Текст книги "Темное настоящее"

Третьего декабря, к семи часам утра, Карташова с выпиской из истории болезни, рентгеновскими снимками грудной клетки и портретом Саддама Хусейна доставили к Русскому городку. Лев Иванович, здороваясь с каждым встречным, пришел домой, устало рухнул на кровать и уснул, довольный жизнью и багдадской ночью, лучшей ночью в его жизни. В полдень из школы прибежала дочь. Отец и Лиля всплакнули после долгой разлуки и до вечера проговорили обо всем на свете. Про похороны матери Лиля не сказала ни слова.

На другой день Карташова вызвал Куратор.

– Рассказывайте! – приказал сотрудник КГБ.

– Что рассказывать? – не понял Лев Иванович.

– Все! От момента вашего ранения на ТЭЦ и до прибытия в Русский городок. Постарайтесь максимально подробно вспомнить, о чем вы говорили с кадровым разведчиком Мухабарата Али Азизом, какую оценку он давал политическому положению в стране, интересовался ли кем-нибудь из советской дипломатической миссии. Пошагово, не упуская ни малейших деталей, вспомните, как прошел визит Саддама Хусейна в госпиталь, не выглядел ли он больным или уставшим?

– Я не видел президента Ирака – лежал на кровати под капельницей с закрытыми глазами.

– Где портрет Хусейна? Дома? Завтра же привезите его.

Допрос длился несколько часов, но ничего существенного Куратор не узнал. На другой день комиссия из финансового отдела посольства осмотрела портрет Саддама Хусейна и вынесла решение изъять золотую рамку. Удивленному Карташову казначей посольства разъяснил:

– Рамку из золота 999-й пробы вы получили в дар от президента Ирака во время исполнения служебных обязанностей. В данный момент вы находитесь в Ираке не как частное лицо, а как откомандированный за границу специалист Министерства энергетики СССР. Согласно вашему контракту все подарки, полученные от официальных лиц Иракской республики, должны быть сданы в посольство. Если бы вы получили подарок от Саддама Хусейна как частное лицо, то могли бы оставить его себе.

Фотографию президента Ирака с дарственной надписью вынули из рамки и вернули Карташову. Портрет Саддама Хусейна для советского государства материальной ценности не представлял.

Пробыв дома неделю, Карташов вышел на работу – восстанавливать разрушенную бомбежкой ТЭЦ. От руководителя группы советских энергетиков в Ираке Лев Иванович узнал, что больше его за границу не выпустят. Даже в братскую Болгарию визу не дадут.

– Портрет вызывает много вопросов, на которые нет ответов. Спрашивается, почему именно тебе Саддам Хусейн его подарил? Почему он назвал тебя рафиком? Ты что, друг Хусейну, его хороший знакомый? Забудь о загранице. После приезда в Союз ты станешь невыездным. Даже в туристическую поездку съездить не сможешь.

На территории ТЭЦ Лев Иванович иногда сталкивался с Азизом. После отмененной вербовки контрразведчик потерял интерес к советскому инженеру, но при встрече вел себя по-дружески, мог многозначительно подмигнуть: «Рыбы ночью купаться не мешали?» Как-то, воспользовавшись случаем, Карташов попросил Али помочь. Выслушав инженера, Азиз сказал:

– В Москве есть центр советско-иракской дружбы. Подойдешь к советнику по культуре, он с пониманием отнесется к твоей просьбе. О способе оплаты договоритесь на месте.

Перед отъездом Карташова в СССР Али дал ему портрет популярной иракской актрисы с автографом на арабском языке.

– Покажешь портрет в Москве. Без него советник по культуре сделает вид, что в первый раз о тебе слышит.

Лиля, увидев фотографию красивой женщины, встревожилась.

– Папа, кто это? Ты не собрался на ней жениться? Давай договоримся: если ты захочешь снова жениться, то вначале познакомишь меня с будущей «мамой». Хорошо?

В июне 1981 года командировка Карташова закончилась, и он с дочерью вернулся в Свердловск. Никого из знакомых по Ираку – ни советских граждан, ни арабов – Лев Иванович больше не встречал.

Полковник разведки Али Азиз погибнет как герой, с автоматом в руках, отражая вторжение американских войск в Ирак в 2003 году. Сотрудники ЦРУ, захватившие архив Мухабарата, найдут в нем много интересного, но фамилия Карташов им не встретится. Все документы, касающиеся Льва Ивановича, будут уничтожены еще в декабре 1980 года.

15

Еще до возвращения в Советский Союз Лев Иванович поставил для себя две задачи: материально обеспечить себя и дочь и выйти из сферы интересов иракской разведки. Лев Карташов не был наивным человеком, в бескорыстную дружескую помощь случайного знакомого не верил. Напротив, Лев Иванович считал, что его госпитализация и размещение в одной палате с Азизом были спланированы и организованы Мухабаратом. Мероприятия по устранению супруги иракский контрразведчик провел на высшем уровне, никто ничего не заподозрил. Даже советские врачи не усомнились в смерти Нины Карташовой по естественным причинам. Вполне возможно, что все разговоры Льва Ивановича и Азиза записывались на пленку, и рано или поздно иракская разведка может потребовать взаимных услуг. Чтобы избежать расстрельной уголовной статьи, Карташов решил сменить род деятельности. Инженер проектного института систем автоматики и управления газовых ТЭЦ был лакомым куском для иностранной разведки, а дворник – нет. Дворником Карташов становиться не собирался. Поразмыслив, он решил найти работу в сфере бытового обслуживания населения. Будущая работа желаемого достатка не сулила – «трудом праведным не построишь палат каменных», а Лев Иванович хотел жить обеспеченно, ни в чем себе не отказывать. Идея, как из протестных настроений молодежи сколотить капитал, возникла у него еще в госпитале. Для осуществления ее оставалась самая малость: переехать в другой город, устроиться на новую работу, закупить соответствующую аппаратуру и наладить связь с иракским культурным центром.

Через два дня после возвращения Карташовых в Свердловск к ним нагрянули родственники жены во главе с тещей. Мать Нины, выслушав заранее заготовленную версию о последних днях дочери и причинах ее захоронения на чужбине, плюнула в лицо Льву Ивановичу.

– Не уберег Ниночку. Сволочь! Гореть тебе в аду веки вечные!

Остальные родственники в скандал вмешиваться не стали, но дали понять, что отныне Лев Иванович для них чужой человек, с которым они не желают иметь ничего общего. После их ухода Лиля спросила:

– Папа, почему ты не плюнул ей в ответ? Она тебя унизила, а ты промолчал.

– Своим плевком она унизила не меня, а себя. Настоящий мужчина не имеет права обращать внимание на истеричные выходки пожилой женщины. Пускай твоя бабушка поступает как хочет. Бог ей судья.

– Она не бабушка мне, – не по-детски жестко заявила Лиля. – Они не хотят считать тебя своим родственником, значит, я им тоже не родня.

Лев Иванович был доволен: битву за дочь он выиграл.

Через знакомых энергетиков Карташов нашел работу в Сибири – в областном центре требовался главный инженер по ремонту теле– и радиоаппаратуры в крупный комбинат бытового обслуживания. Комов при встрече посоветовал, к кому обратиться по поводу обмена квартиры. После звонка к Карташову пришел невысокий, неброско одетый мужчина с забавно выпячивающейся нижней губой. По-хозяйски осмотрев квартиру и проверив документы, подпольный маклер посоветовал жилье в Свердловске продать, а в Сибири купить другую кооперативную квартиру. Карташов заплатил маклеру двести рублей. Теневой делец подыскал покупателя на квартиру Льва Ивановича и предложил три квартиры на выбор в Сибири. Летний отпуск Карташов провел в поездках. Вначале он побывал в Москве. В магазине «Березка» на чеки Внешпосылторга, полученные им за работу в Ираке, купил великолепный импортный проигрыватель грампластинок, кое-что из одежды для себя и дочери и два десятка пластинок с записью популярных западных исполнителей. В иракском культурном центре Лев Иванович на удивление быстро нашел общий язык с советником по делам молодежи и студентов Мухаммедом Саади. К началу нового учебного года иракские студенты по указанию Саади привезли в Москву тридцать грампластинок. Карташов заплатил за каждую из них по десять рублей, чисто символическую цену. Если посмотреть со стороны на совершенную Львом Ивановичем сделку, то она была невыгодной для Саади. Любая из пластинок при перепродаже с рук стоила в шесть-семь раз дороже, но продать ее – дело рискованное. Московская милиция периодически устраивала облавы на спекулянтов, активно внедряла в их среду агентов и осведомителей. Сотрудник иракского культурного центра, преданный член баасистской партии, по определению не мог ввязываться в опасные авантюры, бросающие тень на иракский народ. Мухаммед Саади пошел другим путем: приказал иракским студентам, обучающимся в Москве и в Ленинграде, во время каникул купить на свои деньги в Ираке пластинки и доставить ему в культурный центр. Ослушаться приказа уважаемого чиновника студенты не посмели. Тридцать грампластинок Саади продал Карташову по десятке и заработал триста рублей, очень неплохие деньги даже для сотрудника культурного центра.

После возвращения в Союз Лев Иванович провел кропотливое исследование и выяснил, какая музыка пользуется у молодежи наибольшим спросом. Протестный рок, к удивлению Карташова, оказался на втором месте. Бесспорным лидером по продажам магнитофонных записей было диско – легкая ритмичная музыка, звучащая на всех дискотеках от Камчатки до западных границ СССР. Евродиско имело несколько направлений, в которых разбирались только высоколобые искусствоведы. Большинству молодежи нравились отдельные композиции разных авторов. По состоянию на 1980 год самым популярным исполнителем в стиле диско в Советском Союзе был, конечно же… Эль Пасадор, крупный мужчина с пышными усами водителя грузовика. Его композиция «Амада миа, море мио» звучала из каждого утюга и даже из каждой стиральной машины. Вступительные такты «Амада миа», как звуки волшебной флейты, притягивали меломанов к киоскам звукозаписи. Незамысловатая мелодия с первого раза западала в душу и поселялась в ней навсегда. В Советском Союзе была известна только одна композиция Эль Пасадора. Как выглядит ее автор, густым басом напевающий «Амада миа, море мио», никто толком не знал.

Второе-третье места по популярности делили «Дадди кул» и «Ма Бейкер» в исполнении группы «Бони М». Песня «Дадди кул» (Daddy cool) вызывала яростные споры среди подростков. Одним явно слышалось, что Лиз Митчелл поет: «Варвара тянет…», другие утверждали, что западногерманская группа ни за что не будет вставлять в англоязычную композицию похабные намеки на русском языке. Примерно такая же история была с песней «Москау» группы «Чингисхан». Сколько народу искренне верило в «перевод»: «Москау, Москау, забросаем бомбами, будет вам олимпиада, ах-ха-ха-ха-ха!»

Размышляя о музыкальном рынке, Карташов пришел к выводу, что нарезка из популярных композиций более привлекательна для массового слушателя, чем магнитофонная катушка с записью одного альбома одного исполнителя. В 1978 году в СССР была выпущена виниловая пластинка лучших песен немецкой поп-группы Boney M. Первую сторону пластинки завершала композиция «Хочешь ли ты танцевать, детка?». В плане развития диско-музыки эта песня длительностью почти семь минут была эпохальной, но слушать бесконечное бормотание Боби Фарелла «ду ю, ду ю, вонна дон?» – удовольствие на любителя. На пластинке 1978 года была только одна по-настоящему популярная песня – «Санни». За неимением лучшего эту пластинку переписывали на магнитофонную ленту, зачастую выбрасывая нудную «Детку». Оставшееся место на пленке заполняли кто чем.

«Не проще ли с самого начала сделать сборник? – подумал Карташов. – Магнитофонные записи должны быть двух видов: нарезка из популярных песен различных исполнителей и альбомы целиком. Поклонники “Бони М” предпочтут альбом, а для дискотеки сгодятся три-четыре самых популярных композиции этой группы».

В ноябре 1981 года Льва Ивановича вызвали в суд и ознакомили с исковым заявлением тещи, потребовавшей свою долю в наследстве, оставшемся от покойной дочери. Карташов был в ярости. Такой подлянки от родни жены он не ожидал. Выйдя из суда, Карташов снял все деньги со сберкнижки, спрятал оставшиеся чеки Внешпосылторга в надежное место. Кооперативную квартиру Лев Иванович спрятать не мог. Как ни крути, теща имела право на несколько квадратных метров жилплощади. Пришлось пойти на переговоры с бывшими родственниками.

– Право на часть квартиры вам ничего не даст, – разъяснил свою позицию Карташов. – Продать вы ее не сможете, так как квартира является неделимым имуществом. На постой к себе я никого из вас не пущу – ни с милицией, ни с судебным исполнителем. Я предлагаю цивилизованный вариант решения проблемы. Вы получите все вещи моей покойной супруги и денежную компенсацию в размере ста рублей. Если вас такие условия не устраивают, то вещи жены сдам в комиссионный магазин, вырученные деньги оставлю себе.

– Не получится! – возразил тесть. – Это наши деньги, мы их у тебя по суду взыщем.

– Хорошо, – согласился Лев Иванович. – Тогда я сожгу ее шубы и пальто. Пепел от сгоревших тряпок вас устроит?

После нескольких дней переговоров Карташов и родственники жены в судебном заседании заключили мировое соглашение. К предложенной компенсации Карташову пришлось добавить золотые украшения жены. Зато квартира осталась в полном его распоряжении.

В декабре Лев Иванович и Лиля стали готовиться к переезду. Перед Новым годом они въехали в новую трехкомнатную квартиру, но вещи распаковать еще не все успели.

Комбинат бытового обслуживания (КБО), в котором Карташову предложили должность главного инженера, располагался в трехэтажном здании недалеко от центра города. На первом этаже КБО работали химчистка, парикмахерская, мастерская по ремонту обуви и фотостудия. Весь третий этаж занимало швейное производство. На втором этаже находились студия звукозаписи и мастерская по ремонту теле– и радиоаппаратуры. Всего в КБО работало около ста человек. Кабинет главного инженера располагался на втором этаже, рядом со студией звукозаписи.

В конце 1970 – начале 1980-х годов в Советском Союзе была налажена уличная торговля в полустационарных и передвижных торговых точках. Столовые продавали пирожки и беляши, хладокомбинат – мороженое, пивзавод – пиво на розлив, студии звукозаписи – магнитофонные кассеты и крохотные рублевые пластинки на гибком носителе. По идее, в киосках звукозаписи не должны были продаваться уже записанные кассеты. Покупатель должен был вначале заказать нужную запись, а не выбрать из предложенного ассортимента. Грохочущие выставленными наружу колонками киоски звукозаписи официально назывались пунктами приема заказов и не должны были подменять собой магазины музыкальных товаров, но в магазинах «Мелодия» не было пластинок с записями западных исполнителей или советских рок-групп. Эту брешь на свой страх и риск заполняли сотрудники студий звукозаписи, работающие в киосках, разбросанных по всему городу. Партийные власти смотрели на эти нарушения сквозь пальцы: молодежь все равно найдет нужные записи, но деньги за кассеты пойдут не в государственное учреждение, а теневым дельцам, спекулянтам.

Комбинату бытового обслуживания населения, куда устроился Лев Иванович, принадлежали пять киосков звукозаписи. Пластинки, с которых записывали альбомы популярных исполнителей, продавцы искали кто где, зачастую покупали с рук за свои деньги. Катушка магнитофонной пленки фирмы «Тасма» в 1980 году стоила 4 рубля 73 копейки. На нее при скорости воспроизведения 19 см в секунду входил один альбом, плюс по одной песне в конце пленки. В уличном киоске магнитофонную ленту с записью продавали по 10–12 рублей, в зависимости от популярности исполнителя. Если в киоске продавалась запись, сделанная в КБО, то продавец, получающий зарплату в комбинате, не получал с нее прибыли. Если же удавалось продать запись, сделанную самостоятельно, то разница между стоимостью купленной в магазине катушки с магнитофонной пленкой и ее продажной ценой полностью шла ему в карман. Чтобы самому сделать запись хорошего качества, надо было иметь стереопроигрыватель и носитель исходной записи, то есть пластинку, стоившую при покупке с рук от 60 до 80 рублей. Со стороны могло показаться, что работа в киоске звукозаписи такая же прибыльная и безопасная, как у шашлычника, замачивающего кусочки сырого мяса в растворе пищевой соды и таким нехитрым способом увеличивающего количество проданных шашлыков процентов на десять. Но нет, у продавцов звукозаписи были свои проблемы. Иногда по одному им ведомому графику киоски звукозаписи проверяли сотрудники БХСС.

– Гражданин, почему у вас выставлены на витрине магнитофонные кассеты с готовыми записями? Кто сделал заказ? Где зафиксировано, что заказ был оформлен в КБО? Вы, гражданин, занимаетесь частной предпринимательской деятельностью, советские законы нарушаете?

До скандала проверки обычно не доходили. После рейдов БХСС продавцов киосков звукозаписи увольняли и нанимали новых. Лев Карташов знал, как устранить противоречие между продажей готовой записи и отсутствием заказа. Для этого ему нужны были помощники, не связанные с КБО. Вторжение двух пареньков он воспринял как хороший знак: помощники сами заявились к нему домой, оставалось только проверить их и приобщить к делу.

16

В понедельник вечером, четвертого января 1982 года, Борзых и Черданцев пришли к Лиле. Вызывать девушку на улицу выпало Юре. Дверь открыл высокий худощавый мужчина, одетый в домашнюю футболку и трико с вытянутыми коленями.

– Здравствуйте! Лилю можно? – стараясь вести себя как обычно, спросил Борзых.

Мужчина кивнул, прикрыл дверь. Тут же выглянула Лиля.

– Я сейчас, мигом! – пообещала она и пошла одеваться.

С этого дня началась их странная дружба втроем. К неразлучной парочке Борзых и Черданцева присоединилась девушка, которая не была возлюбленной ни того ни другого.

До отъезда в Багдад у общительной жизнерадостной Лилии было много подруг, Ирак изменил все. Перед первым отъездом в отпуск в Союз мать внушала девочке:

– Не вздумай кому-то рассказать, что мы купили в Багдаде! Придут – обворуют. Народ сейчас знаешь какой? Как только мы вернемся в Ирак, как к нам тут же воры нагрянут и все из квартиры вынесут.

В Свердловске перед отъездом в санаторий на берегу Черного моря Лиля встретилась с бывшей лучшей подругой, но оказалось, что говорить им не о чем. У подруги появился новый круг общения, она стала присматриваться к одному парню, а Лилю мальчики еще не интересовали. В Русском городке в Багдаде была своя школа, в которой обучались дети советских специалистов со всей округи. В классах было по 10–15 человек, все друг друга знали, все друг у друга на виду не только в школе, но и после нее. Нравы среди учащихся царили пуританские: мальчики не заигрывали с девочками, одноклассницы в стенах школы не оставались с парнями один на один. «Не дай бог, учителя что-нибудь подумают и родителям сообщат!» Старшеклассники в период гормональной бури не находили себе места: уединиться в Русском городке было негде. Прийти в гости к девочке парню можно было только с другом, чтобы никто не заподозрил в этом визите эротическую подоплеку. Казалось бы, рядом огромный город, где можно найти тайное местечко и поцеловать возлюбленную, но нет! В мусульманской стране парень с девушкой, прогуливающиеся без сопровождения взрослых, априори вызывают подозрения: «Куда это они пошли? Почему за руки держатся?» Относительная свобода была только во время выезда на весенних каникулах на берег Персидского залива. Учителя, вместо того чтобы бдительно следить за подопечными, целыми днями пропадали на пляже, наслаждаясь теплым морем и красивыми рыбками, снующими у ног. В седьмом классе Лиля с завистью наблюдала, как ее одноклассницу, девочку с развитыми формами, старшеклассник увел в пустую комнату жилого корпуса. Дальше поцелуев у них дело не пошло, но Лиле и этого не доставалось – природа подкачала! В седьмом классе у Карташовой была фигура как у пятиклассницы. Перед окончательным отъездом в СССР Лиля влюбилась в парня из десятого класса и была готова пойти на все, лишь бы заполучить его, но старшеклассник не обращал внимания на плоскогрудую девочку. Для него Лиля как девушка просто не существовала. В Свердловск Карташова вернулась замкнутой девушкой, неохотно идущей на контакт с новыми одноклассниками. Какой смысл заводить подруг, если скоро переезжать в другой город? Письма потом друг другу писать и думать: «Когда же ты от меня отвяжешься? Делать мне больше нечего, как рассказывать о жизни за тридевять земель от Свердловска». Но мамина блудливая кровь временами давала о себе знать. В тот памятный вечер, когда Лиля опрометчиво открыла дверь, не поинтересовавшись, кто же пришел на ночь глядя, она почувствовала себя востребованной девушкой. Вломившиеся в квартиру парни относились к ней не как к бесполой малявке, а как к вполне взрослой девушке. Засыпая, Лиля вспомнила, каким оценивающим взглядом осмотрел ее Петя.

«Кого бы из них я выбрала? Наверное, Петю. Хотя и Юра – интересный паренек. Завтра посмотрим, кто из них начнет ко мне клеиться».

Но ничего подобного не случилось. Парни с первого дня, с первой совместной прогулки по дворам стали относиться к Лиле как к другу, а не как к девушке, которую, провожая домой, так сладостно целовать в подъезде. При расставании парни говорили Лиле: «Пока!» – и спешили домой, даже не чмокнув в щечку на прощанье. Ни на какую эротику намеков не было. Вначале она ждала, что кто-то из парней начнет проявлять к ней повышенные знаки внимания, потом смирилась. Новые знакомые были необходимы ей, девушке, отвыкшей от реалий дворовой жизни в родной стране. Для Лилии все было в диковинку: разделение города на враждующие кварталы, комендантский час для подростков, многочасовые посиделки в подъездах, первый глоток вина из горлышка бутылки. Лиля Карташова понимала, что ей далеко до сверстниц, которые могли похвастать привлекательными формами. Мечтать о принце на белом коне было глупо, пришлось довольствоваться тем, что было. «На безрыбье и рак рыба». Если никто не предлагал дружбу, то отказываться от Юры и Пети смысла не было. Как-то раз они втроем подошли к подъезду, где на лавочках сидела толпа молодежи. «Привет! Привет! Как дела?» Лиля уже знала всех парней и девушек у подъезда, но в этот день ей открылось кое-что новое. Она скорее почувствовала, чем поняла, что девчонки завидуют ей. У многих из них не было постоянного парня, а у Лили их было сразу два! Никто же не знал, какие у них на самом деле отношения. Со стороны могло показаться, что Борзых и Черданцев ухаживают за Карташовой, а она никак не может определиться, с кем из них дружить.

Для Юры с Петей ситуация была еще более запутанная. Между собой они никогда не обсуждали Лилю как девушку. Эта тема по негласной договоренности была табу, но если бы один из друзей заявил, что хочет «дружить» с Лилей, то другой бы не возражал. Карташова была для них просто другом женского пола, подругой, к которой не испытываешь эротических чувств. В пятнадцать лет у Лили фигура была как у тринадцатилетней девочки. Узкие бедра, только начинающая развиваться грудь – какие тут игривые мысли, когда, как говорится, подержаться не за что? Но парней влекло к Карташовой. Девушкой она была незаурядной, начитанной, умеющей поддержать разговор на любую тему. Борзых и Черданцев стали первыми людьми, кому Лиля рассказала о жизни в Ираке, о бомбардировках Багдада иракской авиацией, о ранении отца и трагической гибели матери.

Пересуды о странной дружбе двух парней и девушки вскоре дошли до Юры. Сосед по подъезду как-то спросил его:

– Юрец, я никак не пойму, чья она чувиха, твоя или Петькина?

– Она не чувиха. Она – наш друг.

Ответ соседа не устроил, но уточнять, каким образом девушка может быть другом двум парням одновременно, он не стал. При вопросах о Лиле Борзых начинал с ходу заводиться, грубить на каждом слове. Зачем на ровном месте на конфликт нарываться? Не хочет правду говорить – не надо. Для себя же сосед решил, что отношения парней с Лилей не ограничиваются прогулками, а имеют интереснейшее продолжение у нее дома. Отец-то целыми днями на работе! О такой подруге можно только мечтать.

К февралю Лиля освоилась на новом месте и решила проверить друзей. Карташова училась в соседнем микрорайоне. Отец устроил ее в школу с углубленным изучением английского языка.

«Интересно, – подумала Лиля, – рискнут они меня встретить у 22-й школы или найдут сто причин, лишь бы не соваться в другой микрорайон?»

22-я школа не была враждебной 34-й, но и дружественной ее назвать было нельзя. Встретить девушку из школы в светлое время суток опасности не представляло, а вот вечером – тут как карта ляжет. Можно было на такой конфликт нарваться, что мама родная при встрече не узнает.

– Ко мне один парень в школе пристает, – пожаловалась парням Лиля. – Пока на улице светло, я его не боюсь, а если по темноте домой возвращаться, то он затащит меня куда-нибудь, начнет руки распускать. Завтра у нас дополнительные занятия в школе. Закончатся в шесть вечера. Вы сможете меня встретить?

– Конечно! – не сговариваясь, согласились парни.

А про себя подумали: «Лучше бы ты эти дополнительные занятия прогуляла!»

У Карташовой действительно на следующий день были дополнительные занятия по английскому, но ни в школе, ни во дворах к ней никто не приставал. Своих девчонок хватало. Выдумав мнимого преследователя, Лилия рассуждала так: «Если придут, значит, я им не безразлична. Ничего страшного около школы не случится. Я знаю местных парней. При мне они не станут задираться».

Расчет был отчасти верным. Ни одноклассники, ни учащиеся старших классов не стали бы конфликтовать со знакомыми девушки из одной школы. Но, кроме школьников, в этих дворах жили пэтэушники и учащиеся техникумов, для которых Лиля была чужим человеком. Как специально, на другой день у одного пэтэушника был день рождения, отмечать который начали сразу же после окончания занятий в училище. К шести вечера разгоряченный спиртным пэтэушник с друзьями вышел на улицу, и ноги сами привели его к родной школе. Недалеко от крыльца стояли два незнакомых парня.

– Кого-то ждете? – с вызовом спросил именинник.

– Ждем, – мрачно ответил Петя.

– Вы откуда такие дерзкие, из тридцать четвертой школы? Для вас что, законы не писаны? Где хотите, там гуляете и разрешения ни у кого спрашивать не собираетесь?

– Ха! – усмехнулся Юра. – Вы решили права качать? Как в Страну Лимонию идти, так у вас смелых не нашлось, а как толпой наехать, так все герои?

Потом Юра не мог объяснить, почему он вместо того, чтобы сгладить начинающийся конфликт, пошел на его обострение. Не иначе как князь тьмы, коварный и непредсказуемый, решил покуражиться и стал нашептывать Борзых неприемлемые дерзости. Все бы, наверное, обошлось – 22-я школа не Страна Дураков, где без драки чужаков не встречают, но тут на крыльцо вышел одноклассник Карташовой, успевший раньше нее получить одежду в гардеробе.

– Привет! Кого эти чуваки ждут? Карташову из восьмого «Б» класса? Пусть забирают! Она даром никому не нужна.

Сатана оживился и подтолкнул Юру: «Вашу девчонку оскорбляют, врежь ему, козлу!» До парня на крыльце было далеко, а князь тьмы требовал немедленного действия. Юра, недолго думая, с размаху ударил кулаком стоящего рядом парня в челюсть. От неожиданности тот поскользнулся и упал. Долю секунды пэтэушники соображали, что же произошло, и как по команде набросились на друзей. Когда через несколько минут Лиля вышла из школы, Борзых и Черданцев сидели на сугробе, прикладывали снег к разбитым носам и губам. От них по утоптанной пришкольной дорожке шла цепочка ярко-алых пятен, накапавших из разбитого носа именинника. Внезапно вспыхнувшая драка так же внезапно закончилась. Пэтэушникам показалось, что в окне первого этажа нарисовался силуэт завуча школы, знавшей всех бывших учеников в лицо. Связываться с ней никто не хотел, вот и пришлось местным забиякам убегать в темноту дворов, не доведя дело до конца.

Не на шутку встревоженная Лиля подбежала к парням.

– Кто вас так? – испуганно спросила она.

– Не знаю. Познакомиться не успели, – шмыгая носом, пошутил Юра.

Черданцев встал, сплюнул кровью из разбитого рта в сугроб.

– Юрец, когда у тебя в черепушке перемкнет, ты намек дай, а то я не понял, в честь чего ты побоище сделать решил.

Петя посмотрел в ту сторону, куда скрылись противники, потрогал языком кровоточащую губу.

– Давайте уматывать отсюда, пока они не вернулись.

– Пошли ко мне, кровь смоете, – потребовала Лиля.

По дороге парни рассказали, что к школе подошла толпа пьяных хулиганов, стали задираться, спрашивать, кого они ждут. Один их местных парней оскорбил Лилю, друзья вступились за ее честь, произошла драка, из которой доблестные представители 34-й школы вышли победителями. А как иначе? Враги-то с места драки смылись, значит, двое друзей на самом деле обратили местную шпану в бегство.

Дома у Лили парни прошли на кухню. Из гостиной вышел Лев Иванович, внимательно осмотрел потрепанных гостей дочери.

– Лиля, что случилось? – строго спросил он.

– Меня хулиганы оскорбили. Ребята заступились.

Карташов понимающе кивнул и ушел к себе в комнату.