Текст книги "Найти себя в эпоху перемен"

Друг, ты самый надёжный

Какая-то ниточка из прошлого начала вновь проявлять себя, помаленьку тянуть в областную библиотеку, книжные магазины. Он подолгу стоял у полок, перебирая старые томики у букинистов, или занимал с вечера очередь, чтобы подписаться на любимого писателя. Привлекал его и продавец. Незримо притягивал к прилавку. С огромной облысевшей головой, острыми проницательными глазами, он сразу определял интерес покупателя, мог погрузиться в интересующую его тему, и на уровне профессора, рассказывать о книгах. Алексей часто крутился вокруг него, подслушивая объяснения с покупателями, не решаясь напрямую заговорить. Он стеснялся уровня своих знаний, понимал, что ещё многому надо учиться. Он выбрал самого надёжного консультанта – классическую книгу, которая повела его от одной к другой, третьей – по бесконечным тропам знаний, истинного наслаждения и воспламеняющей душу атмосферы. В его библиотечном формуляре записаны имена Вольтера, Мишле, Монтескье, Руссо. Его покоряла стилистика этих авторов, особенно Жан-Жака Руссо. Целую эпоху он пережил с увлекательными сценами из жизни героев романов Бальзака, Флобера, Стендаля. Вначале хаотичное чтение начинало входить в русло произведений одного писателя или группы авторов какойлибо страны. Особенно его захватила Франция, французская литература. В прекрасном замке её культуры он увидел величественные контуры Человеческой комедии, очерченной Бальзаком. Он восхищался не только произведениями великого автора, но и его биографией. Историей его духа, отчасти отражённой в «Шагреневой коже» и жемчужинами разбросанной по всем его произведениям. Алексея восхищали одержимость, откровенное тщеславие, вера в свою (талантливую, гениальную) голову, упорство и жажда знаний писателя. Его художественный вкус пленил студента с первых прочитанных строчек. В книгах Бальзака он осязал историческую ткань, место человека в истории, процесс его адаптации к сложной жизненной ситуации, поиск своей полезности и значимости, способности побеждать… В них герои, преодолевая нищету, конкуренцию, безразличие окружающих стремились к достижению духовных вершин в жизни, достойному положению в обществе. Или преодолевали конфликт с обществом. «Жизнь человека – это жизнь ума». Долговечнее та жизнь, которая острее отточит его. Пример самого Бальзака, его романы разбудили фантазию Алексея и склоняли его к философским размышлениям. Алексей всё-таки стоял у порога большой самостоятельной жизни, он искал ориентиры, убедительные примеры для собственного выбора.

Это были ориентиры интеллектуального развития. Они по крупицам собирались из прочитанного и того, что он мог отсеять в водовороте современной реальности.

Франция увлекла его ещё и романтикой Великой революции, именами Робеспьера, Дантона, Марата… Он долго будет уважать эти имена, даже прочтёт курс лекций, пока не придёт осознание трагизма, и порой бессмысленности бунтов, направляемых просвещёнными амбициозными и честолюбивыми соотечественниками. Со временем он убедится, что всегда в их активе оставались диктатор, тысячи и даже миллионы погибших, новый виток слегка изменённого прошлого.

В немецкой литературе было для него намного меньше имён. Самым значимым и загадочным навсегда остался Гёте. К нему он подошёл ещё в школе. Здесь же читал и перечитывал «Фауста», стремился понять его тайный философский смысл. Неискушённый в жизни, он сразу и не мог постичь великого замысла немецкого классика. Но почувствовал сильную опору в поиске истины, истины жизни, её смысла. Как жить, что отвергать, чему следовать, чем, наконец, жертвовать… Это вечные вопросы, начинающих жизнь. «Кто ищет, вынужден блуждать», – сказал великий поэт. Гёте сам до последнего дня искал смысл жизни. От «Вертера» к «Вильгельму Мейстеру», и далее – к «Фаусту». И нет окончательной истины. В реальной жизни многое вначале кажется неубедительным, мы повторяем одни и те же ошибки литературных героев или своих ближних. Безответные влюблённые также могут покончить с собой, как Вертер, молодые люди от возвышенного идеализма юности приходят часто к жёсткому рационализму, как Вильгельм Мейстер, а просвещённые могут «продать душу» дьяволу, как доктор Фауст. Все мы пытаемся найти истину, верную духовную опору в жизни, сомневаемся, строим в сознании виртуальные схемы, наблюдаем и пробуем на близких духом друзьях… Порой на этот поиск не хватает жизни.

Зарубежная литература привлекала ещё тем, что в школе о ней говорили совсем мало. С каждой новой книгой приходило новое открытие…

Комсомол без иллюзий

У Алексея шло первичное, ещё ничем не отягощённое собственное открытие мира. Как он разнообразен, как призрачно он выглядит, сколько прекрасного в нём. Сколько «истин», проповедуемых целыми народами, учёными, литераторами, церковью, рушилось в стремительном потоке времени. Он смутно ощущал впереди бесконечность: «Можешь начать любое дело, и ты успеешь. Главное – найти себя, своё призвание, сконцентрировать силы на избранном пути, и тогда ты достигнешь совершенства…» – думал он.

Переплетение судеб героев произведений с историей своего народа станет ему самой привлекательной темой в литературе. История воспринималась как каркас, который формировал облик героев, их внутреннее содержание. И когда он стал писателем, то персонажи его книг достигали высот, участвуя в эпохальных исторических проектах. Такие проекты и события, каким он считал Атомный проект СССР, поднимали на историческую высоту самих героев, будь то рабочий, инженер или учёный.

Из всего прочитанного он сделал вывод: «Не замыкайся в себе, чувствуй движение своих сограждан, иди с ними рядом, помогай, если ты уверен в своих знаниях и силе». Быть вместе с народом. Ещё в школе, вступая в комсомол, он сказал друзьям, что не хочет быть в стороне от больших дел, не желает наблюдать «из-за угла» за тем, как строится новая жизнь, не похожая на сегодняшнюю. Комсомольская организация давала возможность самореализоваться. И подогревало желание ещё то, что в молодёжную организацию принимали лучших ребят, тех, кто хорошо учится, откликается на призывы о помощи, кто неравнодушен к жизни своей страны, кто, наконец, проявляет достойное воспитание. Перед ним были многие примеры подвигов комсомольцев и на войне, и в труде. Их именами называли города и улицы, библиотечные полки прогибались от множества книг, воспевающих их героические поступки. Это значило, что в образе комсомольца был заключён ориентировочный стандарт достойного человека, начинающего сознательную активную жизнь. Этот образ влиял, притягивал неравнодушную молодёжь, служил опорой в выборе жизненного пути. Павел Корчагин, молодогвардейцы из Краснодона, Матросов, Гайдар были ежедневно на слуху. Других не было. Ещё были «красные» и «белые». Красные – это герои, жертвы революции, белые – это заклятые враги, эксплуататоры. По-другому мыслить было нельзя, не было таких источников для юноши, чтобы он вдруг смог рассуждать по-другому. Если государство, тебя породившее, считает так, если оно тебя бесплатно учит, лечит, даёт кров, то какая сила может поколебать веру в истины этого государства?

Политика молодёжной организации была не просто выдумкой ребят, а государственной политикой мощного государства с огромной территорией и рядом исторических побед. Мог ли Алексей устоять против соблазна быть в рядах комсомольцев? Это было почётно и весьма ответственно. То самое, что нужно молодому человеку, ищущему пример «жить с кого».

Физики – не лирики?

Томск – студенческий город. Это ощутит всякий приехавший сюда даже на несколько дней. Живой рельеф с холмами и широкой спокойной рекой, старинные улицы и улочки, закоулки, на которых можно увидеть шедевры деревянного зодчества. Во второй половине дня улицы запружены молодёжью, на пляже многие загорают с книгами или конспектами, библиотеки заполнены в основном студентами. В те годы модными становились физики. Нет, не все хотели получить эту профессию, боялись радиации – той зловещей ядерной опасности, о которой ходило множество слухов. Но в воздухе, вопреки им, витала романтика, навеянная её таинственностью. Масла в огонь добавил фильм «Девять дней одного года» Михаила Ромма с Баталовым и Смоктуновским в главных ролях. Но ещё раньше, в «Литературной газете», появилось ревнивое стихотворение поэта Бориса Слуцкого «Физики и лирики»: «Что-то физики в почёте, что-то лирики в загоне…» Физики, действительно, были в почёте. Сама наука физика – это реализуемый шаг за шагом процесс познания нашей природы, познание того, что дало нам жизнь и поддерживает её развитие, определяет в глобальном масштабе существование самого мироздания… Лирика – её духовное отражение. В начале 1960-х она тоже набирала обороты и будоражила сознание молодёжи.

Наверное, не случайно учёные всё больше говорят о материальности духовного, о единстве того и другого. Как и человек – двуедин, так и мироздание, возможно, двуедино. Материальное и духовное в нём неразрывно связаны. Человек не бог, но его субъективная сущность – есть уже отражение вселенской действительности. Это ближе к постижению того, что мы называем божественным. Высокая материя призывает на службу своего познания людей с особыми духовными посылами… Здесь идёт отбор физиков, у которых в душе есть заряд «лириков». Слово заключено в кавычки не случайно, ведь «лирик» – это понятие только выраженной духовности «физика». Но в быту его часто связывают с поэзией. Есть тому повод. Физики любят литературу, увлекаются стихами. Многие помнят, как в те же 60-е на берегах Томи устраивали вечера поэзии при кострах, когда сюда приезжали известные поэты читать стихи, и среди них был молодой Андрей Вознесенский. В сознании Алексея не было разделения людей на физиков и лириков. Он видел их в единстве. В духовной целостности.

Алексей любил это романтическое место. Стоя на высоком обрывистом берегу Томи, он видел на широком ковре, уходящей за горизонт долины правого берега, Сибирский тракт. Здесь его именовали Иркутским. Он мысленно представлял, как несколько веков по нему шли вереницы людей, кто вольно, кто невольно, осваивать эти гигантские пространства. Как велика Сибирь, каково её будущее? С ней будет связана вся его жизнь. А сейчас он только готовится быть специалистом. На главной улице Томска за старыми, построенными ещё до революции домами, стоят новые могучие корпуса политехнического института, возведённые в начале 1950-х Министерством среднего машиностроения, атомного министерства, для подготовки инженеровфизиков. В десятом корпусе – секретная кафедра, куда студенты могут пройти только по специальным пропускам. Их конспекты тоже секретные, их нельзя выносить за пределы кафедры. Надо заниматься здесь, запоминать сложнейшие формулы и правила, постигать новейшую теорию ядерного производства. Рядом был другой корпус, где уже построили ускоритель ядерных частиц. Сам ректор института занимался его созданием. Это, вместе с богатой историей первых факультетов начала XX века, придавало институту высокий статус, как сказали бы наши современники – высокий имидж. А рядом с Томском строился закрытый город, и вместе с ним – несколько ядерных реакторов для производства оружейного плутония, завод по разделению изотопов урана, специальные химические заводы. Это был самый мощный ядерный комплекс за Уралом. Намного восточнее, в Красноярском крае и в Иркутской области, возводились ещё три крупных атомных предприятия. Самым таинственным из них был расположенный в скалах Атамановского хребта под Красноярском на глубине более двухсот метров. Дальше на Восток – разделительные заводы в районе городов Заозёрный и Ангарск. Вот для этой, стремительно-растущей атомной индустрии, нужны были специалисты, которых и готовил физтех Томского политехнического института. Алексей попал в эту секретную обойму, связал свою жизнь с великим Атомным проектом СССР.

А пока – учёба в институте. Физику он любил. Часто заходил в старинный огромный читальный зал главного корпуса и брал толстые журналы по теоретической и экспериментальной физике, внимательно пролистывал их, пытаясь понять смысл многих статей, зашифрованных ещё не совсем доступным ему языком математических знаков. Это был язык учёных. Студентам не хватало теоретических знаний, чтобы свободно пользоваться таким аппаратом, инструментом исследования окружающего мира. Он пытался вникнуть в смысл текстов. Ему пришла простая мысль: «Если Эйнштейн сделал свои открытия с помощью математики, как их сделали до него многие другие учёные, значит математика – это не просто развивающаяся наука, а сама по себе модель мира, выраженная в формулах. Её алгоритмы – суть проявления той или иной формы бытия. Если ты глубже познаёшь законы математики на бумаге, значит, ты вскоре проникнешь в физическую суть вещей и, может, в самые главные тайны мира. Например, в природу человека, в осознание бесконечности в конечном мире… Значит, это не просто инструмент, это закодированный образ мироздания. Элементарные знаки «плюс», «минус», «единица», «ноль» – его кирпичики. Не только осязаемая материальная среда строится из этих «кирпичиков», но и духовная. Возьмите понятия «добра» и «зла» – это «плюс» и «минус». Закон «отрицания отрицаний», который студенты изучали по философии, – то же самое. Это – алгоритм жизни, вечного движения и видоизменения. Если Вселенная бесконечна, значит, Человечество постоянно ждут новые, на грани чуда и невозможного, открытия. Так в то время думал будущий инженер-физик. Чтобы удостовериться в правоте хоть одной «шальной», на его взгляд, мысли, надо было учиться. Как он понимал, не только познавать природные явления, их закономерности, но изучать человека, его духовное содержание, законы рождения и развития личности. Всё это одно целое.

Потому, вместе с изучением научной и технической литературы, он незаметно потянулся к литературе по искусству. Сказалось ли детское увлечение рисованием или появилась новая внутренняя потребность, но она становилась всё сильней. Может, его толкало ощущение материального единства творческих образов и реального мира. «Сны, воображаемые сюжеты, сюрреалистические образы в художественных произведениях самых эпатажных авторов, самые парадоксальные мысли и фантазии, отражают нечто реальное, – думал он. – Если наша мысль материальна, является частью информационного пространства, значит, все творческие фантазии отражают реальный мир, сами являются реальностью. Значит, нельзя отвергать, отбрасывать, осуждать то, что нам сегодня не понятно, что напрягает наши эстетические чувства. Надо понять. Может, через это мы глубже проникнем в суть вещей».

Просмотр репродукций, посещение картинной галереи, кинотеатров, хотя и редко – драматического театра, стало постоянным занятием в часы досуга. Ещё – библиотеки.

В своём понимании искусства Алексей долго опирался на работу Г.Лессинга «Лаокоон, или о границах живописи и поэзии». Он будет внимательнее смотреть или читать всё, что кроется за понятием «искусство». Мучиться при знакомстве с работами Пабло Пикассо или Сальвадора Дали, представителями других всяких «…измов» последних лет. Пытаться понять суть модернизма в искусстве, его жизнеспособность и востребованность в обществе. Он чувствовал, что жизнь отметёт в небытие 90 процентов экспериментаторов, формалистов, но полагал, что все они имеют право на существование в данный момент. Они – закваска новых прекрасных эстетических напитков. Всё перебродит, и конечный обобщённый продукт отразит новые настроения и новые реалии жизни. Кто останется в поле внимания, покажет жизнь. Оценка произведений искусства претерпевает такие немыслимые кульбиты, что делает часто их временно сомнительными во мнении эстетов, культурологов. Отверженные художники или писатели часто возносятся до недосягаемых высот, а возвеличенные скоро исчезают в небытие. Искусство – живая духовная субстанция, вечно в поиске, вечно в движении. Алексей и в дальнейшем, общаясь с живописцами или скульпторами, никогда не отвергал их работы, не пытался критиковать, даже если они ему не нравились. Он всё равно находил в них достоинства и полагал, что время всё расставит по местам. А художника надо поддержать, ведь его внутренний мир так уязвим. Надо ему дать время утвердиться, поверить в собственное предназначение, научиться ответственности, творить честно и искренно. Так формировался тип «физика и лирика».

Подсказки Сент-Экзюпери

Открывая для себя литературу, Алексей сам пошёл по непроторённому пути, где указателями, или подсказками, служили только герои книг, их связь с другими, близкими по духу персонажами. Особую услугу оказывали философские, литературоведческие книги, публицистика знаменитых авторов… Этот виртуальный мир стал частью его жизни, собственной, внутренней, почти скрытой от посторонних. Что-то из неё проявлялось, выходило наружу, определяло его как близкого человека, с кем он мог делиться мыслями и впечатлениями, своими находками и открытиями. У ребят однокурсников были другие увлечения, другие темы для чтения. Совпадения почти не получалось, потому что Алексей, словно хищник, метался от одного к другому, в поисках интеллектуальной пищи. То философия, то искусство. С ними вместе – физика, астрономия. Потом поэзия. То вдруг и надолго – переводы с английского. Кто толкал его, кто вселил беспокойство и безграничную разбросанность в познаниях? Наверное, сама среда университетского города, с её новыми познавательными возможностями, с людьми, увлечёнными постижением духовного богатства во всех его проявлениях, с которых он брал пример. Он просто жадничал, как голодный человек, хватающий со стола один вкусный кусок за другим. Но, всё же, что-то общее, какая-то нить в калейдоскопе интересов и увлечений, была. Это познание целостного двуединого мира в его духовном и физическом проявлениях. В комплексе, в единстве. А с ребятами всё гармонизировалось простотой отношений, временными общими проблемами и условиями учёбы, не более. То, чем занимался на досуге Алексей, он считал своим личным, сокровенным и не пытался вовлечь туда никого извне. Каждый в этом возрасте ищет свои ориентиры, свои ценности. То, что они во многом не совпадают, говорит только о многообразии человеческих проявлений. Ежедневно слушая лекции по теоретической физике, математике, техническим предметам, он всё больше ощущал голод по свежей струе искусства, будь то живопись, музыка, и, конечно, литература. Постепенно проходило первоначальное одностороннее увлечение техникой и наукой. Восприятие и понимание сущности Мироздания потребовало духовной основы. Пресыщенный точными науками мозг призывал другие освежающие источники, за пределами физической материи. Некой метафизической субстанции. Он, как будущий физик, будет всё более убеждаться, что жизнь и окружающий физический мир надо воспринимать во всём их величие и многообразии. Нельзя отделять духовное от физического. Одно другое питает и поддерживает. Это обязывало его глубже проникать в их суть как будущего инженера, для которого знание техники и технологии в равной мере должно сочетаться со знанием человека, его возможностей. Кто важнее, например, в космическом корабле, человек или сама техника? Один без другого ничего не значат, даже если техника полностью автоматическая. Ею же кто-то управляет через программы, осуществляет мониторинг состояния…

Он лихорадочно искал в книгах ответы на свои вопросы, ведь он только вступал в активную самостоятельную жизнь. К каким ценностям стремились просвещённые люди, достигшие вершин совершенства, получившие признание и любовь общества? На слуху молодёжи, модным в то время, был Сент-Экзюпери. Что в нём увидели? Алексей нашёл в его книгах свою формулу жизни: «Надо жить, а не довольствоваться жизнью, искать, бороться и побеждать, а не ждать. Нужно гореть, а не тлеть…» Сказал же писатель: «Ищите меня в том, что я пишу». Алексей искал, и не только у Сент-Экзюпери.

То, что занимало в тот период его ум и свободное время, однокурсников мало увлекало. Они жили естественной жизнью студентов, не морочили себе головы политикой, искусством, мировыми проблемами. Но были хорошими парнями с ясным прагматическим мышлением. Кто-то играл в шахматы или читал книги, кто-то увлекался музыкой и любительским радио-конструированием. Находились любители раскладывать пасьянс. Сидели до утра. И учились неплохо. Были в группе более успешные ребята, но Алексей в их число не входил. В его голове и сердце возникали, боролись, увлекали и исчезали какие-то свои мысли, чувства, мечты. Они не давали покоя. Он чувствовал своё одиночество среди сокурсников. Внешне почти ничем не привлекал их внимание. Но в общественных науках и английском языке стал авторитетом. Чтобы скрасить душевное одиночество, он вёл дневник. Беспорядочно, время от времени, в зависимости от остроты жизненной ситуации. Переписывался своеобразным, по сути – художественным, языком со своим другом. Стихи он писал ещё в школе. Но его поэтические упражнения больше походили на техническую тренировку в построении рифмованного текста. Душа просила выражения возникающих чувств, или поэтического осмысления важных жизненных событий. Но их качество не выходило за пределы графоманского стихоплётства. Он это ощущал и стыдился своих опусов. Никому и никогда их не показывал. Несколько удачных стихов не делали погоды. Но всё равно рука произвольно тянулась к авторучке, и в маленьком блокноте или на тетрадных листках вновь появлялись неуклюже рифмованные строчки, служившие наподобие громоотвода, сбросом излишних эмоций и мятежных мыслей.