руками, воспользовавшись отцовской любовью к больной дочери.

– Как было с сестрой? – спросил Лаптев.

– Стыдно сказать: она влюбилась в Борзых! Я как-то пришел с работы раньше времени и подслушал ее разговор с мамой. Софья сказала: «Ты, мама, не ревнуй! Юра – мой мужчина, и я его никому не отдам!» Представьте: она еще школу не окончила – и такое родной матери заявляет!

– Не путай причину и следствие! – возразил Лаптев. – Софья попала к Борзых не по своей воле. Ты случайно стал свидетелем разговора двух женщин, имевших интимные отношения с одним и тем же мужчиной. Когда они говорили о Борзых, то были не мама и дочка, а две любовницы: одна постарше, другая – совсем юная. Как я понимаю, отец и мать были не против ее брака с Борзых?

– Отец, когда узнал, что Борзых в загсе уничтожит расписку и прекратит требовать долг, напился на радостях, сказал, что все прощает и маме, и Софье. Сам эту кашу заварил, а потом милостиво простил, что его супруга за долги с другим мужиком спала.

– Какие сейчас отношения в вашей семье?

– Я не мог побороть в себе отвращение к маме. Если бы она спала с Борзых по принуждению, то я бы мог понять ее, простить, а когда она возвращалась утром довольная и уставшая – как это можно назвать? Блуд, разврат, проституция? Ей нравилось проводить время в его обществе. Стыдно говорить, но я как-то подумал, что Борзых был не первым любовником мамы. Слишком уж легко она согласилась на интимную отсрочку погашения долга. Отец потребовал, она для вида оскорбилась, но поехала. Вдумайтесь! – Любимов потряс перед собой руками от возмущения. – Вдумайтесь – это была ведь только отсрочка погашения долга, а не его погашение. Борзых мог потребовать, чтобы мама год к нему ездила, и она бы год с радостью с ним встречалась, занималась там черт знает чем.

– Наверное, она получала от Борзых то, чего не могла добиться от твоего отца. Звучит пошло, зато реалистично.

– Да ну! – не согласился Любимов. – Отец – нормальный здоровый мужчина, чего он мог не дать маме, чего бы она хотела?

– Душевной теплоты, например. Борзых при первой встрече пальцем до Софьи не дотронулся. Твоя мама могла с ним болтать днями напролет, а не только… Оставим эту невеселую тему. Чужая душа – потемки. Как я понимаю, ты пришел рассказать о своей непричастности к убийству Борзых?

– Я узнал о нем только в воскресенье вечером.

– У тебя есть алиби на утро субботы?

– Нет, – покачал головой Любимов. – В сентябре я съехал от родителей на съемную квартиру и теперь живу один, хотя прописан у них. В субботу я не выходил из дома, гостей не принимал. Доказать, что я не был в «Супер Плазе», не могу.

– С офисным центром мы разобрались. У тебя есть права на управление автомобилем?

– Есть. Я собирался приобрести машину в кредит, потом передумал.

– Сестра была в субботу на консультации по ЕГЭ. Кто мог знать, что этим утром она будет занята?